Бесцветные

Удача

Скрипит осенняя дорога,
по ней возок катился в лес.
Берёза там как недотрога.
Буран за окнами исчез,
и стало ясно, и берёза,
чуть-чуть покачиваясь, снег
стряхнула, словно грёзы…
заулыбался человек.
Над золотым ковром осенним,
в печальном небе голубом
плывёт задумчивость мгновений
и дум пространных о былом,
промчавшемся в пылу столетий
под пылью скрывшихся времён.
И тени падают, как плети,
и карки слышатся ворон,
рассевшихся на тыне плача
не огороженных полей.
Была одна за день удача –
я видел в поле журавлей.


У плетня

Листья падают со звоном,
устилают всё ковром.
В состоянье полусонном
золотятся за бугром
белогривые берёзы,
на осинах красный лист.
Словно памятные слёзы
вновь выводит гармонист
на тальянке, с ветром споря,
серенады у плетня…
…а деревья, будто зори,
разгорелись в сини дня.


В неизбывности

Там, где песни любви и печали
в одиночестве белых берёз,
безусловно, уже отзвучали
разнородностью в странностях лоз,
представляется взлёт одичанья
в неизбывности странной мечты,
своеволий иных расстояний,
пролетая намёк суеты,
продлеваем агонию грусти,
неизвестность в дрожанье листа,
параллельные видятся брусья,
а под ними безверья черта,
подведённая новой эпохой,
покраснела в заутренней мгле,
расползается в синем подвохе
по туманной в объятьях Земле.

Бесцветные

Я – графоман, как тень, с большой дороги
в осеннем сумраке печальных дней,
когда бесцветные бурлят пороги
последствием задумчивых дождей,
идущих днями напролет и ночью
в безветрии туманных передряг,
во сне не виданных, а лишь воочью,
когда не дремлет даже грусть коряг,
не подлинная, всё-таки коварна,
готовая вмиг уличить меня,
сказать как можно громче: “Он бездарный,
Боровиково знает и Иня”.