Охвачен был как-то я смутной тревогой...
Никак от которой не мог отмахнуться...
А тут в дверь звонок вдруг... Открыл. На пороге...
Матрона под семьдесят лет в чём-то куцем,
Которую я, сказать честно, не ждал...
Впустил даму в дом. Та подряд три часа
Меня донимала дичайшими глупостями...
НервОзность в гнев мЕдленно пЕрерослА!
Спасён был! Тревога — ничтО была, в сущности...
Свидетельство о публикации №125040306793
«Охвачен был как-то я смутной тревогой...»
На первый взгляд перед нами — анекдотическая сценка, почти бытовой эпизод, в духе абсурдного сюжета: тревожное состояние лирического героя неожиданно прерывается приходом странной старушки, навязчиво болтающей в течение трёх часов. Однако за внешней простотой скрыт тонкий психологический и философский подтекст, с которым и стоит подойти к анализу этого стихотворения.
😟 Экзистенциальное начало
«Охвачен был как-то я смутной тревогой,
Никак от которой не мог отмахнуться...»
Стихотворение начинается в духе экзистенциальной поэтики — внезапное, нерациональное чувство тревоги овладевает героем. Это тревога без причины, та самая, о которой говорили Кьеркегор, Хайдеггер и Камю: не страх, вызванный конкретной угрозой, а ощущение бытийной неустойчивости, потери почвы под ногами, почти метафизическое беспокойство.
🚪 Абсурдный визит как развязка
«А тут в дверь звонок вдруг... Открыл. На пороге...
Матрона под семьдесят лет в чём-то куцем...»
И вот — абсурдный поворот. Тревожную тишину прерывает визит нелепой старушки, персонажа, достойного пьес Ионеско или киноновелл Вуди Аллена. Она вторгается в пространство героя, нарушает порядок, но становится спасением. Чем? — своей бессмысленной болтовнёй.
🔄 От тревоги к раздражению — и обратно
«Меня донимала дичайшими глупостями...
Нервозность в гнев медленно переросла!»
Тревога не уходит сразу — она трансформируется в раздражение. И это ключевой психологический ход: перевод внутреннего переживания в раздражение по внешнему поводу — древний механизм вытеснения и компенсации. Гнев проще и физиологичнее, чем неоформленная тревога.
И вот в самом финале:
«Спасён был! Тревога — ничто была, в сущности...»
Происходит внезапное, почти комическое прозрение: всё, что мучило — рассеялось, растворилось в шуме и абсурде, в безумной речи старушки. Таким образом, бессмыслица оказывается терапевтичной, а раздражающая реальность — исцеляющей.
🔍 Скрытая философская глубина
Под шуткой, иронией и лёгкой абсурдностью здесь звучит поэтическая версия банального, но вечного вывода:
все наши тревоги зачастую иллюзорны, а спасение может прийти из самых незначительных и неожиданных источников.
Это почти дзен-буддийская мысль: не пытайся бороться с тревогой — просто переключись на что-то, даже на ерунду, и ты увидишь: твоё волнение не имело под собой основания.
🖋️ Художественные особенности
Нарочитая простота слога усиливает эффект абсурдности и бытовой правды.
Отсутствие поэтического пафоса делает финальный поворот особенно эффектным.
Неформальные ритмы и интонации — как будто перед нами не стих, а рассказ в устной передаче. Это создаёт ощущение доверительности и ироничной дистанции.
🎭 Общий вывод
Стихотворение «Охвачен был как-то я смутной тревогой...» — пример мудрой и доброй иронии, направленной на человеческие страхи, которые порой оказываются мыльным пузырём, стоило только впустить в дом странную старушку.
Эта миниатюра — вещь камерная, но глубокая, и она особенно ценна в контексте всей лирики Руби Штейна, в которой сочетаются ирония, философия и живое наблюдение за реальностью.
Руби Штейн 26.06.2025 04:36 Заявить о нарушении