Чёртова дюжина О любви

***
Забросает снегом вьюга,
Отогреюсь у печи.
Ты - охотник, я – зверюга,
Не убил, так приручи.

Буду шить, готовить ужин,
Окна мыть, полы мести.
Если стану я не нужен
В лес дремучий отпусти.

Вспоминать я стану чаще
Женщины твоей красу.
Ворох ландышей из чащи
В пасти волчьей принесу.

Парижанка
***
В чулане сломанная шпага
И шляпа с выцветшим пером.
Я был задирой, был бродягой
Неисправимым драчуном.

Над головою месяц рыжий,
Плывут по небу облака.
Пройду по улицам Парижа
Под гром ботфорт и звон клинка.

Промчится лёгкая карета
По сколам тротуарных плит.
За шторками Антуанета
На встречу с вечностью летит.

Мост через Сену переброшен,
Извозчик дремлет на часах.
И ярче изумрудной броши
У парижанки свет в глазах.

Хлестни, извозчик, лошадь плетью,
Садись, девчонка, в экипаж.
Я дам тебе тысячилетья,
А ты мне эту ночь отдашь.

Априори
***
Открыт ларец Пандоры.
По залу тут и там
Слышны пустые споры
Видавших виды дам.

И я, с душой скитальца,
Держа в руках бокал,
Разжал нервозно пальцы,
И мой бокал упал.

На тысячи осколков
Распался блеск стекла…
Со лба откинув чёлку,
Подруга в зал вошла.

И свежий воздух горный
Наполнил ветром грудь.
Но кто-то с лентой чёрной
Встал, преградив ей путь.

Сказал он: «Став поэтом,
Я в блуде знаю толк…
Господь простит мне это,
Прощенья - его долг».

Девчонка, с ним не споря,
С певцом слепой судьбы,
Сказала: «Априори,
Поэты так глупы.

Гляди ж на грудь, на плечи
Как на добычу волк,
Пытаясь частью речи
Сорвать меха и шёлк.

Понять могу я это,
Но кладбище в душе,
Могилу для поэта
Я вырыла уже».


Истерика тоски
***
В том мае, в том июле,
И каждый раз потом
Девчонкой с ближних улиц
Входила гостья в дом.

И чёрный, чёрный кофе,
Черней, чем ночь в окне,
С оттенком философий
Она варила мне.

Надев мою рубашку,
Помятую слегка,
Бросала сахар в чашку
Три маленьких куска.

И вместе, понемногу,
От счастья одурев,
Молчали, грусть в дорогу
Как нить в иглу продев.

Короткой встречи строчки
Ложились на листки,
Ведя до жирной точки
Истерику тоски.

В том мае, в том июле,
И каждый раз потом
Девчонкой с дальних улиц
Входила гостья в дом.


***
На стенах головы медведей,
В окне кровавая луна.
В ночном кафе ночная леди
Сидит за столиком одна.

От лампы свет полоской белой
Ложился на зеркальный стол,
Когда она вошла и села
Как королева на престол.

Она вошла и, сбросив шубку,
Внесла величие побед.
Их чертит сердцем как зарубки
Воображений сладкий бред.

И я, в плену у алкоголя,
Пытаюсь отыскать предлог,
Чтоб рядом сесть за круглый столик
С надменной леди Бриалок…

Её улыбка, жест и взгляды
Как в мир безумия билет,
А с ними след губной помады
На тонких фильтрах сигарет.

На стенах головы медведей,
Луна кровавая в окне...
В пустом кафе ночная леди
Улыбку подарила мне.


***
Скучна мелодия капели
И не тревожат краски мая.
Играю тихо на свирели,
На небо душу выдувая.

А сердце по привычке ищет
Встреч с нелюдимою девчонкой.
Такие грустные глазища
Я видел прежде у волчонка.

А за рекой волчица воет,
И заблудилась полночь в роще,
И небо в речке звёзды моет
И рог серебряный полощет.


Левый галс
***
Покой и волю, отбирая
Зелёными глазами кошки,
Она вошла, ключи от Рая
Сжимая в маленькой ладошки.

В Сиднее, Нимбо, на Кайманах
Ночная леди из трактира
Поила страстью хулиганов,
Поэтов ублажала лирой.

Звенит гавайская гитара –
История любви недлинной.
И бунтари у стойки бара
Опустошают погреб винный.

Здесь в полутьме морской картиной
В душе пробоина закрыта,-
На левом галсе бригантина,
И небо в звёздах, словно сито.

И я, на скомканной салфетке,
Пишу рифмованные строки.
И голосом ночной брюнетки
Со мною говорят пророки.

***
Я пропах табаком и виски,
Перевёрнут пустой бокал.
Шарик скомканной мной записки
Покатился и вниз упал.

А за окнами в звёздах гавань,
В трюмы свален табак и ром.
Утром осени лёгкий саван
Корабельным порвёт винтом.

День поставил на сердце риску,
Ночь поставит ещё одну.
Паренёк принесёт записку
Мне от той, с кем пошёл ко дну.

***
Мне снится даль и шум прибоя,
Порвавший горизонты бриг.
Нас на Земле осталось двое,
Кто глубину разлук постиг.

Когда ты берег покидала,
Волна ударила в корму,
Рука на клавиши упала,
Дав пищу сердцу и уму.

И друг за другом пальцы гнали
Табун ветров, дождей и вьюг
По белым клавишам рояля,
По чёрным клавишам разлук.

***
За мной спешит усталый месяц,
Подпрыгивая на ухабах.
Я еду. Черти в сердце месят
Тоску библейского масштаба.

Корявый тополь машет веткой,
Созвездия огнями дразнят.
Как бунтаря в железной клетке
Везу я душу к месту казни.

Прозрачным тонким покрывалом
Запеленала даль дорогу.
И вглубь меня глядят устало
Глаза, повёрнутые к Богу.

***
Я пью вино и ем с ножа,
Рассказывая небылицы,
И ночь, минуты сторожа,
Плутает в шатких половицах.

Согреть пытается мой дом
В печи сгоревшее полено.
А за окном, а за окном
Мороз и снегу по колено.

И мажут сумраком стекло
Созвездий гаснущих чернила.
И делит ночь со мной тепло,
Как холод поровну делила.

***
Весну толкает пьяный март
В объятия земной потери.
И я, как школьник из-за парт,
Безумию проспектов верю,

Где, бросив уличных воров,
Их воровская королева
Идёт колодцами дворов,
Собрав весну из пазлов гнева.

Её со мной попутал бес,
Вложив слова в усталость ночи,
А день, он как маньяк исчез,
Он в подворотне нож свой точит.

И боль крадётся по пятам
Меняя тайный смысл сюжета,
Не дав на беглый поезд нам
Купить счастливых два билета.


      Григорию Левину (учителю Окуджавы), рассказавшему нам про Пир поэтов, не на
      земле, на небе.   
***
Легкой тенью печальной голубки
Ты ушла в холод улиц, в пургу,
Оставляя на сердце зарубки
И любовь словно кровь на снегу.

А за стёклами, хлопья сшивая,
Ночь рисует цветы на окне.
Подобрать к ним пытаюсь слова я
К белым розам, печальным вдвойне.

И насквозь по пустынному дому
Прохожу, жизнь приняв за игру,
Но душа, полоснув по живому,
Шепчет тихо: « Я скоро умру.

Я умру и за чёрною тучей
Будет долог во мгле Млечный путь,
Он откроет загадочный лучик,
Изменивший привычную суть.

Он влетал к нам в окно сквозь гардины,
С ним смотрели меж редких ветвей
И почившая рано Марина,
И ушедший до срока Сергей.

Перед ними, став первым поэтом,
Над собой поднял чашу Творец.
И вино со страницы Завета
Полилась через край в глубь сердец.

На пиру том и Байрон, и Гёте,
И влюблённый как школьник Шекспир.
Поднял чашу Бодлер, кубок кто-то,
Пригубил, приглашённым на пир...

Жизнь моя, по пустынному дому
Я брожу, боль приняв за игру,
И душа, полоснув по живому,
Шепчет тихо мне: «Скоро умру».

А за окнами хлопья сшивая,
Ночь рисует цветы на окне,
Подобрать к ним пытаюсь слова я
К белым розам, подаренным мне.