В переболт. Между Герменевтом и Переводчиком 5

Часть 5.

Вообще-то я собирался эту Часть (почти завершённую) перелопатить. А то и вовсе затаить.
Но – начав править, отчего-то передумал. Оставив лишь мелкие вкрапления.

В «сокровенных закромах», в «сховищах» Волчары
Вместо злаков наш Ермил вылущил сорняк…

О скромности «Прищемленного», а по тексту – Герменевта, казано было строкой выше («вище»). Казано – не без иронии (больше – «само-»), но, думаю – справедливо.
Ни самозванством, ни гордыней по жизни сей субъект не отличался. И величание себя хотя бы тем же Герменевтом (и с малой литеры, и – здесь – с большой) – дань всё той же СИ.
А вот от собственного достоинства (не путать с «честью» – рыцарской, шляхетской, самурайской и вообще, а также – с «долгом») никогда не отказывался. Перед «власть имущими» и «смотрящими» – не пресмыкался. Люд простой старался особо не задевать. Из жалости, но – не унижающей достоинства просто человеков. То бишь – как-то из любви к ближнему. Как тому учили (не о «марксистах» – с их, к дальнему – сказано).
Повёл (уже здесь) об этом и к Тому, Что мне дюже неприятно (до отвратности) в «русском мире». Якобы – «идейном» (ладно бы – по Бердяеву...). Если кто-то не знает, откель растут ноги самого этого званства (РМ), мог бы и поднапрячься. Притом, что ипостасей-измерений у этого «концепта» хватает. Могут быть и более или менее приемлемые.
И укорять тех же «методологов» из Московского Круга 90-х в происшедшей трансформации их чада – вплоть до современного Нацизма (увы!) – я бы не спешил. Иное дело «сурковы», да велеречивые «изборцы»...
Но почва-то оказалась благодатной. И рыхлилась да вздыбливалась она издавна. С переменным успехом. А уже в «постимперский реванш» пошло за милую душу. «Мы русские! Какой восторг!» – с прохановско-прилепинским наклёпом сего перла на набалдашник Суворова.
Впрочем, повод к тому генералиссимус (воспетый «благодарными потомками») подвигами своими давал.
Да и более стандартное «С нами Бог!» не многое меняет.
А чем плохо!?
– Так, гордыня...
А ещё и с мессианским замесом. Аккурат к нему (к нацизму). А за всем этим – отсутствие (скромного, но упрямого) чувства собственного достоинства, коему (отсутствию) всё это и зашло в компенсацию.
Ну, и... Одержимость Страхом Смерти, превращённая в кликушеский Героизм.
Превращённый комплекс неполноценности (присущий всякому смертному, знающему о своей конечности, терзаемому этим знанием и не ведающему, что с этим робить).
Вместо ЧСД можно было бы вспомнить и о кем только не взнуздываемой Свободе. Превращаемой в расхожую этикетку (без уважения к её – Свободы – множественным измерениям).
А поверх всего этого – простое уважение к человеческой жизни. Имеющее прямое отношение к собственному достоинству.
К жизни каждого человека в отдельности. Безо всяких подвязок того к «народам», «родинам», «отечествам» и пр.  При всём моём сдержанном уважении к последним. Без экзальтации и восторга. Без вытеснения-замещения того (конечного, малого), который «в отдельности».
И тут я – уже не только о спекулятивно-пропагандистски взвинченном «русском мире», а об истории России вообще. Разве, без невзоровских перехлёстов.
К слову: Глебыч – тоже из моих «двойников». В неслабые как тожества, так и различия (до отвращения). Ох, уж эта «амбивалентность»! Караул!!!
В той же Европе (при всех её «заносах») как-то с этим (с отношением к «отдельностям»), в основном (не без упущений и откатов), разобрались. Как-то. Не более того...
Ууууу... Либерасты-демократы! – Ууууу...
Нашему Русскому Духу такое малодушие претит. Да мы... Да с нами...
Да уж!
Вот и попёрли. «С колен» – во всю ивановскую. Во «всечеловечность», да «вширь». Так, чтобы снова... Без «латвий» и прочих, возомнивших себя окраин, где «русским духом пахнет».
И не в оправдание Дури (и пр.) с другой стороны сие сказываю.
Да уже в сотый раз...
И к чему я это развёл?! –
Ах, да... К своей «скромности».
Уже не уверен, присутствовал ли этот эпитет в первом варианте. Ибо что-то там правил. Но... Сказал, так сказал.
А уже в переклик-созвуч со «скромностью» лепились (в стишке) и «сокровенность», и «закрома», и «скоморох», и даже «сорняк».
На место «Волчары» поначалу заходили какие-то «янычары» (мелькали варианты). Однако, Волчара – моё «фамильное» – перетянул. Да оно – и к тому «Двойнику» (с «тотемом», в 100 страниц), который мною, считай, утаён.
Вместо «сховища» фигурировало Логово. Вполне реальное и часто мною упоминаемое. Но «сховище» (схрон) достойно аукается как с самим Чертовищиным, так и затаившимся за Волчарой Волчищем.
«Вылущил сорняк» (о Ермиле)... Вместо «злаков».
Мне этот изворот – не очень... Но. По-пиитски – к нашим «суффиксам» (с щемящим «щ»).
А по смыслу – к тому, что, занимаясь заимствованием из «чужих обменов», не стоит торопиться. В «скоропаление».
Заочные знакомства бывают обманчивы. Да ещё под перепады своего настроения. В свои обиды и «померещь». Сюда и «дело об экивоках» ладится.
Ох, уж эти инетовские «порывы-повязы-разрывы». При всём уважении (к устоявшимся и выдержавшим испытания отношениям).
«Сорняк»...
Где-то и мой Отклик (с переболтом) с Мишей. Во многом шутейный и игровой. Притом, что свои отношения с М. М. (при периодических затуханиях и всей их штучности-уникальности – я имею ввиду и наши «несходства» по части «идейности») считаю более или мене проверенными и выдержавшими. А с этим моим (ему) «Скорым»... Чуть поиграли. Ибо последние годы перекидываемся уже редко.
Кстати, «Скорый» с «сорняком» тоже аукается. Жалко, что «скорняк» уже никаким боком в ту строку не заходил.

Изе где-то откопал мхом поросший Опус.
Мне – в «двуликость» – прилетел Дух-Амбивалент...

«Изя» (у Переводчика) – вылущен из моего «обмена» с Таней П. В контексте всё того же «злополучного Скорого». Это – понятно...

[Идёт заседание кафедры (в Менске). 4 часа (не меньше). Обсуждают, бранятся... Все, кому не лень. А я – молчу себе.
Морозов (Изяслав), подытоживая: У нас здесь – одни ёлупни. И только один – умный. А потому что – молчит (называя мою фамилию).]

Иное дело, что Евгений не счёл за труд сей «сорняк» не просто выдернуть, но слегка обработать. Окультурить, что ли. Что инет (не всемогущий, но...) совершить дозволяет. И даже – легко.
Так, в нашем Обмене, явилась «тема» Изяслава Михайловича («Изи») – согласно его книжицы от 1990-го («Природа интуиции»).
Заключение о каком-то «главенстве» И. М. по этой части (Интуиция) по всей Беларуси – дань уже вымыслу. Вполне допустимому в Литературе.
Касательно «железности» Изяслава (уже – реального исторически) ничего сказать не могу. О том надо бы распросить Чертовищина, но мой двойник предпочитает отмалчиваться, ибо с некоторых пор окончательно впал в «амбивалентность».
Двойники – на то и Двойники, что уже сами двоятся, троятся и вообще множатся. Глаз на них не хватает!
Дабы отвязаться от последней строки (с «двуликостью» и «амби») – проблемища! – приведу (жутковатое!) от своего Блока.

Люблю высокие соборы,
Душой смиряясь, посещать,
Входить на сумрачные хоры,
В толпе поющих исчезать.
Боюсь души моей двуликой
И осторожно хороню
Свой образ дьявольский и дикий
В сию священную броню.
В своей молитве суеверной
Ищу защиты у Христа,
Но из-под маски лицемерной
Смеются лживые уста.
И тихо, с измененным ликом,
В мерцаньи мертвенном свечей,
Бужу я память о Двуликом
В сердцах молящихся людей.
Вот – содрогнулись, смолкли хоры,
В смятеньи бросились бежать...
Люблю высокие соборы,
Душой смиряясь, посещать.

Далеко не из моих любимых (у А. А.). Но и это – напевал. В одиночество (дабы никто не подслушал).
А «тема-проблема»... Мама, не горюй!
Чтобы там психологи да метафизики с эзотериками по этой части не наговаривали – Тайна! При всей ясности некоторых очертаний (опять – «черта»!).
А о своих отношениях с Блоком... Исповедывался не раз. Как в виршах, так и....

«Возмездие. По следам поэтов»

Двадцатый век... Ещё бездомней,
Ещё страшнее жизни мгла
(Ещё чернее и огромней
Тень Люциферова крыла).
Пожары дымные заката
(Пророчества о нашем дне),
Кометы грозной и хвостатой
Ужасный призрак в вышине,
Безжалостный конец Мессины
(Стихийных сил не превозмочь),
И неустанный рёв машины,
Кующей гибель день и ночь,
Сознанье страшное обмана
Всех прежних малых дум и вер,
И первый взлёт аэроплана
В пустыню неизвестных сфер...
И отвращение от жизни,
И к ней безумная любовь,
И страсть и ненависть к отчизне...
И чёрная, земная кровь
Сулит нам, раздувая вены,
Все разрушая рубежи,
Неслыханные перемены,
Невиданные мятежи...
(А. Блок)
-------------------------------------------------

В безоконную ночь наступает пора беззакония.
Опускается мороком тень от невидимых крыл.
Не в тосканских горах, не в скалистых пределах Басконии –
я себя растерял и по самое горло зарыл.
Мне искать – не найти! – в этом сморщенном крошеве-мороке
след чудесных зверей, отголосок русалочьих чар.
Выползают из недр только серые мерзкие морлоки.
Источает в пространство отраву пустынник анчар.
Не понять, кто царует в престолах холодных кащеевых,
в колыханье теней, под саднящий надрывистый лай,
кто кому воздаёт, посягнув на Господне отмщение,
и какую зверушку землица опять родила
(11.04.2016)

Помимо Сан Саныча мне (в этом) слышались-откликались Влад и Володя Смоляков...
А то – просто: «Возмездие».

Возмездие… Почти по Генрику.
А может, и по Блоку самому.
Когда Пикассо пишет Гернику,
у нас составами,
на Колыму,
везут никак не «мразь кулацкую»,
а тех, кто «рим» и небо штурмовал.
Чертами райскими и адскими
в началах зримо грезится финал.

Один, как перст, на сбившемся матрасе,
в обители, похожей на сарай,
долдонь, юрод, что мир зело прекрасен,
и гвозди из ладоней выдирай.
(23.03.2017)

Генрик – Ибсен.
И к чему только я эту поэму (недописанную) Блока не «шпилил»...
А помимо её (округ Блока)!? И не токмо в стих.
Между прочим, по-герменевтски, Блок и с моим Волк перекликается.
Странно... В своём «Двойнике» (на 100 с лишним) я ни разу не упоминаю о «Возмездии».
А о Блоке там было...
С Волком – Оттуда. Отталкиваясь от Рубцова:

Понятно, что «зверь вечерний» может быть, хотя бы, лосём. Но… Не исключён и наш «бирюк». К тому же с намёком на «оборотку», с лесом и чудесами, с пиитами-волчатниками. В том же Блоке (Блок – Волк) «волчьего» – ого-го! Однако, в любом случае, зверь мой Рубцову не так, чтобы очень. Не его.

Опять с вековою тоскою
Пригнулись к земле ковыли.
Опять за туманной рекою
Ты кличешь меня издали...
Умчались, пропали без вести
Степных кобылиц табуны,
Развязаны дикие страсти
Под игом ущербной луны.
И я с вековою тоскою,
Как волк под ущербной луной,
Не знаю, что делать с собою,
Куда мне лететь за тобой!
Я слушаю рокоты сечи
И трубные крики татар,
Я вижу над Русью далече
Широкий и тихий пожар.
Объятый тоскою могучей,
Я рыщу на белом коне...
Встречаются вольные тучи
Во мглистой ночной вышине.
Вздымаются светлые мысли
В растерзанном сердце моем,
И падают светлые мысли,
Сожжённые тёмным огнем...
«Явись, мое дивное диво!
Быть светлым меня научи!»
Вздымается конская грива...
За ветром взывают мечи...
(АБ)

То – о Руси...
Так я (Балбес) даже предложение руки и сердца своей Суженой зачинал с Блока. С его «амбиваленциями»:

SERVUS – REGINAE *

Не призывай. И без призыва
Приду во храм.
Склонюсь главою молчаливо
К твоим ногам,
И буду слушать приказанья
И робко ждать.
Ловить мгновенные свиданья
И вновь желать.
Твоих страстей повержен силой,
Под игом слаб.
Порой – слуга; порою – милый;
И вечно – раб.
14 октября 1899
* Слуга – царице (лат.).

За неподъёмностью тему «двуликости» оставлю. Не касаясь заслуживающих внимания «экивоков».
И это мы только до половины – не земной жизни, но только вредного стишка – дошли. Неуклюже. Скомкано. С подскоками-перепадами. Зато – в Длинь...

26-27.03.2025
--------------------------------------
Вдогонку.
Дабы не обиделся Серёга, причастный к случившемуся. А то (помимо нас – с Переводчиком – да строящего обоим рожи Чертовищина) из «причастных», разве, на Мишу опираюсь.
А тут ещё «двойниковый» (мне – в амбивалентность) Блок повалил...
Вернём (Серёге). Должок. Из Вагантов. На его «Второе глупенькое Я».
Тем более, что моё – опять-таки, не без Блока и, тем более – не без чертов(и)щины

«Разбередил…»

Когда мой тёзка пел о странных вкусах,
намешанных под Шиллера в коктейль,
подросткам было вовсе не до Пруста.
Им уши не вызванивал Вантейль.
Потом, уже подсев на Кастанеду,
искали мы в потёмках двойника.
В индейцах заплутавшие венеды
молились на вигвамы могикан.
И вот теперь, изрядно поседевши,
изверившись, как Блока фонари,
играем мы в искателей всё реже.
Но что-то обрывается внутри.
Второе Я гремит каменотёсом
в завалах напаскудившей души.
Серёга мне напомнил о запросах,
истлевших без горючего в глуши.
(11.09.2018)