В переболт. Между Герменевтом и Переводчиком 2

Часть 2.

Чертовищин Вольдемар... – Даже заурчало!
Бойко Шешин прищемил скромного меня.
В «сокровенных закромах», в «сховищах» Волчары
Вместо злаков наш Ермил вылущил сорняк:
Изе где-то откопал мхом поросший Опус.
Мне – в «двуликость» – прилетел Дух-Амбивалент.
Скоморохом Эскобар пялится на глобус.
Колтыхнулся трепетир приставом с колен.
Влазы выйдут боком всем, если – с переболтом.
Многословность – не в фавор. Также – окорот.
За рояль в кустах присев, я оскалюсь Волком.
С Чёртом... С Чёртом – перебор!
Видно, от щедрот.

С некоторыми «перепевами» того, что уже прозвучало в Части 1.
Поскольку складывается сей Опус не только по-герменевтски, но и по-постмодернистски. Что одно другого не исключает.
По правде, изначально всё открывалось самим стишком, в коем, в дальнейшем, случилось пара мелких правок. Потом начались «объяснения-расшаркивания», но не те, что уже обозначились, а из того, что будет развёртываться ниже. 
Оттого – и «перепевы». Притом, к самой «запевке» кое-что было наращено по ходу формирования уже первой части. С «наращенного» мы здесь и начнём.

К чему (откуда) вылетела такая хрень-забубень (мы – о стишке), а то – кумпот-винегрет, али солянка-салат – сразу и не объяснишь. А без пояснений атрымливаецца сплошное «малларме». «Малларме» – это, если к поэтике французского символиста Стефана (где смысл растворяется в музыке стиха). А то – от обыгрывания его же прозвища (фамилии), в котором слышатся и «Mal» (что с «романского» – к Злу, а с др.-нем. – скорее к Сборищу-скопищу), и «Alarm» (Тревога, а то – призыв: «К оружию!»). В общем – какая-то «чрезвычайщина». Желающие могут в моём «малларме» услышать (уже к «кумпоту») и что-то вроде «мармелада» (как-то – «медового яблока», если от греческого). В «сладость», в отличие от «солянки».
В мае прошлого года я уже откликался своим «Малларме» Ване Жуку, на его Тревожное. А моё называлось «Малларме. Из герменевтских забав». С закруткой о том же Прозвище и хитро причёсанным стишком «Осада Иерусалима. Музыка И. С. Баха, слова Т. Тассо. Прелюдия».
Стишок тот (свой) воспроизведу.

В часину майского заката
Не слышен смех однодворчан.
Ещё тревожней по ночам,
Когда знакомая токката,
В мордент зачатая звучит,
И аромат слезы-свечи
Сильнее всякого муската.
Как злоключения Торквато
Острей печали сургуча.

А ведь давно не перекликался ни с Ваней, ни с Ларой. Правда, с ней, в эту ночь, обменялись «пересмотрами».
Но с ними у меня было всё по-доброму. И даже без особых «приколов».
А с Женей (с Евгением Шешиным) – всё чуть сложнее-витиеватее. Не без подсечек или – неслабых обострённостей.
Боюсь, что в дальнейшем – если в перекид – придётся величать его уже без «умалительного» – Евгением и – исключительно на Вы. Без «тыканья». Как (на Вы) и он всегда обращался ко мне.
Кстати, только вчера призадумался (по-герменевтски) и над его стихирским именем (Стальено). Имя-то – говорящее. Мабыть, и не в одно знаменитое генуэзское кладбище. Хотя – и его Достаточно.
«Ники» (позывные-псевдонимы) наши несут в себе уже свою, особую «печатку» (а то – «печаль сургуча»). Пусть и преходящую.
Боюсь, что к уже этому виршику (к тому, что у нас адбылося с Евгением) «Пояснительная» понадобится чуть пространнее и забористее той, что пошла к моей «Осаде». Пусть и снова – в «герменевтскую забаву».
А началось всё (к «этому») – с «влазов» и «переболтов». Не без участия Сергея и причастности Миши.
Да. С Сергеем Евгений Юрьевич раньше, вроде, не пересекался, а с Мишей у него было. Сначала – в «приветствие», а потом и в разрыв. Ну, с нашими израильтянами у Стальено как-то и вовсе не сложилось. То бишь – сорвалось. Чуть ли не в какое-то «анти».
Бывает...
Кстати, надорванное (его) с Мишей могло (в контексте внимательно прочитанного Евгением моего «Скорого Отклика М. М.») послужить и одной из мотиваций к случившемуся Пыху. А что «Пых» случился (в стирании той Рецки к моему «набоковскому» и уже в отклике Евгения на «С Серёгой. 2025-й») – факт. Главное – чтобы не разверзлось. Впрочем, мы (оба) свои «пыхи» уже чуть притушили и загладили.
Так оно у нас (между нами) и раньше гладко да умилённо не было.
Характер?! Свои (у каждого) «тараканы»?!
Что в «зацеп» пошли и мои оговорки о «затирках» (Сергея и Евгения) – не отрицаю. Спровоцировал (к «объяснениям» и пр.). Каюсь!
Так «герменевт» же... Без «переболта» – никак. А в «переболте» (в отличие от переклика вообще) – всегда не без заморочек, да помарочек...
Опасный-таки жанр у меня. Чреватый...
Однако – к виршику. К тому – что к чему и откуда.
Ужо и не ведаю, приводить ли то (от Евгения) с Вольдемаром Чертовищиным полностью. Притом, что там и «контекст» не всё просвечивает. Так у нас (человеков) даже при всей искренности-откровенности что-то да утаивается. Непроизвольно. От самих себя, не говоря уже о тех, кому адресовано.
Таки приведу. Исходное. Целиком. В ёмких полторы-две страницы.

[Псевдофилософское пояснение к стёртой рецке. Понял, что просто, без подвохов, теперь общаться можно лишь опростившись (расставшись с «умишком») и не желая с Вами проститься, прошу если что уж простить.
Эпиграф:
Пошёл долгий переболт (не я начал, но...).
Так Женя, похоже, теперь и свою (мне) убрал. Пошто – не ведаю.
Сам я свои стирал (редко!), когда они мне казались чем-то задевающими уважаемых мною лиц.
(Вольф Никитин)
-------------------------------------
Не любил, страсть как не любил Вольдемар Чертовищын эти вот самые «переболты» или «междоусобные разговоры», как у иных, многословием знаменитых, книжников сказано.
В «переболтах», да ещё и со всякими «ёлупнями», праздными и пустопорожними, всякий раз терялось нечто неуловимое, но чрезвычайно важное, словно происходило «умаление времени», как опять же al punto сказано у другого книжника.
Будучи самым что ни на есть настоящим философом, с дипломом и регалиями, да ещё и по Европам проездившись, на разные «мерблюзьи мантоны» да «Аболоны полведерские» наглядевшись, Вольдемар относился с профессиональным («ёлупням» казавшимся занудным) почтением к философским категориям, в особенности – к категории Времени. Была, конечно, в таком отношении и некая косность (в шопенгауэровском понимании), какая-то раз и на всегда установленная определенность, на которую, как полагал Чертовищын, и грозились посягнуть злокозненные трутни-ёлупни.
Здесь надобно заметить, что в характере нашего философа была весьма выражена, и выражена со всею мыслимою определенностью, знаменательная черта: с одной стороны, упомянутая шопенгауровская «косность» и желание везде и всюду видеть по-европейски обустроенные и строгому порядку подчинённые «Незалэжности» и торжество прогресса, с другой стороны просматривалась в нем и свойственная скорее нестареющим «ёлупням» да юным девушкам асаблiвая ласковость беларускага звычаю.
Он даже, в своё время, собрался книгу писать – Природа амбивалентности, но на кафедре в университете отговорил «железный» Изяслав, главный ва ўсёй Беларусі специалист по Интуиции.
А между тем «амбивалентность» с годами брала верх над железною косностью: подпадал Чертовищын под самые разные влияния, шел на поводу у своей ласковости.
И вот уже «Незалэжности» превращались все в те же савецкія калгасы: принципы этих самых «калгасов» нимало не коробили «европейца» Чертовищына, а если бы даже и коробили, то, отвергая чудовищность их на словах, он, повинуясь сладкому зову из «прекрасного далёка», неуклонно следовал этим принципам на деле. Таковая «амбивалентность» вызывала оторопь недоумений даже у самых уважительных «ёлупней», что, в свою очередь, принималось за «злокозненность» запутавшимся в сладких тенетах памяти Чертовишыным.
Философы обучены задавать «железные» вопросы. В случае Вольдемара казалось, что задавать именно такие, железные, вопросы ему претит пуще всего на свете.
А вопросов накапливалось как под капливой крышей воды. И уже само основание дома не выглядело основательным, оставаясь при этом со всею мыслимою косностью обоснованным.
Время от времени закидывали, не без злокозненности, беспечные «ёлупни» разные наводящие словечки, навроде «образованщины», однако косность, а также и то, что Пуанкаре определял, как отсутствие строгости (математических рассуждений) препятствовали прогрессу и, с другой стороны, способствовали разрастанию «калгаса».
О каких «принципах» речь?
Да всё о тех же, даже на интуитивном, если не интенциональном, уровне внедрённых и внедряемых в сознание целых поколений:
коллективизм ложно понимаемый, с «вертикалями» косных «восточных» иерархий взамен благотворных для любого дела «горизонталей» приятственного («европейского») к любым проявлениям свободного делания. Дальше: «вертикаль» требует того, что можно определить, как «дедовщина»: убеждение, что «старослужащий» что-то там «заслужил» и что «молодому» надлежит непременно пройти тот же путь и также самое «заслужить». Любая критика этих двух пунктов вызывает яростное сопротивление адептов «калгаца». Иначе они оказываются один на один со своей экзистенциальностью, которую просто не в силах выносить. Отсюда вытекает то, что можно обозначить как «токсичность менталитета».
Эта «токсичность» присуща не только огромному народонаселению постсоветских пространств, включая, думается, и Беларусь с Украиной. Эта «токсичность», что само по себе удивительно, присуща и выходцам из бывшего СССР, обосновавшимся в Штатах, Израиле и Европе. И там отсылки к иерархии – «уважаемые люди» (ну чисто Восток с его «вертикалями»), причем никто не спорит с наличием этих самых «уважаемых людей», спор о том, что их положение почему-то не представляется возможным подвергать сомнению. А это уже чревато деспотией.
Доносит ветер из Ашдода и Холона «переболты» железных Изь и Слав. О том, как закалялась сталь и мужская стать атлета, под свист охотских ветров, под матерщину пьяного вусмерть «деда». Под все ту же песню о главном – «руками работать надо» и «мужык должен».
Так первый пока вопрос, которому, видимо, суждено остаться без ответа со стороны любителей математической строгости во всем. О какой Европе речь, товарищи, коль скоро совецкую косность не в силах вытравить даже 40 лет на «свободе»?
Стальено 22.03.2025 19:34]

Да уж...
Не хило! И повёртывать можно по-разному.
Можно пыхнуть-плюнуть-гаркнуть. Можно и патылицу пачасать.
Слегка «пыхнув», решил-таки, чуть пригладив, затаиться. Ну, и стишок этот пошёл-затрепыхался.
Кстати, что-то (по стишку) слагалось на ходу: в прогулку под наши (с Наташкой) «дворы».
Как бы сам Евгений меня не «уговаривал», что его Чертовищин – не про меня, при всём остывании моего «пыха», до конца не уговорил.
Шут с ним «Вольдемаром» (сам я, натягивая и эту «сову» на свой «глобус», порой варьирую: Вольдемар – Валдемар, не говоря уже о вариациях с «Уладзімерам»). И без него – «знаков» более, чем достаточно. Где в «справедливость», но где и в «скоропалительность».
То, что Е. Ш. (Стальено) притянул в своё изрядную жменьку не просто моих «словеек» (не суть важно, как «окавыченных») – факт. Иное дело, что весь его опус можно прочитывать как нечто сугубо (ну – почти) художественное, где Образ и Реальный Прототип, при всех перекликах, не суть одно. Мягко говоря.
Правда, Е. легко соскальзывает с «художества» (с «вымысла») на вполне реалистичное вопрошание.
Не случайно и я (в ответку) поспешил «увильнуть» (да к тому же – в предполагаемую затаённость): мол, сие поприще – не место для обстоятельных дискуссий.

[Постарались, Евгений!
От всего сердца.
Я-то Вас лично задевать и не собирался. Ни в наших (между собой) «переболтах» (люблю такие новоязы-косноязы, не вкладывая в них негатива), ни в «постороннем».
Что «русский мир» задеваю!?
– Так и это – не о России вообще, а, в основном о Дугиных-Прохановых, да Сурковых-Путиных.
Поскольку сие поприще – не место для серьёзных дискуссий (разве – для «переболта»), Вольдемар Чертовищин (або – то же со «щин» или «цин») на этом изволит откланяться.
Да. Спасибо за наши «переболты».
И, простите – маленький совет:
Заглядывая в чужие «обмены» (а это – не запрещено), лучше не выдёргивать оттуда что-то в своё сиюминутное настроение и не использовать это в общении с другими. Но и это – не более, чем скромный совет, в коем Вы, вероятно, и не нуждаетесь.
А это (Ваше) – местами даже понравилось ))
За очепятки – не обессудьте!]

Тут (у меня) – и в «пых», и в «приглаживание», и в «пощипывание» (с «советом»). От последнего (при всём «замирении») не отказываюсь. С этими прихватываниями (из чужих «обменов») надо быть поаккуратнее. Причём, адресую этот «щип» и себе. Ибо – не без греха.
Дабы ничего не выпало, приведу и последующую нашу перекидку. Что-то проясняющую, но – не более того.

[Необходимые примечания и дополнения:
Чертовищи – деревня в Вичугском районе Ивановской области, административный центр Сунженского сельского поселения.
Считается, что название Чертовищи произошло от слова «черта». Раньше деревня носила имя Яблоково, по фамилии помещика Яблокова.
В XIX веке жизнь жителей была связана с местной текстильной фабрикой.
В деревне работает библиотека и Дом культуры, в котором с 1942 по 1953 год располагался детский дом для эвакуированных ленинградских детей.
В Чертовищах есть МКОУ «Чертовищенская основная школа» и народный театр Вичугского районного дома культуры.
Ничего страшного, как видите, нет. В моей текущей геопозиции вчера почему-то оказался этот топоним. Я пошевелил умишком и решил, что это Знак. Так и возник Вольдемар Чертовищын, к Вам, дорогой Вольф, этот персонаж не имеет отношения.
Словечки Ваши я закавычил, наряду с лексемами и выражениями Лескова и Островского.
Для меня совершенно ясно, что прямо называть и как-то определять слова и действия правителей и их окружения – путь очевидно профанный: Вы же не хотите уподобиться «глубинному народу», который идёт по этому пути. Вам, как философу, должно быть понятно, что только непрямое художническое осмысление может соприкасаться с каким-то вероятием истинного суждения. Поэтому я избегаю прямо указывать «Дугин» или «Путин».
Если же встать на профанный путь, то придется, открыв рот, глазеть на портрет Тампа в исполнении «ведущего российского художника», прослезившись от слов «я молился за Трампа в тот день как за друга». Что-то попритихли и спорившие со мной в начале сво разные идиоты апполлинарии, да и про «орков» что-то не слыхать.
Стало быть, будем дружить. Превратим российско-американский Крым во всесоюзную здравницу 21 века. А там и израильско-американская Газа отстроится до уровня Майами бич. И станут Севастополь и Газа побратимами.
Что касается такой социокультурной единицы как «Дугин», то я приписываемые этому феномену каналы иногда просматриваю, но полностью, на 100% согласен лишь с квазифилософским витийствованием на ВК, ролик этот только там можно найти и называется он «Успешный-нечеловек».
Стальено 23.03.2025 08:29

Чертовищиным Вы меня всё-таки заинтриговали)
Много забавного вертится. Даже вершик легко сложился (в контексте уже Вашего текста). Но его надо «публиковать» (если) с множественными примечаниями и оговорками))
Чёртом от этого имени пахнет-таки поболе, чем «чертой-рыской»))
Аукается и знаменитая фамилия Чарторыйских. А уже в ней... Опять – скорее «чёрт» (хотя не обязательно). А вот во второй части «рыйске» (рыске, рыжске) пахнет и «чертой».
Меня больше занимает «выскочивший» под это вершик... Буду налаживать «примечания»))
А Чертовище... Можно и к укрупнению-огрублению, собственно «чёрта». Типа – Мужичище.
Можно и в аналогию с «кнутовищем» или «церковищем». Кстати, в отличие от ивановских Чертовищ, Церковищ полным полном по всему славянскому миру. От места, где когда-то церковь стояла. От её руин-остатков.
Городище... Тоже ведь нечто бывшее.
О! Ещё и «Лука Мудищев» вспоминается. И не только...
Заинтриговали. Одним уже именем))
Вольф Никитин 23.03.2025 23:41

Всегда относился и отношусь к Вам с огромным уважением.
Чёрт у Достоевского – Кант, если верить тонюсенькой, но значимой книжице Голосовкера Достоевский и Кант.
Не вижу препятствий рассматривать данного Вольдемара и в этом контексте)
Заметил, что перевод «колхоза» в белорусский «калгас» добавляет некую долю антиутопии, выводя дискурс за рамки профанного в лоб антисоветизма. Есть у меня пока только ощущение, что перевод на украинский ничего к таковому росту понятия не добавит, а будет работать на снижение /умаление значимости. Возможно ещё предстоит открыть огромную дистанцию между этими двумя языками. Но это—лишь sensazione /адчуванне/
Читаю Вас и сколько там точнейших эпитетов и всего того, чем должна быть Литература. «Длинь» – не беда! Я и к этой «длини» про свое чтение Шекспира как-то говорил: по крупицам мол читаю, выцепляю бисер словесный. Так же и у Вас. Достаточно одного открытия, чтобы стать чуточку богаче. А громадье шекспировских характеров подробно описано в громадье кембриджских и Оксфордских томов. Тут вряд ли можно сказать новое слово.
Стальено 24.03.2025 10:09

Ну, вот.
Снова – помирились (а то ведь, слегка... понимаю, что сам, порой провоцирую, того не желая... язык мой – враг мой)) ).
И это – хорошо.
А с Чертовищиным (даже без Во(а)льдемара) – я уже почти «погряз». Не знаю каким оттуда вылезу))
А ещё стишок (свой) – донимает. Несколько мест уже поправил. Но (главное) – потребность в обильных комментах...
А если ещё и с Во(а)льдемаром... Намаешься!
Вольф Никитин 24.03.2025 10:16

К Вольдемару надо ещё обосновать привязанную амбивалентность, а вот если поменять на Аполлинария, то обоснование практически не требуется: с этою «амбивалентностью» решили бороться по крайней мере у нас, грозят запретом на мужские имена девочкам. Прощайте Валентины, Александры и Апполлинарии.
Да и в остальном Аполлинарий Чертовищын более выигрышный вариант, в сравнении с Вальдемаром.
Стальено 24.03.2025 13:34]

В общем, слегка «расшаркались» (оба). Где-то чуть подав назад, где-то – не отступая, а где-то ещё больше «затемнив-приперчив».
Вичуговско-ивановские Чертовищи я нащупал ещё до отсылки Евгения.
Что «Вольдемар ЧертовищЫн» к «дорогому Вольфу» никакого отношения не имеет, меня не убедило. Притом, что я воспринимаю героя, выведенного в Рецке Стальено, прежде всего, как художественный образ.
Дело тут не только в том, что, при всех заимствованиях автора (Е. Ш.) из моих «исповеданий», выведенный им персонаж, одновременно и близок (чем-то) Прототипу, и выглядит (по мне), скорее, его антиподом. Для художественного образа такой замес идёт даже в плюс.
Дело в том, Вольдемар Чертовищи(ы)н оказывается как бы моим Двойником. А своего «Двойника» (я уже о собственном Опусе) я на Страницу не выставлял (по крайней мере, целиком), отослав его, разве, Ионе.
Тем более, что Женя не случайно отсылает нас к Достоевскому. Да ещё вкупе с читанным мною Голосовкером. Правда, отсылает не к раннему Ф. М. (не буквально – к уже его «Двойнику»), но к так и не завершённым «Братьям Карамазовым». С Кантом. Только «Бесов» здесь (к нашему) не хватало.
А парочку Достоевский-Кант я обыгрывал когда-то и вовсе без причастности к этому Якова Эммануиловича...
Да уж! – Иммануил Эммануиловича. Как-то – в перебор. При всём уважении к Я. Г.
Так ещё и Николай Васильевич норовит – пристроиться.

Новый год. Рождество. Колядки.
Завернулся в шинель Голядкин.
Заоконная мишура.
Будто Таня гадает Оле.
Передонову тесно в школе.
К донне Анне плывёт жираф.

Свечи плавятся. Окна жёлты.
В кавалерии носят шорты
и драгунские кивера.
У Мазурских озёр спокойно.
На Аляске бушуют войны.
Там сегодня опять жара.

Путь к Дамаску в ночи не близок.
Голос скрипки исходит визгом.
Тёмный Вестник и ты – Сестра!
Гости странные. Навьи чары.
Наливают стаканы чаем.
Крыльев шорохи у костра…
(Чужие интонации, 27.08.2017)

С нерядовым послесловом:

PS:
«Чужие интонации» – это из В. Шаламова. У него там – интересно. Но кое с чем подмывает поспорить. В том числе и касательно оценки ахматовский Поэмы. Я лично нисколько не сомневаюсь, что обращалась Анна Андреевна к интонации Кузмина (из «Второго удара форели») совершенно осознанно. А вот многое остальное она действительно не вполне (и это нормально), что называется, «контролировала». Набегало из подсознания. Образы слипались, расходились…Удвоения, утроения…

Кузмин, Ахматова… Блок, Сологуб…«Карамазовщина», короче. Достоевшина. А может, Гоголь?  А чем «Дама с собачкой» Антона Павловича хуже, нежели «Путь в Дамаск» Фёдора Кузьмича?

«Двойник» – повесть Фёдора Михайловича Достоевского, написанная в 1845-1846 годах и впервые опубликованная 1 февраля 1846 года во втором номере журнала «Отечественные записки» с подзаголовком «Приключения господина Голядкина».
Константин Аксаков в «Московском литературном и ученом сборнике на 1847 год» назвал Достоевского явным подражателем Гоголя, перешедшим грань между подражанием и заимствованием.

Созданию образа Голядкина способствовали различные предчувствия и фантомы самого Достоевского, а также выключенность из жизни. Его врач, Степан Дмитриевич Яновский, позже вспоминал, что в то время писателя мучила «страшная подозрительность». Знакомые описывали Достоевского как больного человека, но понимающего это и способного использовать в своих целях. Сам Достоевский в сентябре 1845 года пишет своему брату Михаилу: «Я теперь настоящий Голядкин. Голядкин выиграл от моего сплина. Родились две мысли и одно новое положение».
Ощущая себя Голядкиным, писатель мог изнутри изучить данного персонажа и управлять им. Панаева и Яновский также отмечали у Достоевского наличие мании преследования, беспочвенное чувство вины, мизантропию и катастрофические предчувствия. Всё это писатель сумел использовать при создании образа Голядкина, о чём позже вспоминал литературный критик Николай Страхов: «С чрезвычайной ясностью обнаружилось в нём особенного рода раздвоение, состоящее в том, что человек предается очень живо известным мыслям и чувствам, но сохраняет в душе неподдающуюся и неколеблющуюся точку, с которой смотрит на самого себя, на свои мысли и чувства. Он сам иногда говорил об этом свойстве и называл его рефлексиею».

Собственно, данная способность («особая форма щизофрении» – шутка!) есть необходимое условие хорошей философии (и не только). Отстранённость-сопричастность См. хотя бы Мераба (Мамардашвили).

Как-то «перекликнуло» и с одним из моих…

«Магия. 1914, 2014…»

Взбегу на холм
и упаду
в траву,
И древностью повеет вдруг из дола.
И вдруг картины грозного раздора
Я в этот миг увижу наяву.
Пустынный свет на звёздных берегах
И вереницы птиц твоих, Россия,
Затмит на миг
В крови и жемчугах
Тупой башмак скуластого Батыя!..
(Н. Рубцов)
-------------------------------------------

А что творится на Балканах
В столетье Первой мировой?
Я разливаю по стаканам
Янтарный чай.
Разрыв-травой
Настоян мой чудной напиток
Купальской ночью на огне.
И времени печальный свиток
Откроет тайное.
И мне
Предстанут знаки роковые.
Но…
Остывает быстро чай.
И вновь оковы вековые
В затвор упрятали печаль.
И только конь в тяжёлой сбруе,
Кивая мерно головой,
Напоминает про Вторую
Из тех уже далёких войн.
(18.02.2014)
------------------------------------

А Голядкин мелькнул у меня ещё и в «Реквиеме романтике» (Грину). С кучей всяких удвоений (не исключая автобиографических)

В Вильнюсе зачитывались Грином.
Где-то рядом – вотчина отца.
Польский род – не знатный, но старинный.
Доблестью шляхетскою бряцал.
Пыль веков. Какой там к чёрту кесарь!
Ты и Новой власти – поперёк.
Мир прогнулся под унылым прессом.
Каждый комиссар, считай, царёк.
Цепь златая. Музыка Фанданго.
Приисков шуваловских руда.
Иноходью дикого мустанга.
От житейской муки – в никуда.
Недотёпа! Книжник сухопарый.
Недобравший ласки и тепла.
Зурбаган реальней Занзибара.
Бисер из богемского стекла.
Лампа под зелёным абажуром.
В амбразуру щурится луна.
В кипарисах тянется понуро
та же жизнь. Сиделкою жена.
Старый Крым…
Ну, чем он лучше Вятки?!
Багровеют Грэя паруса.
И опять тушуется Голядкин,
перепутав явок адреса.
Бальмонт, исписавшись, станет Блюмом.
Гуль с рефреном каркнет «Nevermore!».
Полночь опускается угрюмо.
Бархатная накипь. Натюрморт –
на обложке креповой.
«Гасконцу»
в небесах Икаром не порхать.
Белый домик. Низкие оконца.
Ветхая чугунная кровать.
Снится детство. Стих о насекомых.
– Ай, да Пушкин! Ай, да сукин сын!
Сам учитель Божьего закона
дёргает коллегу за усы.
Тихая романтика романса.
Всаднику легко без головы.
Андромеда. Зарево Торманса.
Час Быка, да сумерки Совы.
Впрочем, это будет некто дальний,
что поверит в призраки коммун.
В технику без примеси сусальной.
Ну, а ты не нужен никому.
Старый Крым. Знакомая картина
Шорохи ореховых дерев.
Кладбище надёжней карантина –
понимаешь это, присмирев.
В Вильнюсе…
– А может, показалось?! –
Вспомнит о тебе один поэт.
Пятый год. Империя в пожарах.
Биографий жуткий пируэт.
(24.11) 4.12.2016

Однако!
В общем, «ЧертовищЫн» Евгения мне зашёл. Хоть с «Вольдемаром», а хоть и так. В особку.
Ну, а то, что «чёрт» и «черта» (к которой Жене отослал уже вичугские Чертовищи) у нас перекликаются – очевидно. То бишь – более, чем просто «слышно».
Так и мой Ермил...
Если его повести от «границы» (с переходами-переводами – между языками и мирами), то и он «черте» ручкой помахивает.
А что Граница – одна из важнейших в настоящей Диалектике категорий, читайте у Лосева. Сам я о Неё, когда-то, не один зуб сточил...
Да. Чтобы не слишком уходить от нашего с Е. Ш. переболта, можно ещё раз пробежать и моё Мише. Уже – с Приложения («Рикошет»):

Умишком тронулся старик!
Залез по щиколотку в море,
Свою фамилию позоря.
В штанцах. И –
ёлупнем стоит.
Являя миру стать былую.
А дабы море не поджёг,
Отправим мы его в Торжок.
В Торжке, у нас, не забалуешь!

Бес попутал, Миша! С фоткой...
-------------------------------------------
Видите!? – Без Беса и там не обошлось. Без участия в том достоевских, гоголей и сологубов.
Мабыть, ЧертовищЫн Жени и этой моей оговорке чем-то обязан.
А Длинь-то покатила! Во всю...
Придётся свои «пояснения» к Стишку оставить уже на третью Часть.

23-25.03.2025