Ванюша

(поэма)
Памяти Толмачева Ивана, Толмачева Михаила, Толмачевой Ульяны

Заискрился рассвет над рекою,
Гладь речная блеснула в тиши.
Есть на свете село Мелавое
В белгородской далёкой глуши.

Над землёй возвышаются горы,
Вековые там бьют родники,
И былинные эти просторы
Укрывают ковром васильки.

Там семья проживала когда-то:
Муж, жена и малютка-сынок.
Дом родной, частокола ограда,
Но всему, видно, есть в жизни срок.

И любовь, угасая, однажды
Навсегда их покинула дом:
«Ты прости меня, милая, дважды:
За себя и за сына потом.

А себя не кори и не мучай.
Знаю, счастье найдёшь, не рыдай.
И для всех для нас будет так лучше,
В Ленинградский поеду я край».

Что сказать, что ответить тут можно?
Сына крепко за руку взяла
И, насколько такое возможно,
Пожелала мужчине добра.

Тяжело приходилось Ульяне.
Сыну шесть, и судьба нелегка,
Но твердила: «По мере страданий
И награда нам будет дана».

Осень листьями выстлала поле,
А затем наступила зима.
Её время сменило весною,
Зацвела снова жизнь, ожила.

Исцеляя продрогшую землю,
Солнце нежно дарило лучи,
И тянулись зеленые стебли,
С ними добрый союз заключив.

«Ваня, где ты, пойдем, милый, кушать!» –
Обтирая подол от муки,
По двору подгоняя несушек,
Побежала, поправив платки,

За калитку. Глядит – её Миша
Держит сына в могучих руках.
 – Мама, папка приехал! Ты слышишь?
Взгляд немой: «Насовсем или как?»

Кто любил, тот поймёт, что прощенье –
Тоже часть настоящей любви.
По-простому, скрывая смущенье,
Тихо молвила: «Ну, проходи…»

 – Я работаю там на заводе,
У меня неплохое жильё,
Я привык уже к этой работе,
В общем, Уля, наладилось всё.

Знаешь, я там судьбу свою встретил,
Хоть неловко о том говорить,
Я за сыном, признаться, приехал.
Отпусти его к нам погостить.

По-хозяйски подвинув тарелки
И скрывая вскипавшую боль:
– Отпускаю, но только на лето.
Пусть побудет Ванюша с тобой.

Отпустила, слезу утирая,
Скорой встречи надежду храня:
«Только б женщина эта, другая,
Полюбила, Ванюша, тебя…»

Ленинградское чудное небо!
Непривычная, но красота!
Едет мальчик на велосипеде,
Рядом папа и женщина та.

Он гостит тут всего только месяц;
Хоть в семь лет не бывает тоски,
Он бы к маме скорее уехал,
Где по полю ковром васильки.

Но, ты знаешь, мой друг, так бывает:
В один час всё меняет судьба.
Навсегда прежний мир разрушая, –
Началась ранним утром война.

Ах, как пахло прекрасное лето!
Как же жизнь обещала всем быть!
Но уходят солдаты Советов,
Чтобы Родину-мать защитить.

Михаила призвали в июле,
Он ушёл воевать за страну.
Обнял сына, в огне поцелуя
Умолял молодую жену:

– Сбереги его, милая, слышишь,
Перед ним я в огромном долгу.
И верни его матери.
– Миша, я тебе обещаю: верну.

В Мелавом на коленях рыдает
Горем чёрствым убитая мать.
Как он? Что с её сыном, не знает,
И куда его ехать искать?

Август ночью звенит ковылями,
Скоро осень пожалует в дом.
Помни, Уля: «По мере страданий
И награда нам будет потом».

И трудилась, и сил не жалела,
И колхоз умоляла помочь.
Только как? – ни письма, ни ответа,
Только мраком покрытая ночь…

А в далёком таком Ленинграде,
Не согретый любовью чужой,
Ваня брошен один на вокзале
Безучастной отцовской женой.

Что творилось в душе её?
Может, оправдание всё-таки есть?
Но как время судьбу её сложит,
Негде будет об этом прочесть.

Ленинградские будни суровы.
Осень скоро, блокада с ней.
Плачут матери, плачут и жёны,
Отпуская сынов да мужей.

Багровеет от тяжести, дышит
Небо ядом безумной войны.
«Мессершмитты» все ближе и ближе,
Тяжелейшие близятся дни.

И, по воле судьбы изветвлённой,
Попадает Ванюша в детдом.
И мечтает вернуться, спасённый,
В свою хату, где пруд за окном.

Ах, кровавое, тяжкое время!
Голод, смерть в серой копоти дней.
Где фашистское чёрное племя
Убивает невинных людей.

Ваня ранен. Полгода блокада.
Но теперь он мужчина почти.
После первого взрыва снаряда
Детства больше в глазах не найти.

Он мечтает скорей стать солдатом
И увидеть здоровою мать.
Он мечтает увидеться с папой
И о женщине той рассказать.

Как он прятался в тёмных подвалах,
Как старик его добрый нашел,
Как в детдоме о маме он плакал,
Повторял: «Я – Иван Толмачев».

Как солдаты Дорогою жизни
Увозили по озеру их.
Помнит Ваня: под лёд провалился
Перед ними как раз грузовик!

Знает Ваня так много о смерти,
Хотя жизни ещё не узнал.
Уезжают спасенные дети
В детский дом, далеко за Урал…

А седая от горя Ульяна
Продолжает Ванюшу искать.
Кровоточит сердечная рана,
Но сильна безутешная мать.

Знаешь, друг, ведь в то страшное время
Судьбы тяжки, кричи не кричи,
Когда немцы, от шнапса пьянея,
Русских женщин терзали в ночи.

Велика сила Русского Духа!
И богата им женщина-мать.
Хоть повсюду война и разруха,
Но сейчас ей нельзя умирать!

Сколько пройдено ею далей,
Сколько ей пережито в пути.
Больше года сыночка искала…
И сумеет, сумеет найти!

На ночлег приютила селянка.
Уже близко совсем Ленинград.
 – Вот, Ульяна, вина тебе склянка.
Да, признаюсь, плохие дела!

Уже лето второе настало,
Как нас топят в несчастной крови.
Но детей за просторы Урала
До апреля ещё увезли.

Ты не думай, не лгу, не пугаю.
Не смотри, что больна и пьяна.
Ты найдёшь его – точно я знаю.
Ты же мама, а мама – одна.

И в безумии горького взгляда
Что-то страшное всплыло, грозя.
 – А ты знаешь, ты знаешь, Ульяна,
Я ведь тоже дитя родила.

Клятый немец всю ночь меня мучил.
Я ему поклялась отомстить.
Трижды проклята буду я лучше,
Чем дитя его буду растить!

Задушила исчадие ада!
Не получит он душу мою!
Спит мой сын, без вины виноватый.
Я его закопала в саду.

Если б знал мой несчастный Алеша,
Что с женой сотворили его!
Жив ли он? И простить меня сможет?
Я ведь только его одного…

Долго плакали, в горьком угаре
Ещё крепче, казалось, болит.
Изможденной, несчастной Ульяне
Снова путь непростой предстоит.

Но любовь крепких сил не теряет,
Обещает вернуться добром:
«Помни, Уля, по мере страданий
И награда нам будет потом».

А Урал так велик красотою,
Есть святая загадочность в ней.
Ходит мать со своею бедою
В сотый раз от дверей – до дверей.

И казалось: вот-вот, уже рядом!
Вани карточку сторож узнал.
Виноватым прищурился взглядом:
– Он, признаться, три раза сбегал.

Мы два раза его находили,
А на третий – никак не смогли.
Мы по всем детдомам сообщили,
Если вдруг им удастся найти…

Ах, глубокое, топкое горе!
Разве хочешь её ты убить?
Сорок третий. Запахло весною,
Снова жизнь обещается быть.

Скоро уж, как водою святою,
Обожжётся неправедный враг!
И победною Курской дугою
Захлебнется в испуге Рейхстаг! ...

На полях тех жестоких сражений
Без обрядов, крестов и могил
Отдал жизнь и лежит без почтений
Прадед мой – Толмачев Михаил.

В сорок третьем нашёлся Ванюша –
Он в детдоме под Липецком был.
Радость встречи, что может быть лучше?
Он нашёлся, и главное – жив!

Не могу о нем думать иначе,
Я при жизни не знала его.
Для меня он – тот маленький мальчик,
А не папа отца моего.

Я прабабушку тоже не знала,
Только твёрдо я помню о том,
Что по мере насущных страданий
И награда нам будет потом.

Как же время то было жестоко!
Силы вражьи так были крепки!
Но смогли, пережили всё стойко
И сумели друг друга найти!

Сколько с фронта домой не вернулось,
Сколько судеб смешалось навек!
Сколько храбрости в сердце проснулось,
Сколько русский стерпел человек!

Я хочу, чтобы вновь было лето,
Чтобы жизнь обещала нам быть!
Завещали нам прадеды это,
И об этом вовек не забыть!

Велика сила Русского Духа,
И Держава сынами крепка!
А над нежною дымкою луга
Тонет небо в коврах василька.
08.05.2020-09.05.2020 г.
***