На малине
Где вино рекой
Мне Господь тебя послал
По судьбе лихой
Длиные ресницы серые глаза
А за окошком дождик шёл
Весеняя гроза
Я представился не сразу
Как то оробел
А другим как соловей
Заливался пел
Проводил до дома
Листами похрустел
А потом в Иркутск на дело
С Сэвой полетел
Ах Оля Оля Олечка
Серые глаза
Твой голубь полетел
По лагерям
Кто то сдвинул карту
Да увы не в масть
И пика прикатила
Ко крестям
Сколь верёвочке не виться
А конец один
Фараоны нас на деле
С Санькой замели
Эх тюряжка дом родной
Нары да сквозняк
Есть от буры до бокса всё
Принимай бродяг
К успеху шёл не фартануло
А в душе пацан
Люблю её лишь я одну
И ещё наган
И теперь пишу малявы
Олечке с крестов
Про любовь пишу стихи
И что жив здоров
Ах Оля Оля Олечка
Серые глаза
Твой голубь полетел
По лагерям
Кто то сдвинул карту
Да увы не в масть
И пика прикатила
Ко крестям
Свидетельство о публикации №125032404692
В начале января 1939-го Азербайджанский индустриальный институт объявил вечер открытых дверей для выпускников бакинских школ, где должны были быть танцы, они шли туда искать азербайджанских ВорОв, у которых были связи в силовых структурах в Москве. Накануне, под Новый год, выпал снег, в Баку это случалось не каждую зиму, он лежал на улицах недолго, быстро таял, но каждый раз вызывал среди братвы оживление, редко кому из «чушпанов», обычных рядовых граждан и гражданок, которые растили детей, ходили на работу, удавалось пройти по улице, чтобы в спину не влепили твёрдый снежок, для бакинских урок (и всех, кто стекались сюда со всей страны пересидеть, переждать) снег был бесплатным развлечением. В тот вечер он начал таять, но еще хватало. Один, пущенный чьей-то меткой рукой, угодил Жоржу в затылок и неприятной ледяной кашицей потек ему воротник, затевать снежную дуэль с пацанами было некогда.
— На Вора руку подняли???!!! — Он рыкнул в темноту. — Мы вам ее отрубим!!! — Носовым платком вытирая затылок, Жорж с маленьким Рафиком заторопился дальше по Бондарной. Табачная фабрика, вдоль каменной стены которой они шли почти наощупь, не освещалась, фонари разбиты, привычно стучала своими машинами и станками, половина из рабочих в цехах бывшие зеки. В холодном воздухе квартала стоял устойчивый медовый запах хорошего табака, для бакинцев привычный, как и печальные звуки зурны и кеманчи, несущиеся из частных домов на Красноармейской улице напротив табачной, смотрел за ней старый Вор с погонялом Граф, по фамилии Аграфенов, наполовину осетин, наполовину русский, внешне очень похожий на Сталина, кто ему сильно перечил, без ножа не уходил. Нрав он имел властный и непредсказуемый, а поступал, бывало, сурово, внешность была эпической, темно-багровое от постоянного употребления спиртного и, соответственно, повышенного давления, лицо, борода до сердца, глаза широко открыты и, не мигая, смотрят перед собой, пучок длинных седых волос завязан узлом на макушке, закреплённый мужской заколкой, остальные пряди возобновлён свисают до плеч, более тридцати лет провёл в лагерях считая с царских, СЛОН, Соловецкий лагерь особого режима, КАРлаг, зоны для ломки в Карелии, «Кресты», Бутырка, Матроска, Крещатик, — все было его домом! Он был так называемый «нэмпанский Вор», про которых ходили легенды, сегодня богат, как Крез, в сильных куражах, завтра лепешку купить не на что, ничего ни у кого не просил.
— Мы их убьём, — пообещал он гостю из Еревана, — кто в тебя кинул! — Увидев его, мальчик стал осень тихим и примерным. Дядя Жожо таких знает Людей везде, караул! Нашли через два дня, тела подкинули сразу в морг… Аграфена восседал в царственной позе на прокуренном диване в кочегарке фабрики, высунув вперёд левую ногу.
— Главмусора убьём! — Вот какие.
— Не надо убивать, — попросил Жожо, — надо, чтобы он нам уступил!
— А… — Для Жоржа в Баку было просто и привычно, родился тут на Красноармейской, бывшей Красноводской двух кварталах от фабрики и от музыкальной школы, в которой можно было нанять музыкантов для свадьбы или похорон, родные места, тут прошли его детство и отрочество, первая сознательная кража и первый срок, а теперь, в соответствии с законами природы, начиналась юность его подшефного, шел десятый год, по кавказским меркам взрослый, оба говорили с ним, как с мужчиной, потом поступит в университет открытых дверей среднего юридического лет на пять, шесть, Жожо не подозревал каким значительным станет этот милый с виду ребёнок в российской криминальной жизни.
Когда-то, до появления первых нефтепроводов, добытую на Апшероне нефть возили в бочках, требовалась много, не случайно в прошлом веке получила такое название улица, где жили и стучали молотками, сколачивая бочки, местные бондари-богатыри, в середине 30-х годов Бондарную переименовали в Димитрова, но бакинцы называли ее все время по-старому, по Бондарной Жожо с Рафом вышли на улицу Ленина к громадному зданию АзИИ, у главного подъезда толпились парни, среди них были и ребята, знакомые ереванцам, Фима и Азиз, молодые ВорЫ.
— Мы наши дела порешали, — довольно сказал Жора. — В Ереван приедет комиссия из Москвы! — Они не знают, как делаются дела, но они узнают. — Фима жил в Баку дальше всех, в нагорной части города на улице Мустафы Субхи, там его потом и задушили. Тонкая веревка…
— Хороший город Ленинграаад… — успел сказать он, у него там училась сестра, причиной убийства было это, приезд Жожо из Еревана, почему знал, что они с Графом встретились и не сообщил? Другим, более законным ВорАм, решение по ним по всем было принято.
— Евреван, — ругались бакинские бродяги, — они там евреи! — На самом деле в столице Армении евреев было на порядок меньше, в Баку весь доходный бизнес держали «таты», горские евреи, говорившие на своём наречии. Жизнерадостный дурачок, заплативший за Имя — зачем нужно? В тюрьме не сидел… — домом в старом районе, держался до последнего, отчаянно сопротивляясь, в конце всё-таки задохнулся, тянули с двух сторон, третий прижал, ушёл в пене и обмочился, смерть вообще некрасива. Хитрый Жорик всего избежал, в тот же вечер уехав со своим младшим «братом» на поезде. Казнить Графа не смогли, старый Вор Вито наложил вето.
— Весна на носу, — сказал он, — зимние времена прошли. На Балаханской в лицо ударил холодный «норд», бакинский морской ветер. Из-за башенок Сабунчинского вокзала доносились вскрики электрички, бродяги шли вдоль одноэтажных беленых домов, мимо укрывшихся ставнями лавок. Желтые пятна света редких фонарей лежали на черном мокром асфальте, охранники Вито шли рядом со ним в коричневых пальто с поднятыми серым каракулевыми воротниками и таких же серых шапочке, сирые, опасные и неприметные. Так Рафаэл Сафарян впервые в своей жизни побывал в Баку, место, которое сыграет важную роль в его судьбе, и куда он будет часто возвращаться. Через 10 лет нашли тех, кто задавил Ефима, русака, с ними поступили ребром стола по горлу, устроили засаду в ресторане, положили на спину, раздавили твёрдым кадык, показная сцена возмездия за беспредел, были же умельцы, и очень эффектная, подвергаемый выплёвывается через рот свои лёгкие. Кто-то прочтёт: «Ведь жалко… Непростые вопросы ставила эпоха! Но в те годы Воры еще не искали на них ответов, они придут потом в середине 90-ых, эпоха им казалась истинной, справедливой фиестой до войны, прощай, оружие, а потом иметь и не иметь придут позже… В поступках Шакро Старого и Песо прежде всего были видны чувства, кайфуй ВорАм, Джема и Деда Хасана ум, Вячеслав Иваньков был интересен прежде всего с точки зрения своей воли, она была у него революционная, железная, железный Феликс воровских ОПГ. Особенно когда пошатнулась однозначность того мировоззрения, жил, как жил, кто его знал, рассказывал, Япончик был почти хемингуэевский герой, не очень счастлив в своём труде, но всегда свободен в выборе и всем весьма симпатичен, по-восточному щедрый. Верхушке криминального мира нравился его стиль, обнаженная простота слов, мало говорил, много делал, но сколько переживаний и даже трагедий в подтексте! Высылка из Америки ни за что чего стоит, и последний обед, кого любит Бог, уходит к нему из ночного клуба, борделя или ресторана, насладился всем земным и в момент обрёл райские кущи и жизнь вечную.
Вообще-то в жизни Иваньков был всегда серьезным, обстоятельным, современным, и в каждом историческом движении на заднем плане у него был какой-нибудь умный ироничный персонаж, советник, глубже других понимавший происходящее, остававшийся в тени, сейчас продолжают его дело. Конечно, важной для него была и антифашистская тема, своими глазами видел поразительное победоносное шествие фашизма в одной из самых цивилизованных стран, в стране Гете, Шиллера и Карла Маркса, русские фашисты в размороженных им и подчиненных суровому духу булатного интернационализма сидели из рук вон, получая приветы в форме разных репрессий и от братвы, и от администрации. Он страшно переживал, когда Сильвестр убил его сына, поручив Салоники, осталось безответно, вернуться в Москву из американского штата Аризона из подземной камеры на третьем уровне при всём желании не мог, связаться ни с кем тоже, после знаменитого интервью по телевидению в программе CNN, его единственными друзьями стали книги, иногда сам брался за перо, где его дневники, никто не знает.
Ивановский Ара 08.05.2025 19:40 Заявить о нарушении
— Тихо! Убери… Правильно делает. Где сидел?! — Разводящий, тот, кто решает между урками спор, отскочил от обвиняемого.
— В… Старом корпусе, — имел в виду старый корпус бакинского централа.
— Как там к шнырям относятся?
— Н… Нормально. Гладят, носят, кормят, стирают. Никто их не трогает!
— И? — Граф был на грани эмоциональной бури, громкой, разрешительной и серьезной. — Ничему не научился? Давай домой, — ужин стремительно выбежал. — Трюмишь блатного мужика? За то, что с женой? Она ему шестерит, ты понял? Помогает? Хорошая жена! Он что, должен, беспределить с ней?! Бить?!!
— Ну… — Решала решил решительно возразить самому Графу, тем самым войти в историю. — Иногда жену надо, — показал в воздух тычок кулаком, махнул ногой, — чтоб знала своё место, я православный.
— Тогда иди в церковь, — Граф взял себя в руки, вернулся к Жоре и Рафику, — проповедуй, у нас закон свой. Не трогать тех, кто трудится на общее, налаживает нам быт и своё. Больше не приходи! — Под общий хохот домостроевец вышел.
— Ай да мады, — матом проводил его Граф, — бычи, джил бадайзна! —Осетинский праотец языков всех индол-европейских народов, отдадим ему должное, и ругательств в нем не меньше, чем во всех, аланы врывали от севера России до юга Ирана и гор Тибета, научились проклинать, хозяин был немного чужой, а для Жоржика в Баку было просто и привычно, родился тут на Красноармейской, бывшей Красноводской двух кварталах от фабрики и от музыкальной школы, в которой можно было нанять музыкантов для свадьбы или похорон, родные места, тут прошли его детство и отрочество, первая сознательная кража и первый срок, а теперь, в соответствии с законами природы, начиналась юность его подшефного, шел десятый год, по кавказским меркам взрослый, оба говорили с ним, как с мужчиной, потом поступит в университет открытых дверей среднего юридического лет на пять, шесть, Жожо не подозревал каким значительным станет этот милый с виду ребёнок в российской криминальной жизни
Ивановский Ара 10.05.2025 10:15 Заявить о нарушении
— Цевница дудук армянская флейта, — терпеливо доносил до него Вито, — командир, афедрон это не эфедрин, есть у Пушкина, это «фырылдаг», фокус, постанова, мы всех разводим! — Как каждый литератор, подписал одну оперу для сына.
На Балаханской в лицо ударил холодный «норд», бакинский морской ветер. Из-за башенок Сабунчинского вокзала доносились вскрики электрички, бродяги шли вдоль одноэтажных беленых домов, мимо укрывшихся ставнями лавок. Желтые пятна света редких фонарей лежали на черном мокром асфальте, охранники Вито шли рядом со ним в коричневых пальто с поднятыми серым каракулевыми воротниками и таких же серых шапочке, сирые, опасные и неприметные. Вито, Владимир Шегерян, проводили до дома № 63 по ул. Петра Монтина, бывшей Азиатской, малолетка из Армении с бродягами, он поднялася по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж, а он вернулись в центр города вниз по Азиатской с необычным ощущением собственной целостности и значимости, жизнь — ворам. Все равно больше с ней делать было нечего, не к станку же становиться.
— Не тяготит ли вас порой чувство собственного достоинства? — Потом развлекались! Вшестером-всемером ходили туда-сюда по людной Торговой, ул. Низами, по Ольгинской, Джапаридзе, по бульвару, за парапетом которого колыхалась, тяжко вздыхала темная бухта с красными и белыми отражениями пароходных огней, орали.
— Ах, дай е ходу пароходу, да поднимайте паруса… — Ругались матом, играли в карты, подначивали друг друга, Сафарян наравне со взрослыми. Покупали «московские» котлеты, сделанных Аллах знает из чего, продавали на Торговой с ломтиком черного хлеба и рюмкой, стоили дешево, тридцать копеек штука, с водкой один целковый на редкость вкусные, воровали из карманов, если хватало денег, покупали в продмаге на Ольгинской трехлитровую банку разливного красного вина и пускали по кругу вместе с анашой, кайф тот ещё, один раз выставили целый Банни-прачечный комбинат, всю ночь грузили на угнанный грузовик веники и простыни, казалось, не кончится никогда.
— А ты баб не порол вообще! — Нашли проститутку без венерических заболеваний, странно, азербайджанку по имени и фамилии Диляра Багирбекова, хрипло матерясь на русском и азербайджанском языках, обслужила не только Рафика, она жила на Сураханской угол Горького, бывшей Армянской, принимала наркомов, В назначенный час подошли к этому углу и увидел Джамету, погоняло в раскрытом окне бельэтажа толстую, красивую и, главное, почти не одетую, на ней было только нижнее бельё. Она улыбнулась, объяснила, как пройти, в бабушкиной комнате была старинная темная мебель, тяжелые стулья, пацаны сели за письменный стол с фигурными, как у рояля, ножками и расстегнули свои ширинки, кровати, которых в той квартире было несколько, ни им, ни ей не понадобились, обслуживала стоя, вернулась из школы ее дочь, они ушли, она училась тогда в 16-й школе на улице Толстого, бывшей Гимназической, в тот июньский день Рафик стал мужчиной. Будто из таинственных глубин подкорки всплыло неосознанное еще тогда опасение, детство кончилось, скоро жизнь разведет его дороги со школьными товарищами врозь навечно и непоправимо.
Ивановский Ара 10.05.2025 11:46 Заявить о нарушении