Неведомо

Припасёт

Я сходил с утра за строками
и поднял всего одну.
Пообщался вот с сороками,
тяжко мне – иду ко дну,

нет, конечно, не за амфорой.
Припасёт её, кто мне?
Дно моё покрыто мрамором.
Лес грустит и весь в огне,
не сжигающем окрестности,
поджигающем мой взор,
что окидывает местности,
в поле зренья весь простор.

И, понятно, неизвестности,
что за горизонтом, там,
за пределом вашей честности –
вероятностный обман.
Совершил опять открытие.
Я заранее грущу,
где луга дождём умытые,
снова строки днём ищу.

Двадцать строк уже записано,
осталось восемь записать.
Но, увы, не в этом истина.
Всё кто будет ли читать?
Вся осенняя бредятина
так и лезет из меня,
покрывает строки патина,
как заря кончину дня.


Сбиваю

Я в заморозки летним утром,
в лугах с осеннею травой,
покрытою туманной мутью,
иду по лживой мостовой,
хрустящей, словно лист капустный.
Сбиваю пятками росу,
во мне что зарождает чувство,
так много лет в Душе несу.
Оно вдруг прорвалось стихами –
воспринимаю красоту.
Происходило вроде с нами,
рождая в мыслях чистоту.

Всё относительно на Свете –
в сравненье познаётся Мир.
Свобода кроется в запрете,
как в нотах совести клавир.
Там дирижёр и композитор,
оркестр, певец.
                А где Поэт?
Он слушает не свой транзистор.
Им до него и дела нет.
Опять заговорил стихами,
печальными на этот раз.
Пришли они в природном Храме.
Пополнил он собой Парнас,
где Пушкин, Лермонтов, Есенин,
Рубцов и Тютчев, Мандельштам.
В красивый этот день осенний
открыт был для меня их Храм.


Неведомо

В непостоянстве постоянство
скрывается на дне тревог.
Утихло в гневе гегельянство.
Неутешительный итог.

В итоге кроется начало
неповторимости строки,
которая в степи кричала:
“О! Господи, нам помоги

пройти по лабиринту грусти…”
Неведомо, друзья, куда
слова, прорвав плотину, льются,
а в них полощется звезда

неисчислимого пространства
без ощутимости свобод.
И вспыхивает крик тиранства.
Колени преклонив, народ

тирана молит о пощаде,
подняться нету сил с колен.
Настало вновь исчадье ада –
повсюду разложенья тлен.