Записки из подполья, рифмованный пересказ

"Записки из подполья", рифмованный пересказ.
(полповести)




Глава первая.

Я человек больной и злобный,
Непривлекательный собой,
Преподнесу рассказ подробный
С моей нелёгкою судьбой;
О том, как жизнь в меня плевала,
Что вам понравится немало,
И то, как общество, браня,
Возненавидело меня;
И словно мышь, в подполье сидя,
Я дал торжественный обет,
Что буду дуться много лет,
На человечество в обиде;
И как, практически старик,
К подполью этому привык.

Едва свои таская кости,
К врачам я вовсе не ходок,
И не лечусь у них - от злости,
Насколько злиться только мог.
Идите все врачи (цензура)! -
И в этом вся моя натура.
Печёнка ноет день деньской -
Я на неё махнул рукой.
Вам это странно, и похоже,
Я совершаю ерунду,
Когда к врачу я не иду?
А я отвечу: "Ну так что же?
А вам-то что за интерес?
Ведь я к вам в помыслы не лез".

Нет! Медицину, как науку,
Я уважаю всей душой,
И, положив на сердце руку,
Её приверженец большой.
А вот советы ваши бросьте,
Я не оставлю этой злости.
Но откровенно говоря,
Я истекаю желчью зря,
Моя вся ненависть напрасна
И просто сводится к нулю,
Ведь никому не насолю,
Что, на врачей взирая страстно,
Их ненавижу много лет...
Да и причин особых нет.

Но оправдать ведь не способно
Одно отсутствие причин,
И я оскаливаюсь злобно
На их тщеславие и чин.
А вы опять мне говорите,
Что нету повода к обиде,
И в бестолковой той борьбе
Лишь хуже делаю себе.
Ну и пускай я в медицине
Не разбираюсь ни шиша,
Но я не дам им и гроша
По той единственной причине,
Что просто злость во мне кипит
На их самодовольный вид.

Постойте-ка! Имейте совесть!
Я не с врачей начать хотел!
Вы перебили эту повесть
И отвлекли меня от дел
Своей насмешкой и словами...
Мы разберёмся после с вами,
Дойдёт минута и до вас,
Но о другом начну сейчас:
Да чёрт бы с этими врачами!
Моя мятежная душа,
Поведать главное спеша
С рассвета первыми лучами,
Уж источать готова яд,
Чему чистосердечно рад.

В былые дни, на службе сидя,
Я ненавидел всех вокруг
И, изготовившись к обиде,
Был обижать способен вдруг,
Нагадить как-нибудь особо,
Чтобы выплёскивалась злоба;
Был груб и в этом находил
Всю красоту душевных сил.
Я образован непомерно,
Но только взяток не беру,
Что было мне не по нутру,
И вёл себя довольно скверно,
Чтоб тем себя вознаградить,
Поскольку честным трудно быть...

Плохая выдалась остро;та...
Повеселить хотел слегка,
Чем-то навроде анекдота,
А сам свалял лишь дурака;
Но, посмотрев на эти строки,
Я оставляю их в итоге,
Пускай там фарс один и гнусь,
Но я нарочно не стыжусь
И их вычёркивать не стану,
А ты, читатель, сам реши
И чертыхайся от души,
Что мог довериться болвану,
И прочитать такую хрень
Тебе случилось в этот день.

Теперь о главном: между нами,
Хотя и брызгал я слюной
И скрежетал на всех зубами,
И даже делался больной,
Но удивлялся сам, что всё же,
Хоть доходил порой до дрожи,
По правде был не так уж зол,
И даже чувствовал укол,
Что в результате этой злобы,
Пускай и делался суров,
Но мог пугать лишь воробьёв,
И тем себя потешить чтобы.
И, получив такой ответ,
Я разозлился на весь свет!

Мне оттого теперь досадно,
Что иногда совсем не злюсь:
Вот вы мне сделали приятно,
Так я душой и умилюсь,
И вспомню правила приличий...
Но вот такой уж мой обычай,
Что не смогу потом и есть,
Себе устраивая месть
За те минуты слабой воли.
Перекуса;ю ногти все,
Представ во всей своей красе
И возвращаясь к прежней роли.
С самим собой начну язвить,
Что отклонилась жизни нить.

Я описал себя вам честно,
Простосердечие храня;
И вам доподлинно известно,
Какой характер у меня.
Для закрепления успеха
Теперь призна;юсь. Вот потеха!
Я обманул вас, господа,
Наврал без всякого стыда!
Что будто злой и всё такое,
Что не бываю у врача,
Что агрессивен сгоряча,
Что от обид лишён покоя
И что сержусь по пустякам,
Не потакая дуракам.

Я потакаю тем и этим
И несомненно всякий час
Я вежлив к женщинам и детям
И не чураюсь добрых фраз.
Подайте куколку какую,
Так я восторженно ликую;
Чайку налейте с сахарцо;м,
И вот уж светел я лицом...
Тогда зачем же ты, зараза, -
Теперь взываете к стыду  -
Писал всю эту ерунду
На протяжении рассказа?
Так я всё время по утру
От самой злости той и вру.

Имея новую заботу,
Теперь не кажется ли вам,
Что я не верю ни на йоту
Своим же собственным словам,
Что я раскаиваюсь нынче,
Когда бывал порою взвинчен
И уж подобно малышу
У вас прощения прошу?
Вам это кажется наверно,
Но я в ответ скажу одно,
Что мне на это всё равно,
Как ни звучало б это скверно.
А коль покажется ещё -
Перекреститесь, да и всё!

Я злым не стал бы по натуре-
Во мне намешано всего,
И предпочесть в такой структуре
Нельзя чего-то одного,
И объясняться если строго -
Во мне характеров так много,
Но всяк из них настолько мал,
Что я совсем ничем не стал.
Они кишат и прут наружу,
Я не герой, но не подлец,
Меня бесславный ждёт конец,
Поскольку с ними я не сдюжу;
И изнуряют до стыда
Они меня почти всегда.

Не стал я даже насекомым,
Вам это что-то говорит?
Я не хожу домой к знакомым,
Настолько жалок весь мой вид.
И, говоря немного проще,
Свои донашиваю мощи.
Когда мне было сорок лет,
Провозглашал на целый свет,
Что сорок лет - почти что старость,
И жизнь свою уже проспал,
Печальный близится финал,
А впереди осталась малость;
Теперь сижу в своём углу
И возвожу на мир хулу.

Со мной в подполье только мыши,
Но я вполне доволен тем.
Жить в сорок лет и даже выше -
Уже безнравственно совсем;
Об этом мыши мои знали
И много раньше умирали;
А я пока что как бы жил,
И среди них был старожил.
Деля с мышами хлеба крохи,
Уже я знал наверняка,
Что живы после сорока
Лишь негодяи и пройдохи.
И время после сорока
Рождает только дурака.

Я расскажу всем непременно,
Всем старцам в самые глаза,
Всем долгожителям почтенным,
Кому давно минуло "за".
На это право я имею
Судьбой подпольною своею,
Ведь мне уже под шестьдесят,
Хоть руки дряблые висят -
Жить до семидесяти буду
И до восьмидесяти лет.
И в девяносто вижу свет -
Такую взял себе причуду.
Я верю в свой потенциал,
Хотя ничем так и не стал.

Я доживаю век свой долгий
И утешаюсь только тем,
Храня сознания осколки,
Как хорошо, что стал ничем.
Вы возражаете? Но тише!
Я разовью об этом ниже.
Ведь в самом деле, человек,
Нажив ума в недолгий век,
Не станет чем-нибудь серьёзно,
То есть, решительно совсем
Обязан сделаться ничем,
Благодаря за это слёзно,
И в бесхарактерности той
Гордиться жизнью прожитой.

Теперь заметьте, что тупица
Или какой-нибудь подлец
Всегда к чему-нибудь стремится
И чем-то станет наконец.
Он мельтешит и весь в работе
И белки крутится навроде,
Что даже некогда чуть-чуть
Ему теперь передохнуть;
Но в этом смысла никакого,
Ведь далеко ему весьма
До настоящего ума -
Лишь суетится бестолково.
Гиперактивный идиот
Материй тонких не поймёт.

Сейчас решили вы быть может,
Что я смешить собрался вас?
Так пусть же это не тревожит,
Ошиблись вы и в этот раз.
Имея опыт в том приличный,
Я не настолько и комичный,
Чтобы петрушкой тут скакать,
Сломав молчания печать.
Ведя обычай свой нешумный,
Заговорю теперь о том,
Как на веку пережитом
Я стал порядочный и умный.
Чего ж ещё искать в судьбе,
Как ни оваций о себе?


Глава вторая.

Теперь настало это время,
Чтоб рассказать вам, господа,
Как тяжело бывает бремя,
И вы поймёте без труда,
А не поймёте - ну и ладно,
Самим же станет вам досадно,
Ведь это бремя от ума -
Явленье редкое весьма.
Тут мне подумалось невольно:
Для повседневности простой
Не нужно мысли развитой,
Что пол-ума уже довольно
И даже четверти вполне
Хватило б всей моей стране.

Вас направляю к главной мысли,
Что от ума страдаю я -
Его попробуй-ка исчисли!
Но от него болезнь моя.
Я объяснить желаю прямо,
Хотите этого иль нет,
И, не надеясь на ответ,
В чём заключилась эта драма.
Про насекомых было прежде -
Как я не стал одним из них,
Но я к тому веду свой стих,
Чтобы последнему невежде
Понятно стало, отчего
Не обратился я в него.

Всё потому, что ум мой пылок,
И в этом вся моя беда,
Что даже уши и затылок
Болят ночами иногда.
Ну как при этакой натуре
Я б изменил своей структуре?
Куда бы ум тогда я дел,
Пускай и очень захотел?
Ну что? Теперь понятно стало,
Куда я двигал свой рассказ
И вразумить пытался вас
Так терпеливо и устало?..
"Хвастун! - вы скажете теперь. -
Свои амбиции умерь!"

Ну господа-а! Ну кто же станет
Болезнью хвастаться своей?
Она тоскою душу ранит,
Так стоит делать ли больней?
Своим тщеславиться недугом
Едва ли стоит перед другом,
Лишь можно мучиться вполне
С самим собой наедине...
Хотя постойте-ка минуту...
Я здесь соврал, не зная как,
Поскольку в этом - самый смак,
Все это делают! И всюду!
Для неестественных утех...
А я, пожалуй, больше всех.

Ну хорошо, оставим споры,
Пустую эту болтовню,
А то посыпятся укоры
Опять на голову мою.
А лучше вот что мне скажите:
Раз моя нравственность в зените,
То я способен воспринять
Всю красоту и благодать,
И поделиться этим снова
Чтобы кого-нибудь спасти,
Случайно встретив на пути,
В чём моё кредо и основа...
Так почему же в этот миг
Один лишь гнев во мне возник?

Чем мысли чище и добрее,
Тем больше гадости и зла,
И тем старался я скорее
Устроить подлые дела.
Всё это странно совпадало,
Что удивлялся я немало,
И, пламенея от стыда,
Как много сделал я вреда,
Стремился делать это снова;
А после, выбившись из сил,
Всех о прощении просил,
Не зная способа иного;
Но разделить добро и зло
Ни разу мне не повезло.

Как я страдал в своей стихии,
Что был один такой на всех!
Пока не понял, что другие
Имеют тот же самый грех.
Мне становилось только гаже,
Ведь мои чувства в чём-то даже
И наслаждению сродни;
Но объяснили мне они,
Что ничего в том нет плохого...
Потом добавили в ответ,
Что и хорошего в том нет,
Но как-то очень бестолково;
Похоже, сами-то они
Пустой не чужды болтовни.

Я за собой одно заметил:
Как только сподличал чуть-чуть,
Так становился после светел
И разворачивалась грудь...
Вернее так: сперва погложет
Меня сомнение, быть может,
Взамен него приходит стыд,
Который вовсе не щадит -
Что ж, наказания достоен.
Уже истерзанный стыдом,
Подозреваю об одном,
Что я неправильно устроен,
Но исправлять не знаю как,
И потому на сердце мрак.

Я истязал себя умело
(Огромный опыт у меня)
И до последнего предела
Могу дойти к исходу дня;
Но в этом вот какая штука:
Порой замечу вдруг, что му;ка
Внезапно делалась сладка;,
Не исчезала вся пока,
Как бы оказывая милость,
Что унижаю я себя,
Уничижение любя,
Вдруг наслаждением явилась.
С тем наслаждением тайком
Я был давно уже знаком.

Бывает, сделаешь чего-то,
Что и пропасть готов потом,
И вот пошла опять работа -
Последним чувствуешь скотом.
Не воротить уже обратно,
И на душе моей не ладно;
Поступка гадкого стыдясь,
Себя же втаптываю в грязь,
Начну пилить себя жестоко,
И зубы крошатся во рту,
Что выбрал сторону не ту,
Так станет горько, одиноко,
Настолько стыд  порой изъест,
Что и прибьёшь себя на крест.

Уж нестерпимо станет больно,
Дойдя до края самого;,
Как вдруг замечу я невольно
В себе другое существо:
Не сторонится тяжкой доли
И не бежит оно от боли,
А лишь напротив, весь мой стыд
В иное свойство превратит.
И не замечу сам, как гадость,
Доселе жегшая огнём,
Устроит каверзный приём,
Рождая гаденькую сладость -
То наслаждение уже
Дало росток в моей душе.

Да-с! Наслаждение от боли!
И сладострастия стыда!
Восторг от истязаний, что ли,
Тому последует всегда...
Я потому пишу об этом,
Чтоб вы теперь своим ответом
Мне разъяснили о себе -
О вашей внутренней борьбе,
Как происходит это с вами,
И происходит ли оно;
А может быть вам всё равно,
И вы не пишите стихами;
И как бывает у других...
А может быть я просто псих?

Потоки этих наслаждений
Проистекают от идей
Излишне ярких ощущений
В самой ничтожности своей,
Когда постыдность овладела,
И в том достигнешь ты предела
У окончательной черты
Дойдёт почти до тошноты;
Не зная выхода из плена,
И душу пошлостью дробя,
Противно станет на себя,
Но не даётся перемена.
Лишь подозрение одно,
Что всё идёт, как и должно;.

Порядка гнусного такого
Переменить не мог никак,
Я б захотел, но только снова
Мешает внутренний мой враг.
В том заключалась незадача,
Что мне нельзя никак иначе,
Порой бывал настолько смел,
Что измениться уж хотел,
А пригляжусь вокруг, и что же?
Во что меняться - не найду,
Сплошную вижу ерунду
И отвратительные рожи.
А потому решил, что впредь
Уже не буду я хотеть.

Здесь собираюсь непременно
К самой причине перейти,
Она первична и нетленна,
Но прежде нужно дорасти.
Её законов нет главнее,
Вы уж поверьте, мне виднее;
Модификации души
Лишь на бумаге хороши.
Когда сознанье совершенно -
Меняться некуда совсем;
Так и оставим это тем,
Способность чья второстепенна.
Вот так всего за полчаса
Я открываю вам глаза.

Как это тонко и забавно,
Как удивительно опять!
Но оттого уже мне славно,
Что удостоился понять,
Чего и вас я удостою,
Оставив шутки стороною:
Вот предположим, вы - хамло;
Вам на содеянное зло
Невмоготу и как бы тяжко,
То есть, неловко как бы вам,
Или почувствовали срам -
Весь из себя такой бедняжка...
Как вы поступите тогда?
Ответьте, дамы, господа.

Ах! Объяснять об этом сложно!
Хоть объяснял - не объяснил,
Хотя пыхтел насколько можно
И даже выбился из сил.
Я соберу все мысли снова,
Не зная способа иного,
Когда в глазах уже пестро;...
Но я затем и взял перо!
Мне объяснить про это надо,
Чтоб не осталось белых мест,
Чтоб интерес у вас воскрес,
А он рассказчику - награда.
Ведь на безрадостном веку
Не много надо старику.

Но вы, похоже, обалдели
От унизительных забав,
Всей глубины на самом деле
Пока ещё не осознав.
Тогда продолжу про другое,
Где ничего от вас не скрою,
Чтоб новый выложить урок
И объяснить другой порок.
Представьте, что как в водевиле
Преподнесли вниманья знак:
За дело или просто так
Вам вдруг пощёчину влепили!
И совершенно обомлев,
Уже являете свой гнев.

Вам обстоятельства неясны
И предпосылки для того,
В любом вы случае несчастны,
Не понимая ничего.
Теперь застыли вы, решая,
Горит обида в вас большая,
А на щеке пылает след,
Как будто созданы для бед.
У вас истерика, икота
И несмываемый позор,
Вам дать захочется отпор,
Но останавливает что-то...
Я обращаюсь к знатокам:
"Так что теперь мешает вам?"

Я сам-то мнителен, не скрою,
Ну и слегка самолюбив,
Но если кто со мной порою
Бывает так же неучтив,
То, получив - как вы - по морде
От чемпиона, скажем, в спорте
Или тщедушного юнца,
Я не решил бы до конца
Какой придерживаться роли,
Не потому что даже трус...
Хотя и это будет в плюс,
А по указу высшей воли,
С которой спорить и нельзя,
И в этом вся моя стезя.

Найду я повод и причину
Для наслаждения и тут
И этим дров в огонь подкину,
Что унижением зовут.
Меня обида изглодала,
Как будто прежних было мало,
Меня отчаяние жжёт,
Но мне известно наперёд,
Что чем отчаяние шире,
Тем наслаждений слаще мёд,
Пусть безысходность сердце рвёт,
Чего страшнее нету в мире.
И я бы руки не сложил,
Но штука в том, что заслужил.

Всего сильнее поразило,
Что я же первый виноват,
Самой природы в этом сила
И эволюции уклад.
А виноват я тем, во-первых,
И потому всегда на нервах,
Что я умнее остальных,
Включая близких и родных.
А от того неловко как-то,
И доходило до стыда,
Что остальные господа
Не признают такого факта.
И все в невежестве своём
Плюют на должный мне приём.

Напомнить я считаю нужным,
Что во-вторых, я виноват
Тем, что родись великодушным,
Тому и сам бы стал не рад.
Не рад нисколько ни со зла я,
А лишь страдал бы, сознавая
Всю бесполезность от него -
Великодушия того.
Ведь применить не смог бы это:
И не забыть, и не простить,
Ни даже просто отомстить
Я б не решился для ответа.
А вот подробности,  увы,
В начале будущей главы.


Глава третья.

Такие люди, что способны
И отомстить, и постоять -
Они в душе довольно злобны
И неразумны же опять.
Как завладеет месть всецело,
То вот единственное дело,
Которым заняты они
И так порой увлечены,
Что прут, дорог не разбирая,
Сметая всякого с пути;
Тут вам ни здрасьте, ни прости,
И лишь дойдя уже до края,
Упившись местью до пьяна,
Задачу выполнят сполна.

Когда бросаются на дело -
Они похожи на быка,
Который в бой вступает смело,
Упрямо выставив рога.
Остановить - себе дороже,
Но способ есть один, похоже:
Поставьте стену впереди -
Тут и конец его пути.
Они стоят перед стеною
Не как обычный человек
Свой останавливает бег,
Уже пресытившись борьбою,
А для быка сия стена
Успокоения полна.

Перед быком поставьте стену -
Как тут же цель заслонена;,
И бык поверит в перемену,
Что цель - лишь фикция одна.
Ну вот и всё, объекта нету,
И бык пойдёт бродить по свету,
Уже не вспомнив никогда
Незавершённого  труда.
Он сотворён таким природой,
А я завидую слегка
Беспечной жизни дурака
С его единственной заботой:
Увидит цель - так разорвёт,
А цели нет - и нет забот.

А кто умён, меня навроде,
Хотя б на четверть от того,
Принадлежит другой природе
И знает дела существо:
Стена, естественно, преграда,
Но сокрушаться здесь не надо,
Стена - есть повод отойти
Нам с надоевшего пути.
Пусть верим мы тому не очень,
Но рады поводу весьма,
Раз цель наскучила сама
Да и нелепа, между прочим.
Вы тонкость поняли сию?
Я вам не то ещё спою!

Тут повторюсь, что индивиду
При сильно развитом уме
И затаившего обиду,
Порой комфортно не вполне.
Мы не какие-нибудь мыши,
В нас и ответственности выше,
Но мы завидуем быкам
И в целом, и по пустякам.
Ведь этим - необременённым -
Самой природой дан покой
С их простотой, почти святой,
Порядком предопределённым,
Неколебимостью пустой
И неземною красотой.

Я назову их - человеки,
Чтоб отделить от нас, людей;
Хоть не отделаться навеки
От них самих и их детей.
Обособляю ж по причине,
Чтоб не погрязнуть нам в рутине
И не запутаться в словах;
Не поражая их в правах,
А чтобы термин обозначить.
Он будет надобен потом,
Чтоб не подумать не о том
И никого не одурачить.
Ну в общем, поняли вы суть,
Теперь прошу пуститься в путь:

Представим к этим человекам
Их антипод со сверхумом
В усиленном сознаньи неком -
Трансцендентальным существом.
Но человеку из природы
Вдруг покорятся антиподы
И струсят даже потому,
Что их не встретят по уму.
И, человека избегая,
Тот антипод уже бежит,
Страшась напора и обид,
И добежит уже до края,
Где только плюнет и вздохнёт,
Что человек, увы, не тот.

Он человеком быть не в силе
И с ним не станет наравне,
Хотя бы даже попросили -
Ах как понятно это мне!
Но так принизится при этом
Он перед всем огромным светом,
Что, самому себе веля,
Преобразится до нуля.
И, погружаясь только ниже,
В чём не его совсем вина,
Он наконец достигнет дна,
Как и в моём подполье мыши.
И ты, читатель, мне поверь,
Что он лишь мышью стал теперь.

Никто ни прямо, ни окольно
Его быть мышью не просил,
Он это сделал добровольно,
Он стал ненужен и немил.
А человеки - руки в боки,
Хоть и тверды, но недалёки;
Им нету дела до мышей
И даже гонят их взашей.
А мышь накопит столько злобы
Что яд течёт уже рекой;
Она утратила покой
И отомстить желает, чтобы
Всех человеков научить,
Что у неё есть право жить.

Пусть огрызается на что-то,
Но как-то всё исподтишка,
Что у самой пройдёт охота,
И лишь умножится тоска.
Вокруг обиды изначальной
С её тоской феноменальной,
Не понимая как, сама
Накопит всякого дерьма.
Добавит к первому вопросу
Уже и тысячи других,
Таких же гадких и больных,
И уж нарочно станет в позу,
И, наплодив обид ещё,
Сама в них верит горячо.

Добавит новые тревоги,
Не отличив от правды ложь,
Умножит тяготы в итоге
И пропадает ни за грош.
К тому плевки припомнит страстно,
Что ей испытаны напрасно,
И с лёгкой вымыслит руки
Себе же мнимые плевки.
Воображаемые страхи
Накрутит сверху ко всему,
Что и добьют её саму,
И в этом пагубном размахе
Она лишь лапкою махнёт
Да и в подполье уползёт.

И там, в своём подполье сидя,
Имея самый жалкий вид,
Так и останется в обиде,
И только злоба в ней кипит.
Там упивается ей годы,
А человеки из природы
Не будут ею прощены,
Хоть ей и вовсе не нужны.
Пожалуй, даже безнадёжно
И мстить захочет из угла
От нескончаемого зла,
Но и самой поверить сложно,
Что все права на это есть,
И что осталась где-то честь.

Её порыв и в этом жидок,
Ведь почитая месть за грех,
Сама от всех своих попыток
И пострадает больше всех.
А человеки - всего гаже -
И не почешутся ведь даже,
Они мышиный слышат писк,
Ну и какой же в этом риск?
Я написал стихов прилично
И захлестнул потоком фраз,
Чтоб объяснить уже вторично
О самом главном вам сейчас.
Без предисловий этих всех
Надежды мало на успех.

В безвольной этой полувере,
Полуотчаяньи мышей,
В страданий яростных размере,
Во всей безрадостности дней,
В той омерзительной неволе,
В той безысходной тяжкой роли,
В тех колебаниях души,
Где от решимости - гроши,
Во всех решениях в запале
И в след раскаянии в них,
Что подытожит этот стих,
О чём уж прежде вы читали -
Вот отчего сладчайший сок
Тех наслаждений!.. и мой рок.

Вы хлопать можете в ладоши -
Тому как раз подходит срок.
Про наслаждение я всё же
Ещё добавлю пару строк:
Оно так тонко и так страстно!
Оно сознанью не подвластно,
Для тех, кто твёрдый носит взгляд,
В ком убеждения стоят,
В ком нервы - крепкие канаты,
В ком кожа толстая быка -
Те не поймут наверняка,
И объяснять таким не надо,
Лишь только время пропадёт,
А мне и так полно забот.

Не признаю;щих наслаждений
Вокруг меня полно господ,
Они не ведают сомнений
И им, как правило, везёт.
Как я писал об этом прежде,
Они всегда живут в надежде,
Всё время чешут кулаки
И роют землю, как быки.
Но если встретят невозможность -
Они спасуют у стены.
А так как цели не видны -
Своих воззрений видят ложность.
И, постояв совсем чуть- чуть,
Уж выбирают новый путь.

Они здоро;вы и румяны,
Но если скажет кто-нибудь,
Что мы пошли от обезьяны,
То даже в них посеет жуть.
А впрочем, это ненадолго,
Им сомневаться мало толка,
И хоть не видят в этом честь,
Но принимай уж так, как есть.
Раз уж наука доказала,
То дважды два - есть дважды два,
И с обезьяною права,
А значит, нам и дела мало.
На месте не стоят часы,
И морщить нечего носы.

Природе нет до нас и дела,
Что нам по нраву, а что нет,
А потому должны вы смело
Принять любой её ответ.
И если поздно или рано
Наука скажет: "обезьяна"
И "дважды два", то значит так,
А кто не верит, то дурак.
Вам принимать науку надо,
Такой как есть и целиком,
А не вздыхать потом тайком
И не отвиливать от стада.
Когда наука - наша мать,
То на неё не смей роптать!

Но боже мой! Какое мне-то
Есть дело и до всех наук,
И до всего земного света,
Раз не понравилось мне вдруг?
Я не пробью стены;, конечно,
Но и не стану безмятежно
Смиряться с этим всякий раз
И отводить стыдливо глаз,
Лишь оттого, что предо мною
Стоит какая-то стена,
Пускай бы даже не одна;
И не смутить меня стеною,
Как будто в ней покоя суть,
А не ещё чего-нибудь.

О эта дикая нелепость -
Принять те стены за покой,
Пускай хоть каменная крепость
По кругу вас стоит стеной!
Не принимайте невозможность,
Как пессимизм и безнадёжность
Пускай отчаянье сквозит,
Но примирение мерзит!
Мешая логику и чувства,
Я стен повсюду вижу ряд,
Как будто сам в них виноват,
О извращённое искусство -
Увидев стены на пути
В них наслаждение найти!

Хоть очевидно самому же -
Не виноват я тут ничуть,
Но только делается хуже,
Ведь неизменна моя суть.
Я сам - объект своей же злости,
И сам виновен в её росте.
Мне злиться не; на кого в том,
И, лишь хватая воздух  ртом,
Я скрежещу опять зубами,
Попавшись снова в ту же сеть,
Спешу в истоме замереть,
Когда с виной столкнёмся лбами;
И снова ночью не усну
За эту мнимую вину.

Выходит, я всему причина,
Устроив эту чехарду,
Но лишь усилится кручина,
Когда объекта не найду,
Вполне возможно, что и дальше
Я не оставлю этой фальши,
И все оставшиеся дни
Не стихнут горечи мои.
Но, несмотря на подтасовку
И понимание основ,
Мне всё же больно и неловко,
И не видать спокойных снов.
А чем туманней наперёд,
Тем больше ноет и скребёт.


Глава четвёртая.

Смеяться будет в вашей воле
Теперь язвительно почти,
Что и в зубной способен боли
Я наслаждение найти.
На то, конечно, ваше право,
Но это вовсе не забава,
Ведь если зуб у вас больной,
То наслаждение - горой!
Здесь наслаждение со стоном
И смакованием его -
Самой издёвки естество
В ехидство гадкое с уклоном.
И тему сладкую сию
Для вас, позвольте, разовью.

Отождествим причину боли
С бессмысленностью ваших мук,
С самой природы подлой волей,
Всё время гадящей вокруг.
Её природные законы
Вы уважаете сквозь стоны,
Ну а природа, между тем,
Не уважает вас совсем.
Другим на эти же законы
Со всех позиций наплевать;
Болезнь кладёт таких в кровать
И ставит гнусные препоны.
Заботит вас такой сюжет?
Скорее да, чем вовсе нет.

И вы в своём головотяпстве
У тех законов и зубов
Уже на веки в полном рабстве
И снять не можете оков.
Когда захочет кто-то свыше,
Который вовсе вас не слышит,
Тогда зубам и не болеть,
А коли нет - терпите впредь.
Здесь вы, возможно, возразите
И отправляетесь к врачу,
Чего я лично не хочу,
А вы, пожалуй, и идите.
Но дело, в общем-то, не в том,
А как не сделаться скотом.

Теперь представим, что зубами
Страдает в доме кто-нибудь;
Не церемонится он с вами,
И обнаружит свою суть.
Начать он может стоны эти
И ввечеру, и на рассвете,
Но лучше ночью, чтобы вы
Не преклонили головы.
Вы удивитесь, сколько хамства
Есть в человеке дорогом,
Который вроде бы знаком,
А на лицо одно упрямство.
И заунывный стон звучит,
Домашним портя аппетит.

Отныне все его родные
Узнали с новой стороны,
И завывания зубные
Летят во все концы страны.
Ведь знает сам, что стоны га;дки,
Но не спешит менять повадки,
И надрывает всех вокруг,
Однако это сходит с рук.
Пусть не приносят стоны проку,
Напрасно он изводит всех,
Совсем не ждёт его успех,
Но, продолжая ту мороку,
Идти не хочет он к врачам,
А только стонет по ночам.

Он упражняется напрасно,
Уже и публика мрачна;,
И в обмороки ежечасно
Внезапно падает она.
Который день он всех полощет,
Хоть мог стонать бы и попроще -
Без этих вывертов, рулад,
Родным устраивая ад,
Но в чём особое бесстыдство,
Что всё он делает со зла,
И эти гадкие дела
Проистекают из ехидства.
Причины сыщутся легко,
Ходить не надо далеко.

Он затевал всё это свинство
Из сладострастных подоплёк,
Задумал как-нибудь бесчинство
Да и с триумфом сделать смог.
Вот дескать, я вас раздражаю,
Чем спать наверное мешаю,
И надрываю вам сердца
С утра до ночи без конца.
Так вот и знайте, дорогие,
Как зубы у меня болят,
А я ещё спою рулад,
А после них - ещё другие...
Ну что? Берёте ли назад
То, что сказали невпопад?

Необходимо доразвиться,
Доосознаться, господа,
Чтоб наслаждению случиться,
И понимать его всегда.
Моя игра дурного тона
И в русле мерзкого закона,
Неро;вна, сбивчива порой,
И, видно, я не ваш герой.
Ведь я себя не уважаю...
Да разве умный человек,
Прожив довольно долгий век,
Кому противна жизнь чужая,
Себя способен уважать?
Но это вам теперь решать.


Глава пятая.

Кто уважать себя способен,
Когда в подполье заточён,
А сам язвителен и злобен
И ко всему ещё умён?
Когда от низости и грязи
Он в наслаждения экстазе,
А сам всю жизнь наверняка
На всех взирает свысока;
Когда меняться нет охоты,
А сам не верит и себе,
Разочарованный в судьбе
И положениях природы...
Никто, никак и никогда!
Вы согласитесь, господа?

Быть может, вы теперь решите,
Что я раскаиваюсь здесь?
Конечно нет! Я в этом виде
Свою показываю спесь.
Я догадался просто с детства,
Что извинения - не средство,
Мне эта приторность чужда;,
Хотя случалась иногда.
Не оттого, что я был злобен
И не любил прощенья слов -
Я к ним как раз-то был готов,
И даже слишком был способен;
И той способностью своей
Смущал порою я людей.

Преувеличивал проступок,
Употребив немало сил,
И, отказавшись от уступок,
Сам наказания просил.
Был не виновен часто даже,
Чего уж вовсе нету гаже,
Но эта мнимая вина
Была всегда подтверждена.
Не веря в собственные слёзы,
Я с покаянием рыдал,
Но даже сам не признавал
Свои же светлые прогнозы;
И были лживыми в те дни
Все обещания мои.

Рыдая горько, безутешно,
Не верил собственным слезам,
Я был неискренним, конечно,
И понимал об этом сам.
Все умиления, обеты,
Преображения сюжеты
И представляемое мной -
Сплошною было ерундой.
А вот спроси;те, отчего же,
Когда я был ещё так мал,
Себя коверкал и страдал,
И постоянно лез из кожи.
Так я отвечу: эти штуки
Я все выдумывал от скуки.

Имея возраст самый нежный,
Я развит был не по летам,
С такой фантазией безбрежной,
Что удивлялся даже сам.
Сидеть без дела было сложно,
Так я выдумывал нарочно,
Сплетал такую жизни нить,
Чтобы хоть как-то, да пожить.
И, доходя до извращений,
Такие выверты чудил,
Что самому себе не мил
От этих гнусных приключений.
Для ублажения души
Любые средства хороши!

Порой обидишься на что-то -
Так вот вам новая игра;
И только в том теперь забота,
Чтоб не кончалась до утра.
Смакуя новую игрушку,
Ты искусаешь всю подушку,
Насквозь слезами пропитав,
Что у тебя так мало прав,
При этом сам же понимая,
Что и обида-то - пустяк -
Не навредит тебе никак,
А только мелочность смешная.
И сознаёшь при этом ты,
Что все рыдания пусты.

Мелка; причина изначально,
Но ты, проклятия хрипя,
Уже доводишь специально
Вплоть до истерики себя.
И так себя изводишь, право,
От одного дурного нрава,
Что даже пестовать начнёшь
Свою же собственную ложь.
Нафантазируешь нарочно
Совсем уж явных небылиц
И измышлений  без границ,
Каких представить даже сложно,
И так поверишь в свою боль,
Что только всхлипывать изволь.

Я жизнь выстраивал научно,
Хоть у меня не много дел.
Однажды стало мне так скучно,
Что и влюбиться захотел.
И ведь поверил в это тоже!
Я стал ответственней и строже,
Изведал чувственный накал,
И даже, кажется, страдал.
И ревновал, что было ново,
Отведал всякого иного,
Смеялся, маялся, хандрил,
Пока совсем лишился сил
От этих тягостных хлопот,
Да и зарёкся наперёд.

Я понял истину такую
И повторяю вам ещё,
Что, если кто-нибудь ликуя,
За дело взялся горячо
И начинает суетиться,
Как в клетке запертая птица -
Тому ума не достаёт,
Он лишь напрасно воду льёт.
Чтобы начать любое дело,
Первопричина им нужна,
И если найдена она,
Тогда в борьбу вступают смело,
Но горе в том, что им сама
Первопричина не ясна.

Они так чинны и степенны,
Но в этом их же и беда:
Первично и второстепенно -
Для них не ясно никогда.
Но человек осознаю;щий
Не променяет опыт сущий
На выбор правильных причин,
Когда ответ всегда один:
Какой причина ни была бы,
Найдётся первая и к ней,
Затем ещё, ещё перве;й...
И полюбуйтесь на масштабы:
Одна причина за другой
Бескрайней движутся рекой.

Чтоб продвигалось дело споро -
Фундамент нужен из причин;
Но только где же та опора?
Куда ни кинь, а всюду клин.
К чему выдумывать мороку,
Когда ни славы нет, ни проку?..
Поговорим опять про месть,
Когда к тому причина есть,
Есть основание и право,
А это значит - отомстит,
Имея самый бравый вид;
Ему почёт, ему и слава.
И без каких-либо забот
Он справедливость сознаёт.

Но я не вижу справедливость
Да и с причинами - беда,
Я только чувствую гадливость
И злость с оттенками стыда.
Конечно, злость легко могла бы
Причины пересилить, дабы
Она бы месть мою спасла
И просто мстил бы я со зла...
Но что же делать, если злобы
Во мне ни капли нет и той,
И вывод следует какой,
Произошло возмездье чтобы?
А вывод вот какой теперь:
Хоть я и мышь, но я не зверь.

От сверхсознания вся злоба
Сама собою пропадёт;
Я бы хранил её до гроба,
Но мне и в этом не везёт.
Уж испарились и резоны,
Исчезла боль, затихли стоны,
Виновник тоже без следа
Сбежал неведомо куда.
Обида выродилась в фатум,
В зубную боль, какой не рад,
Но в чём никто не виноват;
И остаётся только задом
В своё подолье заползти
И затвориться взаперти.

О господа, ведь я быть может
И умный только оттого,
Что весь мой век почти что прожит,
А я не сделал ничего.
Ни одного не кончил дела,
Поскольку брался неумело,
Не смог я даже и начать,
Любя злословить и ворчать.
Но что же делать мне такому,
Раз отличился лишь в одном
И стал обычным болтуном
К увеселению людскому?
Что из пустого только лью.
Опять в порожнюю бадью.


Глава шестая.

Ах если б лень была причиной,
Что я не делал ничего -
Я под такою бы личиной
Расцвёл от счастья своего.
Лень не ничто, а даже нечто,
Пускай не слишком безупречна,
Но как себя бы уважал,
Когда такой пришел финал!
Ведь несмотря на недостатки,
Хотя бы лень могу иметь;
И я гордился б этим впредь
За обновлённые порядки.
Ведь не пустой я негодяй,
А нечто большее - лентяй!

Хочу заметить для примера,
Что это звание и вкус,
Что даже в чём-то и карьера,
А не какой-нибудь конфуз.
Как член особенного клуба,
Я бы не стал общаться грубо
И восхищался тем всегда,
Что моя нравственность чиста.
Я знал однажды господина,
Который видя толк в вине,
Пил сам с собой наедине
Без суетливости и сплина,
И не считал за моветон,
Что в остальном ленился он.

Не знал бы совести укора
Ни одного я даже дня;
Лентяй, пропоица, обжора -
Все называли бы меня.
Я бы завёл себе забавы
Для удовольствия и славы,
Чтоб быть ценителем искусств
И умилялся бы от чувств:
Напишет кто-нибудь картину -
Пью за художника сейчас,
Напишет кто-нибудь рассказ -
Я рюмку тут же опрокину.
Так много поводов вокруг,
Что рюмки валятся из рук.

Ни дня не тратил бы напрасно,
Повсюду видя красоту,
Я пью за всё, что так прекрасно,
За эту прелесть и за ту.
Я даже в самой гадкой дряни
Найду прекрасное по пьяни,
И сделаюсь слезоточив,
Красу такую получив.
И с этим жизненным сюжетом
Не просто совесть вся чиста,
А торжествует неспроста!
Что умер с мыслью бы об этом.
И чувства светлые храня,
Все вспоминали бы меня.


Глава седьмая.

Но это всё мечты пустые,
Их отложить придётся нам -
Нас ждут совсем дела иные
С иной забавой пополам.
Порой считают: всё плохое
На деле есть ничто иное,
Как заблуждения людей
От ложно выбранных идей.
Что человек дела дурные
Лишь совершает оттого,
Что не учил никто его,
В чём его выгоды прямые,
А если б он узнал про них,
То добродушен стал и тих.

Когда людей бы просветили
И объяснили интерес,
Само бы зло пропало в мире
А дух гуманности воскрес.
Тогда бы люди разглядели,
В чём интерес на самом деле,
И в просвещения поре
Нашли бы выгоду в добре.
И вот тогда бы людям было
Плохое делать не с руки;
Все милосердны и чутки;,
И все ведут себя премило.
Всего лишь надо знать ответ:
Что людям выгодно - что нет.

И мы придём к такому чуду:
В добре всю выгоду узнав,
Начнём творить добро повсюду,
Переменив жестокий нрав.
И это кажется логичным:
Коль все ведут себя прилично,
То всем и будет хорошо,
Чего же нам желать ещё?
А против выгод делать что-то
Уже невыгодно никак,
Ведь человек же не дурак,
В чём соглашается природа
И эволюции закон:
Всё, что невыгодно - то вон!

Но тут я вас обескуражу
И даже где-то огорчу:
Вот болен я, и очень даже,
Но не спешу идти к врачу...
Когда подробностей хотите,
Какая суть в моей обиде -
Смотрите первую главу
И далее по существу...
Но отвлекаться мы не будем,
Поскольку тема непроста,
И будут трудные места;
Мы лучше всё-таки обсудим,
Как люди сами там и тут
От выгод этих устают.

Когда же это так бывало
За все прошедшие века,
Чтоб человечество не знало
Тех выгод всех наверняка?
Когда же так происходило,
Чтоб человечество хранило
Обет сердечности, добра
Взамен жестокости и зла?
Когда же сами эти люди,
Всё понимая про добро -
Как воплощается оно -
Тех выгод следовали сути?
Да никогда! За годом год
Как раз совсем наоборот!

Оставив бла;га все земные
И свою пользу стороной,
Мы, словно умственно больные,
Дорогой движемся иной.
Мы интерес свой знаем твёрдо,
Но отметаем его гордо
И против логики своей
Стремимся к хаосу скорей.
Хотя никто не принуждает,
Но мы идём, как повелось,
На страх, на риск и на авось,
Куда и как - никто не знает.
Но, даже зная правду, мы
Не забиваем головы;.

Пути привычного не надо,
Он на второй отходит план,
Для нас одна теперь отрада -
Лишь неизвестности обман.
Найдём опасную дорогу,
Числом редея понемногу;
В потёмках, ощупью идти
Нам по нелепому пути.
Выходит так, что нам упрямство
И своеволие порой
Дороже выгоды прямой,
Покоя, мира, постоянства.
В том проку нету и следа,
Так в чём же выгода тогда?

Как странно, если б оказалось,
Что эта выгода порой
Для человека заключалась
Не просто в выгоде самой,
А всё напротив, и награда
Как раз в обратном, так что надо
Себе худого пожелать,
Людским обычаям под стать.
Всё это выглядит неловко
И термин выгоды для нас
Туманным сделался сейчас,
Как и сама формулировка.
Он непонятен нам самим.
Вам это кажется смешным?

Тогда проверить будет надо,
Насколько список выгод прав,
И нет какого ли разлада,
И нет пропущенных ли глав.
А вдруг найдутся и другие,
Но также людям дорогие,
И список следует продлить,
Чтоб ничего не упустить?
Ведь ваши выгоды понятны:
Чтоб благоденствие везде,
Покой, достаток и т.д. -
Все, что полезны и приятны.
А тех, что против восстают
Лишь сумасшедшими зовут.

Все эти списки выгод знают,
Они оценены сполна,
Но всё ж одну, да упускают,
А между тем она важна.
Её добавить для порядка,
Чтоб списки выглядели гладко,
Да вот беда, что все они
Как раз последней не сродни...
Я заморочил вас, похоже,
Нагородил уж ерунды,
Запутал сам же все следы
И тем добился я чего же?..
Раз выбрал тактику не ту -
Простой пример я приведу.

Есть у меня один приятель,
У вас он тоже, впрочем, есть,
Его благословил создатель:
В нём и отзывчивость, и честь.
Когда берётся он за дело,
Всегда обдумано, умело,
То верить хочется, что он
Умом огромным наделён.
Он всё спланирует дотошно:
Как надо делать, а как нет,
На всё есть правильный ответ,
И усомниться невозможно,
Что знает дело лучше всех,
И ожидается успех.

С велеречивостью и страстью
Он объясняет дела ход,
Вы под его бесспорной властью,
Как он всё знает наперёд.
Он говорит о настоящих
Идеях, выгоду сулящих,
И удивляется ослам,
Простым не верящим делам...
И вдруг, едва начав задачу,
Перевернёт всё кверху дном,
Как будто тронулся умом,
И дело движется иначе:
Ползком и наперекосяк,
А чаще - и совсем никак.

Законы разума и истин
Идеей носятся благой;
Хотя порыв наш бескорыстен,
Но результат совсем иной.
Мы знаем всё об интересах,
О добродетелях, прогрессах,
Глупцов ругаем там и тут,
Что мимо логики идут.
Огонь в душе,  глаза навыкат -
Готовы горы мы свернуть,
Но начинаем славный путь
Вразрез с умом и против выгод
От наших внутренних страстей,
Что интересов всех сильней.

Есть, значит, выгода такая,
Что выгоднее остальных;
И, остальные все ругая,
Мы отрекаемся от них,
Когда хотим той, изначальной,
С её чертой феноменальной:
Вне формуляров всех стоит,
Имея свой особый вид.
Опровергая все законы,
И против здравого ума,
Сильнее всех нужна она,
И, еле сдерживая стоны,
С начала до последних дней
Душа стремится только к ней.

И тем она уж интересна,
Что обратит все планы в прах,
Которые так бесполезно
Рождались в праведных умах.
Благоразумные системы,
Высоконравственные схемы
Всем гуманистам вопреки
Порвать сумеет на куски.
Из выгод мы растили счастье,
Пока не поняли о том,
Что нынче вырос лишь фантом,
И тот - без нашего участья.
Так что про выгоду добра
Нам позабыть уже пора.

Предположение нелепо,
Что та система выгод нам -
Духовно-нравственная скрепа
И основание умам.
Оно настолько же смешное,
Как заявление такое:
Цивилизованный народ
Лишь добродетелью живёт.
Людская кровь наполнит реки,
Как будто выгодам в укор;
И изменилось на позор
Всё, что любилось в человеке.
Цивилизация сия -
Лишь многогранность бытия.

Того, чего мы так хотели
О благодати говоря,
Цивилизация на деле
Нам дать не сможет никогда.
А та её многосторонность
Родить порою может склонность
У нас к кровавому пути,
В чём наслаждение найти.
Как часто может получиться,
Когда рождаются в стране,
Цивилизованной вполне,
Жестокие кровопроливцы,
И что они почти всегда -
Изысканные господа.

Им всю планету сжечь по силам,
Уже и Бог им не указ,
Куда там древним тем Атиллам
И Стенькам Разиным до нас!
Порой злодея не заметим,
Да и утешимся мы этим,
Но не видны они для нас,
Что слишком много их сейчас.
Они теперь обыкновенны -
Уж примелькались в наши дни.
Все безобразия свои
Они проводят постепенно,
Да мы и сами им под стать
И успеваем привыкать.

Пусть и ни больше стало даже
Кровавых войн спустя века,
Но стали низменней и гаже,
И это уж наверняка.
В войне, не чувствуя стыдливость,
Атилла видел справедливость,
И, демонстрируя оскал,
Он с чистым сердцем кровь пускал.
А мы - воспитанные дети -
В кровавый бойнях видим зло,
Но только множим их число
Нисколько не смущаясь этим.
Ну и скажите мне сейчас:
Кто больше варвары из нас?

За Клеопатрой ходит слава
Играть безжалостную роль:
Что для неё одной забава -
Другим презрение и боль.
Она невольниц истязала -
Булавки в их тела вонзала,
И до сих пор ещё не стих
Крик от булавок золотых.
Теперь нам кажется: и что же?
Ведь это варварство одно,
То время страшное прошло,
На современность не похоже...
Лишь с сожалением вздохнём
Об инструменте золотом.

Затем добавим напоследок,
Чтоб факты разные учесть:
И в наши дни могло быть эдак...
Да ведь, пожалуй, что и есть.
Но мы увидим через время,
Как прорастёт иное семя;
И страсти с выгодой тогда
Объединятся навсегда.
Потом подумаем и вовсе
Об отдалённых временах:
Научный ширится размах -
Так к откровениям готовься!
Отныне нету тёмных мест,
И ликование окрест!

Мне интересно, что вы ждёте
От откровения наук,
Какие тайны вас заботят,
Чем ошарашить сможет вдруг...
Вот я сейчас и ошарашу
И объясню вам долю вашу,
С чем предстоит вам дальше жить,
И какова у жизни нить.
В конце концов наука скажет,
Что выгод нету у людей,
Нет и страстей, как ни глазей,
Нет ни ума, ни воли даже,
А только винтики мы все
И мошки в утренней росе.

Превыше нас - закон природы,
Всё, что ни делается здесь,
Сейчас и в будущие годы -
Как раз законов этих смесь.
Есть обозначенные роли,
В которых нету нашей воли,
Есть цель, всеобщая для всех,
Но личных нету, как на грех.
Когда откроем те законы -
Они нам сразу объяснят
Математический расклад
По существу любой персоны.
И будут созданы тома
С составом каждого ума.

Тогда исчезнут все вопросы,
Ведь все ответы тут как тут,
Объяснены и смех, и слёзы,
И тайны личные падут;
Занесены они в таблицы,
Где ничему уже не скрыться,
Где всё по полочкам лежит,
Но вам уж не принадлежит...
Чего не смогут сделать руки,
Чего не выдумает ум,
Когда уныл ты и угрюм,
И сыт таблицами до скуки!..
Тогда булавки вспомнишь ты,
Те, что остры и золоты...

Для нас булавок нет дороже,
Мы тычем ими всё подряд,
Но хуже то, что жертвы тоже
Булавок этих захотят!
Ведь было ясно изначально -
Глуп человек феноменально,
Неблагодарен и жесток,
Не запасая опыт впрок,
Он по природе безобразен...
И лезут вновь со всех сторон
Атилла и Наполеон,
И Чингисхан, и  Стенька Разин...
Чтоб только выйти из границ
Благоразумия таблиц.

Ведь оттого, когда всё гладко,
Бывает скучно нам порой;
Не признаём того порядка -
Благоразумие долой!
И упираем мы в итоге
Бескомпромиссно руки в боки
Да и столкнём стерильность ту
Опять в её же пустоту,
Чтоб отвязаться от контроля
И жить, как требуют мечты:
Не по законам красоты,
А по своей лишь глупой воле,
Чтобы идти своим путём,
И в этом выгоду найдём!

Теперь понятно без сомнений:
Для человека нет важней
Одних лишь собственных хотений
От первых до последних дней.
Нам наплевать на то, что слепы,
Что все фантазии нелепы,
И мы на самый лучший приз
Не променяем свой каприз.
Мы не глядим на стены, ямы,
Нам наша дикость, как бальзам,
Мы верим этим чудесам
И в сумасшествии упрямы,
Хотя всегда осознаём,
Что против выгоды идём.

Идём решительно и смело,
Нас независимость бодрит;
Пусть поступаем неумело,
Но только в том и состоит
Суть этой выгоды неявной,
Но несомненно самой главной -
Парадоксальный этот дар,
Не занесённый в формуляр,
Что, все системы разбивая
Классификации любой,
Живя лишь собственной судьбой,
Нам несравненно дорогая.
И к чёрту всякий интерес,
Который с ней идёт вразрез!

С чего все мудрецы на свете
Нас постоянно тащат в сеть,
Что нам важна лишь добродетель,
И мы должны её хотеть?
И почему они решили,
Что мы тогда бы лучше жили,
Когда бы делали подряд
Лишь только то, что нам велят?
Но мы хотим хотеть другого,
И каждый к этому готов:
Самостоятельных шагов,
Свободы действия и слова
Чего б ни стоила она,
К чему б она ни привела!


Глава восьмая.

Иные скажут, что желаний
И вовсе нет, как таковых,
Когда исходят из стараний
Не нас, а правил лишь одних.
Раз всё разложено по полкам -
Нам не использовать их с толком,
Они природой нам даны,
И нашей нету в том вины.
Наукой тайна приоткрыта,
Что все желания у нас -
Не нами отданный приказ.
Но если так, то где же мы-то?
И вывод следует затем,
Что личной воли нет совсем.

Мы - клавиши фортепиано,
На нас играет некий дух;
Мы только поздно или рано
Игру озвучиваем вслух.
Про вас не знаю, а я лично,
Раз моё мнение вторично,
Хотеть уже перестаю,
Пусть и пока ещё в строю.
Ну что, скажите, за охота -
Чужую волю исполнять,
По принуждению желать,
Да и при этом делать что-то?
Кто без желаний я тогда?
Да просто нуль и ерунда!

Моё сознание упрямо
Теперь начнёт воображать,
Что криво вышло, а что прямо,
Но это, впрочем, вам решать:
Для ложной выгоды уж верно
Желанье тоже соразмерно,
Тут выступает не таясь
Причинно-следственная связь.
Но если скажут по секрету,
Что ложно в выгодах, что нет,
То вот тогда, увидя свет,
Начнём желать согласно свету.
И все желания потом
Одним заменятся умом.

Хотеть бессмыслицы - нелепо,
Чтоб не желать себе вреда,
А потому должны мы слепо
Рассудку следовать всегда.
Когда желание известно,
То и желать мы будем честно,
Как кем-то было решено
И в протокол занесено.
Теперь желание с рассудком
Столкнулись вовсе напрямик,
И новый замысел возник,
В котором нету места шуткам:
Мы рассуждаем без проблем,
А вот желаний нет совсем.

Я покажу кому-то фигу,
Всё потому, что я свинья,
Но поднимать не надо крику,
Поскольку воля не моя.
Наука всё за нас решила,
Что, впрочем, было даже мило,
Кому, зачем, когда и как,
Какой использовал кулак...
И жертве, вроде, не обидно,
Ну может быть, совсем слегка...
А я-то рад наверняка,
Что с фигой выглядел солидно...
Но вот что мучает меня:
Где во всём этом деле я?

Так что же делать нам осталось
Со всею этой чепухой,
Раз воли в нас, не то что малость,
А вовсе нету никакой?
Ведь эта гадкая природа
Не спросит мнения народа,
Нам остаётся лишь принять
И  худобу, и благодать,
И дважды два, и обезьяну,
Подполье и зубную боль,
А ты лишь слушаться изволь,
Подобно кроткому болвану...
Но вновь хлопочем для наук,
Не покладая наших рук.

Рассудок - это всё прекрасно,
Нам без него не протянуть,
Но вы не думайте напрасно,
Что только в этом жизни суть.
Рассудок - это лишь рассудок,
Как половина целых суток,
А вот желания как раз -
Они как целое для нас.
Они всей жизни проявленье,
Что есть у нас всего одна,
Хотя порою и дрянна,
Но всё же жизнь! с её теченьем.
И чем уж только ни полна,
А не одним лишь "дважды два".

Ведь мы же все на этом свете
Живём не только для того,
Чтобы проснувшись на рассвете,
Ума потешить естество.
Нет! Мы хотим всего и сразу,
Что различимо будет глазу,
А тот предмет, что невиди;м -
Мы всё равно его хотим.
Но чем рассудок наш известен?
Рассудок знает только то,
Что он успел узнать давно,
А всем другим - не интересен.
Ну а душа - намного шире,
И ей так тесно в умном мире!

Да, человек желать не станет
Себе плохого никогда,
Он свой рассудок не обманет,
Поскольку всё же "дважды два".
И есть один лишь только случай -
Такой простой, но неминучий;
И объясняет он один,
Что сам себе ты господин...
Я рассказал уже так много,
Я метки ставил на пути,
И их немало позади,
А впереди ещё дорога...
К очередному рубежу
Как раз теперь я подхожу.

Мы пожелать себе способны,
Прогнав все выгоды взашей,
Самых нелепых, даже злобных,
Самых невыгодных вещей.
Необходима эта сложность,
Чтобы иметь саму возможность,
Чтоб только право! было то -
Себе желать чёрт знает что.
Не быть обязанными сроду
Лишь только умного желать
И это право сознавать,
Чтоб ощущать свою свободу!
А эта выгода для нас
Наиважнейшая как раз!

Она - есть индивидуальность,
Она - наш главный личный щит,
В ней сумасбродство,  аномальность,
И извращённость в ней сквозит.
Но эта выгода, пожалуй,
И будет самой небывалой,
И нашей личности зерно
Она хранит уже давно.
Она даёт ничто иное,
Как независимость души,
И добровольный выбор лжи
Утешить слабое, больное.
Пусть и порой вступают в бой
Они с рассудком меж собой.

Идёмте дальше, и детально
Поговоримте об ином:
Полезна будет и похвальна
Борьба желания с умом.
И не сочтите лишь за шутку,
Но мы представим на минутку,
Что человек, хотя и груб,
А в целом всё-таки не глуп.
Его и сам считаю слабым,
Но всё ж условимся пока
Не делать вовсе дурака;
Допустим, потому хотя бы,
Что если глуп и вправду он,
То кто ж у нас тогда умён?

Пускай умён он несомненно,
Но интереснее, что он
Неблагодарен совершенно
И целиком самовлюблён.
В нём и другой есть недостаток,
Который ещё больше гадок:
Неблагонравен никогда,
Вкусив навек того плода.
И оттого нередко шумен,
Непредсказуем, суетлив,
Неистов, мстителен, гневлив
И вовсе неблагоразумен.
А неблагоразумность вся -
Неблагонравия дитя.

Тот человек - дитя природы
И своенравный ученик -
Дал наконец такие всходы,
Что стал немыслимо велик.
Всё сочинит и всё построит,
Колосс Родосский чего стоит!
И до сих пор не дан ответ:
Он рукотворный или нет...
Одни парадные мундиры
От всех народов и эпох
Восторженный рождают вздох
За их порядки и ранжиры...
Он сделал много всяких штук,
Пусть и не вспомню прямо вдруг.

Он гордо шествует по свету,
Лишь нету только одного -
Благоразумия в нём нету,
А так-то много есть чего...
И встретить, в общем-то, не сложно
Нам гуманистов всевозможных:
Благообразных мудрецов,
Высоконравственных отцов,
Что постараются так явно
Своим примером объяснить,
Как люди все могли бы жить -
Благоразумно, благонравно,
Всеобщим счастьем дорожа,
И чем их мудрость хороша.

Но после дел своих прекрасных,
Произведут вдруг анекдот,
Вплоть до совсем уж безобразных -
Видать, Федот-то был не тот!
Зачем же ждать от человека
Благоразумного побега,
Коль благодарности в нём нет
За самый даже этот свет.
Да утопите его в счастье,
Пусть ест он пряники одни
И размножается все дни,
Насколько это в его власти.
И вы увидите, как тот
На счастье всё-таки плюёт.

Он мерзость сделает из свойства
Неблагодарности одной,
Когда его мироустройство
В душе  запрятано дрянной.
Он пожелает очень скоро,
И вовсе пагубного вздора,
Что даже пряники долой
Отбросит с миссией одной,
Чтобы к текущему порядку
Свои капризы примешать,
Разбудоражив тишь да гладь,
Создать в системе неполадку,
И всё лишь только оттого,
Что он - живое существо.

Он хочет верить постоянно,
Что может сам судьбу вершить,
А клавиши фортепиано
Он ненавидит от души.
Ведь от игры на нём природы
Дошёл до полной несвободы,
И разучился даже впредь
Самостоятельно хотеть.
Он вытворяет эти штуки,
Свой соблюдая интерес,
Природе всей в противовес,
Назло бесчувственной науке.
И подлый делает приём,
Чтоб настоять лишь на своём.

А не найдутся силы если,
Так разрушает всё вокруг,
Чтобы законы все исчезли,
И вовсе не было наук.
Пускай проклятия и скверна,
Лишь убедиться бы наверно,
Что у него есть личный путь,
И он - не клавиша отнюдь!
А если вдруг кому-то мнится,
Что бунт - и сам лишь часть игры,
Скрывавшаяся до поры,
Но в те же вписана таблицы,
То человек и здесь горазд -
Он сумасшедшим станет враз.

Всё человеческое дело
Стремится только к одному -
Чтобы доказывать умело
И убеждаться самому,
Что человек он, а не кнопка!
И уж доказывать не робко,
А даже жизни не щадя
Ни у других, ни у себя!
А если вам опять охота
Про идеальность поболтать,
Что воле надо совпадать
С тем, что потребует природа,
То я опять отвечу вам:
Да в чём же воля моя там?

Эх господа! Когда доходит
До арифметики одной,
То там лишь разум верховодит,
А воли нету никакой.
Ведь дважды два в разумном мире
И без меня всегда четыре,
И только в том моя вина,
Что моя воля не нужна,
А мне не хочется контроля...
Теперь и вы уже всерьёз
На мой ответите вопрос:
"Такою ли бывает воля?!"
На том сказать осталось мне:
В другой увидимся главе.


Глава девятая.

Вот вы твердите повсеместно,
Что перемена нам нужна.
Мне даже стало интересно -
А чем таким она ценна?
Вы человека захотели
Переменить на самом деле,
Понизить пагубную прыть
И от плохого отучить,
Исправить волю сообразно
Со здравым смыслом навсегда,
Чтобы исчезло без следа
Всё то, что было безобразно...
Вот и ответьте мне сейчас,
Чем это выгодно для нас?

Почём вы знаете, что можно
И даже нужно для людей,
Что будет правильно, что ложно,
И что их сделает умней?
Зачем уж так меняться надо,
Какая следует награда,
В чём наша выгода тогда,
И будет вовсе ли она?
Мы против выгод выступаем,
Когда невыгодны они,
Чтоб стали ярче наши дни,
И уж наверно это знаем.
Так почему же нам велят
Переменить полезный взгляд?

Положим, в чём-то вы и правы,
Что это логики закон,
Но к человеческому нраву
Едва ли может применён.
Я соглашусь, конечно, с вами,
Что мы своими же трудами,
Неся Создателя печать,
Должны всё время созидать;
И в том хотя бы понемногу,
С большим успехом или нет,
На протяжении всех лет
Себе прокладывать дорогу;
И в продолжении пути
Мечтать о счастье впереди.

Не оттого-то мы виляем
И улизнуть хотим подчас,
Когда и сами точно знаем,
Что всё расписано за нас?
Как ни глупы мы невозможно,
Но не заметить было б сложно,
Что все дороги там и тут
Куда-нибудь, да приведут.
И не настолько даже важно,
Куда ведёт конкретный путь -
Совсем не в этом его суть -
А чтоб шагали мы отважно,
Пусть и не видя цель в дали,
Но дело в том, чтоб просто шли.

Трудом разбавятся печали
Тоска в заботах не видна,
И чтоб мы праздности не знали,
Что всем порокам мать родна.
Дорога нам всегда отрадна,
И это, в общем-то, понятно.
Но почему же нужно нам
Так хаос сеять тут и там?
Зачем разруха так приятна,
И где там выгода сама -
Вот в чём загадка для ума;
И отчего так беспощадно
Мы рушим то, что создаём,
И каковы резоны в том?

Пускай разруха нам противна,
Но всё ж притягивает нас,
Не оттого ль, что инстинктивно,
Так беспокоимся подчас,
Что мы как раз на самом деле
Достичь боимся нашей цели,
Что, завершив дорогу ту,
Прервём и жизни суету.
А может, нам того лишь надо,
Чтоб цель любить издалека,
Когда дорога нелегка,
И только этому мы рады?
О достижении твердим,
А вот достигнуть не хотим.

Мы в созидании, конечно,
Имеем главный интерес,
Но понимаем неизбежно,
Что привлекает лишь процесс,
А результат не слишком важен,
Да и совсем не важен даже,
Мы так игрой увлечены,
Что и награды не нужны,
Так может быть и цель благая,
Что, хоть маячит где-то там,
Но не нужна и вовсе нам,
А вся идея основная
В непрерываемом пути,
Каким нам следует идти?

В чём назначение дороги?
Да в том, что это жизнь сама!
А цель окажется в итоге
Опять всё тем же "дважды два".
Положим, люди то и дело
На трудный пусть вступают смело,
Чтоб "дважды два" все разыскать
И жизнь счастливую начать.
Ведь даже с целями святыми,
Когда найти не могут тут,
Уж океан переплывут,
Рискуя жизнями своими...
Но вот узнать те "дважды два"
Они торопятся едва.

Боятся люди тайны этой,
Ведь отыскав, зайдут в тупик;
Вы поворот того сюжета
Себе представьте хоть на миг:
Когда найдут на самом деле -
Они совсем утратят цели
И даже станут сознавать,
Что дальше нечего искать...
Работник, сделав своё дело,
Получит денежки сполна,
Потом напьётся до пьяна,
Да и снесут в участок тело...
Как ни гляди со всех сторон,
Но на неделю занят он.

Но что же станут делать люди,
Коль цель утратят навсегда?
Ведь и пути уже не будет,
А это главная беда.
Нам достигать чего-то важно,
А вот достигнуть - это страшно.
И это было бы смешно,
Так смейтесь, коли всё равно.
Да, человек комичен всяко,
Здесь каламбур и суета,
Но всё же это "дважды два" -
Вещь пренесносная, однако.
И смотрит фертом, свысока,
Из вас устроив дурака.

Она плюётся вам под ноги,
Своё нахальство показав,
И поперёк стоит дороги,
Пути лишая вас и прав.
А если хвалите вы это,
То соглашусь и с этим где-то,
И тоже стану восхвалять,
Что дважды два - отныне пять.
Не всё же быть ему четыре,
Порой и пять придётся в масть,
Чтоб иногда пожить нам всласть,
Покуролесить в этом мире;
И благоденствия все те
Чтоб потопить в нечистоте.

Не ошибается ли разум,
Лишь благоденствием живя
И тем единственным наказом? -
Вот мысль текущая моя.
Помимо благостных желаний
Быть может нужно и страданий?
И как бы ни были страшны,
Нам те страдания важны?
Ведь человек порою хочет
И поболеть, и пострадать,
И не одна лишь благодать
Над наслаждением хлопочет.
Ну как вам этакий сюжет?
Вы с ним согласны или нет?

И далеко ходить не надо,
Себя спросите самого,
Какую странную награду
Порой желает существо.
Теперь допустим, что похожи
На человека и вы тоже,
Большой ли, малый жили век,
Но всё же в чём-то человек.
Ну вот, теперь повспоминайте
Про жизнь свою и близких вам,
Про счастье с горем пополам
И Мнемозине волю дайте...
Так кто не хочет пострадать,
А любит только благодать?

Я не скажу, как это гадко,
Но разломать чего-нибудь -
Порой так мило и так сладко,
Что даже видишь жизни суть...
Не за страдание стою я,
Не благоденствие хвалю я -
Я за каприз один стою
И за возможность лишь свою,
Когда придёт нужда такая,
Её использовать тот час,
Всегда имея про запас
И ей всегда располагая.
Так, с благодатью наравне
Нужны страдания и мне.

В дворце хрустальном нет им места,
Ведь что же это за дворец -
Из отрицания, протеста
И разрушений наконец?
Но в пользу тех хрустальных зданий
Не отказаться от страданий:
В них - человеческая суть
И непростой духовный путь.
Они единственной причиной
Живут в сознании людском,
И неприкрыто, и тайком,
Между рожденьем и кончиной.
Их голос звонок или тих,
Но нет сознания без них.

Я говорил уже отча;сти,
Что человек распознаёт
В своём сознании - несчастье
И в той невыгоде живёт.
Но удивляет постоянность,
С какой приемлет эту данность,
А эта данность такова,
Что наш знакомый "дважды два"
Против сознания - песчинка,
Против страданий - пустота,
Не значащая ни черта,
Что даже малая слезинка
Безмерно больше цифр любых
И бесконечнее всех их.

Когда мы всё-таки решимся
И "дважды двух" откроем суть,
То уж конечно огорчимся,
Как глупо кончился наш путь.
Мы после этого не сможем
Ни быть плохим, ни быть хорошим,
Ни делать что-нибудь опять,
Ни что-то новое узнать...
Теперь заткните чувства ваши
И созерцайте на века...
А кто в сознании пока -
Себя и высечь сможет даже.
Пусть и ничтожной будет роль,
Но это всё-таки не ноль.


Глава десятая.

Узнав предел людских желаний -
Хрустальный выстроить дворец -
Я не приму подобных зданий,
И тех желаний наконец.
Пусть нерушимо это чудо,
Но я любить его не буду,
Раз не сумею напрямик
Ему показывать язык.
Не полюблю за то лишь только,
Что постесняюсь и тайком
Ему грозиться кулаком...
Хотя нужды в том нет нисколько.
Но мой каприз, в конце концов,
Дороже вечных тех дворцов.

Идёт гроза и дождь ужасный,
И, проклиная их в душе,
Дворец оставив безопасный,
Я укрываюсь в шалаше.
Но не спешите думать всё же,
Что мне шалаш дворца дороже,
Ведь для меня такой шалаш -
Всего лишь временная блажь.
Его дворцом считать не стану,
Хоть от дождя меня и спас,
Но умоляю я сейчас
Вас не прийти к самообману,
Коль в жизни всякого полно,
А дождь - мгновение одно.

Я, как вы видите, не промах,
Мне не подходит абы как,
И если жить, так жить в хоромах,
А моя воля - не пустяк.
Пускай желание и скверно,
Пускай порой несоразмерно,
И глупым кажется вполне -
Так дайте же другое мне!
А до тех пор, пока не дали,
Каприз останется со мной,
Со всей фантазией больной
И тем, о чём сказал вначале:
Что шалаша я не приму
Ни по душе, ни по уму.

Случится может и такое,
Что все хрустальные дворцы -
Есть измышление смешное,
Чем восхищаются глупцы.
Но я тогда отвечу смело,
Что мне до этого нет дела!
Раз их в фантазиях не счесть,
То, значит, где-то, да и есть!
Хотя бы тем лишь подтвердятся,
Что ими грезят там и тут,
Пока в желаниях живут...
Теперь вы можете смеяться,
Но я давно уже привык
К насмешкам всяких шаромыг.

В насмешках полное раздолье,
Но я хочу напомнить вам,
Что, много лет живя в подполье,
Уже привык к таким делам.
Вам отвечаю не со зла я,
Но и смиряться не желаю
Ни с "дважды два", и ни с нулём,
Поскольку думаю о нём,
Что он не вправе быть на свете
Простою прихотью наук,
Когда и сам пустой лишь круг,
И невесом в любом предмете.
Моё желание одно:
Его и быть-то не должно!

Пусть ваше здание прекрасно,
Но не смогу сказать, что сыт,
Когда я есть хочу ужасно
И изнываю от обид.
Лелея план свой изначальный,
Вы дом творите капитальный
Для неразборчивых жильцов,
Найти надеющихся кров.
Ещё и с вывеской впридачу:
"Здесь принимает врач зубной"
В насмешку будто надо мной...
Но я не только не заплачу,
А рассмеюсь в отместку вам,
Ведь не хожу я по врачам.

Мне дела нет до компромиссов,
Когда желания кричат
От утопических капризов,
Во мне накапливая яд.
Своим я верен идеалам
И всем их взлётам, и провалам,
Своих желаний не стыжусь
И никогда не отрекусь...
Так уничтожьте идеалы,
Желаний лучших дайте мне!
Быть может в этой новизне
Я смысл увижу небывалый?
Но вы махнёте лишь рукой:
Зачем ты нужен нам такой...

Среди фантазий и желаний
Мои решения просты:
Я не приму всех ваших зданий
За апогей моей мечты.
Я вам не нужен, вы мне тоже,
Когда свобода мне дороже,
И уж решил наверняка:
Отсохнет пусть моя рука,
Коли на дом ваш многолюдный
Кирпич хотя бы принесу;
И даже в страшную грозу
Свой путь прокладываю трудный
Я не к нему, а от него,
Хоть составляю меньшинство...

Я тут дворец ругал хрустальный,
Что языка не покажу...
Как будто вовсе аморальный
И призываю к мятежу.
Но дело вовсе тут не в этом
И не проблемах с этикетом,
И не каприз такой возник,
Чтоб вдруг показывать язык...
Ведь я, быть может, и сердился
Лишь оттого на целый свет,
Что и дворца такого нет,
Когда бы повод ни родился
Мне не подтрунивать опять
И языка не показать.

Да я прошу и днём, и ночью
Такой дворец увидеть вдруг,
Чтоб не хотелось фиги срочно
Мне конструировать из рук.
Я восторгался бы до хрипа!
Из одного того спасибо
Дал бы отрезать свой язык,
Что так показывать привык.
Вы полагаете наивно:
Вся эта грязная хула,
Что так и льётся из меня
И самому мне не противна?
Да я молюсь лишь одному:
Не находить причин к тому!

Но отчего причина эта
Мироустройства моего,
Что примирения мне нету
С тем, что доступнее всего?
И неужели то устройство:
Вся нетерпимость, беспокойство,
Во мне сложилось потому,
Чтоб  убедиться самому
В недостижимости желаний,
Их абсолютной пустоте,
И собственной неправоте
Непрерываемых страданий?
И что приводит путь земной
Лишь только к горечи одной?

Уж сколько лет в подполье сидя,
Я исторгаю желчь одну
И, негодуя о планиде,
Лишь предъявляю ей вину
За все мечты свои без края,
Что только плачут, умирая,
А вместе с этим заодно -
Чему и сбыться не дано...
Похоже, нашего-то брата,
В подполье давшего обет
Таиться молча много лет,
Держать в узде всё время надо,
Ведь как узнает аппетит -
И говорит... и говорит...


Глава одиннадцатая.

Итак, с последнею главою
Всей этой пагубной возни
Я примирю себя с собою
На все оставшиеся дни.
Я прихожу к тому всё чаще,
Что ничего не делать - слаще,
Чем делать что-нибудь теперь,
Во избежание потерь.
Итак, да здравствует подполье,
Когда инерция ума -
Уж не пустая кутерьма
И не фантазиям раздолье.
И главным делом будет впредь
Мне лишь сложарукисиде;ть.

Я человека понимаю
И так завидую ему,
Что уж душа моя больная,
А зависть эту не уйму.
Но от его поступков всё же
Один озноб бежит по коже
И потому опять кричу:
Быть человеком не хочу!
Хотя завидовать уж точно
Не перестану никогда
На все дальнейшие года,
И это выглядит порочно,
Когда от зависти ворчу,
А быть никак не захочу.

Выходит - мне подполье ближе...
Хотя опять, похоже, вру,
Ведь ощущения свои же
Я до сих пор не разберу...
Мне не подполье ближе стало,
В котором прожил я немало,
Но я ищу по всем местам
Того, чего не знаю сам,
Но знаю точно, что другого,
Чего я жажду много лет,
Но не находится и след,
И я ползу в подполье снова -
Опять попасть в сомнений сеть,
Что я не в силах разглядеть.

Возможно, лучше бы мне стало,
Когда бы я поверил сам
Тому, чего наплёл немало,
И в то, что здесь я написал.
Я вижу только свет под дверью,
Но сам же первый и не верю
Ни одному словечку тут...
Но всё бегут они, бегут...
То есть, я вроде бы и верю,
Но ощущаю по нутру,
Что, как сапожник, просто вру,
Свою же выдумав потерю.
И сам от этого вранья
Уже давно устал и я.

Так для чего ж писать-то было? -
Спросить могли бы вы меня.
Да чтобы слово не остыло,
Мне без него не жить ни дня!
Вас бы в подполье заточили,
То вы бы и не так завыли
За одинокие года,
Я б посмотрел на вас тогда.
А вы ответите мне снова,
Что я, пускай, и жить хочу,
Но сам лишь глупости строчу
И ничего к тому иного;
Наврал лишь дерзостей одних
И поучаю жить других...

Как я назойлив и злословен
И сам же этого боюсь,
Как довод якобы неровен,
Что временами устыжусь,
Как слог мой часто пересолен,
Но сам же этим и доволен,
Что мне всё вроде по плечу,
А сам поддержки в вас ищу,
Что скрежещу порой зубами,
Но в то же время и шучу,
Умаслить будто бы хочу,
И как заигрываю с вами,
Что осуждаю без вины
И что остро;ты не смешны...

Что хоть страдания и знаю -
Не уважаю между тем,
Что вера вся моя больная,
И нет сердечности совсем,
Что о возвышенном мечтаю,
Но чести я не уважаю
И выставляю на позор;
А из тщеславия узор
Я напоказ спешу представить
И, правды высказать боясь,
Я выдаю её за грязь,
Чтоб своё мнение прославить,
И хоть глаза мои горят,
Но в сердце гадость и разврат...

Конечно! Злобы и печали
Я много лет в себе копил,
А те слова, что вы сказали -
Я сам же их и сочинил.
Моё подполье ведь со стажем -
К словам прислушивался вашим.
Когда опустишься на дно -
Их заучить немудрено
И записать совсем не сложно...
Но я всё это написал
Не ради чьих-нибудь похвал,
Чего представить даже сложно!
Ведь всё, о чём я тут пишу,
Я никому не покажу!

И вот ещё что непонятно:
Зачем я обращаюсь к вам,
Что самому невероятно,
Как будто к дамам, господам?
Как будто это вы прочтёте,
А я писал в большой охоте,
И всё, что было, и сейчас,
Лишь исключительно для вас...
Но мне читателя не надо,
Коль не решаюсь я отдать
Моё творение в печать,
Как не нужна мне и награда,
Когда я знаю наперёд:
Никто такого не прочтёт.

Таких признаний негативных
И не печатают поди,
Да и читать-то их противно
И не смешно, как ни крути.
Когда дойдёт до откровений,
Имеем множество сомнений:
Как говорить, когда и с кем,
Каких не трогать лучше тем...
Среди людских воспоминаний
Есть очень разные у всех;
Одни воспримутся за грех,
Другие - в области страданий,
Есть - личных полные забот,
Когда не всякий и поймёт...

Одни доверить можно другу
И тихо плакаться в плечо,
А иногда, отбросив скуку,
Поспорить с другом горячо.
Другие - слишком необычны,
Что и делиться неприлично,
И даже в собственных глазах
Они рождают стыд и страх.
Но существуют и такие,
Что избегаешь вспоминать,
И уж как с ними поступать -
Вопросы самые больные.
И эти, что ни говори,
Нас разъедают изнутри.

Ведь все порядочные люди
Несут в себе последних боль,
И чем порядочнее будет,
Тем их мучительнее роль.
На ум и мне приходят вещи,
Чем старше делаюсь, тем резче,
Что не хотел и вспоминать,
А тут вдруг начали всплывать.
И всё записывая, кстати,
Я вдруг проверить захотел:
Насколько много гадких дел
В моей накопится тетради.
Насколько честным буду я,
Такое правило храня.

Считают: автобиографий
На свете честных не найти.
Для них, как, впрочем, эпитафий,
Преумножение в чести; -
В другую сторону, конечно.
И человек в себе прилежно
Начнёт копаться не шутя,
Не ожидая сам хотя.
Но накопает столько дряни,
Что сомневается порой,
Кто он: злодей или герой...
Да и останется в тумане;
Что и потомки не поймут:
Где в этом ложь и правда тут.

Пусть строки пишутся серьёзно,
Уже исписана тетрадь,
Но о себе самом так просто
Лишь из тщеславия солгать.
Я понимаю очень ясно,
Чем то тщеславие опасно,
Как на себя на том пути
Сплошных напраслин возвести.
Моя тетрадь не для показа,
Ведь я читателя не жду,
А потому свою судьбу
Пишу без лишнего окраса.
То есть, пытаюсь честным быть,
Хоть и не мне о том судить.

Когда бы вы меня спросили:
Зачем я это всё пишу,
Уже потратив столько силы,
Когда читателя не жду,
То я б задумался об этом,
Не торопясь своим ответом,
К чему вся исповедь моя...
Возможно, просто трушу я...
А может, я воображаю
По той причине только вас,
Чтобы скромнее быть сейчас
И не ходить почти по краю,
И быть приличней хоть слегка,
Покуда пишется строка.

Казалось, мог бы без бумаги
Я просто так повспоминать,
Чем рисовать все эти знаки
И портить чистую тетрадь.
Но на бумаге - как-то... краше,
Ну и торжественнее даже...
Да и в писании всегда
Есть больше строгости, суда.
А может быть, в словотеченьи
И веренице длинных строк
Я словно выполню урок
И получу вдруг облегченье?
А вдруг и правда?.. если б знать...
Так отчего ж не записать?..


Послесловие.

Пересказал я половину,
Переписав немало строк,
Где слов летящую лавину
В себе удерживать не мог.
Вторая часть - по большей мере
На личном строится примере,
И в ней во всей заключено
Само лишь действие одно.
Она бесспорно интересна,
Порой смешна, порой грустна,
И философии полна...
А впрочем, вам и так известно...
Пускай не меньше там страстей,
Но позабудем мы о ней.

Своим сердитым пересказом
Я не хотел обидеть вас,
Но изменять исходным фразам
Поостерёгся в этот раз.
Да и не смог бы вас обидеть,
Когда, изволите ли видеть,
Там только авторский сюжет,
Моих же мыслей вовсе нет.
Но в этой повести чудесной
Себя я в чём-то узнаю,
В том фантастическом краю,
А потому нашёл полезной.
И это я пересказал,
Перечитав оригинал.

Конечно, мне с оригиналом
Нельзя соперничать никак,
Я лишь довольствовался малым
И написал такой пустяк,
В котором было много риска,
Не подошёл я даже близко
Ко многим авторским словам,
И признаюсь об этом вам.
Зачем писал? Да из каприза
Себя занять таким трудом,
Чтоб предъявить его потом
Навроде глупого сюрприза.
Ну вот теперь и предъявил,
Растратив попусту чернил.

Текст рифмовать не так уж сложно,
Когда к тому есть интерес:
Перебирай лишь осторожно
Слова со смыслом или без.
Что получилось, то и ладно,
Пусть не всегда бывало складно,
Но рифмы Пушкин все забрал,
Пока Онегина писал,
А мысли занял Достоевский,
Мне не оставив ничего,
Да и к тому же, как назло,
И прогуляться-то на Невский,
Как эти двое не могу...
Да и совсем не в их кругу.