Ох! надо, надо

Я буду откровенен

Я буду с вами откровенен,
ты мой читатель дорогой.
На вас я трачу столько денег –
согнулся, видите, дугой
от тяжести моих расходов.
Доходов вовсе никаких.
Из всех законов-сводов
к Поэзии любви глухих.
Я в откровении блуждаю
по лабиринту: “Как мне быть?”
Себя успешно убеждаю:
– Не надо, друг мой, скрягой слыть
и будь доволен, что читают,
и слушают печальный бред,
и грань невежества стирают,
и рады дать тебе совет:
“Зачем тебе, Поэт, валюта?
Ты сам же золото! В стихах
твоих в честь власти нет салюта…
…вот потому увы и ах!”


Спешат они

И снова сумерки по полю,
по лесу словно разбрелись.
Спешат они опять на волю.
И… скорым мимо пронеслись.
И темь настала лучезарна,
лучится звёздами она.
Ложится ночь собой коварна.
Плывёт за облаком луна.

Интерпретацией рассвета
минует сумерки надежд.
В осеннем холоде привета
со сменой ветреной одежд.
Меняется наряд – и состоянье
становится и днём пустым,
где сосны будто изваянье
поющих басом всё густым.

Манера исполненья песен
последних недостойных лет,
кому дом собственный так тесен,
что мировых границ им нет.

По музыку все патриотов
с амбициями в нотах зла –
похожий стиль от идиотов,
покуда гвардия цела…

Всё повторяется в убранстве –
с повязками на рукавах
беснуется в стране шаманство,
за деньги нагнетая страх.

А ночь закончилась рассветом,
пришёл из позолоты день,
записанный в дневник Поэтом
без мыслей тех, что набекрень

у большинства в объёме подлом
за горизонтом тишины.
Но! никогда, учти, не поздно
разгул закончить всей войны.


Ох! надо, надо

Зима врывается без стука
в не мной закрытую не дверь,
а в форточку-фрамугу. Бука,
оскалившись как дикий зверь,
за ворот норовит ворваться,
но вроде даже не спешит.
Наверно, хочет торговаться,
но ворот мой надёжно сшит.

Не пропускает холод зимний.
На небе нету облаков,
в зените купол тёмно-синий,
бывает редко он такой.
И потому, однако, лето
к себе не хочет допускать.
Пока что песенка не спета.
Ох! надо, надо допевать.