Нестле

Всем, это пережившим, нелегко,
но март звучит и после перестрелки -
шипит и выкипает молоко,
недавно перемытые тарелки
о чём-то размышляют на столе.
В закрытой банке импортный "Нестле",
но мазать неохота, все устали.
И март, весне ненужный, словно ять,
не в силах пред соблазном устоять,
проступит вновь на чьём-то пьедестале.
Не важно, кто там - вождь ли, царь, герой,
но март зелёным окислом на меди
стучится тихо - кто там, дверь открой.
Живой там кто? Вы совесть поимейте,
впустите в мир, со мной идёт весна,
подснежник расцветает у окна,
черствеет хлеб, оставшийся на ужин.
Скорей за стол, пока на нём еда.
Но выжившие плачут со стыда,
поняв, что этот ужин им не нужен.
Конечно, вру, съедят в один присест,
и каплей молока запьют печали.
А как ещё? Кто выжил, тот и ест,
а мёртвые своё перемолчали,
оставили другим, пошли в отказ.
Вокзальный март потопчется у касс,
возьмёт плацкарт, уедет восвояси,
а там уже апрель, весна-красна,
и май, за ним - июнь, и не до сна,
и ужин, и цветы в хрустальной вазе.
Тарелки, молоко и свежий хлеб,
есть импортный "Нестле" в литровой банке.
А март, как ять ненужный, стал нелеп,
глядит глазами брошенной собаки
на выживших - он помнит мертвецов,
и утро, и рассвет почти свинцов,
хоть птицы распевают нарочито,
как будто убедить людей хотят,
что это превосходный результат -
оплакать жизни не свои, a чьи-то.