моя новая книга

ВСЕ ТАИНСТВА УШЕДШИХ ДНЕЙ,
НАХОДОК, ВСТРЕЧ И РАССТАВАНИЙ,
ЧЕМ ДАЛЕЕ, ТЕМ ПОЛНЕЙ
СЪЕДАЕТ МОЛЬ ВОСПОМИНАНИЙ.

   СОШЛИСЬ ДВУХ ИСТИН ПОСТОЯНСТВА
   НАВЕЧНО МИР НАШ ПОГРУЖЁН
   В ЖУТЬ БЕСКОНЕЧНОСТИ ПРОСТРАНСТВА,
   В МРАК БЕСПРЕДЕЛЬНОСТИ ВРЕМЁН.

 
      Эта книжка - четвёртая в моей биографии журналиста. Она замышлялась больше, как посвящение мечтам собственной юности, поискам себя в ремесле и обмен опытом с теми, кто совпал в поисках себя. Но не всё и не сразу пошло по задумке.
Первые книжки так и легли в пересказ воспоминаний родителей. Лично своего там всего ничего. Шла война с фашистами и от детских мечтаний остались ошмётки в перемешку с украинским говорком памятливых стариков и родителей. В этом отличие и моих преклонных годов, задвинутых тоже в реальности войны против моей родины?! И тут всё перемешалось сводками с фронтов и бомбёжек. Две обложки моего существования - две войны, а между ними - душа в терзаниях и страхах.   
   В целом трудовая  статистика числом неизмерима, но я ценю не общую цифирь публикаций, не просто единицы чернорабочих трудодней - от мелких заметок осени 1958 года по сегодняшний день. Разве что несколько крупных  репортажей, пара-тройка документальных фильмов, да три печатных издания типографским способом. Хочу надеяться и на эту рукопись, дай бог довести её до ума.
   Эти строки должны бы вводить юных мечтателей в романтику репортёрского дела. А я был как будто стиснут героикой противостояния. Листаю страницы прожитого и не умею избавить их от голосов борьбы. Впрочем, было, как было.
   Коль скоро борзое перо заискивает через грань статистики, отмечаю, например, лучшее время моего репортёрства множеством передач последних известий Карагандинского областного телевидения, отмеченных знаком "лучшая передача недели". За пять лет выпусков последних известий, вплоть до бесславного дня моего "изгнания" из КСТ - Карагандинской студии телевидения. В тот мрачный день, когда я решился  подать всего лишь заявление "по собственному желанию", мне устроили настоящую экзекуцию, сходную с персональным делом по партийной линии. Та ещё партия не терпела произвола суждений рядовых трудяг. В то время я устал от износа нагрузок, а коллегия комитета устроила мне разнос непослушания.   
   Меня долго грузили безмерной похвалой. К тому же настолько, что в какой-то момент стало неловко носить бессменное имя лучшего среди прочих. И я предложил отменить  титул "лучшая передача недели". Даже бытовала шутка за спиной про "чемпиона мира и олимийских игр". Наконец, мои "подвиги" без выходных и праздников свалили... в грех развала работ, насилия над трудовым коллективом. При том, что большую часть работы я молча тянул в одиночку и на едином уровне общей планки. У меня отняли пропуск на телевидение, наложили запрет на любые публикации. Злоба превысила пределы заработка по профессии. Я остался без доступа к любимому делу. С чем я и вылетел под шелест былых восторгов. Было всякое. Меня "подобрали" через 8 лет на повышение в собственного корреспондента республиканского радио, откуда,  ещё через полтора десятилетия... выставили по сокращению штатов...    С тем и закончился мой стаж штатного члена репортёрства среди казахстанских профессионалов. Собственная дочь президента Назарбаева общим   
указам выдворила русскоязычных репортёров под замену казахами, коренными выходцами республики. Пусть не покажется случайностью, что меня дважды выдворяли из любимого дела. Первый раз это случилось 28 ноября 1963 года, когда на вопрос высокого начальника очень маленького роста он попросил признаться, почему я ухожу с хорошей работы по собственному желанию, я ему напомнил фразу из своего заявления: я больше не хочу с вами работать, он спросил "с кем это с вами?", я ответил - лично с тобой! Через 20 лет, после смерти моего папы, известного репортёра Казахского радио меня попросили закончить дело покойного папы

, я дал согласие. Вскоре та самоя Дарига Назарбаева уволила меня, а потом и её - новый режим вместе с её великим папой-ханом тоже спровадил с высот власти. Я к тому времени, с детьми и внуками   определился выездом на постоянное место жительства в никем и в никуда - в самый центр Европейской Германии...
   Боевое перо запросилось к созданию российско-немецкого культурного сообщества. Жена Мария профессионально читала лекции из истории славянско-германских культурных отношений. Я освоил перевод стихов поэтов ФРГ на русский язык. Мария, зная местный язык лучше меня, давала мне подстрочники из местной поэзии, а я искал их эквивалент в русской поэзии. Представляю здесь свои первые опыты из переводов немецких авторов:

ПЕРЕВОДЫ, С ПОДЛИННЫМ ПОЧТИ ВЕРНО

   Я живу в городе Шиллера и Гельдерлина. Перевожу их произведения, сохраняя
авторский замысел, но отыскиваю русский эквивалент образному строю первоисточника.
Размер, и ритм не всегда соответствуют оригиналу. Часто иные метафоры возникают в
ассоциативном таинстве взаимопроникновения мыслей и откровений...
Есть такое понятие в немецкой литературе: —"Nachdichtunq". Мои попытки переводов
сделаны в этом ключе. Это, по моему мнению, наиболее подходящая метода для передачи на язык иноязычных авторов. Как сказал Александр Межиров, "...поэзия
непереводима, родному языку верна". Мы рискнули делать переводы из Шиллера и Гёте, иных известных поэтов.

ИЗ ФРИДРИХА ГЁЛЬДЕРЛИНА
 
Ещё томлениям весны
Открыто радостное сердце.
Призывы сладкие любви
Ещё помогут мне согреться.
Готов я оттепель принять.
Пусть будет боль. Но пусть надежда
Согреет душу мне опять
Благотворительно, как прежде,
И полной чашей торжества
Одарит небо голубое.
Я жадно подниму бокал,
В который сок добавит поле.
Как упоительно дружна
Ко мне бессмертная природа.
И боль любовная нужна,
Покуда светит солнце Бога.
Бессильна бедность надо мной,
Когда в душе весны приметы.
При этом важно быть с тобой,
И по глазам читать всё это.
* * *
Под сенью спелых груш и диких роз
Два лебедя на зеркале водицы
Вдруг притопили шейки как вопрос –
От поцелуев жарких охладиться.
И величаво по воде скользя
Попутно там себе взыскуют пищу.
А также на вопросы бытия
В святых струях они ответы ищут
Зимой тоскую я без птиц и без цветов,
Остывший берег, что стена глухая,
И слабый солнца луч в плену оков
Бессилен боль мою расправить.
Дождусь ли я посланцев юга?
В ответ скрипит под ветром флюгер.
               +++

Дитя людей, я рос любимцем Бога.
Он опекал меня в проказах детских игр.
Суда людей я претерпел не много,
Мне непонятен их суровый крик.
Небесный ветерок стал песней колыбельной,
Я аромат любви впитал от алых роз,
На теплых облаках был мне ночлег постелен,
Ровесников своих я в травах перерос.
Имен своих богов тогда ещё не ведал,
Но к солнцу и луне тянулся всей душой.
Глаголам всех стихий я безоглядно предан,
Ещё язык людей не зная хорошо.
Я сердце открывал мелодиям эфира,
В безмолвии пространства обретал покой.
Ответ моим Богам – моя святая лира.
От горестей храним божественной рукой.
* * *
С восторгом юности я каждый день встречал,
Но плакал вечером, глотая боль утрат.
Теперь в сомненьях пробуждаюсь по утрам,
Но мысли сумерек чисты и святы
* * *
Пути господни над людьми
И власть его непостижимы.
Но все равны мы перед ним,
Есть Бог – любовь, пока мы живы.
Когда среди глухой зимы
Внезапно защебечет птица,
А через мерзлоту земли
Ручей журчаньем пробудится,
Когда к полудню дальний лес
Вдруг в зимней спячке шевельнется,
Морозный воздух от небес
Теплом остывших щек коснется, -
Все это признаки любви,
Земное воплощенье Бога.
Его зови, иль не зови –
Он здесь, у твоего порога.
В твоей душе росток любой
Взращен чистейшей силой неба,
Ему нектар дарит любовь
И в нём божественная нега.
Ты можешь позабыть друзей,
Певца отринуть – всё простится.
Но от любви вовек не смей
В своей гордыне отрешиться.
Благоухают пусть леса,
Душою мир наш преисполнив.
И пусть в любовных голосах
Земле даруются законы.
И нет священнее трудов –
Свою не проглядеть любовь.
* * *
Течёт размеренная жизнь,
Как древняя река.
Вот пахарь, труд свой завершив,
Прилёг у костерка.
И гостя колокол зовёт –
Ускорь усталый шаг,
Тебя в селенье отдых ждёт,
И ужин, и очаг.
А в тихой гавани приют
Находят паруса.
Товар задаром отдают
В последних полчаса.
Накрыт для друга скромный стол
С плодами и вином.
И под нехитрый разносол
Мы вместе отдохнём.
Тут каждый знает свой резон
И Бога не гневит
Весь мир покоем напоён
И всяк согрет и сыт.
Но мне покоя не даёт
Рутина бытия.
И сердце в небеса зовёт,
Терзаясь и маня.
Ему всё мало благ земных,
Его гнетёт покой,
Ему весна диктует стих -
Подняться над толпой.
Сравняться с небом голубым,
В пурпурных облаках,
В замену горестям земным
Стряхнуть и боль, и страх.
Но ветер дивной высоты
Задул огонь души,
И в ненасытности застыл
Мой юношеский пыл.
От жажды неземных страстей
Я впал в безумный сон.
Глухих не одолеет стен
Мой одинокий стон.
И вместе с юностью мечты
В былое унесет.
Как дар житейской простоты
К нам старость снизойдет.
   
   ИЗ ФРИДРИХА ШИЛЛЕРА
     (Пилигрим
Пора незрелого ума -
Весны беспечная истома
Меня в дорогу позвала
Из праздности родного дома.
Богатство пало вдруг в цене,
Наследство я легко отринул,
Мечта и вера дали мне
Священный посох пилигрима.
Вселился в душу мощный глас,
Все предвещая наперед:
- Иди, в пространстве растворясь,
Но только строго на восход.
Дойдя до золотых ворот,
Без колебания входи,
Там твоя сущность обретет
Все, что отринул позади. –
Стремлюсь к небесной высоте,
Ночам и дням теряю счет,
Но цель, что я достичь хотел,
Все катится за горизонт.
Я одолел кручины гор,
Мосты над реками мостил.
Звучит в душе веселый хор,
И нет предела юных сил.
Но вот я вышел, наконец,
К потоку диких бурных вод,
И близок цели был венец,
Ещё чуть-чуть и вот – восход.
Доверясь бурям и волнам
Несусь в объятиях стремнин,
Рывок последний по морям...
Но впереди простор пустын.
И новый день, и долгий путь,
Который начат так беспечно.
И никогда не заглянуть
За край пространства бесконечный.
 
         Перчатка
   
К забаве и гордыне королей
В неволе содержался царь зверей.
И вот – аншлаг гостей к потешным играм,
Когда сведутся лев с могучим тигром.
Вот – знак от короля Франциска.
Дух затаили галерея и балкон.
Тут - молодежь с наследным принцем
И прочие, кто к трону приближен.
Насытившись обильными хлебами,
Они с восторгом зрелищ ждали.
На огражденный двор из тесной клети
Ступает лев по воле жгучей плети.
Пружинным шагом обошел загон
И в центре круга замер он.
Кровавые глаза лев веками прикрыл
И, развалясь по-царски, так застыл.
Он только хвост в дугу загнул
И даже глазом не моргнул,
Когда под визгом той же плети
Ворвался тигр из тесной клети.
В благоуханьи тел и благовоний

Он львиный дух мгновенно уловил.
Не предвещая вожделенной бойни,
Покорно мышцы тигр смирил.
Но нет границ людским коварствам.
Так в круг ввели двух диких барсов.
Те, этикет блюдя звериный,
Приоритет признали львиный.
Обречена была потеха,
Но для спасения успеха
Перчатка в центр звериной стаи
Из галереи выпадает.
И вмиг притихшие трибуны
Внимают слову Кунигунды: -
Почтенный рыцарь мой, Делорж,
Коль есть слова любви не ложь,
Мою перчатку средь зверей
Добудь и мне доставь скорей.
Делорж сбежал из лож в арену,
Толпа, застыв, на эту сцену
Взирала. Ужас ожиданья
Не поддержала хищных стая.
Его как брата оглядел
Из-под прищура мудрый лев.
Лишь только кисточкой хвоста
Качнул, снимая напряженье.
И свиты хищные движенья
Сдержал ленивый львиный рык.

А рыцарь взял предмет раздора,
Обратно к ложам он проник,
Швырнул перчатку даме вздорной.
И перекрыл восторг толпы:
-Любви моей не стоишь ты.
А я наград не ожидаю! –
И вон прошел людскую стаю.
 
     Девушка чужбины

Когда к лазурным небесам
Возносят песни жаворонки,
По возродившимся полям
Гуляет странная девчонка.
Сродни порывам ветерка
И ароматам разнотравья,
Она – в журчаньи ручейка,
Была самой весны дыханье.
Дитя неведомых краев,
Сама, как дар природы сущей,
Носитель сладостных даров,
Что упадают прямо в души.
Её нездешней красоты,
Её следов никто не видел,
Но ею сделаны цветы,
И укрощаются обиды.
Улыбкой бедных пастухов,
Восторгом юности стыдливой
И изобилием плодов
Щедры девчонкины порывы.
И каждый может от неё
Принять букет, плодов откушать.
Благословляются в полет
Ею возвышенные души

Не зная имени её,
Но чуя родственные узы,
Девчонку каждый наречет,
Кто – Страстью, Феей или Музой.
 
   ИЗ ИОГАННА ВОЛЬФГАНГА ГЁТЕ

Размышления над черепом Шиллера
Открыт священный склеп могилы братской.
Я наблюдаю черепа в ухмылке адской.
В невольной близости рядами и вповалку
Смерть уравняла бренные останки.
Давным-давно истлела ткань и кожа,
Никто не скажет, что носили эти плечи.
Назвать их поименно невозможно,
Дела забыты, души их далече.
Тебя узнал! Твой благородный лик
В душе храню. И память воскрешает
Все то, чем ты в грядущее проник.
И слово мудрое то судит, то прощает.
О, как мы были родственны по духу,
Биением сердец с тобой сносились,
В отчаяньи испытывали муку
Неправедности, злобы и насилья.
Теперь ты мертв. Но слов твоих святыню
Я в сердце сберегал и приумножил.
И жар горячих споров не остынет,
Покуда я живу. Мы так похожи,
Хотя ты – прах, но я – из мощной плоти
За нас двоих штурмую бастионы,
Душа моя за нас двоих в полете
В стремленьях нрав мой непреклонен.
В божественном своем предназначенье
Питаю дух свой от твоих советов.
И даже в этом мертвом исступленье
Порыв последней воли заприметил
Оракул оставляет нам заветы –
Необоримую свободу благочестья.
За свежий воздух солнечному свету
Последнюю молитву смог прочесть я.
Какой награды больше мне желать,
Коль мудрость я твою постигнуть смог:
Что плоти должно Духом стать,
И Матушка-Природа есть наш Бог!
 
    ИЗ ВИЛЬЯМА БЛЕЙКА
 
Я неприятен самому себе.
Мой лик, увы, симпатией не блещет.
И нем я в рассужденьях о судьбе,
Найти друзей утрачены надежды.
А все писания мои – не тот замес –
Я сам сарказма не скрываю.
Перо моё – наивный глупый лжец.
И карандаш фальшив, как сам хозяин.
Где мой талант? Во рву, как труп в песке.
Где мужество к высоким устремленьям?
Завяз, как в зеркале, в душевном тупике,
А зависть торжествует над смиреньем.

***********
 

P.S. Мне нравилась эта работа – переводы немецких поэтов прошлого. Принципиально
новое и, хочу верить, удачное проявление моего потенциала.
Третье десятилетие жизни в ФРГ – всё на глазах родных и близких, новейшая история
нашего семейства. Кому рассказывать, если всем всё известно!
Но вот - пришло время:
стихи не пишутся. Сошла на нет моя активность в немецко-славянском культурном центре.
Спасибо интернету: ещё шевелятся старческие позывы на сайте Стихи.ру и на
полемическом форуме радио «Эхо Москвы». Худо-бедно написались и типогравским способом изданы сборники воспоминаний -
«Забияка», "Болтун", "Полюса". И вот дозревает замысел на новую книжку. 
 Главное, нам с Машей выпало коротать старость в радости наблюдать детей, внуков, Главное, нам с Машей выпало коротать старость в радости наблюдать детей, внуков,
правнуков, спасшихся из разрушенного прошлого. И самим жить в благополучии, в согласии,..
  У нас дом открытых дверей, которые... закрылись внезапной напастью
– пандемией. Избави бог впредь от подобных сюрпризов. Провидения! Имеется, в смысле трепыхается в жалких лихоимках самовыражения оставленный за спиной жалким миганием в попыхах брошенный нацизм. 
      
Когда по немощи прицельной
Грозят года развязкой ранней,
Верней не сыщешь панацеи -
Уйти в загул воспоминаний.
***
 Невольник памяти капризной,
Листаю прожитые дни.
Как неисполненною тризной,
Саднят раскаяньем они.
***
  Не будет ни амнистий, ни отсрочки,
Ни пенни за лукавство жалких слов,
За опоздалость покаянной строчки,
За неоплатность займов и долгов.   
***
На запросы бессонницы нечего выставить в строй,
Кроме пары чужими слезами просоленных строчек.
Перелистанных дней распиваю прогорклый настой,
А по чистой пороше листа расплывается прочерк...
***
Пошли, Господь, в последний час
Такого мужества и силы,
С какими, покидая нас,
В Былое предки отходили.
 Тома  мемуаров, вот уже  три книги приняли старт. Легко нашли типографию, что с удовольствием печатает книжки за наши с  Машей личные деньги из сэкономленных от медицинских пособий средств. Имеем читательский актив от родных и близких, десяток-полтора приятелей из бывших земляков. Скажите, разве этого мало для служения любимому делу репортёрства?
   Логика ждёт слов о продолжении репортёрских изысканий. Другими делами пришлось заняться  спустя почти четверть века и... не в той стране мы родились, что
 бы легко перепорхнуть на профессиональные грядки. Реальность была к нам благосклонна в другом. Преклонный возраст оказался по силам книжкам воспоминаний. Германия не силилась в давлении над нами под местный интерес, а сумела приставить старичкам "скамеечки" под силы и умение. О том и пойдёт речь, что нам дороже и 
 доступнее. Без похвалы и высоких благодарностей судьбе. Но и не без этого! Десятилетия практики оставили в душе и в памяти множество имён глубоких симпатий.  Чем не герой предыдущего киносюжета, про шахту имени Костенко! Николай Гульницкий и его инженерный корпус, который подарил Караганде немало крупных мастеров добычи угля. Обогатительные фабрики, с Шаймерденом Уразалиновым, Карметкомбинат с генеральным директором Олегом Сосковцом, Завод СТО с директором Николаем Кравцовым; мастера хлебных полей Христенко, кто делил со мной свои секреты и Дружбу.
   
  Вот имя Малика Имашева. Родился и вырос в селе под Карагандой. В 17 лет обманул военный комиссариат, призвался в школу лётчиков и успел за полгода до окончания войны с гитлеровцами совершить более трёхсот победных вылетов. За несколько послевоенных десятилетий прошёл путь в руководстве областных предприятий и партийных органов до высшего ранга. Малик Имашевич оставил на множестве адресов своё славное имя. Вот последнее из них. Облстной книгоиздат. Под его руководством старенькая типография вышла на самую современную в Казахстане фирму Книгоиздата, с полностью автоматизированным комплексом производства. Уже из больничной палаты он позвал меня для беседы, рассказал про свои последние победы. И своё девяностолетие отметил, накануне кончины, поправкой в биографию предприятия.
   Меня Малик Имашевич позвал сделать репортаж о заместителе главы областного начальника, который полностью загружал японской электроникой подарками за государственный счёт, они адресовались руководству Академии Наук Казахстана за присвоенное ему звание члена-корреспондента. Далёкий от науки служебный ранг хозяйственной значимости - научное звание член-кора! Полный грузовик с прицепом, японская электроника за государственный счёт, подарок чинушам научного заведения... А Малику впору было похвалиться своим успехом другого ранга. Он доживал свой юбилей последним достижением - выходом учреждения из высокой оплаты за государственный счёт на меньшие потери для содержания за счёт государства... 



                РЕВИЗИОНИЗМ БОЛЬШЕВИЗМА
 Такое заглавие требует глубоких раздумий. А глубокие раздумья полагают широкий диапазон знаний. Поскольку у меня и с диапазоном есть проблемы, стал я тонуть в глубинах раздумий. Причина в том, что по части марксизма-ленинизма у меня тем более есть серьёзные недоработки. По этой части надо читать и читать, думать и думать. Процессы очень нелёгкие, чего я отродясь не люблю. И если уж на моей памяти имеются сходные случаи, то я обращаюсь к собственному опыту: что я там уже надумывал? Оказывается, ничего особенного по этой части у меня не прослеживается! И ни с того, ни с сего память подсказывает мне случай из моей жизни, когда что-то подобное уже ставило меня в тупик. И вскоре возникло имя - Борис Жеребко. Что же это за тип с таким неблагозвучным именем, рядом со словами «марксизм-ленинизм»? И, надо же, вспомнилось.
 По заказу киностудии документальных фильмов я написал сценарий о строительстве доменной печи на Карагандинском металлургическом комбинате. Контора солидная – студия хроники в системе киностудии «Казахфильм». Там у них всё серьёзно: сценарная заявка, договор на сценарий, творческая группа, и так далее. Ночей не сплю – думаю.
  Ладно. Это было со мной – точно помню. Но не так давно в интернете слушаю интервью с Лёвой Кузьминским. Был в нашей группе такой парнишка, ассистент. Подавал мастеру-кинооператору Юрию Литвякову кассеты, сменную оптику и прочие важные для киносъемки детали. И вот этот парнишка вырос до большого специалиста, преподаёт на операторском факультете и прочее. Радуюсь я, ведь в начале его карьеры выпало мне принять Лёву в свою редакцию на телевидении. Даже в каких-то мелочах профессии передавал азы ремесла.
   А на фильме про домну он уже вырос до ассистента кинооператора. И вот годы спустя в интервью для какого-то телеканала Лёва откровенничает, как «ночей не спал, обдумывал каждый фрагмент сценария, щлифовал слова будущего дикторского текста». Может, ночей не спал, слова шлифовал, но не помню, чтобы парнишка «принеси-подай» истязал себя в работе, которая возлагалась на автора сценария, извините, на меня!
     К тому же, автору сценария придаётся  редактор. Это особо подготовленный в вузе специалист – редактор! Вот с кем мне будет легко одолевать препятствия в созидании, мыслилось в те давние времена. Лёва исправно подавал что-то нужное режиссёру-кинооператору Юре Литвякову. Но я для Лёвы Кузьминского не был уровнем его творческого руководства! Для меня был таковым Боря Жеребко, редактор. Ладно, там – Лёва, для меня он никто. А вот – Жеребко!
  От людей знающих навожу справки про редактора Борю. Тут, оказывается, такая история. Жеребко имел счастье пройти конкурс на режиссёрский факультет ВГИКа у самого Герасимова. Сергей Аполлинарьевич чутьём великого мастера советского киноискусства обнаружил среди абитуриентов в Боре Жеребко зачатки дарования и приступил к пестованию в Боре будущего большого мастера. Но как изредка бывает, Боря Жеребко попал в число «изредка бывает» и был переведён из режиссёрской мастерской на обучение в редакторскую группу будущих мастеров большого кино. Там у него тоже случился некий афронт, в результате новых капризов судьбы Жеребко докатился до встречи со мной в его нынешней высокой должности – редактора моего будущего документального фильма в две части про доменную печь.
 Жеребко при нашей первой же встрече задрал уровень требований на высоты ВГИКа. Вот где я услышал глубокую мысль о требованиях ко мне при работе Лёвы Кузьминского (!) над моим сценарием. Хотя  худсоветом студии сценарий был уже принят, редактор Жеребко поставил передо мной требование «добиться движения мысли» в моём сценарии. Чуете, как всё сложно в большом кино!
  Вот какой сюрприз подарила мне память для установления планки в этом разделе книги о моих родителях! Точнее, о моём папе, коммунисте и репортёре. Повторяя исторический опыт общения с редактором Жеребко, я решил добиться «движения мысли» и в книжке «Полюса». Клянусь, и в этой кропотливой работе Лёва Кузьминский участия не принимал. Поэтому я беру три новеллы из книги «Болтун», переношу их в новую книгу!  Это же было со мной? Значит, это я имею право, для углубления мысли при её движении по пути ревизионизма большевизма. Пусть Лев попробует!
Двигаем: 
   1. РЕВИЗИОНИЗИМ 
 
   Итак, я переношу из книжки своих воспоминаний три новеллы в книжку «Полюса». Повтор замшелых истин – это важно для понимания наших с папой идейных устоев и партийных правил. Мы искренне верили в идеалы коммунизма, но оголтелыми фанатиками старались не прослыть. И нет нашей вины в том, что «светлые мечты всего прогрессивного человечества о коммунизме» обернулись утопией. Но в случаях, когда наши однопартийцы грубо нарушали партийные постулаты в жизни, мы не отмалчивались. 
  Вот случаи из давнего-давнего прошлого. 
 Я был членом КПСС ровно 30 лет. В кандидаты и в члены партии вступал в армии. Мало ребят так поступало. По разным соображениям. Вот, например, механик-водитель танка Миша Бурдыко однажды стал агитировать меня вступать в партию. Я ему объяснил, что уже вступил, даже имею партийный билет. Он сильно расстроился. Жаль, говорит, так бы у меня был хоть один, кому я дал рекомендацию в КПСС. Стал я расспрашивать: а как бы он меня агитировал, если бы я не признался, что в этом нужда отпала. Миша сразу загорелся огнём пропагандиста, агитатора и организатора:
  - Вот, смотри. Вернёшься ты из армии домой. Пока тебя не было, крыша в хате прохудилась, а председатель колхоза не даёт материалов на ремонт. Ты ему – бах партбилет на стол: мне положено! Куда он денется? Наша партия - великая сила!.. 
 Так вот, когда я получил две рекомендации от хорошо знавших меня однополчан-офицеров, третью я попросил от папы, из Караганды. Аргументы мои папа принял, рекомендацию написал и пошёл в райком партии заверять её. Там эту идею встретили в штыки. Мои аргументы их ещё больше распалили. «Да это - путь к ревизионизму» - шили мне и папе партийное «дело». Пока папа не пошёл выше райкома, где моё светлое желание одобрили. 
 Что же это за аргументы? Во-первых, я хочу стать товарищем по партии великого теоретика и автора Коммунистического манифеста Карла Маркса. Во-вторых, я хочу, чтобы один из рекомендующих меня был всегда рядом со мной, а не оставался на удалении в три тыщи километров, в Полоцке. Главное, ответственность за меня перед партией несёт тот, кто давал рекомендацию и гарантирует мои права быть членом КПСС. Какую ответственность понесут в случае необходимости коммунисты в таком удалении от Караганды? Я всё это глубоко продумал. Искренне именно так рассуждал. Хоть «Капитал» Маркса ещё не читал, но убеждения и порывы были. 
 Получив нужные мне три рекомендации, я предстал перед партийной комиссией политотдела дивизии. Там мои аргументы встретили понимание и поддержку начальника политотдела полковника Николаева. Умный был мужик. Идейный. Меня приняли кандидатом в члены партии. Через год кандидатского стажа я имел право вступать в члены партии. Куда я успешно вступил. И снова – с третьей рекомендацией из Караганды!
 Из партии я вышел 30 лет спустя. Тут уже совсем не до смеха. По той причине, что ни первичная партийная организация, ни один партийный комитет от райкома до ЦК партии не подняли коммунистов против ГКЧП! Куда же они все подевались, почти двадцать миллионов товарищей по партии? Куда они подевались в те три дня, пока Ельцин морду ГКЧП чистил? По сберкассам разбежались, сбережения спасали. У меня сберкнижки не было, ничего не имелось в неё откладывать. При коммунизме обещали вообще деньги ликвидировать. Так я по этой части уже почти в коммунизме жил, без денег. Почти. Сознательности у меня было – хоть с кем поделюсь. Хоть с тем, который нам с папой дело пытался «шить», за ревизионизм. Где ж его теперь достанешь! Я был исключительно непримиримым в борьбе за чистоту рядов. Только мало кто со мной соглашался. Будто мы в противоположных партиях живём. Я в КПСС, а они в партии Миши Бурдыко: бац партбилет на стол - чини мне крышу! 
  Каким я был коммунистом – прочитай в рассказе
«Контрамарка в компартию». Но вот что интересно. На третий день после возвращения из армии домой, меня вызвали в райком партии к секретарю райкома по идеологии товарищу Демьянчуку. Накануне мы сидели с ним в праздничном застолье, пили по-мужски горькую и я отвечал на его вопросы про армию. Александр Филимонович жил этажом выше моих родителей и часто по-свойски заходил вместе с женой к ним поболтать и заодно поужинать. Папу эти визиты раздражали, но добрососедство - дело от нас порой не зависящее. Прихожу в райком, а в кабинете секретаря вижу того самого Демьянчука, который, как выяснилось, стоял стеной против папиной рекомендации мне, с которым вчера мы выпили по рюмочке-второй и вели приятельскую беседу.
        -Вы сколько дней назад прибыли в Караганду? - сурово спросил главный Суслов районного масштаба Демьянчук. 
- Сегодня третий день. – отвечаю. 
- Вы отдаёте себе отчёт, что совершаете проступок, недостойный члена партии? Вы три дня оставались вне рядов партии! 
- Нет, такого отчёта я себе не отдаю. Потому что два дня были выходными, а сегодня – понедельник, как только Вы меня отпустите, я пройду в соответствующий кабинет и оформлю свой приезд в Караганду. 
 Я его пощадил, замял, что ещё несколько суток провёл в поезде. Демьянчук бы и без того язык проглотил. Но при прочих встречах у папы вёл себя так, будто мы свойские парни. Значит, в кабинете он человек партии, а в гостях у папы он остаётся вне рядов? Я внимательно оглядывался в кабинете маленького Суслова – искал глазами «Капитал» Маркса на книжных полках. Вот, себе думаю, попросить почитать. Наверно, сразу вопрос вынесет на бюро – об исключении: 
- Этот до сих пор «Капитал» не читал! –
 А что? В те годы и не то ещё творили функционеры для укрепления собственного престижа. Вообще, эта порода производилась, кажется, специально, для управления. Не так много усилий нужно было приложить, чтобы отличить партийного функционера от любого иного руководителя. Тех как будто натаскивали в специальных школах умению ставить человека в позу «чего изволите, мой господин?!» И самому принимать эту позу перед чином постарше. Важное качество, чтобы стоять на страже должного отношения беспартийных к партии, которая была «ум, честь и совесть эпохи». Но вот к чему это приводило: кум, чесать по совести... 
 Однажды мой беспартийный коллега оператор Витя Холодков спросил:
- Сколько в КПСС членов? Я ответил, что около 20 миллионов.    - А всего народу в стране сколько?      Отвечаю, что раз в десять больше. Тогда Виктор припечатал тему:   
- А по какому праву не всегда образцовое меньшинство имеет наглость командовать подавляющим большинством честных
тружеников?!
    Когда в ноябре 1973 года всё руководство
комитета обрушилось на меня в жёстком судилище моей неспособности руководить редакцией новостей, ни один партиец не нашёл слова в мою защиту. А беспартийный Виктор Николаевич Холодков при первой возможности встал перед всем коллективом сослуживцев и потребовал объяснить:
- Как же вам хватило совести поносить человека, которого вы же все в один голос много лет восхваляли, ставили нам в пример! - 
Ни у кого не нашлось аргумента против беспартийного Холодкова и поддержавших его сослуживцев. На целых восемь лет я был фактически лишён права на профессию. А когда те же, кто решал мою судьбу со всей суровостью партийной беспощадности, теперь не встали против возвращения меня в журналистику, только Виктор сказал им от всего сердца:
- Эх вы, сраное меньшинство большевиков!- 
 Я думаю, он был прав, пропустив в слове «странное» звук «Т» …
 
2. контрамарка в компартию
 
 Шутка ли - беспартийному служащему продвинуться в партию! Был такой момент, когда обнаружилось, что партию трудового народа составляет недопустимо высокий процент интеллигенции. Им-то доступ в КПСС и перекрыли. Приходилось искать лазейки, своего рода контрамарки в Компартию. Вот о том, как факты говорят. Работал у нас по техобслуживанию телевизионной вышки отличный парень Аркадий. Его старший брат Гена был редактором по сельским делам, но сделал головокружительную карьеру - из сельхоз. редакции областного телевидения - в ведущие репортёры центральной печати страны! Даровитый да с партбилетом в кармане, весь мир объехал за сенсациями вселенского масштаба. А младший - на телебашне, на семи ветрах, без перспективы роста. Придумали мы обучить Аркадия операторскому ремеслу. Но вот с кинокамерой, да не член партии - могут возникнуть проблемы с допуском на некоторые события. Надо вступать! Кинооператор - не рабочий, значит, не резерв партии. Сочинилась Аркадию лестная характеристика на вступление в кандидаты: из шахтёров, отдал долг Родине службой в армии, работяга на верхотуре – приняли кандидатом в члены. Я сам рекомендацию сочинял. На год испытательного срока рекомендовали парня в комсорги – первое партийное поручение. Дело идёт складно.
  Всё катилось как по смазке - к окончанию испытательного срока и приёму из кандидата в члены. И вдруг Бочаров, почти созревший вступать в коммунисты, заявляет, что вступать в КПСС раздумал! Бились мы с ренегатом сами, приобщили брата Геннадия: Аркадий твой вон какую каверзу уготовил. Но ничто Аркадия не сбивает с позиции: «хоть убей - не вступлю». Дознался до этих дел секретарь партбюро, виду не подавая, включил в повестку дня очередного партсобрания пункт "о приёме из кандидатов в члены партии имярек". Мол, срок испытательный истёк, добро пожаловать в коммунисты. Катит собрание по колее партийной рутины - то да сё, а вот и последний вопрос повестки дня. Беспартийных просим быть свободными – у нас закрытая часть собрания. 
- Далее, - говорит секретарь бюро, - предъявите, Аркадий Николаевич, свою кандидатскую карточку. – 
Тот полез в карман, в другой и побледнел: карточка исчезла. С утра была в кармане, взносы секретарю бюро сегодня платил, а теперь нету! Пытался предполагать, что пиджак висел в монтажной комнате на спинке стула, может ктонибудь... Эти грязные домыслы президиум собрания гневно обрывает. И вот, в завершение собрания предлагается неизбежный вердикт: за утерю партийного документа - поганой метлой! 
- Стоп! – говорю! - Я рекомендацию давал. - И седлаю трибуну.
- Готов нести партийную ответственность за свою недоработку с моим протеже! Но пропажу кандидатской карточки надо расследовать. Это вопрос специальных органов. - Вставшие было расходиться партийные члены расселись по местам. Слова об органах вогнали в бледность руководство, всё партбюро и причастных к пропаже документа карманников из числа присутствующих.
  А я продолжил: 
- Но изгнанием из рядов партии Аркадия Бочарова мы не можем ограничиться. Давайте честно изучим вопрос: почему этот нехороший человек, целый год бывший хорошим, не желает быть в одной партии с нами?!
  Что тут началось! Со всего зала в мой адрес - выкрики осуждения: «Как смеешь пятнать нашу партию?!» И так далее. Когда зал выдохся в гневе, я напомнил каждому крикуну, почему именно с ним не желает быть в одной партии мой протеже. Вот моё мнение о тех, кто громче всех тут возмущается: один из вас, находясь в командировке, по пьяному делу погрузил в студийный автомобиль чужой велосипед, хозяин со товарищи вора догнал - две недели коллега, кстати, главный редактор радио залечивал физиономию бодягой; другой правоверный коммунист шарлатанит с редакционными гонорарами; третий имеет развод - восьмой по счёту. И так - по каждому крикуну и борцу за чистоту рядов. На закуску оставался недавно принятый одним махом в кандидаты и в члены партии без нашего участия (!), прежде изгнанный из партии за попытку изнасилования малолетней девочки товарищ, ведущий сегодня наше собрание в качестве председателя президиума. 
- Товарищ секретарь партбюро, он же и председатель собрания, ведите протокол тщательно, особенно когда услышите своё имя среди тех, с кем не желает быть в одной партии кинооператор Бочаров, - такой фразой из зала мой папа дал понять, что всецело на моей стороне. И добрая часть партийной ячейки подхватила витавшую в атмосфере собрания бациллу грядущего разбирательства по тайному возвращению в партию насильника малолетних. С этих Розенбергов станется довести дело до вершин Комитета партийного контроля! Тогда полетят головы ого-го!
 Вопрос с Аркадием спустили на тормозах. Правда, позже протокол собрания отредактировали тайком: исключили из кандидатов как не прошедшего испытательный срок и за утерю документа. В остроте ситуации оставили без наказания коммунистов Таубаева, Татенко и Розенберга, давших рекомендации Бочарову. Мне же через пару лет припомнили всё. Тогда уж выступил с ответным словом и гонорарный шарлатан, и угонщик велика, и педофил, и негодяй-многораз-женатый, и плагиатор - люди, достойно носящие на сердце контрамарку в компартию. 
 Аркадий ушёл горнорабочим на шахту. Так и остался без контрамарки в КПСС. А меня? Совместные усилия сложились в очередное выдворение меня из профессии. Достославный 1973 год. До крушения СССР ещё 18 лет. 
 
Коварна животная сущность людская: 
Хоть прямо иди, хоть по жизни плутай, 
Но ручками-вёслами всяк подгребает
К себе, под себя. - Мне положено! Дай!-  Причина всех войн, всех побоищ основа Властвует "Дай!" как эпиграф веков. 
"Дай!" - необоримая сила бесова, 
"Дай!" - превращает людей в пауков. 
Радость победы, восторг обретенья
 - Пиррова хворь, как сигнал катастрофы.
 "На!" же сказавших, от дней сотворенья  Всех и всегда волокут на Голгофу.
 
3. Про любовь и… деньги
 
И – третий пример из многих про нашу с папой верность нормам партийной морали.
 Я обычно прибегал в редакцию телестудии раньше всех. Но в тот день раньше меня в кабинете уже сидела помощник режиссёра Макен Жанагулова. Увидела меня и - в слезы. Причину своего состояния она изложила вкратце, за тем и пришла пораньше, чтобы никто разговора нашего не слышал: её и других девочек загнала в денежное рабство недавно принятая на работу к нам дама, у нас она получила не бог весть какую должность – инспектора по кадрам. Здесь работала очень исполнительная женщина, её под благовидным предлогом с работы турнули, якобы по причине её беспартийности. А по правде – из-за пятого пункта, немка. Взяли эту – партийную. По фамилии Ульбауова. Макен рассказала, что эта самая Ульбауова на кучу молодых казашек оформляла кредиты и приобретала недешёвые вещи в свою собственность. При низких зарплатах девочек им дорогие вещи – мебель, стиральную машину, телевизор, пианино, дублёнку – никогда бы в кредит не оформить. Но ловкачка выдавала фальшивые справки: к зарплате 80 рублей она приписывала единичку. На 180 рублей кредитный бизнес шёл как по конвейеру. Дорогая вещь – в собственность Ульбауовой, а удержание в покрытие кредита – с девчонок. Жить этим девочкам не на что! К тому Макен сообщила, что в этих авантюрах участвуют все руководители подневольных казашек! В том числе и… я! Негодяйка Ульбауова пугала, что дружит с Розенбергом семьями. А если Макен кому пожалуется, то я, будто бы, обещал выгнать её с работы. 
 Вон оно что, вон почему Ульбауова периодически заводила со мной праздные беседы вполголоса в присутствии несчастной Макен. И на мои просьбы не мешать работать, горячо жала руки и с улыбочками удалялась. Всё проще валенка. Макен рассказала ещё о некоторых проделках негодяйки. Она принуждала молодых невольниц делить постель со своими пожилыми дружками. Гоняла девчонок в загс - по фиктивным справкам о смерти родственника получать пособия на похороны… 
 Я немедленно усадил Макен за бумагу, продиктовал заявление в партийное бюро, велел собрать подписи подруг по несчастью. И лично передал бумагу секретарю партбюро. Он от девчонок мог, припугнув, отбиться. А от меня – никак. 
 Партийное бюро поручило одной коммунистке подготовить вопрос для разбирательства в рамках закрытого собрания единомышленников. И дело закрутилось. Закрытое партсобрание устами проверяющей было проинформировано: факты подтвердились! К трибуне вызвали ответчицу. Не дожидаясь вопросов, Ульбауова открыла общую тетрадь и стала зачитывать сведения об аморальных поступках… докладчицы по её «персональному делу». Зазвучали имена, даты, авиарейсы, номера в иногородних гостиницах, где Светлана Т., якобы, тайно встречается … 
 Первыми преодолели немоту собрания оба Розенберга. В один голос мы прокричали «прекратить!» А я вырвал из рук мерзавки тетрадь с компроматом, и в унисон с папой внёс предложение: наглую тётку из партии исключить. Негодующие коммунисты поддержали идею гнать негодяйку метлой из партии. 
 На следующий день, в обед ко мне за столик в соседнем кафе подсел муж опороченной накануне Светланы. С вопросом: 
 - Если ты такой умный, скажи, как мне теперь быть? Публичный позор и так далее... – 
 В результате нашей мозговой атаки пришли к решению: супругов давно приглашают на работу в столицу республики. Так и порешили: многократные приглашения принять. Караганда потеряла двух незаменимых специалистов. На карагандинском ТВ вот уже лет 50 таких и близко нет! А телевидение и киностудия столицы получили в их лице желанный подарок. Тут вам и любовь, и дружба, и кредит, и кадры, и талант - в общем помойном ведре.
Вы, конечно, будете смеяться. Читая книжки памяти моей жизни, можете даже обхохотаться от количества поводов для смеха. 
 
Коси, коса, пока роса…
 
Влез я в тот лабиринт случайно, как всегда. По пути на рыбалку. Шло время сенокосов – самый клёв на плёсах пересохших речек.
 Представь себе сенокос в степи, обожжённой летним пеклом. Лучше объехать стороной два комбайна, поднимающих пылюку в попытках наскрести прокорм для совхозного скота. Пылят они себе вдалеке, так и ехай по своим целям. Нет же: потянуло к бедолагам, поговорить о нелёгкой доле двух мужиков на сенокосе. Свернул я к ним на радость любому земледельцу использовать случай отдышаться от пыли при первом встречном.
Степан Тягнибок отправил напарника добыть в дальних родниках водички – угостить проезжего ротозея свежей прохладой и откровенным разговором. Сидим, балагурим. Степан, мой ровесник. Ему интересно выспросить, как поживает городской сверстник, а мне любопытно, как именно Тягнибока угораздило хозяйствовать в неродной казахстанской степи. 
У них всё было так.   
  В разгар советской коллективизации хватанула власть с плодородий украинского земледелия зажиточных людей, 
кулаков и подкулачников на трудовое
перевоспитание в голодные полупустыни Казахстана, «куда Макар телят не гонял». 
Скот отобрали, инвентарь и хаты присвоили. Жалкие остатки былого благополучия погрузили на тележку, впряглись вместо отнятых лошадей и потянулись пёхом в указанном направлении. 
В путь без смысла и без толку попёрли в осенней слякоти, теряя от голода и болезней стариков и совсем немощных - вот в ту «благодать», мать их всех по батюшке. Кто выжил, рыли себе вручную землянки, искали гостеприимства у местных скотоводов; нашли и скудный прокорм, и советы, как перебедовать суровые месяцы нагрянувшей зимы. Как выжили, Степан знал только из материнских рассказов, так как сам он и его «подведомственный напарник» тут, считай, и родились. Тут и настигла их новая напасть: война затребовала мужиков по мобилизации. Там их  молодые отцы и сгинули в боях против немецких фашистов. 
Советские немцы, переселённые с берегов реки Волги в степную бескормицу Казахстана, оказались «кулакам» соседями. Жили в дружеской взаимопомощи. 
 Степану достался под опеку неудачник, бузотёр и неумеха-напарник. В опекуны сам Стёпа к нему и нанялся, словно к благоприобретённому брату. 
 Балагурим. Тут вернулся посланник к родникам, своими ногами вернулся, пешком, фляга с водой от жары паром исходит – хоть чай заваривай. 
- А чего же технику бросил? - привычно беззлобно спросил Степан. 
- Так, язви её в душу, не ехает почему-то…
 Стёпа рассказ свой прервал, извинился, пожелал мне хорошего пути, и укатил вместе с подопечным дружком вытаскивать «язви её в душу» из нежелания работать без его, Степана, надзора. Оставил недосказанной свою историю. Успел смешную особенность про партнёра рассказать. Степные комары тут такие злющие, маленькие и заядлые. Так вот Степана они не грызут, а этого «брательника» за двоих «изводят»! И в самом деле, руки и голая шея у друга в кровь обсосана комарьём. А у Степана, как только что из бани, руки и шея коричневые, а ни одного укуса не видно. И не шлёпает на себе кровопийцев Степан. Видимо, природа у комарья сообразительная - не снимает с трудяги последнюю каплю крови. Бывает такое.
 Сенокос – время летнее. Как-то приспичило мне в график важных событий, что висел у меня в редакции за спиной, вписать строчку «август, 31, 35 лет Стах. движ.».  Никто из коллег на эту строчку не соблазнился, а кинооператор Исаев почуял запах банкета. Оставшись наедине со мной, Валерий стал развивать тему. Я ему, чтобы отвязаться, ляпнул: - хочешь к Стаханову на большую пьянку?». Тут Исаев и того больше загорелся; - Давай командировку – поеду! – И… нажал на все возможные рычаги – от местного профсоюза угольщиков до Минуглепрома СССР: совсем в запустении Стахановское движение! Канул в небытие сам инициатор. А ведь было, лично Иосиф Виссарионович опекал Алексея, в Промышленную Академию на учёбу определил… 
Не знаю, какой аргумент сработал более, потекла наша с Валерием «инициатива» снизу вверх. Того и гляди, нас утопит в потоках энтузиазма. Тиснул некто телеграмму в Минуглепром: идея возродить движение родилась в редакции телевидения, не забыли б Вы и коллег из Караганды! 
Самое невозможное оставалось за начальством нашей телестудии. Но когда из Москвы пришло официальное приглашение на событие в Украину, наши сдались. Исаев вылетел по месту зарождения Стахановского движения. 
 Как выяснилось, сам Стаханов после совершения рекорда добычи угля – 102 дневных нормы за одну смену – больше в шахту не спускался. Его, было, прибрал под личную опеку сам Сталин! Инициатор-рекордсмен подружился с сыном Сталина и вдвоём они постоянно… громили московские рестораны. Но вот с годами, а теперь уже - к юбилею своего трудового подвига А.Стаханов был навсегда возвращён восвояси. Гости Стахановского юбилея выясняли исподволь, чьих рук эта интрига – никто не отзывался.
Как-то спьяну Валерка Исаев, которому сподручно было подобное вытворять, сказанул Стаханову о своей, якобы, роли в организации юбилейных торжеств. Тут Герой Стаханов сам почётного гостя из своих благодарных рук не выпускал.
Когда Валерий вернулся в Караганду, я потребовал немедленного отчёта о празднике в Украине. Валерка для начала вынул из внутреннего кармана пиджака серебряную ложку, украденную с большого банкета. Только потом предъявил кино, сделанное во всём блеске шахтёрских застолий. Благо, что я следил за юбилейным событием по прессе и сумел написать комментарии к плёнкам Исаева,  который ни одного слова для обозрения предложить не мог. В память о «своей» авантюре он пытался спьяну перекусить пополам сувенир со стахановского стола, признавая долю моей заслуги в организации командировки самого Исаева за серебряной ложкой, которая была подарена автору Стахановского движения якобы самим Сталиным. В этом я мало верил Валерке. Но своей роли отрицать не мог: ведь на листке с графиком работы нашей редакции была моей рукой указана дата проведения Всесоюзного события! Оно и верно: Шеф редакции «косит» темы. Исаев тырит серебро с банкетов!
Вот ещё о смешном
 
   Приспичило мне исключительно по творческим позывам побывать у коллег в других телестудиях, чей опыт расписывали «Журналист», «Телевидение и радиовещание».  Выбрал три адреса – Пермь, Челябинск и Казань. Начальство долго сдерживало мои порывы, пока главный редактор Колобаева не придумала спасительный выход: поедем вдвоём! Значит, как наивно догадывался я, моим хилым возможностям Вера Андреевна не доверяла. А в себя она верила. Тут возник с возражениями директор нашей студии Пелещук: нечего вдвоём вояжировать. Поезжайте врозь, а потом свои наблюдения нашему творческому коллективу доложите – все вместе и разберёмся. В разговоре один на один Евгений Лукич изложил свой аргумент против нашей совместной вылазки за творческим опытом вдали от родных и близких. Поначалу мне было не понять, причём тут мои родные и близкие, пока Евгений Лукич по-мужски, в лоб не объяснил свою позицию. Тогда и я принял предложение   вояжировать врозь! И навсегда стал личным врагом Верочки. Но не об этом речь.
 Первым для визита выбрали город Пермь, столицу Прикамья. Моя начальница укатила в командировку раньше меня и позвонила мне из… Перми, когда ей надлежало быть уже в Казани. Требует немедленно прибыть в Пермь, мол, я без неё в местных сложностях не разберусь. А уж после разъедемся по остальным адресам. Не будь дураком, иду за советом к директору. 
 - Бери билет на поезд и ко дню отъезда Колобаевой будешь на месте.  Я так и поступил: «У нас погоды нелётные, поэтому пришлось поездом»… Словом, из двух соседних номеров в гостинице Перми свой номер я занял с опозданием на трое суток, в день отъезда Верочки в Казань. Свой гнев моя пожилая начальница не сумела скрыть со всей страстью обманутых надежд. 
 Главный редактор ежедневной программы «Прикамье вечернее» Павел Эпштейн при знакомстве для наведения понимания со мной сразу высказал соболезнование – «Как ты с такой начальницей переносишь тяготы и лишения!». С этого момента между нами сложилось полное понимание…  Я предложил, чтобы не отвлекать коллегу лишней болтовнёй, он даёт мне конкретное задание на каждый день, а вечером я смотрю программу в полном объёме накопленного пермяками опыта, а тот покажет опыт редактирования - по моим репортажам. 
 Интересная тема ждала меня в первый же день на краевом конкурсе проектов какого-то местного новшества. По выставке проектов ко мне, из уважения к Паше, как мне показалось, сразу примкнул провожатый. Я понял, что это сотрудник организации, проводящей конкурс. Настолько глубоко и всесторонне знал тему мой гид. По окончании съёмок этот человек стал приглашать меня на должность главного редактора. Вместо Павла Матвеевича! И объяснил своё предложение двумя аргументами. Этого человека привлекла моя метода организации оперативной съёмки по сложной теме – раз. И партия учитывает горячее желание Павла перейти из редакции новостей на должность
 
начальника телецентра - два. За большие заслуги в творчестве.
 Я спросил, а кто по должности мой провожатый. Секретарь горкома партии по идеологии, у нас такими вопросами не каждый инструктор партийных органов станет заниматься. А тут – сам секретарь. С такой постановкой дела грех не соблазниться, о чём я пообещал подумать. Но вечером, когда мы сели с Пашей за «разбор полётов», Паша со всей прямотой высказал мне полное неудовольствие моим поведением: Ему из горкома с радостью сообщили, что нашли ему замену. Меня. И творческая группа, что работала со мной на выставке, разнесла по студии мнение – вот с кем бы всегда так работать. Жгучая ревность перебила оскомину Павла - перейти на прибыльную работу в начальники телецентра. Эта идефикс отложилась до времени моего отъезда в Караганду.
 Не меньше на меня могли подействовать ежедневные беседы с директором телестудии Гринбергом. Старейшина в истории создания СМИ Прикамья Гринберг все наши беседы сводил… к теме переезда из Караганды в Пермь. Но мне свой голос издалека подала родная «угольная столица Казахстана», «третья кочегарка страны»: 
 - Не соглашайся! Ревность Павла Эпштейна сильнее всех соблазнов и посулов начальства. От интриг Верочки в интриги Пини Эпштейна – невелика выгода. Так что – от добра добра не ищут. 
 Кстати, чуть не забыл главное. Пермяки так привыкли к программам новостей Эпштейна, что тут бытовало шутливое, но любовью земляков рождённое название – «Пиня вещание». Что заменяло казённое название программы «ПВ» - «Прикамье вечернее». Мне такой трудовой подвиг Паши перебивать было не по совести и не по возможностям. Ловкий Эпштейн держал весь регион мёртвой хваткой. От маленького авторитета дома к полной безвестности на чужбине? Увольте! За давностью лет не будет большим грехом признать, что
«Пиня вещание» имело вес былыми заслугами. Что
96
называлось тогда просто: полжизни работаешь на авторитет, а потом авторитет работает на тебя. 
 И остался я на долгие годы в Караганде. До самого последнего изгнания из профессии решением дочери президента Назарбаева. Эта печальная новелла созреет для книжки позднее. Она едва заметной каплей переполнит чашу терпения самого Провидения лет через тридцать, когда возмездие за вред Казахстану настигнет клан Назарбаевых. Жаль, что оно настигнет палачей с опозданием.
  Улита едет – когда-то будет! 
 
Как на роду написано
 
 Папа не дожил до 70-ти. Ушёл из жизни буквально за рабочим столом корреспондента Казахского радио. На это место после его смерти пригласили меня. Наши заслуги – почти 80 лет служения казахстанской журналистике - никак не учтены. Не в наградах дело. Доброго слова не сказали, когда пинком – в никуда.
 Я свою старческую бессонницу заполняю написанием книжек. Ни того, ни другого папа не делал. А если бы делал, ещё не известно, кому бы это лучше удалось. Правда, я ещё занимался документальным и учебным кино, к чему папа никогда не пробовал приложить свои способности.  Зато он в отличие от меня несколько десятилетий отдавался общественной работе – очень
удачно руководил областной федерацией футбола, значительно меньше моего терял времени на хмельные застолья. А вот курили мы сигареты вровень, запойно. Но в чём нам одинаково фантастически повезло – в самоотверженности, почти материнской самоотдаче жён. И в чём нам обоим стабильно «везло», так это в постоянных интригах за нашей спиной. У нас был одинаково нестерпимый характер. Про себя на этот счёт я расскажу по мере развития в книжке моей темы. А вот – тема папы. Ему очень в этом отношении «везло». Насчёт интриг. Во-первых, остротой публикаций он наживал себе заклятых «друзей» более чем регулярно. Тут за десятилетия журналистики всего и не перечислить. 
Область наша была сложная, не уступала во многом столичному региону, алма-атинскому. Собкор обязан был соразмерять интерес к положительным событиям с явлениями отрицательными. Вот парочка примеров совершенно, казалось бы,  безобидных.   
С  выходом
нашего «Шахтёра» на высокий советский уровень телевидение наладило прямые трансляции репортажей со стадиона. Речи, кто может вести эти передачи, не возникало. Лучший знаток футбола был, конечно, судья республиканской категории, бессменный председатель областной федерации футбола и признанный виртуоз в работе с микрофоном Яков Розенберг. Его и уломали руководители телевидения на репортажи со стадиона. От чего другого Розенберг бы отбился. Но футбол был его слабостью. Так и повелось, что каждый «домашний» матч «Шахтёра» в комментаторской кабине - он. Но такое постоянство сильно раздражало некоторых деятелей от спорта, что находило негласную поддержку в молодёжной редакции, через которую проходила спортивная тематика. Тут рулила редактор Лариса Казанцева. Ничего не понимая в футболе, она никак не могла найти весомый повод для придирок к комментатору. 
Однажды добрые люди подсказали, что комментатор Розенберг допускает грубые ошибки исключительно по теме футбола. Лариса Ивановна в беседе с комментатором так ему и заявила: грешите ошибочками, надо бы лучше готовиться и так далее. Яков Розенберг замечание принял к сведению и больше в комментаторскую будку на стадионе никогда на заходил! 
 Что же это за грубые ошибки? Действительно, в скороговорке репортажа комментатор однажды вместо названия футбольной страны Уругвай произнёс УрАгвай. По созвучию с названием ПарАгвай! Оговорка! И – не более.  К слову, когда щедрый на оценки коллег «варяг» из Барнаула Литвинов, издал свой фолиант на тысячу страниц, корреспонденту Якову Розенбергу уделил несколько скупых строчек. Был, мол, такой футбольный комментатор… А про многие годы работы Розенберга собственным корреспондентом на республиканский радиоэфир у Литвинова пороху не хватило. Он так мечтал потеснить старика в должности своей персоной, что понизил того в книжке до футбольного разговорника. Ну, о борзописце Литвинове много страниц впереди.
 Другой случай был не менее серьёзным. Облом случился в редакции литературно-драматических программ. Здесь завели цикл передач, посвящённых ярким творческим личностям Караганды. Так попал в поле зрения редакции известный в области и республике журналист Яков Розенберг. Тот не стал манерничать в отказах и дал согласие выступить в программе редакции. После переговоров с журналистами гость попал в руки режиссёра Киры Шиловой. Режиссёр редакции Шилова ничем Розенберга на обидела. Она всего лишь пару минут наставляла коллегу, что на передачу следует одеться прилично: в свежую рубашку с галстуком… Дальше гость её слушать не стал. Как объяснял потом лично мне шутник Яков Розенберг, он ответил Шиловой, что сам-то хотел явиться к эфиру в домашней пижаме. Пришлось от участия в передаче отказаться. Режиссёр Шилова так и не поняла, в чём причина внезапного отказа моего отца.
Режиссёр Кира Шилова, в недавнем прошлом отставная актриса областного театра, видимо действительно опасалась, что гость может являться перед камеры телевидения в домашней пижаме. 
На самом деле причина была значительно глубже. Аналогичное испытание я прошёл, когда попробовал свои возможности в газетном ремесле - там у меня категорически ничего не получилось. А некоторое время спустя мне удалось освоить довольно прилично радио, телевидение и даже документальное кино. Просто, это разные профессии под одинаковым названием – журналистика. Не зная специфики телевидения, папа не взял на себя смелость выступить перед телекамерой. К тому же он был мастер брать интервью, а не давать его в непривычных для себя обстоятельствах; умел рассказывать о людях и совершенно не умел говорить о себе. Это понимает даже не каждый профессионал. Однажды я видел мучения классика газетного ремесла Геннадия
Бочарова в качестве гостя перед телекамерами в Останкино. 
 
Дикторы -  зеркало телевидения: Искандер Тишмагамбетов, Майра Ахметова, Галина Рахимова, Светлана Тарасова, Владимир Жоров.
Для интереса могу привести разные примеры подобной несовместимости полюсов. 
Однажды я помог писателю Юрию Герту провести встречу со старшеклассниками одной из карагандинских школ для обсуждения очень сложной новой книги Юрия Михайловича. Долго слушал Герт членов литературного кружка, а в заключение заявил коротко: 
- Я благодарен всем, кто высказывал своё мнение о моей книжке, особенно тем, кто обнаружил в ней многое из того, что я сам в свою книжку не закладывал. 
 Я полагаю, умница Герт нисколько не лукавил, и что ему предстояло серьёзно осмыслить именно те позиции, за которыми стоит феномен читательского восприятия глубин произведения, превосходящих авторский замысел. 
 Впрочем, это мысли из моих заготовок для кандидатской диссертации, которую я мог, по мнению педагогов университета, написать.  Формально причина в том, что мой начальник Аманбаев не затвердил своей подписью и печатью согласие на совмещение мною научного исследования с текущей работой в редакции информации. Лично он стал кандидатом исторических наук примерно по такой теме "Роль, значение и помощь областного телевидения Карагандинской областной партийной организации в период 1958-1968 годов». Конечно, где уж мне было до таких глубин научного исследования опускаться?! Недаром на заседании кафедры журналистики педагоги советовали мне «не идти в науку по стопам председателя» нашего комитета. И, наконец, педагоги университета имели интерес сугубо личный: к работе над докторскими монографиями старались привлечь в аспиранты думающих исследователей из лучших студентов-дипломников своего курса. У меня были все основания опасаться, что личный вклад в науку уступит место соавторству в монографии научного руководителя. 
 
Под салютом всех вождей
 
 Понять значение этих слов, уверен, не по силам никому из деток нынешнего времени. А ведь это была доморощенная клятва моих ровесников, уроженцев довоенных или сразу послевоенных лет. Официально была придумана клятва в знак незыблемости правды для октябрят и пионеров. «Октябрята» - название в созвучии с Великой Октябрьской революцией для политической организации детей младшего школьного возраста. На белую рубашку накалывался значок – пятиконечная звезда красного цвета с портретом кудрявого мальчика по имени Володя Ульянов, будущего Ленина. 
 «Пионеры» начинались с третьего класса. Им на шею повязывался галстук, который «с красным знаменем цвета одного!». В пионеры принимали не всех – надо было заслужить это право учёбой на четвёркипятёрки и примерное поведение. Называлось это «Пионерская организация имени Владимира Ильича Ленина». В праздничной обстановке принималось торжественное обещание юного ленинца. В детских играх то и дело звучали слова «честное пионерское!», а взметнувшаяся над головой правая рука показывала готовность ребром ладошки разрубить собственное темя. Это был салют пионера. 
 Вот откуда есть-пошло дворовое словосочетание «под салютом всех вождей!». Политизированное воспитание охватывало молодое поколение настолько, что даже в дворовых играх малышня друг другу торжественно клялась в собственной искренности. До смерти Сталина звучала такая клятва «честное Ленинское, честное Сталинское» - по любому поводу, начиная от самых мелочей и обстоятельств. Это значит, правду говорю, как говорили её Ленин и Сталин. А после тяжёлой утраты – смерти Сталина, когда на смену ему назначили Маленкова, уже на следующее утро во дворах звучало «честное Ленинское, честное Сталинское, честное
Маленковское!» Таков был стереотип нашего политизированного мышления –  ребром ладони рубануть себя по черепу, добавляя «под салютом всех вождей!» Надо ли говорить, что словесный штамп, фигура речи автоматически вышибала из сознания сказанное в его истинном значении? Мало кому приходило в голову, что с этого начиналось разрушение мертворождённых святынь! 
Были высокие слова в языке нашем, но стёрлись от частоты употребления впустую. Как стёрлось и то, что за ними стояло.
Землекоп
 
  Сердечная смута охватила моё существо после провала в школе на выпускном экзамене по физике. 
 Словом, мои одноклассники готовятся к поступлению в институты, а мне предстоит осенняя переэкзаменовка. В результате вся моя неудалая жизнь свалилась в полную неопределённость – как дальше жить? Обнаружился выход из положения – надо найти работу до призыва в армию. Работа нашлась сравнительно легко. По протекции (!) меня приняли в геологическую экспедицию землекопом. 
 От политехнического института группа из трёх преподавателей заключила хозяйственный договор с геологической партией, мне неизвестно какого направления и какой научной значимости. Моя сверхзадача в науке состояла из двух слов – копать шурфы. Приблизительно я понимал, что геологическим «экспедиторам» во главе с кандидатом наук под значительной фамилией Мудров нужно проникнуть в недра Земли с помощью вырытых мною ям. Для этого наша экспедиция выехала вглубь безлюдной и бесплодной степи Сары-Арка на берег пересыхающей речки Нуры. Чем занимались целый день три институтских педагога, два стажёра и два студента при них, мне узнать так и не пришлось. Я догадывался только о функциях поварихи – готовить еду. А функции её мужа, завхоза экспедиции, сводились к тому, что после завтрака он вывозил меня в кузове грузовичка подальше от всего коллектива в степь и, как я быстро понял, охватив
невооружённым
пристрелом глаз степное пространство, абсолютно произвольно пальцем указывал мне точку – копать здесь. 
 До самого ужина, регулярно пропуская обед, под очень открытым июльским солнцем я ковырялся ломом, лопатой, киркой, руками в твердях непробиваемой сопки.  Даром, что места те поныне называются Казахский мелкосопочник, монолитность которого, надеюсь, мне
нарушить не очень удавалось. Вечером завхоз приезжал за мной, критично оглядывал свидетельства моей полной бездарности, на глазок определял глубину шурфа, занося в грязный блокнот, где были прочие записи по хозяйственной части, многократно преувеличенные данные о моём скудном вкладе в науку. Два-три сантиметра превращались в пару метров порушенного монолита. Небрежение завхоза глубиной моих шурфов унижало мои и без того жалкие старания.
 Однажды этот научный куратор после завтрака никуда меня не повёз, а велел вырыть колодец для хранения продуктов питания в прохладе глубин. Такой колодец имелся во дворе нашего городского дома. Наблюдения моей жизни показывали, что колодец есть сооружение, стены которого укрепляются древесиной, и я попросил соответствующие материалы и инструменты, на что завхоз ответил коротко: «Копай!»
 К вечеру на берегу реки появилась яма с осыпающимися краями, заполняемая водой из-за близости к реке. Завхоз приказал засыпать эту противотанковую воронку. В дальнейшем свой вклад в науку я снова продолжил ковырянием в каменной тверди на прокладке шурфов, в которые никто, кроме завхоза, ни разу не заглядывал, местоположение моих усилий ни на каких картах никто не отмечал. У меня скоро появилось подозрение, что на карту наносят вымышленные сведения для подтверждения как будто сделанных научных выводов, возможно, важных для страны открытий! Не став сколько-нибудь заметно квалифицированным землекопом, я обнаружил в себе глубоко сформированное чувство рабочей совести: а где же производственные отношения, в ходе которых «мой труд вливается в труд моей республики»? 
 Набравшись храбрости, я решился выяснить наши отношения с начальником экспедиции Мудровым. До того между нами не было сказано ни слова о значении моих раскопок для грядущих научных выкладок всей экспедиции. Разговора и теперь не получилось. Так как учёные мужи вели между собой глубоко научную беседу, им было не до меня. Мудров при молчаливом согласии коллег, стажёров и студентов доложил за ужином коллективу гипотезу о причинах появления мелкосопочника. Оказалось, что Караганда и обозримые пространства возникли в доисторические времена… в жерле вулкана! А видимые сопки в диаметре на многие километры по кругу есть немые свидетели тектонического смещения пластов земли при извержении через жерло вулкана расплавленной лавы. 
 Как я понимал, такому глубокомыслию начальника способствовали и шурфы, которые я наковырял своими примитивными стараниями, которые, как я догадывался, вообще ничем не могут оставить своих следов в отчётах экспедиции. Моя трудовая совесть отважилась на одну фразу протеста: 
  - Завтра я ухожу из вашего шарлатанства!
 Наутро, нагруженный тяжестью учёных упрёков в безответственности, я поплёлся в том направлении, где по моим предположениям пролегала степная дорога к маме. Случайный грузовик подхватил меня до самой Караганды, и первый порыв стать полноценным участником строительства светлого будущего на этом во мне угас.
Полгода спустя бывший завхоз экспедиции отыскал меня и под ведомость вручил мне 600 рублей, заработанных за две недели нечеловеческих трудов на ниве геологоразведки. Этот случай заложил в сознание основы глубокого уважения к физическому труду рабочего человека. Сами посудите, если даже мои потуги оценивались в стоимость зимнего полупальто под названием «москвичка», то как следует оценивать в миллионы рук полезный труд гегемона страны – рабочего класса! Однако, как с годами выяснилось, где-то недооценили. Государство рабочих и крестьян рухнуло под бравурные марши энтузиазма.
  Первые опыты трудовых порывов моей юности будто просквозили дымком паровозным, оставив лишь в душе не смытую копоть стыда. С этим опытом я ринулся на штурм житейских бастионов. Дальнейшая эволюция отношений к труду происходила в рядах Красной армии.
 
Воинская повинность
 
  В армии занудный срок службы тянется медленно и голодно. Предел вожделений – запечь в костре картошку. В Белоруссии бульба на зиму засыпается в яму на лесной поляне. Внутри тайник выстилается сухой травой, а поверху «заначку» выдаёт бугорок земли. Аккуратно разгребаешь маскировку, достаёшь не более полуведра клубней, достаточно на один раз для экипажа из трёх солдат, тщательно закрываешь лаз. Ведро с добычей вверх дном переворачиваешь. Обкладываешь «варево» кострищем. Ждёшь, когда запах горящей хвои перебивается ароматом спелой еды. Это – «подножный корм» в зимних лагерях.
Летом к скудному рациону, частично разворованному старшинами на складах и на кухне, спасительная добавка к солдатскому столу поступала из частных фруктовых садов. Кто стыдился воровского прикорма, раз в неделю мог позволить себе в буфете бутылку лимонада и четыре-пять пряников на сэкономленные копейки от солдатского довольствия.
  Бывало, в учебном плане записано: «дневные тактические учения». Сразу после завтрака ведёт старшина в лес, там с вами занимается военной теорией офицер. Незадолго до обеда командир обрывает робкие намёки солдат про обед: «Обеда не будет, будет усиленный ужин». И добавляет, что это входит в понятие «дневные тактические учения». Кроме того, есть ещё и такая дежурная премудрость: «переносить все тяготы и лишения армейской службы». Обед уплывает, как утренний туман. «Усиленный ужин» получается из мятого-клятого картофеля и зверски пересоленной селёдки. При таком багаже знаний о тактике и стратегии военного дела мы в короткие сроки становились глубоко вооружёнными профессионалами по защите отечества.
 …Ночь! А я стою дневальным в огневом городке! Танк стерегу. Ночной дневальный! «Когда легонько ветерок в объятьях покачнёт листок…» С самого вечера в мозгу ворочается эта строчка для письма на родину. А стишок не получается. Потому что письма на родину и письма с родины вначале прочитывает специальный офицер. Вот и не пишется, как подумаешь про своё письмо в чужих руках – особист военную тайну сторожит…
 
     
 В кильватерной колонне
Земля - простой корвет, Корабль, породнённый С армадою планет.
В форватере за Солнцем С маршрута не сойти, В бессмертие несётся По Млечному пути.
 
Парсеки отмеряют
Стремительность узлов, И Вечность поглощает Обрывки парусов.
 
Несметностью Галактик Безмерно мироздание.
Межзвёздные контакты - В космическом сознании.
 
А для сошедших с курса  Законное возмездие: 
Затягивает мусор  Бермудское созвездие.

 ++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++

   Коротко, ещё короче... миниатюр?Не могу судить объективно: повтор большого количества мелких миниатюр, что я перенёс из своих прежних книжек, уместен ли он в этом сборонике? Ну, ладно перенёс пару-тройку новелл в прозе. Пусть кто сочтёт это за любование графомана удачнымы поворотами темы. Может, автор осторожничает: вдруг читатель не узрел или не дочитал кое-что в предыдущих книжках. Или какие другие дублирования текстов из прежних томов мемуаров подвигнули автора из чистого самолюбия усилить эффект повторами - литературоведы приписывают Горькому любовь к повторам как оборот творческого приёма. Мало ли?! Но чем объяснить здешний повтор миниатюр? Мой сборник - своего рода учебное пособие начинающим журналистам будущего. Вот повторы эти и тиснуты в качестве примеров, чего не следует (либо, чего не повредит)лишний раз подглядеть образцы кратких фраз ударной значимости и прочее. Вот автор и расщедрился на шпаргалки. Глади, студент!..
               
 
Из всех примет я признаю одну:
Насколько б зимы ни были неистовы, Уж коли я до вёсен дотянул, До холодов-то непременно выстою!
 
Алкает Русь своих путей
Планете нашей на потеху. А как устанет от затей,
Планете станет не до смеху...
 
В блаженстве беззаботного безделья,      В тиши шумнуло звуком бытия.      И понял я, сознанием тупея,      То мимо проходила жизнь моя.
 
В вечном рабстве тупых, непотребных идей
И накатах дурных перестроек, Чья страна под лукавую заумь вождей Истекает сукровицей горя?
 
В глубь веков грехи людей напластаны.
Гении, бездарности, злодеи? Поиски виновного - напраслина, Для битья всегда сойдут евреи.
 
В моём незрелом естестве
Привычно угнездились два - Когда одно бормочет "нет", Другое шепчет  "да".
 
В плену зазубренных словес,
Под гнётом правил и запретов Мужает будущий протест - Строка крамольного поэта... 
   В порывах непорочного зачатья Доколе телу и душе томиться?.. Невинное обещанное счастье Наутро отлетает шалой птицей. 
 
В природе нет случайных сочетаний, Всё сопрягается по воле Высших Смыслов. Постольку я с тобою сочетаем, Поскольку без тебя уже немыслим!
 
В эту осень листья непослушно
Покидают кроны в деревах - Так за жизнь цепляются старушки В ставших неродными деревнях...
 
       Венок лавровый Цезарю на темя,
       За то, что был отчаянно речист!       Но сколько раз проварен лавра лист,        Явит ему безжалостное время.
 
Весы Истории нам подменили ситом. Здесь Истина размолота в труху И просевается в бездонное корыто. 
А Ложь половой остаётся наверху
 
Во всём правитель знает меру:
О чём сказать, о чём смолчать, И сколько соли, для примеру, Народу в раны подсыпать...
 
Восторги от деяний наших Нам дарят дамы полной чашей. И гоpдо пьём, не замечая На дне осадок их печалей.
 
Все таинства ушедших дней,
Находок, встреч и расставаний, Чем далее, тем всё полней Съедает моль воспоминаний.
 
Всегда в себе ты свой аршин
Хранишь негласно, свято веря, Что им грехи чужой души На свой манер легко измерить.
 
 В час, когда минуют все отсрочки,
 Расплавляясь в адовом огне,  Изольюсь одной бессмертной строчкой:
"Жизнь моя, иль ты приснилась
мне?"  (С. Есенин)
 
Дежурный критик начеку - Всегда готов сорвать чеку. Рванёт короткою строкой, И - "со святыми упокой!
 
Не придумалась песня, Не сложился сюжет. Был зачин интересен, Продолжение - нет.  Ослепило сияньем, Пыль вбирали глаза... А порыв покаянья Омывает слеза.
 
Прессует Время прожитые дни -
Лишь болью невозвратности саднит.
 
Едва глубины топкие болот
Устелят добровольцы и герои, С победным воплем поверху идёт Толпа трусливых выскочек-изгоев.
 
 
 
Затем ли скульпторы ваяли, Гранит и мрамор изводя,
Чтоб птичьи стаи обседали  Главы героя и вождя?..
Живи, сынок, не торопясь,
Не прожигай денёчки зрелые. Лишь тот вкусил от жизни всласть, Кто блага брал разумной мерою.
 
Истину замшелых постулатов Молодость беспечно отвергала.
Но догмат, отринутый когда-то,
Старость проповедует помалу
 
Полнолуние
Ночь пялится луною одноглазо На дел земных людские безобразья...
 
Как бы прожил ты жизнь, если б волей богов Тебе выпало всё от начала?.. 
 
Как жарко устами касались Пылающих страстью ланит!.. Увы! Ненасытных красавиц К усталым губам не манит...
 
Как знать, что нам сказать могли бы
Солдаты страшной той войны, Когда б не в братские могилы Лихой судьбой погребены...
 
Как признают ума столпы,
Готово массой всей упрочиться
Единодушие толпы
Над беззащитным одиночеством. 
 
 
 
 Как тяжко быть у жизни пасынком!
Чем ты щедрей, тем горше бьёт.
Но ты горел, и слёзы - насухо.
А Зло - навскидку - лучших – влёт.
 
Каприз судьбы падёт весной:
Провидение в щедрости странной Поставит молча надо мной Поминальные свечи каштанов.
 
Когда душа от холода крошится, А к сердцу подбираются морозы, Сумей, как в юности, отчаянно влюбиться!
И быть любимой никогда не поздно...
 
Кряхтя и стеная накатится старость,
Надгробья влача монолит -
Молите, чтоб времени впору осталось Земные грехи замолить.
 
В рассужденьи, что первично, Слово или Мысль, Люди, силою привычки, в шорах заперлись. Круг традиций разрывая, обозрев искусы,
Торжествует мысль шальная: первым было чувство.
 
Людишек, в горестях радея,
Господь хранит под небесами. Но лишь затюканным евреям Был глас небес: -Пробьётесь сами!
 
Мне под страстные вопли фанатов речистых Слышится треск пулемётных затей. И состав с динамитом отравленных истин Рванул из засады запасных путей...
 
Мою страстную речь растрепали ветра, Пошалили словами и смыслом...
До тебя донесли жалкий лепет утрат С горьким привкусом тлеющих листьев.
 
Мужи, кичась мужицкой мощью, Дни на турнирах коротают. Но кто мужик -  к исходу ночи Им дамы тонко объясняют.
 
Мы с собой унесём недопетые песни,
В недопитых бокалах усохнет вино,
А по нашим тропинкам пойдёт куролесить Молодая лоза забродившей виной...
 
Мы разменяли жизнь на ожидания: Когда в трудах Грядущее нагрянет. Но добытого в тяжких созиданиях Хватает лишь правителям на глянец.
 
Над миром властвует весенняя капель, А Зло трусливо прячется под крыши. Здесь в дудочку любовь вдыхает Лель, А там под трубы маршируют крысы...
 
На запросы бессонницы нечего выставить в строй, Кроме пары чужими слезами просоленных строчек. Перелистанных дней распиваю прогорклый настой, А по чистой пороше листа расплывается прочерк..
 
На кронах примостилась осень, Цыганским золотом горя,.. А на висках густеет проседь -  Тревожный призрак декабря.
 
На патефонные иголки
Простёртых к небесам колючек Снимают сосенки и ёлки  Мелодии летящих тучек.
 
Нам судьбу наживульку Лукавый скроил, Притворившись вождём и пророком. Но от лёгкого взмаха божественных крыл   Эти швы расползлись ненароком. 
 
Народ вы подняли с колен,
Чтоб не почил он в бозе. Но гнётся ветром перемен Он в Г-образной позе.
 
 
   
       Когда народ ведет себя, как стадо,     Его с колен и поднимать не надо.
 
 
Наш опыт лёг в две строчки текста (О чём страдать и сожалеть!): Мы малость недобрали секса И не сумели похудеть...
 
Не проживай чужих страстей Стишками модного поэта. Чужую мудрость не испей, Своей не ведая при этом.
 
Ничто на этом корабле не внове:
Недоброй памяти безумный капитан И топоры для бунта наготове, И матросни изблёванная пьянь.
 
Опять нас нечистый попутал: 
Плывём, уточнив полюса, Но ветер расправил попутный  Не наши, увы, паруса.
 
Отстрадали, сглотнули обидную кровь,
Подкрепились во всем, где ослабли, Стерли горечь потерь, напружинились вновь И поперли на старые грабли.
 
О чём под солнцем дремлешь, немощь, Худую память теребя?.. Грехов нажитых не объемлешь И не отринешь от себя!
 
Пером нетерпеливо-скорым
Стряхнул на лист налёт стихий. И почивать под коленкором Обрёк незрелые стихи.
 
Под бельма простыней упрячут зеркала,
И лица притемнят гримасами печали, Над телом отлетят неловкие слова, Просолятся глаза от влаги ритуальной...
И скажут с облегченьем (как устанут пить):
-Ну, что же, дорогие, надо жить...
 
Под мерзкий принцип послесловья,
Презрев брезгливо пост и чин,
Трудяги пашут, истекая кровью, А урожай сжирают ловкачи.
 
Под увядание герани
Зашлась цветеньем хризантема. Вот так взамен любовям ранним Приходит зрелая Поэма.
 
Посредственность тогда наверх всплывает,
Когда она в горниле смутных дней Всё яркое гнобит и притопляет Ползучей незаметностью своей.
 
Постиг, восторга не тая, 
Целебность солнечных потоков, Забыв, что греется земля И жаром из пучин глубоких.
 
 Из-под зимы протеплилась весна.
 
Постоянство удачи я ведаю -
Её ленность ничто не разбудит. Так же твердо бытуют и беды –
Были, есть и, конечно же, будут.
 
Походкой и кудрями в волосах
В нас проступает образ тленных пращуров. От них любовь, достоинство и... страх Завещано по жизни нам наращивать.
 
Пошли, Господь, в последний час
Такого мужества и силы, С какими, покидая нас, В Былое предки отходили...
 
Природа всем на день рожденья Дары приносит. Меня цветущей хризантемой Ласкает осень.
 
Приметы старости
Приют несбывшихся желаний,
Венок скукоженных страстей, Набор нелепых назиданий, Тупик запретных скоростей...
 
Противясь ли изменчивой судьбе,
В объятьях ли холодной красоты  Избави тебя Бог самой себе Восьмого марта покупать цветы!
 
Радея внучек и внучат,
Деды неудержимы в страсти: Талантам надо помогать, Когда бездарности у власти!
 
Растревожено чрево Земли
На позывы бездонных утроб
Как возмездье корыстному стаду  Поднимается пепельный столб - Души грешников рвутся из ада. 
 
Империя рассыпалась в горох,  А на развалинах растет чертополох.
 
Светлее лик отыщется едва ли, Ему пролезть в святые - плюнуть раз... - А в чём источник света угадали?-
- В корыстном блеске ненасытных глаз
 
По-маяковски
Русь
.....сильна
...........не задом,
Что давит
.........пружину
................Трона.
Русь
....сильна
..........зарядом,
 
Что ...в мозгу ..........Патрона.
И пусть
......патронья
..............гильза,
Надетая
.......на взрыватель,
Не губит
........наивных ................жизней.
Иначе, .....Патрон -
...........предатель!
 
 
Своей судьбой доволен я покуда, Могу с любым занудой заморочиться. Поскольку сам себе такой зануда,  Едва надавит бремя одиночества.
 
Сочтите жертвы поименно, Судьбы не упустив ничьей! И назовите непременно Всех без утайки палачей!
 
Сошлось двух истин постоянство:
Навечно мир наш погружён В жуть бесконечности пространства, В мрак беспредельности времен.
Средь падших ангелов один Стоишь святой, как исполин. Лишь тем отмечен твой успех, Что по тебе ползут наверх.
 
Стихи висят как грозди винограда, Маня соблазном запаха и вкуса.
Труда собрать особого не надо.
Но... Бог не дал для этого искусства.
 
Считай, что прожил жизнь зазря, 
Когда перед её порогом Не понял: истины заря Восходит только перед Богом.
 
Твоим капризам
Ответ составим, 
Прищурив линзы, Скрепя мостами.
 
Твои упрёки слил в стакан,
Зажмурился и выпил залпом.
И рухнул, будто в стельку пьян.
Но... не проснулся завтра.
 
Твою цельную душу трепала молва, Перепутала с умыслом смыслы... До меня донесла лепет в жалких словах И прогорклое прошлое в письмах.
 
Уносят, уносят, уносят года Родные и верные души. Наносят, как шалая в ливень вода, Иных - ни сказать, ни послушать.
 
Утробы необузданную страсть Питает человечиною власть: Народец разменяв на барыши, Дерзнула ампутацией души.
Христа под праведным челом Спасительную чту идейку.
Но иногда шепчу "шалом!".
А к случаю - "салям алейкум!" 
 
Я из прошлой эпохи рванул наугад
За толпой, что неслась без оглядки, На себе унося и раздрай, и разлад, Высеваясь на новые грядки.
 
Я корнями родового древа
Упираюсь в Вечность. Но не ведаю,
Отчего для общего сугрева Отстрелялась жизнь моими дедами.
 
Я сам себе проигрывал в момент, Когда играл нечестно и нечисто.
И тем воздвиг незримый монумент Из глупости неизвлечённых истин.
 
Стекает ртутью боль утрат, Стихает.
И уплотняется стократ Стихами...
 
Детишки играют в тенёчке двора В игру под названьем «пора брать, пора». От «контры» и «вражины» двор этот чист.
Доволен детишками тренер-чекист.
 
Тут кино солдатам как-то показали Про святое дело – Родине служить.
Потолок не выдержал в нашем кинозале:
Рухнул, окаянный, от солдатской ржи.
 
 
Снова грезит генерал нас махрой да водкою Заманить в кровавые лютые бои... Миллионы полегли под прямой наводкою, То штабными картами неуч их давил.
Вам ещё по силам эта гребля – Если плавно, по теченью вниз - Под водою шелковятся стебли И не гонят силой в коммунизм.
 
На заторах по стремнинам жизни Тупики удушием разят.
Не страшнее Сталин в своем «изме», Чем орды упертых сталинят.
 
 
Напрасно тужился пройдоха Любовью освятить стишок.
Но дело продвигалось плохо –
Мешал заплечный грехмешок. 
 
Я зимою пережил
Свою болдинскую осень: Я стишков насочинил  Целых пять, а мог бы восемь. Тут уж – что кому дано, Чья на что потянет муза. Бесконечное кино – 
Сладострастная обуза.
 
Пустое дело власти верить.
Задача власти – лицемерить. Любой словесный оборот Воспринимай наоборот.
 
Готовность власти отдавать Считай за способ обделять.  И если вводятся реформы,  То, будь уверен, для проформы.
 
 
 
Насколько свод законов скуден,
Настолько суд властей паскуден.
Народ речами покорять -
Равно угрозе покарать
Вновь русская Фемида правит суд - Неправедный басманный маскарад: Овечек волки в мантиях пасут, А уши кагебешные торчат.
 
Покуда не в земле и не по зонам
Потомки репрессантов кагебешных, Но их уже по-сталински дозорят И по-ежовски раскалили клещи.
 
Русак – трудяга и рубака, Он страшен в праведности гнева:
Пропьет нательную рубаху,  Прибьёт еврея для сугрева.
 
Ни в гонках за благами не был замечен, Ни в свалке корыcтной за сладким. Толпа заключила: мозгами увечен И с норовом мерзким и гадким.
 
К полету из последних сил 
Душа рвалась – святое дело.
С надеждой душу отпустил.
Она же – к Богу отлетела.
 
На просторах Родины чудесной, Обретя свободу, пали ниц:
Жить свободно оказалось тесно В путах государственных границ.
 
От чистоплюя нет спасенья:
Тебя он выскоблит, помоет,
И словом вызовет томленье, И в душу выплеснет помои.
 
Существует ли бессмертье, Я толмачить не берусь. Но в одном вы мне поверьте, Что неистребима гнусь.
Я в драку лез за идеалы
И светлым будущим дерзал – Не нажил этим капиталы.
Меня и предал идеал.
 
Кто силы черпал в коллективе
И без оглядки в драку лез, Того толпой поколотили За светлый общий интерес.
 
Ничто переливается в ничто,
Порожнее сочится из пустого,
Из никого проклюнулся никто, И никому нет дела до другого.
 
Умом сегодня не понять,
Ни ухом, носом, и ни ртом
Страну, где свой народ опять Загнали в сумаcшедший дом.
 
Маркса стоимость прибавочную Власть освоила до донышка: Приложив к системе палочной, Растаскала всё по зернышку. 
 
Нет изъяна в живописи Бога, Всё логично, строго и подряд. Только человечество убого –
Клякса, как Малевича квадрат.
 
Король – шута, евреев – Бог Своим капризом избирают: То шут угрюмость перемог, А то евреи позабавят.
 
Ветрами бахвальства просквозился,
С легкостью непаханных полей Высокоидейно заблудился В лабиринтах русскости своей.
Нет, не пропал наш скромный труд, Хоть сгинул в прорву, в никуда: Потомки наши впредь учтут, Кому-нести-чего-куда.
 
Весьма преуспевши в житейских науках,
Никто не постигнет вовек,
Какою неведомой смертною мукой Российский силен человек.
 
Разгоряченного коня нельзя вести на водопой.
А перетруженных трудяг нельзя поить – уйдут в запой.
Такая страшная беда – не впрок ни водка, ни вода
 
Я всем нутром готов поверить, Что Бог творил и созидал,
Когда б он честно мог поверить:
А кто Создателя создал?
 
C отчаяньем смертников рушим мосты,
Срываем одежды осклизлые. И робко лелеем росточек мечты – Надежды на лучшее в жизни.
 
Мы покидаем этот край,
Хоть ведомо заранее,  Там тоже край, увы, не рай, Но менее засранее.
 
Культурой  вашей тронут я, Тактичности примером.
Своим не числите меня,
Зато стократно – Herr-ом.
 
 
Глухим перезвоном бутылок испитых В душе отголосок растраченных лет. И шелест осколков мечтаний разбитых, И глуп без фигуры пустой постамент.
 
Когда ворует падишах, Крадут и визири – по чину.
Ну, а что шахству полный швах, – 
Плохой народ тому причиной.
 
  С твоим врожденным чувством ритма
Легко плясать  и вальс, и танго. Но вот в общении открытом Тебе б добавить чувство такта.
 
В моих бедах я повинен сам,
Но не уклоняюсь от расчета,
Я другим плачу по векселям,
Вместо тех, кто канул в Царство Мертвых.
 
Как поранена березонька По весне сронила слёзоньки.
Приласкался к ним повеса-ветерок, Кому – слезы, а кому - березов сок.
 
Закон единый мир признал, Что путь к прогрессу есть спираль. И вот уже который век
Свободно люди прут наверх.
А русаку все нипочем:
Как будто бы на поруганье Ходить он вечно обречен Покорно по цепи кругами.
 
Опять в Кремле сидит оракул – Знаток на всё готовых  истин. Наследник всех кровавых дракул Времен царей и коммунистов.
 
 
В свободе развязать язык
Россия тужилась веками.
К свободе люд в момент привык И разразился матюками.
Нерасторопностью народа Царя обидела природа.
Но где резон хулить народ, Коль под короной – недород.
 
Зачем природе вопреки Себя вздымаешь на носки? Смешон не тот, кто ростом мал, А кто «на  цыпочки» привстал.
 
Как только слышу я призыв
К объединенью слабых сил, Тревожит памяти маяк Про свору блока коммуняк.
 
Нам не в чем власти упрекнуть:
Из главных выбрала нюансов,
Чтоб всем голодным рот заткнуть, Кормить гэбэ и пропаганцев.
 
Русь лучше не нашла для трона, Чем вороватого шпиона.
Там вечно с выбором запор:
Народ – в молчанку, к власти – вор..
 
Избегнув всех дурных напастей Не избежишь ты порчи властью. И дабы честно быть и есть –
Так ни в какую б власть не лезть.
 
Одну лелея страсть и прыть,
Умел, преградам вопреки,
В чужую стирку подложить Свои нечистые  портки.
 
Не по душе мне зековский курсив:
Не жалуйся, не бойся, не проси.
Моё богатство – вольницы флюиды: Не подличай, не ври и не завидуй.
В иносказаньях много ль толку, Когда они неясны люду!
Я описал трудягу-пчелку, А эти прут под мёд посуду.
 
В смертельной войне победили.
По справедливости славу делили: Солдатам ярмо примеряли на шеи, А полководцам сгребали трофеи.
 
Но нет наук полней и ярче,  Чем молотком прибитый пальчик.
 
Россией правит, как всегда, Своекорыстная орда.
И провокатор катаклизмов – 
Бессмертный призрак коммунизма.
 
Когда стоит у власти плут, В тупик пути его ведут.
Бесперспективен и беспутен Смешной и страшный шкода – Плутин.
 
Не прост писательский удел,
Морально-нравственный детектор. Из гущи суетливых тел Духовный выявляет вектор.
 
Есть порок во всех моих началах.
Потому и сам себе не мил: Быстро начав, долго не кончаю Начал быстро, а зачем, забыл.
 
Я сладость секса не сменю На упоение в бою.
Пусть новых нету обладаний,
Но сладок мед воспоминаний.
 
Опять Россия тужится найти Во всем свои особые резоны.
Загадочность российского пути Разгадки прячет в уголовных зонах.
 
Русь идеи разных  «измов» Посрывала по фасадам.
Обернулась к правде жизни, Только жаль, что снова задом.
 
Политикой заняться не горазд, Поскольку милует пока маразм.  И в бизнес мне заказаны пути – Я сам себе цены не смог найти.
 
Толпа, восторгами балдея, Признала гением еврея.
О нём помыслила не узко И нарекла «великим русским».
 
Пятном на стенке от картины снятой В душе зияет память о былом. Но все свои подъёмы и закаты Уже не переправить набело.
 
Взобравшись на вершину власти,
Когда внизу – и голь, и знать, Учти возможные напасти, Как будешь с трона вниз слезать.
 
Цветёт черёмуха-сирень
И птички гнёзда обновляют - Всё суета и суетень, Но любится полнее в мае!
 
Растаял пыл страстей былых,
Расклад последний незавиден:
Всё старость отрицает вмиг.
Увы, не старятся обиды.
 
Каприз судьбы падёт весной:
Провидение в щедрости странной Поставит молча надо мной Поминальные свечи каштанов.
 
Я сам себе проигрывал в момент, Когда играл нечестно и нечисто.
И тем воздвиг незримый монумент
Из глупости неизвлечённых истин.
 
На запросы бессонницы нечего выставить в строй, Кроме пары чужими слезами просоленных строчек. Перелистанных дней распиваю прогорклый настой, А по чистой пороше листа расплывается прочерк...
 
Ничком запрокинуться в просинь - Там грёзами бездны полны. Осклизлое прошлое сбросить, Как в лужи - осколки луны.
 
Из вожделения полёта 
Поймать единственный момент... Куда несутся кони Клодта, Не покидая постамент?
 
 
Памяти Великих Актёров
Я меряю счастье особою меркой,
(Пускай пострадаю расправою скорой) - В эпоху вранья под властителей мерзких
Нам выпало жить при Великих Актёрах...
 
Чинарик нищеты припоем на устах - Дежурный реквизит опального поэта.
 
 
Штамповка ширпотреба
 
Точильные камни шершавых догматов  шустрят по сознанию масс...
 
 
Шприцы телебашен ширяют в каналы привычные дозы вранья...
 
Россия -
Тайна за семью печалями.
 
Как репортер событий дня, Могу чем хочешь побожиться: Нет больше наглого вранья,  Чем в утвержденьях очевидца.
 
Машке
Не отрицая ценность слов   «Пленён» и «покорён», Тобою не был я прельщён.
Но – одухотворён.
 
Кому даровано, в отличие от многих,
Искусство рифмовать умело звуки, Тому и взыщется на жизненных дорогах Всем сердцем отболеть людские муки.