Несбыточный мой закадычный друг

***

Несбыточный мой закадычный друг,               
люблю тебя вне возраста и пола,
но вакуум мой заполняет круг,
пусты ладони и объятья полы.

Протягиваю руки в высоту,
где журавлей растаявшая стая,
и кажется, что всё ещё расту,
поскольку в снах своих ещё летаю.

Но если обратишь всё это в хлам,
иль сможешь меня заживо оставить,
то жизнь моя с тобой напополам,
она уже отныне не пуста ведь.

Пусть сдавит одиночества бетон,
пусть правды снова нет под небесами...
Всё превратится в музыку потом,
в граниты строк, отлитые слезами.

***

Как сто сестёр тебя люблю я,
как сто сестёр.
Моя любовь как алиллуйя,
а не костёр.

Под тенью пальмы, солнцем юга
нам не бывать.
Мне хочется тебя баюкать
и укрывать.

И сердце бьётся, не шалея,
не в унисон.
Ребёнку ведь всего важнее
спокойный сон.

Люблю тебя совсем не страшно –
легко, шутя.
Живи, солдатик мой бумажный,
моё дитя.

Люблю тебя без соли-перца,
а как родню,
и в этом мире, словно в сердце,
я сохраню.

Сквозь грязь и холод, дым и копоть,
сквозь кровь и смерть
я сохраню твой нежный локоть
и тихий смех.

Люблю, как и не снилось Богу
в его кругу,
как сто сестёр любить не могут,
а я могу.

***

Не бойся слов моих безмерных,               
(а мне так все они малы),
тебе б других – домашних, верных,
что простодушны и милы.

Я подыграть тебе пытаюсь,
не строить замков из песка,
и обрываю с небом завязь,
где нота слишком высока.

Тебе там будет незнакомо,
не так, не там и не о том,
а я хочу, чтоб был как дома,
где всё под твой размер и тон.

Вот потому тебе не виден,
не слышен мой высокий слог,
и так небрежен и обыден
наш ежедневный диалог.

Но череду тех слов банальных
прервёт то пауза, то вздох,
чтобы язык времён миндальных
не окончательно издох.

***

Когда я хочу обратиться
о чём-то житейском к тебе,
слова начинают светиться
и пахнуть цветеньем степей.

И, кажется, что, их роняя,
я тут же упала б без сил,
как будто бы до меня их
никто не произносил.

Но мы так давно уж знакомы,
что я говорю, как и все,
слова торопливо скомкав,
убив их во всей красе.

Я им наступаю на горло,
и мой монолог нарочит.
Любить – это вовсе не гордо,
а горько порою звучит.

***

Как хорошо с тобой в стихах,
а в жизни всё иначе.
Она проходит впопыхах
и ничего не значит.

Я не всерьёз тебя люблю –
в мечтах, в литературе...
Зачем-то пряники куплю,
как ты любил – в глазури.

И тоже так отколупну,
сглотнув на нервной почве.
И вспомню вдруг, как мне луну
ты подарил по почте.

Я сохранила, чтоб порой
ночами любоваться.
А в жизнь, что прячем за игрой,
стараюсь не соваться.

Давай с тобой поговорим
о чём-то пустяковом.
Пусть будет экшен и экстрим
в хрустальный гроб закован.

Пусть будет запертым сезам,
хранится в книжном сейфе,
доступным только небесам,
неведомым доселе.

***

Пусть будет так, как я хочу…
А я боюсь своих желаний.
Такого я наворочу,
судьбу упрямую тараня!

Мечты, что издали меня
манили, воплотясь воочью,
окажутся при свете дня
не теми, что казались ночью.

И то, что за душу брало,
сбываясь, жизнь мою скукожит.
Возьмёшь руками за крыло –
и бабочка взлететь не сможет.

Летите снова в облака,
журавлики моих желаний!
Да будет радость далека,
как глянец в западном журнале.

Пусть ни связующих колец,
ни рук, ложащихся на плечи,
и письма лишь в один конец,
и судьбоносные невстречи...

Как этот мир бы ни был плох –
в нём наскребу счастливых дней я...
Да будет всё, как хочет Бог.
Ему там сверху всё виднее.

***

В тебе я повстречала побратима.
Поверила ореховым глазам,
тому, что всё на свете обратимо,
что просто открывается Сезам.

Меня тобою как дождём накрыло,
когда я без зонта и без плаща.
А ведь недавно лишь была бескрыла,
уныла, затрапезна и нища.

Весенний дождик – это не цунами
и не вулкан, но что ни говори –
он нас роднит, и радует, что с нами
Шагал, Годар, де Сент Экзюпери.

И верится, что впрямь ещё не вечер,
а если жизнь – на месяца крюке, –
мне видится весёлый человечек,
летящий в небе с розою в руке.

Пусть не для нас под солнцем будет место,
дворец, и терем, и калашный ряд,
но есть воздушный, тот, что будет вместо,
где звёзды словно люди говорят.

***

Душе порой нужен роздых.
Покой, а не вечный бой.
Любовь не огонь, это воздух.
Я просто дышу тобой.

Ты можешь быть мне не виден,
я, может, тебе лишь снюсь,
и наш разговор обыден,
но с ним я не задохнусь.

Какие слова простые.
Как дышит звёздами ночь.
Душа без тебя простынет.
Одной ей теперь невмочь.

Смеши меня до упаду.
Ругай меня и хвали.
Мне так, как тебя, не надо
ни воздуха, ни земли.

***

Будь небрежен и запанибратен,
так, как будто в доску я своя.
Пусть при этом что-то мы утратим,
но зато похоже, что семья.

Маленькая милая ячейка.
Не беда, что проживаем врозь.
Ты ничейка, я теперь ничейка,
но друг в друга проросли насквозь.

Я всегда любила щепетильность,
деликатность, церемониал.
Но такая в этом холодильность –
чтоб не целовал, не обнимал!

Я привыкла проживать по струнке,
(вправо-влево шаг – уже расстрел),
и глядеть тайком, глотая слюнки,
в те края, где мир ещё пестрел,

где ещё пустыней и болотом
темечко души не заросло,
где ещё дурных фантазий плодом
кажется Хароново весло.

Будь со мной доверчивей и проще,
не фильтруя вдумчиво базар,
как скворец, беснующийся в роще,
как реки бурлящей бирюза.

Что б такое ни сказал бы мне ты –
пусть из жизни будет, не из книг,
чтоб своею в доску вся планета
показалась нам хотя б на миг…

***

Между своими церемонии,
наверно, вправду не нужны.
Пусть всё находится в гармонии:
бесцеремонно мы нежны,

бесцеремонно обожаемы,
ну, пусть словарь слегка кондов,
ну, пусть не слишком уважаемы,
зато любимы без понтов.

Что церемониться с любимыми,
с тем, кто нам родственник почти,
словами нашими избитыми, –
мол, за обиду не сочти...

Да, не причислена к иконе я,
и мы с тобой не соловьи.
Какие, право, церемонии 
у тех, кто избраны в свои!

Скажу, сдержась почти геройски я, –
мне лестно, что тебе своя,
что говоришь слова мне свойские,
что я чуть-чуть твоя семья.

Но слов хочу, какими молимся,
чтоб не считали их старьём,
чтоб ты немножко церемонился
со мной, как хрупким хрусталём,

чтоб был слегка меня ты нежащим,
щадил, пылинки бы сдувал,
чтоб был в словах не угол режущий,
а обнимающий овал,

чтоб говорил слова миндальные,
что не обидны, не резки,
чтоб были мы немножко дальние,
хотя воистину близки.

***

Мы как давние кенты
час иль два болтали кряду,
и в конце уже вдруг ты –
если что — сказал, – я рядом.

Я запомнила тогда…
«Если что...» а что случится?
Катаклизм, болезнь, беда –
и мой друг в момент примчится.

Но зачем же ждать беды,
дать сбываться тем тирадам…
Наготовила б еды,
щегольнула бы нарядом.

Пара слов лишь на ходу...
Что ж ты их так долго прятал?
Буду помнить и в аду:
«если что — приду, я рядом».

Если вдруг умру — не верь.
Будут знаки — будь же рад им...
Отвори окно и дверь,
ты почувствуешь: я рядом.

***

Я верю тебе на слово,
на губы, глаза и руки,
на память всего былого,
на то, что мы ценим в друге.

Пускай назовут тетерей,
я верю тому, кто близок.
Я верю тебе, я верю
без клятв, бумаг и расписок.

Кто ищет подвоха злого,
страхуется, насторожен…
Я верю тебе на слово.
Я знаю тебя хорошим.

Моё доверие свято,
мне нежно с тобой и дружно.
А если что будет взято –
то значит, так было нужно.

***

Тот, кого я люблю, никогда не бывает виновен,
он превыше грехов, подозрений, досад и обид,
потому что смотрю на него со своих колоколен,
и ничтожная радость во мне во всё горло вопит.

Для него по утрам этот птичий заливистый посвист,
всё ему одному, потому что люблю за двоих.
И навеки на нём теперь этот немеркнущий отсвет,
поцелуи дождя или снега заместо моих.

Он просвечен во мне от макушки до самого детства,
почему-то отмечен и избран меж всеми людьми.
И ему никуда от меня теперь больше не деться,
от кавычек и скобок в себя заключившей любви.

Там, за скобками, много чего не вошло и осталось.
Как руками, его обвиваю зелёным плющом.
И любви никогда не коснётся застой и усталость.
И любимый всегда наперёд и навеки прощён.

***

Ты сказал: «Куда уж ближе?»
Ближе некуда, чем мы.
Ещё дальше было б лишне,
словно пир среди чумы.

Эти светлые беседы,
разговоры ни о чём…
Жизни главные секреты
открывают тем ключом.

Наша дружеская близость
не касается границ.
Не коснётся грязь и низость
незапятнанных страниц.

Друг за друга мы в ответе,
хоть у каждого свой путь.
Будь, пожалуйста, на свете.
Не со мной, а просто будь.

***

Ты То, что я люблю в тебе,
не Тот, кого люблю.
И это я храню в тепле,
и острое туплю.

«Куда уж ближе», ты сказал.
Да, ближе нам нельзя.
Нельзя, чтобы глаза в глаза,
а мимо лишь скользя.

Ты То, что вижу сквозь тебя,
что вижу за тобой.
Храню, лелея и любя
тот отсвет голубой.

А ты что видишь там, где я
могла быть, если бы…
Что закрывает кисея
туманная судьбы?

Мечта в груди моей печёт,
мы на одной волне.
Но я не в счёт, и ты не в счёт,
а важно То, что вне.

***

Мы с тобой в одном дожде гуляли.
Как дожди чужих людей роднят!
Наш дуэт в тумане как в вуали
вспышкой солнца был на память снят.

Мы с тобой живём в одном районе.
Что ещё у нас с тобой одно?
Курицу везла тебе в бульоне,
когда ты болел давным-давно.

А она тогда в такси разбилась,
я тебе стекляшки привезла.
Боль моя в тебя осколком впилась,
но тебя как Кая я спасла.

Как же живы в памяти картинки,
кажется, потрогать их могу.
От тепла растаяли все льдинки,
расцвели подснежники в снегу.

Мы одной с тобою группы крови,
на одну луну в окно глядим.
Пусть одной не стала пара кровель,
но со мною ты неразделим.

Могут быть чужими домочадцы,
давний друг окажется чужой...
Но однажды может повстречаться
незнакомец с близкою душой.

Вы его почувствуете сразу
под коммуникабельным дождём,
и любовь, прекрасная зараза,
передастся капельным путём.

***

Мне дела нет до всех избитых истин, –
за что их били, кто и почему.
Мой шаг к тебе навстречу бескорыстен.
Чего не получу – досочиню. 

Я отвергаю логики цепочку,
всех судей посылая за моря.
Платон мне друг. И здесь я ставлю точку.
Платон мне друг – вот истина моя!

А ваша, что оценивают круто,
берёт уже в минуту по рублю...
Люблю Платона я любовью друга,
любовью платонической люблю.

Хоть все законы мудрые нарушь ты,
есть то, что ближе мудрости любой.
Нет истины такой, что выше дружбы.
Нет истины дороже, чем любовь.

***

Среди несущихся в море льдин –
маленькая ладья...
Если подумаешь: «я один» –
вспомни, что есть и я.

Строки как руки стан обовьют
и охранят от бед.
И колыбельную пропоют,
в лампе приглушат свет.

Что тебе дивы морских Мальдив,
пальмы, песок и юг,
если звучит неземной мотив
ветра на струнах вьюг?

Среди данайцев чужих даров,
среди песков и льдин,
средь опустевших в войну дворов
помни, что не один.

Если обманет мирская лесть
и в ответ – никого,
помни, кому-то тут дело есть
до тебя одного.

***

Жар душевной тяги,
жалости в крови
как к птенцу, дворняге,
цветику в траве,

за которых страхи –
только лишь живи! –
горячее страсти
и сильней любви.

Ешь, а то остынет…
Ты моя семья.
Не беда, что ты не
чувствуешь, что я.

Подчинясь заботам,
вить гнездо в груди.
И не важно, что там
будет впереди.

***

Любить свободно, просто, как во сне,
без всяких но и самооправданий.
Свет глаз твоих и свет в моём окне.
И отсветы несбывшихся свиданий.

Из слов твоих хоть снеговик лепи...
Я пристально гляжу в души бинокль:
пространство – вот что нужно для любви,
где паруснику так уж одиноко ль?

Любить – не значит прибирать к рукам,
держать, чтобы не вырвала утрата, –
а курс держать в открытый океан,
откуда больше нет уже возврата.

Ты здесь из сказки, только не моей.
В моей конец печальнее и раньше.
И день мой всё короче и темней,
а твой всё так же розов и оранжев.

Но слава Богу, что он был не скуп,
что поживу ещё на белом свете,
и словно лёгким дуновеньем губ 
любовь свою пускаю я на ветер.

***

Тяну к тебе руки и натыкаюсь на стену…
То был лишь сон… я вспомнила, что ты мёртв.
Казалось бы, сколько можно на эту тему.
Но их не я выбираю, а Бог иль чёрт.

А ты лишь друг… но куда ещё боль я дену.
Как хорошо, что дышим мы в унисон.
Тяну к тебе руки и – натыкаюсь на стену...
И мне хотелось, чтоб это был только сон.

***

Ты поместился весь бы без остатка
в моей судьбе.
Об этом было б горько мне и сладко
сказать себе.

Вошёл бы в душу даже без зазора,
попав в мой след.
Стихи росли бы из такого сора,
что чище нет.

Текла бы жизнь тогда полнометражна,
куда спешить.
И было б нам тогда не так уж страшно
обоим жить.

О где тот мир, что Богом был обещан,
блаженство где ж?
Зачем ещё желания трепещут,
коль нет надежд?

***

Не будет как обычно, как у всех.
Мы не соприкоснёмся рукавами.
Бог охраняет душу, как Гобсек.
Тебя как музыку — нельзя руками.

Как бабочку не тронуть за крыло —
нарушится тогда весь ход вселенной.
И я тебя целую сквозь стекло,
мой ненаглядный, неприкосновенный.

***

Снег идёт бескорыстно, бесцельно,
бесконечный, свободный, большой,
словно он существует отдельно
со своей безземельной душой.

В этом мире и крае суровом
не найти мне родного житья.
Неизвестность под белым покровом.
Чьи-то слёзы под видом дождя.

Разбавляю поэзию бытом,
избавляю любовь от себя.
В этом мире отпетом, забытом,
Бог уже никому не судья.

Но я помню, как мы, сквозь разруху,
расплетая судьбы кружева,
сны рассказывали друг другу...
Разве это не степень родства?

***

Близость – это когда не боишься, что сердце устанет,
не боишься казаться нелепой, неловкой, смешной.
И словами касаешься нежно, как будто устами.
Близость – это когда не губами целуешь – душой.

Когда фразу, что первый начнёт – продолжает вторая,
и не стыдно рассказывать свежеувиденный сон.
Когда стол от пролитой воды за другим вытирая,
не смущаешься, что это видят десятки персон.

Близость – это когда расстояние вовсе не важно,
и года неважны, ибо он нам всегда как дитя.
Когда хочешь обнять через слово, пусть даже бумажно,
когда пишешь кому-то «я дома», порог перейдя.

***

Я пишу это не для всех.
Я люблю тебя без затей.
Буду слушать твой голос, смех.
Буду нянчить твоих детей.

Этой жизни моей хана,
но ещё есть другой виток.
Для тебя оживёт она
и распустится как цветок.

В красных шапочках знаешь толк, –
так идёт, что не нагляжусь.
Я, конечно, не серый волк,
но ещё тебе пригожусь.

Всё бывает когда-то вдруг.
Это будет другая жизнь.
Бог спасательный кинул круг
и шепнул во сне: удержись!

***

Хоть вижу наши берега я,
но берег не переступлю.
Я только лишь оберегаю.
Я бережно тебя люблю.

Застыв на миг у тайной двери –
никак тебя не отпущу.
И хоть не очень в Бога верю,
но вслед тихонечко крещу.

И думаю порой над бездной,
что наши детские пиры –
не прихоть-блажь, а часть небесной
какой-то мировой игры.

Зачем-то Богу это нужно,
ему виднее там, чем мне,
чтоб было нежно, было дружно
и даже счастливо вчерне.

***

Тоска прирученного Лиса
по принцу, что на ласку скуп,
и глаз обманчивая близость,
и безответность тёплых губ,

и слова непроизнесённость,
и несоединённость рук…
Но, может быть, твой друг лисёнок
тебе понадобится вдруг.

Прекрасна пахнущая роза,
барашек облака над ней.
Пусть не коснутся их морозы
и вереницы серых дней.

Но там, за жизненной кулисой,
взамен запретного плода,
тепло бесхитростного лиса
тебя согреет в холода.

***

Планету мне как Принцу не прибрать.
В своём дому бы навести порядок, –
среди стихов, заполнивших тетрадь,
заброшенных одежд, небрежных прядок.

Но мысли вновь стремятся не домой.
Судьба, ты только это подари хоть...
Хочу, чтоб он был счастлив, это мой
каприз ли, блажь, душевная ли прихоть.

Пусть будет счастлив сколь угодно с кем,
беспечною улыбкою искрится
и никогда не мается в тоске
инопланетной Маленького принца.

А я, как тот прирученный дружок,
всё буду ждать шагов, что изнеможат,
и плакать оттого, что хорошо,
так хорошо, что лучше быть не может.

***

К моей любви не липнет грязь,
пылинок нет на ней.
Почти невидимая связь,
но нет её прочней.

Нет ни примет и ни улик,
Мегрэ б в тупик зашёл.
А просто в небе лунный лик
и слова тонкий шёлк.

Кладбищенские соловьи,
пронзающие мглу...
И пальцы длинные твои,
обнявшие метлу.

***

Ни намёка и ни обещанья, –
мимолётный друг другу привет.
Я махала тебе на прощанье.
Я вослед, ну а ты мне в ответ.

Мы по-прежнему только знакомы,
хоть немало уж минуло лет.
Я всё так же махала с балкона,
ты всё так же махал мне в ответ.

Ни восторженных охов и ахов, –
жизнь по-прежнему тихо текла, –
но от этих приветливых взмахов
на земле прибавлялось тепла.

Никаких перемен не случилось,
но остался особенный свет.
Я махала, и небо лучилось
оттого, что махал ты в ответ.

Нас вели наших судеб излуки,
и не думалось в миги торжеств,
что зловещий праобраз разлуки
тот беспечный таил в себе жест.

Все невстречи снесла я легко бы,
незвонки замолчавших мобил...
Но маши мне всегда, на каком бы
дальнем полюсе мира ни был.

***

Как важно нам всем в обезумевший век
амбиций, коммерций, инерций,
чтоб у человека был свой человек,
прирученный намертво к сердцу.

Чтоб что-то, понятное только двоим,
от мира чужих отделяло,
казаться единственным и дорогим
далёкому от идеала.

Платону быть другом, друг друга любить,
и выше той истины нету.
Забыть, что такое – предать и убить,
обнять как ребёнка планету.

***

Как мячик на резиночке из детства –
бросай его, а он опять в руке, –
так от тебя мне никуда не деться,
я вечно рядом, хоть и вдалеке.

Как варежка смешная на резинке –
не потеряюсь, сколько не роняй.
Храни меня в души своей корзинке,
я не родня, но я твоя броня.

Любовь моя не ведает кануна,
ни статус свой не знает и ни ранг.
Как жизнь иль смерть меня б ни оттолкнула –
я возвращаюсь, словно бумеранг.

***

Хоть не живу, увы, в нирване я,
и день-денёшенек одна,
украшено существование
цветущей веткой у окна.

Ко мне заглядывает в дом она
и машет, в прошлое маня.
Всё прочее уже обломано
и у неё, и у меня.

Кто знает, что у нас останется,
покуда миром правит гнусь.
Одна лишь ветка к небу тянется,
как я к душе твоей тянусь.

Ещё меж нами расстояние
как от акации — в ладонь.
И сверху – словно подаяние,
мне листик падает худой.

***

Я живу тобою без тебя
и не знаю даже,
слова выпуская воробья,
что моё, что наше.

Иногда его в себе душа,
нежа иль корёжа...
Лечит душу близкая душа,
и калечит – тоже.

Ты привык как к птице по весне,
что звучала нежно,
что была как дождик или снег
просто неизбежна.

И хотя одних с тобой кровей –
в стороне дышала
и своею никогда твоей
жизни не мешала.

Вслушайся в мелодию сюит,
выгляни в окошко.
Там не просто дерево стоит
и не просто кошка.

Что-то вспомнишь из далёких снов,
близкое, большое...
Слов не разобрать, но и без слов
всё поймёшь душою.

И бредёт любовь моя, боса
и простоволоса...
И пока над нею небеса –
нету ей износа.

***

Как хорошо, что всё уже прошло...
Как безымянно всё, что было с нами,
и всё, что с нами не произошло,
но что в душе ношу своей как знамя.

Не всё равно ли, как это назвать,
то, что нельзя руками и устами,
что можно лишь воздушно целовать
и осыпать словами как цветами.

Как хорошо, что можно быть собой,
не думая, как выгляжу снаружи,
и то, что было нежностью слепой,
преображать в созвучье и содружье.

Всё хорошо, всё к лучшему, мой друг.
Твои часы уж не пугают боем.
И в темноте настольной лампы круг
высвечивает близкое обоим.

И от звонков не вздрагиваешь ты,
привыкнув к их вечернему звучанью.
И я, у компа или у плиты,
всегда люблю тебя по умолчанью.