Чай, чаёк, чаище

ПОСВЯЩАЕТСЯ МОЕЙ МАМЕ
ФЁДОРОВОЙ / ПРОКАЕВОЙ НИНЕ МИХАЙЛОВНЕ
И ДЕТЯМ ВОЙНЫ


Чай напиток и еда,
чай для тела, и души.
До чего же чаепитья
с самоваром хороши!

Самовар на полведра
вечный сторож во дворе.
Велика была работа
его чистить на заре.

Думаешь, что я стара,
больше века я живу,
с пулемётом на тачанке
наши были рандеву?

Танки мчаться по Москве,
вроде выстрелы слышны.
Скрип песка на самоваре
заглушает звук волны.

Звук то есть, то нет его:
волны борются, шипя.
Самовар блестит как новый,
подготовлена щепа.

Радио молчит уже.
Телек тоже барахло.
Происходит что-то в мире.
Убивает кто, кого?

Ждём к обеду снова чай.
Чай наварим  к вечерку.
Целый день из самовара
дым летит по ветерку.

Мамочка кричит: «Пора,
самовар уж на столе.
Нынче чай попьём вприкуску.»
Что случилось там в Кремле?

То чаище, то чаёк.
Танки едут на толпу.
Нет ни света, нет ни газа.
Происходит что, к чему?

Пьём мы чай, идут года
то с мукой, то без муки.
Рады мы, что есть чаёчек.
Где-то там идут бои.

Было это не давно.
Сказка эта не стара.
Отдохнуть бы самовару,
прогорела уж труба.


День за днём на завтрак чай
без добавок, крепкий, чёрный.
Вряд ли пил такой Чапай
с крошкой — сахарком пилёным.

Хочешь радости для глаз —
чай свой выпей из стакана.
Удивляйся каждый раз:
пляшут зайчики на гранях.

Чай для жаждущей души
вкусом терпкий, наслажденье.
Чай — еда в любой глуши,
слабым нервам в утешенье.

Чай для шустрого юнца 
с молоком и очень сладкий.
У лихого молодца
с водкой, с коньячком с устатку.

Рад товарищ пожилой
чаю с хлебом и чаищу.
Был когда-то молодой,
чай с сухариком был пищей.

Сытость, благость, жизнь в мозги,
радость телу и сосудам.
Чай не пьёшь —  не зришь ни зги,
нет и радости подспудной.

Не заладится денёк,
если ты не пьёшь чаище,
не уснёшь без задних ног,
не сварганишь дел полтыщи.

Обнищавшая сторонка,
обедневшая страна!
Чай не льётся струйкой тонкой.
Чай с пакетиком с утра.

Жить как с запахом парной,
с чаем бледным, сто раз слитым,
без искринки золотой,
мутным и испитым?


Что ж ты пьёшь, моя родная,
чай без духа, чай без даты?
Где жестянка расписная
с буковками «чай» из злата?

Самовар где наш вальяжный
с прогоревшею трубою?
На столе он очень важно
возвышался над едою.

Где резное коромысло
с расписными лебедями?
До сих пор в моих ты мыслях
с распростёртыми крылами.

Горделива ты и статна,
с волосами золотыми...
Любоваться не устану
серебром в твоих сединах.

Как жилось тебе, родная,
в бесконечны лихолетья,
справку всем и вся являя,
не стонало ль твоё сердце?

Работящи твои деды,
всё потомсво на подхвате,
не богаты и не бедны,
хлебосольно в вашей хате.

Любоваться б мужиками:
расторопны, не гулящи,
не махали кулаками,
всё непьющи. Настоящи.

Что не делают, то славно.
Степь родная им подспорье.
Три сыночка рослых, бравых,
три лошадки на подворье.

«Кулаки, не нашей масти,
прочь со станции «Степная».
Вот вам справочки на счастье.»
Где теперь семья большая?

Как цветы во власти смерча,
разлетелись лепестками.
Были лишены навечно            
возрожденья семенами.

Пятистенок среди поля
пережил все перестройки.
Стали не по вашей воле
коммунальными постройки.

Счастье сложено в жестянку,
«чай» на баночке злачённой.
Вам оставили портянки.
Увозили в жизнь бездомную.


Степь Казахская богата
диким зверем и холмами.
Не ходи зимой из хаты,
снег, что в поле, меж домами.

Морось в опостылом снеге
ниспадает льдом под ноги.
Заплутаешь — в сладкой неге
меж домов уснёшь в сугробе.

Страшны ночи в бездорожье,
спутники то тиф, то волки.
Помогает слово Божье,
путь укажет в снеге колком.

Мама, милая, родная,
сгинуть легче, чем бороться.
Божьей помощью живая.
Щёчки в поцелуях оспы.

Сократился род ваш вдвое.
Север домом, иль землица.
Вам досталась лучше доля:
сгинуть в городской больнице.

Дед поднялся, папа тоже,
мамка долго выживала,
ты же, мамочка родная,
стоном исходя, лежала.

Медсестрички проходили,
очи к небу поднимали,
мелко плечико крестили,
Божью милость принимали.

Брат ходил к тебе пол года,
отпоил живой водою.
Всомнил с бабушкой походы,
чай варил с травой степною.

Под холмом ковыльным стали.
Глазу радость, пальцам колко.
Землю глубоко копали,
пол стелили белым шёлком.

Под Кузнечными рядами,
в малом стойбище Курмыша
в дом  вселились, в свой земляный.
Жили тесно, словно мыши.

Жизни нет без самовара.
Добрый люд помог немного,
приносили, подавали,
не пропали. Слава Богу!

Стар и млад поодиночке
подходил, топчась неловко,
в землю упирая очи,
сахар приносил в головках.

Прочь из толп, что колобродя,
унесут тебя в быстрину,
завертят и заворотят
в грозну, пагубну пучину.

Толпы были спокон веку
революции началом.
Жди добра от человека,
хоть и смотрит он лукаво.

Как не лгать, когда всё криво,
когда хочешь лучшей доли,
Добавляешь в жизнь правдиво
напридуманных историй.

Справки спрятали на время.
Ложь на благо. Стынут души.
Под крестом скрывают бремя.
Ложь во благо — нету хуже.


Горе вылилось слезами.
Вырваны страницы жизни.
Крепнет тело за делами.
Надо строить коммунизмы.

Мамка братика родила,
погодя ещё сестрёнку,
где-то тайно покрестила.
Папка ищет работёнку.

Ты, родная моя мама,
выходила из болезни,
заживали твои раны,
стала ты в семье полезна.

Выживала в ритмах марша,
выжила под звуки стали,
с Щорсом ты шагала важно,
с комсомолом подрастала.

Отчего, родная мама,
Бога ты от нас скрывала?
Песни пела, стан качая,
песенки о крови алой.

Там, где тонко, там и рвётся,
там, где толсто, там прекрасно.
Домик шлаковый кладётся,
папка твой шофёром классным.

Был конец, опять начало.
Жизнь игра, а вы игрушки.
Будто горя было мало,
снова слёзы на подушках.

Старший братик в эшелоне
сгинул, не дошёл до фрица.
Не дадут ему «Героя»,
пятнами на фото лица.

Нет уж дров для самовара,
чай на всех один из кружки.
Народился братик малый
долгожданный и ненужный.

Будто боги услыхали
молчаливые стенанья,
брату шанс для жизни дали,
а сестрёнку в рай забрали.

Ты теперь, родная мама,
за семейство всё в ответе.
Мамка, братика рожая,
прокляла всё в этом свете.

Кожуру картошек ели,
семя лебеды мололи,
на касторке корки грели.
Сколько лет уже голодны.               

Это тыл, а там блокада,
Миллионы в испытаньях.
В сердце стоекратно «надо» — 
путь к победе сквозь страданья.
            
У надежды нет оковы.
У свободы нет преграды.
Разум — кратер раскалённый.
Мир зальют потоки лавы.


Песню мне б сложить, родная.
Песнь о вашем поколенье.
Чем коварней жизнь лихая,
тем чудесней в ней мгновенья.

Чудо — в май сажать картошку,
подкопать через неделю,
утолить свой голод трошки.
Осень, а уже всё съели.

Чудо — созреванье тыквы!
Сладость редка, долгожданна.
Как же рады были вы так
чуду, самому желанному.

Тыквы нарезали мелко,
доску сверху плотно клали.
Чтобы сок весь вытек клейкий,
стар и млад доску качали.

Эх качели, карусели!
Радостью сияют лица.
Сок варили, песни пели.
В чёрный день сироп сгодится.

Чем тоскливее живётся,
тем мы больше верим в сказку
и, как в песне той поётся,
лучше крови нет окраски.

Красны флаги, красны речи,
красны буквы и плакаты.
Красна кровь расправит плечи,
сердце красно у солдата.

Как горды вы были делом
для победы. Всё для фронта!
Убежать туда хотели,
горе утопить народов

в море крови, в крови алой,
в крови вражеской, фашистской.
Сердце яростью пылало,
гневом к нечисти прогнившей.

Сердце может быть и синим,
если кровь уходит в пятки.
Папка твой молчун и сильный.
На войне солдат он хваткий.

Всё воюет. Пишет мало.
Письма ты его хранила
из Москвы, из Ленинграда,
Севастополя, Берлина.

С мамкой уголь разгружала.
Мамка носит, ты в вагоне.
Ты черпаешь, всё ей мало,
через «не могу» и «больно».

Распласталась. Надломилась.
Снова ты хозяйкой в хате.
Друг за дружку вы молились,
ты — над ней, она — в кровати.

За себя бороться трудно.
За родную кровь однако
в штык идёшь, напрополую,
силы даст тебе отвага.

Сдюжить, сделать и учтётся,
хлеба заработать кроху.
Если не за что бороться,
дух направит тело к богу.

Наконец-то, встала мамка.
Табуретка ей подмога.
Бог ей в помощь, шатко-валко
стала бабкой колченогой.

Стала словно знак вопроса:
для чего все катаклизмы?
Всё равно, где смерть покосит.
В коммунизмах, анархизмах?

Что случилось, то и ладно.
Время нет гадать на гуще.
Грех сломиться, грех быть слабой
во державе всемогущей.

Порошок спасал яичный,
помогли американцы.
Ты в учёбе — на отлично.
Победить у вас есть шансы.

Верой сильны, живы верой.
Сердцем всем и всей душою,
с жаждой счастья в новой эре
в жизнь вступили вы большую.

Щёчки красила ты свёклой,
кровью подводила губы,
брови — маслицем прогорклым.
Сила молодости — чудо!

С верой в правду победили.
С верой в чудо побеждали.
«Должен» и «обязан» были
Всех побед твоих началом.

Мама, мамочка родная,
без тебя страна бесславна.
Для страны, моя святая,
жили вы, а как — не главно.

Я не помню, как ты ела,
спящей тоже не видала.
Что любила, что хотела?
За работой ты сгорала.

Не смеялась, не плясала,
одинока, молчалива,
слов плохих совсем не знала.
Жалиться тебе не мило.

Жизнь твоя под аты-баты:
пал орёл ли, пала решка,
там ты проклят, здесь проклято.
Выпал крест, несла безгрешно.

Молча пили чай без така.
Молча подвиг совершили.
Ты в тылу, они в атаку …
Свой живот вы не щадили.

Свой живот щадить не просто.
Сам не сгинешь, плюнут в спину,
Довезут ли до погоста,
или в бурну реку скинут?

Брюхо стало головою.
Вёл вас кнут. Не до «обидно».
Расстреляли вновь героя
в волчьей шкуре. Сверху видно.

Одиночество бесславно,
но в Союзе ваша сила,
бой ведёте вы на равных
за себя и землю милую.

Пули в цель летели точно.
Мир разрушен до основы.
Гроб врагам сколочен прочно.
К мирной жизни вы готовы.


Были в волнах, но с волною —
выше, круче, громче, ярче —
строите, поёте в строе.
Миром стали вы богаче.

Слава богу, только краем
зацепило вас цунами.
Я про Сталина не знаю,
ты не пела о нём, мама.

С папой вы о нём — ни слова.
Передачи выключали,
будто не было такого,
и надолго замолкали.

В доме не было портетов
ни поруганных, ни верных.
Ждали долго вы совета,
кто из тёмных, кто из светлых.

Поутихли буйны ларвы,
просветлели очи, небо,
красят путь мечты и лавры.
Жить и красить можно с хлебом.

С хлебом, супом, кашей. Было
даже маслице на праздник.
Жизнь на месте не застыла.
Замолчал живот-проказник.

Стала всем, моя ты мама,
соответчицей, истицей,
коммунисткой тоже стала,
жизнь меняла твои лица.

Вы, в народе из народа,
удержали своё знамя.
Есть и братство и свобода.
Поутихло в сердце пламя.

«Должно» стало вашим «нужно».
Займ за займом — безвозвратно.
Вы лояльны и послущны,
суп, чаёк ли, всё вам ладно.

Мощь с Хрущёвым, мудрость — Брежнев,
туфлей в стол и поцелуи,
струй не надо больше вешних.
Жизнь традиции диктует.

Пятилетки выполняли.
Семь субботников в неделе.
Съезд за съездом вы шагали
к общей долгожданной цели.

Горды Родиною сильной,
споры в деле. Всё во славу!
День за днём вы подвиг дивный
совершали. Всё по нраву.

Дружны с властью, рады миру,
достижениями горды,
подзабыли вы кумиров,
дружно все идёте в ногу.

Стало чудно в магазинах,
мясо ровненько висело,
под стеклом сыры на диво,
жирно колбаса блестела.

Как и чем продукты пахнут?
Верила,что это вкусно.
Мелочь подсчитав и ахнув,
приносила ты капусту.

Да и мы не знали вкуса
ни того и ни другого.
Пили чай мы с тем же усом
и с селёдочкой. Дар бога.

Ожидали перемен вы
долгожданных, ощутимых.
Принял съезд решенье верное:
«ВСЁ  для ЧЕ ЛО ВЕ КА!» Сильно!

Духом ты воспряла, мама.
«Всё для человека» — важно.
В ногу с временем шагала.
Слава женщинам отважным!

Попривыкли было к супу —
сахар днём с огнём не сыщешь,
мыла не сыскать под лупой.
Жалко тех, кто прятал тыщи.

Карточки спасли. Есть опыт.
Кости по кг на брата,
по бутылке водки — оптом
в месяц раз. Гуляй ребята!

Кто есть кто нужда раскроет.
В спину очередь пихала.
«Встаньте в очередь, герои!» —
орденам в лицо орала.

Уходили те от лиха,
испугавшись яда ада,
шеи в желваках и тихо:
«Сталина на вас бы надо».

Исчезали идеалы,
песни революций спеты,
Кашпировский, сериалы —
сказок новые сюжеты.

Счастье сложено в жестянку.
Облигации и справки,
ваучеры, словно в замке,
самовару на заправку.

"Будем руки мыть без мыла,
зубы чистить содой, глиной,
чай и так мы пьём уныло.
Опыт есть. Кого на мыло?"

Что к чему не понимали,
ропот был, но шуткой сыты,
Только головой качали:
«Слава богу, что не биты.

Слава богу, брат наш старший
нас не тащит на охоту.
Шкуру драть с медведя страшно.
хрен их знает, кто есть кто там.

Не прельщают их чаища,
маракуи стали сладки,
скучновато стало с тыщей.
Миллионы бы в подкладки.

Не дай, бог, опять в начало
без портков на бой с врагами.»
Прочь мечи, долой забрала!
Вальс подружит всех шагами.

Ритмы вальса, как посланье,
разлетятся по Вселенной,
внукам будут, как преданье
о начале просветленья.

Не до вальса. Танки мчатся,
Верх бессилен для решений.
Чему быть, тому и статься —
Низ устал от изменений.

Кто-то где-то правил танком,
по правителям стреляли.
Чай не лезет даже с таком:
«Твою мать, страну про@али!»

Нет конца у революций,
сил не хватит всем дать сдачи.
Мертвецы довольны миром,
жив остался — долго плачешь.

Об одном мечтала, мама:
в поезд сесть и мчатся в дали,
жизни вкус познать мечтала
без тревог и без  печали.

Чай сегодня с тем же пьёте.
Попривыкли, знамо дело.
Молча пьёте, слёз не льёте.
Чистые душой и телом.

Мне бы песнь сложить, родная,
вас прославить во столетье.
Выживая, выживали,
счастье строив на планете.


Мама с солнышком вставала
чай варить. Шла за водицей
с коромыслом, как с крылами,
словно горда лебедица.

С распростёртыми крылами
между небом и землёю,
улетала с облаками.
С нею солнце разлитое.

Пляшут лучики на вёдрах,
зайчики за мамой следом.
Не до сна. Где утро добро,
там и день прольётся белый.

Словно важна лебедица
с розоватыми крылами
возвращается, как птица
над воздушными волнами.

Зайчики то влево, вправо,
влево, вправо в ритме вальса
кружат солнечную маму
в звуках утреннего танца.

Утром я спешу, как прежде,
к речке, к солнечной поляне.
Зайчиков на глади нежной
до сих пор мне дарит мама.


10.01.2020 — 29.04.2021
фото из семейного архива