Опера про опера

Я заварил «чайковского», потом сварил «прокофьева»,
потом «петрова-водкина» наполнил я стакан…
Либретто без прелюдии – попробуй приготовь его!
И вот сажусь за оперу. Встаю за нотный стан.

Бетховены и Моцарты мне намекают вежливо,
что наступил в младенчестве на ухо мне медведь,
и надо мной гармония смеётся, и сольфеджио
как примется над нотами белугою реветь!

А я в халате стёганном - почти как Римский-Корсаков,
и в белых тапках стоптанных, как Лебедев-Кумач,
работаю над оперой, либретто – вам не горстка слов,
а музыка для оперы не может быть «тумач»!

Глотнув четыре четверти, я слышу звуки странные,
под пряную селёдочку летавров слышу медь,
а звуки эти странные такие форте-пьяные…
Я соглашаюсь с Моцартом, что виноват медведь.

На крыльях вдохновения отбросил я сомнения -
Те самые сомнения, что мучали давно.
Едва вернулся к опере – передо мной два гения –
Приятно познакомиться, я – Глюк, я – Гуано!

Потом пришли Сибелиус, Пуччини и Балакирев,
мы упивались музыкой. Я обнимал гобой.
И с Кучкою Могучею всю ночь мы пробалакали,
А утром бил по печени всех Новиков-Прибой…

Я чувствую, что вместе мы большое дело делаем,
Такую не встречал ещё компанию обжор,
И мы четыре четверти уговорили целую,
Потом с одной восьмушкою припёрся до-мажор…

И на полу сидели мы без столиков и стуликов,
поскольку были сломаны все стулья и столы.
И Серафим явился к нам, он оказался – Туликов.
И от него услышали мы много похвалы.

Шепнул он прямо в ухо мне, что поступают жалобы,
Что он пришёл по адресу на сатанинский бал,
Что кучку ту могучую убрать мне не мешало бы,
И кучку ту могучую сам Скрябин соскребал…

Строчат соседи оперу заяву очень длинную,
Народную, былинную – её попробуй спой…
Мы ж с Мусоргским, с тем опером, опохмеляться в блинную
Идём и диспутируем про творческий запой.