Из Неоглашённого. Апрель 2024. У Зеркала Небытия

Решил вернуться к прошлогодним «апрельским не совсем тезисам». Из сериала «У Зеркала Небытия».
Притом, что весь сериал был избыточно заумным (чересчур философическим), 5 «серий» (2–4, 10-11) выставлять (пусть и загоняя подальше от глаз) я и вовсе не посмел. Однако (пачухаўшы патыліцу) три из них всё-таки закину. Пиитского («архивного») там почти нет, но... Тем следопытам, кто вдруг осмелится (после нас) заглянуть в эти штудии (что совершать – мягко говоря, не рекомендую) и..., пара-тройка мест отсюда могут показаться занятными.
13.02.2025
--------------------------------------

«У Зеркала Небытия 2»

По «Общему Списку» предыдущее (УЗН) обрело номер 4242. Хотя «сбивчивость» и не исключается.
4242... В каждом числе (и его записи) можно что-то найти-увидеть. В этом бросается в глаза прежде всего «запись». 42-42... Дубль. Отражение?! Для отражения более характерна «инверсия» (правого и левого). К чему больше подошло бы 42-24. Но это – в обычном зеркале, назначение которого достаточно обыденное (лицезрение собственной физиономии и внешнего вида вообще). Свет мой, зеркальце! Скажи да всю правду доложи: Я ль на свете всех милее, всех румяней и белее?
В ЗН – иное. Там отражается... История!? И не «банальное» прошлое-настоящее-будущее, а – настоящее прошлое, настоящее настоящее, настоящее будущее.
Это я подразниваю Августина.
Память... Как Зеркало Души.
Чьей?!

[Память – это зеркало души человека и всех существ, обладающих памятью. Главным свойством памяти является магнитное свойство. Поэтому все магнитные поля, их силовые линии, уплотнения магнитных линий – являются реальными природными зеркалами, способными к полному отражению – узнаванию электромагнитной информации.]

Ну, это, скорее, к слову...
Есть память и память... Душа и душа...
Чья Душа (какая Душа) смотрится в Зеркало Небытия – вопрос!
Как-то может (в особых «экзистенциальных ситуациях-состояниях») смотреться и наша – «просто человеческая». Но – лишь «как-то»...
Как там Платон определял Творчество?!
Творчество...
Помните?! – Есть творчество и извращение. Есть воображение и вымысел (по Вейдле), а есть измышление (враньё). Мы – об Искусстве. О той же Поэзии.
Ибо есть (по крайней мере в некоторых традициях) и Творение.
Платон (идеалист) был (в онтологии) сторонником Эманации. И в Искусстве он находил Подлог.

[Его предшественники (Демокрит, Сократ) рассматривали искусство как воспроизведение действительности через подражание. Платон также говорит о подражании чувственным вещам. Но вещи эти сами являются образами, отражениями идей. Художник, согласно Платону, лишь копирует чувственные вещи, которые в свою очередь, являются копиями идей.
Таким образом, Платон, рассматривая искусство как создание обманчивой видимости, пришел к отрицанию выдающихся достижений греческого искусства.
Как вторичное отражение, как отражение отраженного, искусство, по Платону, лишено познавательной ценности, более того, оно обманчиво, лживо и препятствует познанию истинно сущего мира.]

Как-то так. Чувственные вещи – копии идей. Подражание им. Отражение их.
А Искусство – подражание подражанию, отражение отражённого.
Потому Платон и изгонял поэтов из Государства, «первого к Совершенному».
Жрецы, солдаты (воины) и... Ремесленники?!
Платон – не Бодлер. Это у Шарля «только три категории людей достойны уважения жрецы, солдаты и поэты. Знать, убивать и творить».
В «творить» есть стремление к бессмертию. К сохранению-воскрешению. Через некоторое самопожертвование. Через смерть. Из русских философов эта линия проводилась, думаю, не единожды. Не одним Фёдором Степуном.
Через романтизм?! Через Шопенгауэра?!
Через христианство, но уже в форме некого бунта. В Возрождении и том же Романтизме.
Без Христианства такая эволюция в понимании творчества вряд ли возможна. Творчество как со-творчество. Со-творчество с Творением (с актом Творца).
У Платона – не так...
Саша (АСТ) о Творце (и Творении) оговаривается весьма деликатно. Благодарный Хайдеггеру, он повёрнут (здесь, в ЧПЛИ) больше к неоплатонизму. А ведь и там (от Платона) есть признание-различение Творца (Футургоса) и Демиурга (Ума). В обход Личности как такой...
В этом отношении (плане, смысле...) забавен и Лосев. В его «заигрывании» с неоплатониками. В критике Возрождения (и Просвещения).
Забавен и шпыняемый мною Невзоров (при всей его одиозности и «некалиберности»), презрение которого к Искусству лишено оснований, на коих зиждется философия Платона. Так Глебыч и философию презирает. Глебыч у нас – «навуковец». «Просвещенец-схоласт» (так бы его обругал уже Лосев).
Уклонились... Слегка. От Зеркала Небытия.
А ведь между Отражением и Подражанием есть и различие! В «подражании» отчётливо видится Вертикаль. Иерархия. В «отражении» это смазано.
Под...
Хоть ты опять оглядывайся на ВВМ (Я себя под Лениным чищу...). Тьфу на меня (я – о своей иронии в адрес Ильича – тем более, что оный замаячил и при упоминании связки «творчество-отражение»)!
Ну, а Воображение – вхождение в сверхчувственный образ. Эйдос. С последующим восстановлением чувственного. В преображении (увы, далеко не всегда – в просветлении).

29.04.2024

«У Зеркала Небытия 3»

Погуляем по тексту. С «микроскопом». Туды-сюды.
Имя «хаос» в опусе АСТ впервые встречается именно в этой (четвёртой) главе. До неё об оном – ни слухом-ни духом. Пусть с последним (духом), будучи в теме, что-то можно и уловить.
Но буквально – только с четвёртой (ВВиИ). На то она и опора (всей концепции), а где-то – и око. В ней – матрица конструкции, с её элементами. Простите – элементалями.
«Небытию» повезло чуть больше, ибо мелькать начинает уже в первых главах. Правда, разве – мелькать. Да и то не в качестве «конструкта».
А в четвёртой – да. В четвёртой эти «негативности» разгулялись.
Повторим (уже приведенное) выражение главной интуиции авторского (АСТ) толкования

[время, онтологически эффективное время, – результат интеракции сущего непосредственно с хаосом и небытием, причем парадоксальное для нашего восприятия негативное «взаимодействие» этих последних между собой и обеспечивает генерацию темпоральности как таковую.]

Гмм... Саша ведь дока. И когда он жонглирует «онтологичеким» и «онтическим» (не путать с «оптическим», хотя...), то не без повода.
Я – к брошенному им чуть выше (данного выражения)

[«Прошлое», «настоящее», «будущее», прежде всего, суть онтические характеристики сущего, они – о его инстанциях, а не о времени как таковом]

Однако – к хаосу и небытию, кои

[как онтологические негативности задействованы в производстве времени. Небытия, как известно, нет, хаос не может себя представить, не может предстать как объект, не имеет соответствующей (и вообще никакой) структуры, чтобы, так сказать, преломить бытийный / умственный свет посредством себя. Они не феномены, это «антиматерия» онтологии и во многом восприятия и осмысления вообще. И это очень простые данности, они буквально самой простоты проще. Реальность как будто имеет некий нижний, инфрабытийный регистр, вниз от которого уже онтологически невозможно, вверх от которого – все. Пусть это и выглядит как предельно наивная, квази-досократическая интерпретация, но мы обращаемся здесь к тому, что имеет бесспорное логическое и онтологическое обоснование и более чем двухтысячелетнюю историю в познании. И эти «отрицательные числа» онтологии в любом случае куда как более научны, чем многие космогонические и иные теории современного нам знания. Важно, чтобы читающий вместе с нами увидел их, хаос и небытие, вначале вне любой художественной или мистической романтизации, не как отягощенные множеством философских и общекультурных коннотаций заклинания метафизики, но максимально научно-онтологически, как минимумы ординат реальности, как некие ее, в пересчете на онтологию, кельвиновские нули. И сразу же после этого их следует, напротив, представить себе с максимально возможной философской и художественной полнотой, со всеми, если нужно, борющимися чудовищами хаоса и снами о невозможном, с темным льдом безымянного моря несуществования, ибо мы вместе с читателем пытаемся действовать сейчас в философии, и в этом, только в ней практикуемом соединении, казалось бы, несоединимого, в сверхоптике сведения в единое таких предельно разнонасыщенных способов видения, и состоит важная часть ее гениальной генеральной метОды – того, благодаря чему она является нестареющим знанием вот уже двадцать пять веков, того, благодаря чему она продолжает оставаться самым мощным из доступных людям средств познания.]

Впрочем, и это я уже в прежних «возвращениях» к ЧПЛИ приводил. По крайней мере, частично.

[Хаос – не сущее, но он, первый с конца, уже может быть или не быть, поэтому первое, самое простое, самое чистое и, быть может, самое важное «нет» небытия также ему, хаосу. Хаос – не сущее, и поэтому для возобновления нуждается в одном лишь условии – в ликвидации отрицающего его порядка, в передвижении «нет» небытия уже на него. Его «да» – «нет» всему, им не являющемуся. Так образуются, закладываются в простейшем, две фазы хода непосредственно-онтологического времени; эти «нет и нет» – «тик-так» его часов. Когда каждый раз возникает не-хаос какого-либо порядка, «нет» небытия адресуется хаосу. Хаос, в свою очередь, поглощая порядок, отрицая его собой, как будто возвращает «нет» не нуждающемуся в том небытию – но парадоксальное, отрицательное «пребывание» последнего, собственно его не-бытие, во всеобщей совместности всего держится этими негациями (отрицаниями), они его «актуальности» здесь, если угодно. Утверждающее «да» возникающего порядка вместе с восходящим бытием уходят вверх, покидая происходящее для сфер уже различённого времени. Когда мы моделируем время в тех или иных часах, именно двухфазное чередование мы на самом деле и отображаем при помощи колебательных процессов той или иной природы.]

Хаос...
Хаос, кроме того, что он просто не есть (не сущее), он не есть (изначально) и отрицание порядка (не-порядок). Напротив, это порядок есть не-хаос (результат адресованного хаосу «нет» небытия). И лишь затем (в свою очередь) хаос поглощает (отрицает) порядок.
Как-то так.
Собственно, хаос – Ничто. Кое не следует путать с Небытием.
В своё время, Лосев щёлкал по носу Гегеля, за путаницу, которую тот вносил своим тезисом: «чистое бытие есть чистое ничто», где, по мнению А. Ф., снималось различие между «ничто» и «небытием».
Хотя у Гегеля было как-то витиеватее:

[Чистое бытие и чистое ничто есть, следовательно, одно и то же. Истина – это не бытие и не ничто, она состоит в том, что бытие не переходит, а перешло в ничто, и ничто не переходит, а перешло в бытие. Но точно так же истина не есть их неразличенность, она состоит в том, что они не одно и то же, что они абсолютно различны, но также нераздельны и неразделимы и что каждое из них непосредственно исчезает в своей противоположности.]

АСТ напрямую Хаос так – Ничто – не величает. При желании, где-то (да уже в том, что «хаос – не сущее») оно, конечно, высвечивается.
По первым четырём главам сам термин «ничто» встречается лишь пару раз. Первый – в отсылке к Сартру (ну, это – понятно), а именно, касаясь описания души человека. Второй – в рассуждении об искусственном интеллекте

[Очевидно, что подлинное по его генезису и бытийно действительное по его реализации идеальное возникает и находит свое воплощение в способном опережать свою наличную сущность существовании, в происходящих в нем и невозможных без этого опережения познании и творчестве; оно интегрально личному и коллективному культурно-историческому опыту того, что само, в свою очередь, состоит в кровном родстве с приходящим из будущего бытием. По контрасту с этим бытийно безосновный процесс создания квазиразумной машиной якобы сходного материала поднимает даже шеллинговский вопрос: в самом деле, не Ничто ли будет здесь говорить с нами, делясь своим небытием? И чьим, и чего «припоминанием», в платоновском смысле, будет такое «знание»?]

А и третий (уже в пятой главе)

[Старинные категории количества и качества, их так и оставшийся в сути своей до конца не проясненным переход, очевидно, вообще не слишком применимы в онтологическом истолковании событийно изменяющегося исторического бытия. Здесь ведь качество идеи почти ничто без ее узнавших, поверивших в нее масс, здесь в иные регрессивные времена миллиарды буржуазно-люмпенского населения с соответствующими идеально-эвентуальными способностями не перейдут ни в какое качество, не породят, как мы, к сожалению, знаем, ничего содержательно, сущностно нового.]

Дохнуло Марксом (или – около того). – Идеи становятся материальной силой, овладевая массами... Тра-та-та-та.
Грубо говоря: идея – ничто (почти) без её восприятия.
Как-то притянуть к Хаосу можно разве что второе.
Если к Х... Пустота, вакуум...
Следов «вакуума» у Саши я пока не обнаружил. С «пустотой» всё выглядит чуть оптимистичнее.

[Некогда величественный собор даже в полуразрушенном состоянии до сих пор не утратил ауру великолепия и превосходства, оставляющего неизгладимое впечатление и шлейф загадочности. Под сводами нефа бросает в дрожь: сквозь разверзнутые небеса на мраморные плиты пола, укрывающие древний некрополь, падают блики заходящего солнца. Но никто не замечает этого: все погружены в атмосферу нескончаемой торжественной траурной церемонии. Человеческий поток из сотен тысяч движется у постамента. На нем установлен кипарисовый гроб с некой персоной сложно различимого возраста. Увенчанная розами, она кажется еще бледнее от увядших белых лепестков, утративших свой перламутр. Как водная гладь в тусклом свете ночной тишины, ее облик отражает то ли смирение, то ли безразличие, то ли безмятежность. Она как будто полна невозмутимого спокойствия: в чертах ее лица нет пристанища ни тревоге, ни смятению. Потускневшие цветы словно шепчут о смерти упокоенной. Глаза ее печальны, взгляд направлен то ли в бесконечную вечность, то ли в неопознанную пустоту, то ли в тупиковую точку непризнанного конца времен. Мертва ли она на самом деле? Или только пребывает во сне, вальсируя в пустующем, занесенном поздней листвой заброшенном парке своих видений? Или она в гипнотическом трансе и теперь прочувствует всё, поднимая сюжеты прошлого слой за слоем? Не каждый посмотрит в ее глаза, не каждый преклонит колено, мало кто помолится. Многие проходят мимо – обезличенные и равнодушные. Мрачный жнец стоит у ее одра. Но редкий замечает его, а если и усматривает, то лишь тень, не узнавая и не понимая, кто он есть здесь на самом деле.

Представленный художественный этюд приведен отнюдь не из желания погрузить читателя в сюжет готического романа. Это только попытка привлечь внимание к проблеме чрезвычайно значимой и в силу своей масштабности, для тоннельного восприятия мира, возможно, сложно воспринимаемой, поскольку философия истории требует панорамного мышления, погружения в ретроспективу человечества, развитого чувства прошлого и способности видеть историю за совокупностью фактов, пусть даже в их каузальном объяснении и понимании.
Этюд транслирует читателю образ женщины на ритуальном постаменте как образ-символ, воплощающий идею об истощении жизненной силы (libido – в значении, близком к юнгианскому пониманию) истории в пространстве after-постмодерного мира, неопостготического мышления, техноцентрической реальности. Исторический человек поместил ее на погребальный постамент и движется подле нее траурной процессией. Способен ли он разглядеть лицо истории, узнать его – уставшее, угасшее, обессиленное, обессмысленное, изможденное? А может, не лицо истории предстало перед человеком, а исторический человек в разных своих проявлениях – безразличный исполнитель-потребитель, зритель-игрок, коммуникатор-однодневка, страдающий выжидатель-попрошайка, смирившийся труженик-судьбоносец, или профессиональный манипулятор-технократ, приспособленец-«идущий в тренде», или мятежный художник-авангардист, правдолюб-историк, революционер-эколог, или некто ещё (сколько их – разных мастей человеческого рода!) – перед лицом истории?! Чтобы увидеть себя – исторического – в историческом бытии, но также и в космическом, и осознать себя, размышляя над темами и вопросами, которые в тексте звучат, в основном, как «открытые проблемы» человека.]

Столь завлекательно (художественно) начинается уже не четвёртая (споткнувшая нас) глава, а сам трактат.
Не без упоминания Пустоты (двоящейся: в «неопознанности» и «заброшенном парке видений»).
В самом этюде меня привлекли ещё два (по крайней мере) штришка-момента.
Собственно, «кипарисовый гроб» и – пребывающая в нём неразличимого возраста персона, женского пола.

От кипарисовых гробниц
Взлетела стая чёрных птиц. –
Тюрбэ расстреляно, разбито.
Вот грязный шелковый покров,
Кораны с оттиском подков...
Как грубо конское копыто!

Одно из самых мне дорогих у Бунина («Война»).
Сюда же – ничуть не хуже (а где-то – и ближе) и Осип Мандельштам.

Когда мозаик никнут травы
И церковь гулкая пуста,
Я в темноте, как змей лукавый,
Влачусь к подножию креста.
Я пью монашескую нежность
В сосредоточенных сердцах,
Как кипариса безнадежность
В неумолимых высотах.
Люблю изогнутые брови
И краску на лице святых,
И пятна золота и крови
На теле статуй восковых.
Быть может, только призрак плоти
Обманывает нас в мечтах,
Просвечивает меж лохмотий,
И дышит в роковых страстях.

Обоих я подразнил. Причём, Бунина – как минимум дважды. Последнее – в список, открывающий нынешний год (тем более, что до июля – уже рукой подать)

С ума сойти!
                Я жив
                доселе,
Ещё один перетерпев
В напрасной этой карусели,
Давно без шансов на тюрбе.
Мой прах над Витьбою развеют
Июльской ночью,
                втихаря –
За Бауманским, чуть правее,
Пока не вспенится заря.
Я речке предпочёл бы море.
А то –
               Кромешный Океан.
Под фугу Баха в ре миноре,
Как герменевт и девиант.
Но,
          постарев, я стал скромнее.
Живые мощи теребя,
Напрыканцы прочту минею
И отойду
                не
                второпях.
Под сень своих самосожжений.
Июльской ночью. В високос...

Вселенской вечности погост
Не даст под это ни сажени.
(1-2.01.2024)

С «кипарисами» я цеплял ещё и Бродского (по «Письму римскому другу»). Моё – шут с ним, а Иосифа уважу. В последнюю строфу.

Понт шумит за черной изгородью пиний.
Чьё-то судно с ветром борется у мыса.
На рассохшейся скамейке – Старший Плиний.
Дрозд щебечет в шевелюре кипариса.

О кипарисе (как символе) можно кинуть и из «Вики»

[Мрачная тёмно-зелёная листва кипариса вечнозелёного с древних времён уже служила эмблемой печали, а потому это дерево часто разводится в южном климате на кладбищах. Этот кипарис был посвящён у греков и римлян богам, преимущественно Плутону. Кипарисовые ветви клались в гробницы умерших; ими украшались в знак траура дома; на могилах обыкновенно сажались кипарисовые деревца.
Древнеримский поэт Овидий в своём произведении «Метаморфозы» передаёт легенду о Кипарисе, юноше, который попросил богов обратить его в дерево, чтобы вечно грустить о своём любимце, олене, которого он ненароком подстрелил на охоте.
В Библии кипарис перечисляется среди деревьев, растущих в райском саду (Иез. 31:8). По некоторым предположениям, кипарис – это дерево гофер, из которого был сделан Ноев ковчег. С приходом христианства символика кипариса поменялась, из символа смерти он стал символом вечной жизни: из древесины кипариса часто делают нательный крест.]

К чему это («кипарисовое») подтягивается?
Да хоть к Зеркалу-Границе (к Единству Бытия и Небытия в их обстоянии).
Чуть не упустил.
Раз уж я не удержался и притянул сюда «пиитские переклики», полагаю, любой знаток русской поэзии заметит в приведенном мандельштамовом блоково (1902)

Люблю высокие соборы,
Душой смиряясь, посещать,
Входить на сумрачные хоры,
В толпе поющих исчезать.
Боюсь души моей двуликой
И осторожно хороню
Свой образ дьявольский и дикий
В сию священную броню.
В своей молитве суеверной
Ищу защиты у Христа,
Но из-под маски лицемерной
Смеются лживые уста.
И тихо, с измененным ликом,
В мерцаньи мертвенном свечей,
Бужу я память о Двуликом
В сердцах молящихся людей.
Вот – содрогнулись, смолкли хоры,
В смятеньи бросились бежать...
Люблю высокие соборы,
Душой смиряясь, посещать.

Похоже, что Осип и вовсе залудил свою (более сдержанную) вариацию под жёсткого символиста Александра.
Женская персона. В кипарисовом гробу. Что – История, понятно.
И кому она в этом гробу-зеркале видится?! Историческому человеку.

[Исторический человек поместил ее на погребальный постамент и движется подле нее траурной процессией. Способен ли он разглядеть лицо истории, узнать его – уставшее, угасшее, обессиленное, обессмысленное, изможденное? А может, не лицо истории предстало перед человеком, а исторический человек в разных своих проявлениях...]

Вот-вот... Чьё Лицо и кому – в Зеркале-Памяти Небытия. То ли самой Истории (как такой), то ли Исторического Человека (актора, типа Ильича-Виссарионыча – тьфу на них обоих!). А кому видится?! Вроде, как тому же человеку (историческому). Тому же, да не совсем. С иерархией Видимого (как Лика-Символа, вроде бы, и не живущего, но – как-то «живее всех живых») и видящих (кое-как). Видящих (не равно) в «потоке сотен тысяч» не так и много...

[Не каждый посмотрит в ее глаза, не каждый преклонит колено, мало кто помолится. Многие проходят мимо – обезличенные и равнодушные.]

Что и мы подозревали.
Но в образе Персоны Истории мне аукнулся и такой «штришок-момент».
Стилизация (некоторая) под христианство. Да хотя бы под Евфросинию Полоцкую. Последнюю я притянул как одно из слушных Лиц Беларуси. Глубинных и человечных. Человечностью, в мой вкус-прикид, отличались далеко не все, кто был канонизирован той же РПЦ в святые. Хоть Владимир Святославич, хоть Александр Невский.
Я не к тому, что не отличающиеся человечностью, вовсе бесчеловечны. Вовсе бесчеловечных среди нас, пожалуй, и не сыскать. По всей истории.
Мы – о степени.
Отличающиеся человечностью не стремятся к Власти, а если уж их туда угораздит, не цепляются за неё. Тем более – уже посиневшими пальцами.
И это – только один из признаков (Ч). Правда, самое понятие Власти – достаточно «скользкое». Оно и со Славой (да ещё – через Сласть) перекликается. И с Ладом (к согласию и любви).
Со Свободой перекрещивается (по-всякому). Вплоть до понимания последней, как власти над собой. Как самоорганизации своей природы и вообще всего состава.
Понятно, что Власть у нас тянется к Политическому. Понятно, что и Духовная (над умами) – не менее весома и коварна.
Кто там, у нас, «имеет право владеть землёй»?! – Правильно! Не-паразиты.
Право... Ну, да. Право Власти и Власть Права. В первом случае Власть норовят заполучить в собственность. Вместе с тем же Государством.
В Праве собственность и владение различаются. На скорую руку (корявенько, «забывая» о том, что собственность – это отношения между субъектами) – как-то так

[Собственность – это принадлежность материальных средств, денежных знаков и прочих предметов обладания, которыми может владеть и распоряжаться собственник. Также это возможность извлекать из объекта собственности какую-то выгоду. Владение (обладание) – это возможность собственника использовать по своему усмотрению объект собственности.]

Власть, сама по себе, как бы и не предметна. В отличие от того же государства. Так что и в собственность она не совсем ложится. Мабыть, лучше (к ней) – о «присвоении»?! О выводе из границ Права.
Присвоивших Власть (политическую) мы знаем в избытке. За примерами далеко ходить не надо... Увы! – Стыдно, обидно, досадно...
Однако – к Евфросинии.
К Беларуси она лепится (в Лица) в один ряд с Кириллом Туровским. Современники! Ну, и в святость. У кого из них (просветительницы или богослова) с оной было убедительнее, оставим за скобками.
Евфросиния – женщина! А в Лица мы, по привычке, тянем больше мужчин. Властолюбцев-славолюбцев.
Так и с её мощами да реликвиями пертурбаций хватало. С перемещениями-посяганиями-осквернениями. А уж после Великой Октябрьской, с её богоборчеством и воинствующим атеизмом...
У Саши – конечно, об Истории. Но – не без возможности-права увидеть в её усыпальнице и конкретное историческое лицо.

[Увенчанная розами, она кажется еще бледнее от увядших белых лепестков, утративших свой перламутр. Как водная гладь в тусклом свете ночной тишины, ее облик отражает то ли смирение, то ли безразличие, то ли безмятежность. Она как будто полна невозмутимого спокойствия: в чертах ее лица нет пристанища ни тревоге, ни смятению. Потускневшие цветы словно шепчут о смерти упокоенной. Глаза ее печальны, взгляд направлен то ли в бесконечную вечность, то ли в неопознанную пустоту, то ли в тупиковую точку непризнанного конца времен. Мертва ли она на самом деле? Или только пребывает во сне, вальсируя в пустующем, занесенном поздней листвой заброшенном парке своих видений? Или она в гипнотическом трансе и теперь прочувствует всё, поднимая сюжеты прошлого слой за слоем? Не каждый посмотрит в ее глаза, не каждый преклонит колено, мало кто помолится. Многие проходят мимо – обезличенные и равнодушные. Мрачный жнец стоит у ее одра. Но редкий замечает его, а если и усматривает, то лишь тень, не узнавая и не понимая, кто он есть здесь на самом деле.]

Воспроизвёл сердцевину завлекающего Этюда ещё раз.
Раз уже оставил (в «сердцевине») и «мрачного жнеца», прежде, чем возвращаться к образу ЕП, отдадим должное и ему.
Смерть?! В ноуменально-элементальную оформленность.
Время?! – Кронос, с тем серпом, не только отца Урана оскопляющим, но и «колосья» пожинающим.
Ангел Смерти?! – Если к христианской стилизации Этюда.
В связку к Истории (особенно – в будущую «четвёртую» (ВВиИ)) недурно ложится именно Время.
А к моим, не столь давним, «кино-проискам» – хоть и Оле-Лукойе. В «Сказке» Сокурова. С Лицами (историческими).

[Как водная гладь в тусклом свете ночной тишины, ее облик отражает то ли смирение, то ли безразличие, то ли безмятежность. Она как будто полна невозмутимого спокойствия: в чертах ее лица нет пристанища ни тревоге, ни смятению.]

Как будто... А глаза – печальны.
Мытарства в отношении мощей Евфросинии начались ещё с 19-го века. С препинаний вокруг вопроса о перемещении их из Феодосиевой пещеры в Киево-Печерской Лавре в Полоцк. Наконец, в 1910-м году, нетленные останки перенесли в Спасо-Евфросиниевский монастырь.

[В день смерти подвижницы – 23 мая (5 июня) – нетленные останки привезли в Спасский собор и положили в специально сделанную кипарисовую раку, обложенную серебром. Верующие пожертвовали на раку сумму в 12 тысяч рублей.]

Ну, а уже после (Революции) всё это стало ходить по рукам-углам-выставкам-музеям.
Пока вновь не вернули в монастырь из Витебского краеведческого. В 1943-м, в октябре. При оккупантах, кстати!
Знаменитому Напрестольному Кресту Евфросинии тоже досталось. Тревог-волнений. И вернул его в Полоцк (1563 г.), после взятия и разорения Иоанн Грозный. Несколько неожиданно.
Дальше были иезуиты. Дальше... В 1841-м Крест снова вернулся в Спасо-Преображенский монастырь.

[В 1921 году монастырь был закрыт, крест реквизирован и в 1928 году перевезен в Минск, в 1929 – в Могилёв. В 1941 году во время Великой Отечественной войны Крест Евфросинии Полоцкой бесследно исчез и до сих пор не найден.]

Раку, смонтированную в 1910-м (изготовлена московским фабрикантом Мешковым по проекту и чертежам художника Павла Зыкова) раскурочили-растащили ещё в 1922-м.

[Восстановленная рака была изготовлена художником Николаем Кузьмичом (который восстановил и Крест Евфросинии Полоцкой) и освящена 5 июня 2007 года. После церемонии освящения митрополит Минский и Слуцкий Филарет наградил президента Беларуси Александра Лукашенко орденом Святого Владимира I степени.
Новая рака представляет небольшой ковчег и имеет размеры 210 х 120 х 90 см. Кленовая рама-каркас облицована серебряными пластинами и украшена бронзовыми золотистыми барельефами. Изображения отличаются от первоначального оригинала. Боковые барельефы изображают важнейшие моменты биографии игуменьи: момент закладки церкви Спаса и перенесение её останков из Иерусалима в Киев. На тыльной стороне показаны тринадцать белорусских святых и сама Евфросиния. В головах – отлит крест в сиянии и надпись «собеседница ангелов», в ногах – образ Полоцка XII в. По периметру пропущен орнамент из цветных эмалей и виноградной лозы. В верхней части раки Евфросиния показана в полный рост. Риза, мантия и схима святой выполнены из серебра. Новая рака является не копией бывшей раки, а самостоятельным авторским произведением Кузьмича.]

За что так перепало (с наградой) Главному Лицу (Роже – прости меня, Господи!) современной Беларуси?! – Да за «главность». Впрочем, распоряжение о закупке и безвозмездной передаче церкви листового серебра (на изготовление) подписало лично-таки Оно. «Сиятельное».
С «Сиятельным» у нас как складывается?! А уже 30 лет. По-разному. Но покажет Время. В смысле – насколько Оно перенесёт испытания посмертные.
С подпорками себе Недосягаемому ликами женскими Сие (Лицо) выкинуло новый фортель. В лице космонавтки-куклы Марины Василевской.
Впрочем, по сеньке и шапка.
Но... К звёздам-то хочется! Пусть так. Пусть не совсем к ним. Не совсем сам.
Не случайно и Саша (АСТ) в своём ЧПЛИ делает отсылочку к собственной (в соавторстве с Дядей Мишей) статье «Как начать возвращение к звёздам?». По следам Станислава Лема (роман «Возвращение со звёзд» (1961), слегка перебивший работу над «Солярисом»).
А «Саши-Мишино» напечатано в одном белостоцком часопісе. При ещё здравствовавшем Яне Чиквине. Именно в этот номер, благодаря Дяде Мише, занесло и мою единственно изданную подборку вершей. На мове!
Что-то я надолго «споткнулся» на этом (достойном) Этюде...
Вынесло-то меня к нему через поиски следов Хаоса (в тексте). В модусе Пустоты.
«Пустота» в Этюде наличествует. Ибо печальные Глаза (Истории) направлены то ли на её (П) непознанность, то ли в «бесконечную вечность», то ли в «тупиковую точку непризнанного конца времени». При желании, все эти «толики» к Хаосу подтянуть можно, но – не будем.
А тормознул на Этюде не зря. И к Лицам. И к для-себя уточнению различий между гробами, гробницами, ракиями, усыпальницами, склепами, мавзолеями. Вот, чем, например, гробница отличается от надгробия? Ну, это каждому прохожему понятно.
Надгробие – над. Над гробом (с останками), закопанном в яме. Обыкновенно.
А гробница содержит останки в себе, предлагая их к некоторому осмотру-казу.
Забавно. Я – уже о своём («херменевтском»). «Гробница» перекликается с «грибницей». О «гробе» и «грибе» так не скажу, хотя...
Так у «грибницы» ещё и несколько значений...

1. Вегетативное тело гриба, состоящее из очень тонких переплетённых нитей; мицелий. 2. Теплица для выращивания грибов. 3. Нар. разг. Похлёбка из грибов.

И какое из них больше с «гробницей» аукается?! Если – уже по смыслу.
В любом случае, гробницу не следует путать с усыпальницей (а в «лице ракии – не с ракушкой, а с крепким восточнославянским напитком). Хотя...

[Семейная усыпальница – общий склеп или гробница для погребения членов одного рода, одной семьи или поколения.]

А то и... Метафорически, конечно.
Однако, пора эту – третью у Зеркала – подзатянувшуюся «засаду» и завершить.

29-30.04.2024

«У Зеркала Небытия 4»

Окунувшая меня во вступительный Этюд Кенома (Пустота) упоминается и во второй главе («Столпы истории»), которую я намеревался перелистывать-реанимировать (в своей убогой памяти).
А сама Глава выделяется детальным структурированием: Введение. Отдельные (именованные) параграфы. Заключение.
Но, сначала, о Пустоте. Или – просто «пустоте» (без «овеличивания»).
Является она здесь под самый конец. В Заключении.
Возьмём её – в «захват-контекст». Объёмно-выпукло.

[Идеальные, но без абстрактности, пред-основания и идеализируемый (если есть что идеализировать) результат общеисторического сбывания – как гарантии от того, что вместо новой или сверхновой свершения исторического бытия не станет окончательная, завершающая темной своей нелепостью все великое предприятие человека, искривленная пустота навсегда взявшей верх антиистории; это, быть может, и есть главное в онтологии описываемого здесь. В истории ей соразмерный феномен показывает себя в пробуждающем и формирующем свете эйдетики состоявшегося бытия, и такой же, но уже преображенный, новый и вечный свет он отдает назад, во вселенные сбывшегося; в спектрах этого умного света – не раз уже названных, и которые читатель волен, разумеется, уточнить сам – феномен истории и виден видящему бытие зрению. Творение ведь, в первом и главном своем, в том, чтобы создавать свет. Все действительно живое, развивающееся и жизнестойкое, наверное, должно иметь вынесенную в иное измерение бытия сокровищницу самого важного, постоянно готовый к использованию депозитарий событийно состоявшегося, событийно состоятельного формообразующего содержания – генетику, у созданий истории естественной, эйдетику, у истории людей. И значимое, когда везет, производящее действительное идеальное, как звезды свет, сбывание, и запись результатов такового в собственные основания, эти ключи к Творению история берет от не раз уже названных здесь реальностей: в логике организации своего бытия, в самой грамматике своего слова-логоса, она есть соединением космического и живого, что не удивительно для пребывающего, собственно, на их границе.]

Искривлённая пустота навсегда взявшей верх антиистории... В тёмной своей нелепости.
Помимо забавляющей нас «мимикрии» хаоса, отдадим дань собственным заморочкам.
Если допускается Пустота искривлённая, то напрашивается и иная. «Прямая» (правая, позитивная – при всей своей «онтологической негации» и т. п.). То есть – достойная уже Истории, а не какого-то её антипода.
Мабыть – «чистая» или «прозрачная». Я-то помню, что хаос наш (в четвёртой конструирующей) отличается именно Прозрачностью.
«Тёмная нелепость»... Гмм... Я – уже к нелепости «светлой».
Нелепость – обязательно ли «бессмысленность» (абсурдность)?!
Как лосевец, я хорошо усвоил значимость в собирании Бытия Меона (антипода смысла-света). Да и просто – такой элементали, как Тьма.
К различению Меона конструктивного и деструктивного?! Да ещё – окончательно.
Кстати, и Меон, и Тьма аукаются с Хаосом.
Меон у Лосева... Иное – Одного (Сущего). – Не-сущее. «Чистая энергия»?! Не к «прозрачности» ли «хорошего (к творению) хаоса»?!
Так у АСТ – прямо к этому (в «четвёртой»)

[Хаос – не сущее, но он, первый с конца, уже может быть или не быть]

Ладненько... Здесь-то (в Заключении «Столпов») – Пустота искривлённая. Антиисторическая. Захлопывающая.
А вот в «третьей» (кою я себя перелистывать не обязывал) – «Искусственный интеллект и история» – Пустота вдруг громыхает аж троекратно (если не четырежды) в одном только абзаце. Тем более, что по всему тексту этой (самой объёмной!) главы наша кенома встречается ещё только дважды.

[«Распадом» беспредельной, но внутренне – за лишь операционально «понятным» самому «автору» логико-синтаксическим слоем – абсолютно пустой критики и вызванной этой же внутренней пустотой и собственной неисторичностью гиперэклектикой яркого, в поверхностном восприятии, «синтеза» нового якобы дискурсивного, псевдоидеального материала, коннотационно, референциально втягивающего в свою безбытийную пустоту все ранее созданное здесь людьми, такая машинерия произвела бы страшные и, надо думать, последние, непоправимые разрушение и загрязнение всей культурноисторической ойкумены человечества. Либо культура и история приобщат, как и всё появлявшееся ранее, искусственный интеллект в подобном его применении к себе, либо эта порожденная им внутренняя безосновная пустота захватит, втянет их – не в себя, разумеется, ибо этого «себя» здесь как раз нет, – но этим захватом и вызванный коллапс, в катастрофу смысла исторического сущего.] 

Безбытийная, внутренне безосновная пустота Машинерии...
Вообще-то термин «машинерия» не обязательно наделяется сугубо негативным смыслом (как здесь). Предлагается и такое

[1. Совокупность механизмов, обеспечивающих движение на театральной сцене (её вращение, смену декораций и др.)
Большую роль в его балетах играла искусная машинерия: землетрясения, бури, ураганы и другие стихийные бедствия чередовались с обвалами, пожарами и прочими катастрофами. – Джойя, Гаэтано
2. Большое количество машин, механизмов, технического оборудования
Вся мощная машинерия заводов искусственных волокон работала безнадёжно хуже шелковичного червя. – С. Френкель, «Изучение «памяти» макромолекул: путь к управлению структурой полимеров»]

Но даже здесь (в, казалось бы, позитиве) – на тоненького.
Тем более, что во втором примере просто «большому количеству» (механизмов), с его «мощностью», Френкель противопоставляет шелковичного червячка, подчёркивая превосходство Памяти Природы (Естества) над памятью (в перспективе) даже Суперкомпьютера. Природный Интеллект превосходит искусственный, созданный человеком. С человеком (с его умом и возможностями) всё обстоит несколько иначе.
Потому и ИИ вовсе не должен заменять человеческий, но – выступать лишь в качестве инструмента (а где-то – просто «костыля»). Даже Сверхпамять Сверхкомпьютера принципиально ограничена в плане своей креативности (если о последней вообще уместно говорить в отношении искусственного). Никакой компьютер не может обладать необходимой для творческого порыва-прорыва хотя бы толикой гениальности. Его удел – конструирование (рекомбинирование). Потому он (программа) так и хорош в шахматах.
С ним, при любом раскладе, надо быть настороже.
Это – как в «сказке» о Футургосе и Демиурге.
Или, как у Лосева – о Понимании (с его «выразительностью») и Мышлении («конструктивном»). Где-то как-то рядом, пусть и чуть об ином.
Или – как у Вейдле. О значимости Вымысла (Воображения) в творчестве. В Искусстве.
Впрочем, об этом же, по-своему, говорили и Кант (хотя бы об отсутствии собственно творчества в уважаемой им Науке), и Платон (прикусивший уже Искусство), и многие-многие-многие.
Пусть я и подзабыл (в деталях) сказанное в «третьей» (в ЧПЛИ), но вращалось там всё вокруг этого. Да, вероятно, вокруг надежды на «возвращение к звёздам».
Увязать в этой главе я не собирался, да и не перелистывал – просто «пустота» вывела меня к «машинерии».
А о последней зараз слегка подсыплю. Но, поначалу, потянуло вернуться к «нелепости». Больно само словцо приманчиво!
Что я его обильно пользовал в вершах – не сомневаюсь. Так и в «осмыслах» должен был обыгрывать.
Прогуляемся! С Вольфом Никитиным (на костылях «гугла»). А хотя бы по первому Списку (до июля 2023-го).
«Гугл» сразу же выдаёт мне такую цифирь:
С кратким «нелеп» встречается 181, с уже «нелепо» – только 77. Откуда такая разница?! Неужели столько (за сотню) перетянули на себя всякие там «нелепе»!?
Так с последним (нелепее, нелепейше) – всего горстка: 9. Откель тогда ноги растут?!
Ага! – «Нелепу», «нелепы».
С «нелепы» – 73. Це – дило!
С «нелепу» – 2... А где (с чем) остальная двадцатка (до 104-х)?!
Сапсем плахой стал... О первой букве алфавита запамятовал – «Нелепа»!
12... – А надо 20!
Восьмёрка (неприкаянная). То ли чудесная, то ли омерзительная.
Так-с... Намацал 2 «нелепицы».
Сколько у нас (в русском) гласных?! – Правильно. 10.
С «э», «ю», «я», «ё» как-то и забивать неловко. Так и не станем (позориться).
Иных вариантов не вижу. «Шестёрка» затаилась в «не достать».
От «нелепого» всегда жди подвоха. Или у меня совсем плохо с арифметикой, или «гугл» дурит.
Однако, основной интерес у нас-таки связан с «нелепым» («нелепое») или с «нелепостью».
В первый раз оно дало о себе знать ещё в августе 2011-го. В восьмом по Списку. То есть – ждать оказалось совсем недолго. Тем более, что первое со «смысл» (так и с «мысл») появляется неожиданно поздно. В феврале 2016-го. Да и то – в «бессмыслице-нелепице». Не верю! Это «гугл» меня так разыгрывает. Тем более, что со «смысл» у нас – 1288. Не говоря уже о просто «мысл».
И всё одно – уже после «нелепого». В марте 2012-го. Зато – не в «бессмыслице».

«О классике» (Максиму Амелину)

Питомец Балтики предпочитает Морзе!
Для спасшейся души – естественней петит!
И с уст моих в ответ на зимнее по морде
сквозь минные поля эх яблочко летит
(И. Бродский)
---------------------------------------------

Читаю чью-то дичь. Ищу крупицу смысла.
Закатанный в бетон спасительный подтекст.
Я в свой ущербный век не заслан и не выслан.
Всего лишь имярек – от этих и до тех.
Метафор трескотня, поток аллитераций.
Иронии сюрпляс… Мышиная возня.
А где-то ждут Катулл, Овидий и Гораций.
Латынь моя темна и в греческом – изъян.
Что Пиндар, что Сапфо… Всё это – как-то мимо.
Пусть истина – в вине, нам чужд Анакреонт.
Застольных сколий звон, мелические гимны,
Алкеева строфа и сам Эвксинский Понт.
И Дант – не по плечу. Не по зубам Петрарка.
Хочу, да не могу. Цепляюсь за translate.
Какой избрать «разлив»? Ведь это – не «кадарка».
И даже не «мерло». Пожалуй – покрасней.
Шервинского «принять»? А, может, лучше Пушкин?
И Афанасий Фет… Уж он «наразливал»!
А с мелосом как быть? Ну, тут Амелин – лучший.
Обидится Максим – поэтому назвал!
Поэт… Он чем берёт? Не только вдохновеньем!
Эпический размер и формы торжество.
Невежество – наш бич. Зато ленивый «гений»
куражится вовсю, заняв чужой престол.
(16-17.03.2012)

А ведь – замечательно!
Я – не о самом стихе (который, кстати, весьма недурен), но о том, что в нём. Включая эпиграф.
Тут вам и «гений», и «мышиная возня» (к «машинерии», кстати).
Оставим без комментариев (ибо – «носить-не переносить»). Замечу лишь, что и здесь «дичь» (как-то – нелепость) предваряет «крупицу смысла».
Самое – к ней (нелепости) вернуться. К тому «восьмому». Кафедральному!

Варяжская струя влилась в славянский эпос.
Влилась и растворилась – след пропал.
Смешалось всё как есть: быль, сказка и нелепость.
Россия, Русь, Литва и нынешний развал.
И Русь – давно не та. И мы – Литвы обломок.
Да и «норманны» – прежним не чета.
Разложит прошлое по полочкам потомок.
И нашу бестолочь расставит по местам.
........................................

(«Тане С.», 11.08.2011)

Тоже ведь... В темечко! К нашим сегодняшним «заворотам».
А и «нелепость» – перекликнулась с «былью» (в историю) и «сказкой» (сказом-вымыслом). И продублировалась в уже безбытийно-безосновной «бестолочи».
Следующих «нелепостей» (в лице «нелепого романа» и «нелепейшей влюблённости) пришлось уже подождать. До января 2013-го. Друг за дружкой. В накатившую, но пребывавшую в некоторой растерянности, мою любовь-печаль. К Наташке (Таше!).
Эти два – пропущу. Но следующее (близкое) вспомню.
Во-первых, там – именно Нелепое. И – не по тексту, а в Названии (самим названием).
А и та же (к Таше) любовь-печаль перекликалась-аукалась с давно утраченной-оборвавшейся (к В. С.). Студенчески-стройотрядовской.

«Нелепое»

Коли кружля вишнева заметіль,
Коли сади цвітуть рожево-білі,
Слова, що просяться з душі – такі неcмілі,
Коли кружля вишнева заметіль.
Коли вночі купаються в росі
Шовкові трави – в серці Ніжність плаче.
Як добре, що цього ніхто не бачить,
А тільки трави, скупані в росі.
(С сайта Стихи.ру)
------------------------------------------

В саду метель, вишнёвая пурга.
От лепестков всё розово и бело.
В немой душе таинственный орган
Ноктюрн любви наигрывал несмело.
В росе купаясь, нежилась трава.
И кто-то близкий, будто за межою,
Шептал давно забытые слова.
И плакал тихо в унисон с душою.
Угомонилась музыка-метель.
Пошли в распыл и яблони, и вишни.
Слова гремят, да звуки их – не те.
И нет любви –
ни к дальнему, ни к ближним.
Но вот опять…
Недале, как вчера.
Мне снился сон.
Весна на Буковине.
За Черемошем
вишня расцвела.
Одна…
В отрогах, на зыбучей глине.
Самотнiй вiтер вие уздовж рiки.
Вiвчар отару на подвiр'я з гори
Жене…
Дiвчина. Мати. Рушники.
Кохання, сльози, щасцейка i горе.
(27.02.2013)

Тут вам – и Украина (да ещё – западенская!). В наше сегодняшнее. И герменевтско-пиитская игра слов: лепестки к нелепости. Да и «шёпот давно забытых слов» – к лепету.
О, как оно! Даже у меня – сирого.
А поищем (должно быть!) моё «аналитическое». К «словцу». И искать надо уже где-то с 2018-го, ибо до него я «прозой», считай, не пробавлялся. По Списку, ибо до 2011-го «прорывного» таких «анализов» у меня хватало (осталось-затерялось в тетрадках да на листах).
Но прежде – притормозим. А и «засечку» сделаем (в стояниях у Зеркала (а то – в дрейфе «по волнам памяти»)).
С Днём Солидарности Трудящихся! – вас, господа-товарищи. Однако...

30.04-1.05.2023