Он шёл к дуэли двадцать первой...

Он шёл к дуэли двадцать первой,
По жизни просто так, смеясь,
Но смерть его во всей Вселенной
В сердцах людей отозвалась.

И снегу было по колено
В тот день, когда случилось всё,
И был пейзаж как будто сценой,
Где Ленский не был им спасён.

И вот блондин, красавец светский,
Стоит пред ним как тот герой,
И подбоченясь не по-детски,
Считает всё своей игрой.

Псевдоотец его направил
На месть Поэту за язык,
Не супротив то светских правил,
Ведь Геккерн был почти старик.

Что думал Пушкин, мы не знаем:
Или как лучше подойти,
И пистолет куда направить,
Или стрелять бы с полпути.

Но выстрел первым был убийцы,
С барьера целил, может вниз.
И ввысь взлетели с криком птицы,
Над Чёрной Речкой поднялись.

И Саша рухнул на колени,
Но крикнул: «Я могу стрелять!»
Стоял на первой он ступени,
Пред вечностью он стал стоять.

Дантес хитёр, он поднял руку,
Ушиблены лишь два ребра,
Доставлена Поэту мука –
Не отомщён, зря кровь текла.

Но всех простил он, умирая,
Убийца тоже был прощён,
Врата открыты были Рая,
В 2.45, на Мойке, днём.