Глава 17. госэкзамены и роды,

     По окончании 3-го курса мы зарегистрировались. Я осталась на своей фамилии. Были каникулы, студенты разъехались. У Иры с Володей скромно отметили наше бракосочетание. С недельку пожили у Иры. Потом нашли квартиру, комнатку в шахтерской семье и переехали туда. Еще раньше, он  признался мне, что он вовсе не Жора, как звали его все, а Павел. Просто, поступив в институт, форсанул, назвался ребятам Жорой из Одессы. Так и закрепилось за ним это имя Жора. А вообще он родом из Севастополя. Жил с родителями и там, и в Одессе. Отец служил во флоте. Умер. Мать была репрессирована, сидела в лагере, в Джезказгане, какое-то время с ней в лагере находилась Лидия Русланова. После освобождения вместе со своим новым мужем, который отбывал тоже срок в том же лагере, остались там же в городе, Поселились в комнате коммунальной квартиры.

    Как бы бурно и занимательно и загружено не проходила моя студенческая жизнь, довольно часто, приходилось испытывать кровное одиночество, без родных, без близких. (Ира –не всчёт: абсолютно разные у нас с ней взгляды, стремления и поведения). И, поэтому то внимание, и участие как-то затронуло душу. Я стала Галчонком. Так и не иначе называл меня Павел.
 
    Он продолжал подрабатывать на кафедре общей хирургии, так же, как и я в больнице. Так что худо ли бедно, мы себя обеспечивали: платили за квартиру и даже «выкраивали» деньги для покупки книг. Особенно этим увлекался Павел. Собрали  хорошую библиотеку, не только медицинскую, но и художественную, например, из цикла ЖЗЛ и др. Книги подписывал – «ЖУРДЕНИ». Говорил: «Видишь, как наши две фамилии слились в созвучное французскому – «ЖУРДЕНИ». Так же продолжал приятно удивлять меня своими подарками. Помню, как в очередной раз заставил меня смутиться, когда купил в магазине длинную связку белых бус и тут же "нанизал" мне на шею.
Летом нас снова отправили, в какой-то совхоз на уборочную, и теперь мы работали вместе с Павлом, разумеется, ночевали каждый со своей группой.

   Итак, отработали в совхозе. Я на шестом курсе, Павел на пятом.
я ревностно оберегала свое сокровище. В пустой аудитории группа девушек переписывала вопросы, то, что надо было и мне. Пока переписала, одеревенели мои отекшие ноги. С трудом, втиснув их в растоптанные туфли, еле добрела домой. Из-за отеков на ногах, врач женской консультации настаивала на госпитализации. Я отказалась, а через день оказалась в роддоме, уже по необходимости.
   
    Яркая лампочка прямо перед глазами. До сознания доходит настойчивый и требовательный голос акушерки. Минутная тишина и снова этот голос и усиливающаяся боль. И, кажется, так долго все это продолжается, целая вечность, но акушерка успокаивает: еще минуточку, еще чуть-чуть… Тихо! Тихо! Слышу крик, слабый детский плач. И плачу сама. А боли уже нет. Вот он,
физиологический акт здоровой женщины, свершился, и в результате – живое, самое дорогое для тебя существо, Это произошло 13-го мая 1959 года.
А пока еще, этот маленький, розовый комочек, с безусловным рефлексом сосания, который почти неотличим от других таких же комочков, уложенных валетами в длинном ряду на каталке, с привязанными на запястьях номерками. И нет у него еще имени, и неизвестно на кого будет он похож. А записки летят уже со всех сторон, с вопросами: « Как себя чувствуешь?», «Как назовете дочку?», «На кого похожа?» Передают их знакомые, друзья – студенты. Но больше всего записок от Павла, мужа и отца моей дочурки. Его записки – это мелко исписанные строчки, полные нежности и любви. Он по два раза в день приходит с передачами, а однажды, заявился в халате и колпачке – напросился дежурить на ночь.  Глаза светятся счастьем. Это не ошибка, не поддельное. Это слишком хорошо видно. И тут же подошло время кормления. Раздают наши маленькие, милые существа. Не отрываясь, смотрю в его глаза. Вижу: вдруг в них появилась растерянность, он смолк. А у меня – замешательство, неловкость. Заметил. «Не волнуйся, - говорит, - просто как-то странно, непривычно осознать, что я отец этого маленького существа». Дома, на квартире Павел все приготовил, с помощью нашей хозяйки Нюры. И вот мы с нашей крохой, нашей Аннушкой дома. Нюра наша добрая хозяйка очень здорово помогает нам с Павлом. Помогает в новых для меня хлопотах: купать, пеленать. Опыт у нее есть, сама растит троих детишек.
Обложив себя книгами и конспектами, я готовлюсь к госэкзаменам. Мои переживания и волнения, наверное сказались на моей малышке: плачет и плачет день и ночь. Держу у груди, чуть пососет и снова плачет.
Исполняю все Нюрины советы, но ничего не помогает. Эта замечательная женщина, наша хозяйка так меня понимала, так старалась помочь. Зная, что мне идти сдавать экзамен, она вставала ночью и на руках носила наше дите, пытаясь успокоить. Павлик так же, как мог, помогал: вставал ночью, попеременно носили, укачивали, пеленали. Так мы без сна и покоя промучились два месяца. Наконец, нас назначили на контрольное взвешивание. В итоге, оказалось – у меня почти нет молока. Сказались, мои переживания.
Аннушка переведена на искусственное питание. С этого времени стали спокойнее и она и я. Сданы успешно и государственные экзамены. Ура!

Не было того неумолкаемого, разноголосого шума, что обычно сопровождает юношей и девушек, только что получивших путевку в жизнь. Не было всеми желанного бала, который вспоминается до конца жизни, как раннее свежее утро, в преддверии ясного солнечного дня, на котором девушки в белых платьях до утра кружат в вальсах с ровесниками-мальчиками, а на рассвете расходятся группами по тихому, спящему городу.

    Не было, ни при получении атестата зрелости, ни при получении диплома. потому, что всё у меня шло не стандартно, а своим, особым путём.

А вот к балу в честь окончания института и получения диплома я была
настолько утомлена всеми нагрузками, которые вынесла за эти шесть лет учебы, работы, экзамены, сочетанные с родами. Так, что если и сходила на бал, так в основном, на торжественную часть, для получения диплома.
Из таких  приятных моментов как выпускного бала, свадьбы. мне вспомнить нечего. Судьба обошла стороной такие моменты