Они давно жили в этих горах...

 
             Они давно жили в этих горах…
             Так давно, что ничего другого почти не помнили. Они уже стали похожими  друг на друга, как и бывает среди людей, которые провели рядом бессчетное количество лет. Их одежда, серо-чёрные бесформенные штаны и что-то верхнее, выцветшее и несуразное, не делилась на мужскую и женскую. Общая ноша, которую они несли по жизни, одинаково сгорбила их спины и натрудила  ноги...
             В лице женщины прослеживались черты, характерные для белой.  По облику  мужчины  трудно было догадаться о его принадлежности к какой-либо расе - длинные седые космы, перемешивающиеся с бородой, прикрывали  большую часть лица. По утрам, когда женщина причесывала свои волосы, повернув обветренное, в глубоких морщинах лицо, в сторону встающего из-за соседней вершины солнца, можно было рассмотреть в её движениях некую мягкость, незаметную в дневных хлопотах...
Она любила встречать поднимающееся светило…Не думая,  просто наблюдая… Наблюдая за тем, как тают на вершинах тени, как розово-жёлтым светом начинают переливаться большие неровные камни. Когда-то, давно, этот свет снял с её души тяжёлые валуны обид и сожалений…
             Мужчина всегда просыпался от шороха камней под её ногами. Правда, за долгие годы камней стало меньше: мелкие раскрошились под подошвами, крупные были убраны с тропы, ведущей вверх, чтобы женщине было легче подниматься до своего укромного места у полуразвалившейся стены древней пагоды…
             Дом, в котором они обитали, был стар и так истерзан ветрами, что казалось, будто он простоял уже не одну сотню лет. Невысокое строение, мало заметное среди гор, оно, однако, служило надёжным убежищем во время непогоды, а почерневшие окна и тяжелая дверь ещё неплохо держали тепло. Внутри было довольно просторно и, вероятно, когда–то  здесь было даже уютно от наличия яркой глиняной утвари, купленной в селении, находившемся в трёх днях пути от их хижины. Теперь всё выглядело запущенным и мрачным. Ткань на окнах ещё не рассыпалась в прах, но уже заимела неопределенный цвет ветхости. Простенок между двумя окнами занимали картины. Их было несколько, написанных в разное время, о чём свидетельствовала степень насыщенности и  яркости красок. В одном из углов жилища картины стояли прислоненными к стене, в другом - лежали навалом на грубом столе. Их когда-то рисовала женщина: соседние вершины и красивую равнину с желтой рекой, невысокие сосны и редких птиц, нашедших себе приют на самых острых скалах. Мужчина тоже часто служил объектом её творчества: что-то в нём было непростое, неразгаданное ею, что заставляло женщину вновь и вновь воссоздавать образ на холсте, вглядываясь в малодоступный  мир сквозь черные зрачки. Наверно он был даже хорош собой…или она его таким хотела видеть…В любом случае, сейчас уже невозможно  было сопоставить того, кто присутствовал в её работах,  и седого лохматого старика. Но имелись и такие картины, на которые женщина переносила из памяти  лица,  знакомые только ей,  и совсем нездешние пейзажи... Однако со временем их становилось всё меньше и меньше…
             Они почти не разговаривали друг с другом. Уже давно всё стало понятным  без слов. Каким-то чувством, шестым, седьмым или сотым, угадывалось настроение или просьба. Иногда женщина прикасалась к плечу мужчины рукой, и тогда он понимал, что не зря  прожил здесь с ней столько долгих лет, отказавшись от своих желтокожих сородичей.
             В последнее время поведение женщины изменилось. Она начала мычать себе под нос какие-то мелодии. Песни той жизни, которую мужчина никогда не видел, видимо тревожили, почти угасшую, душу. Просыпаясь утром, он замечал, что она  лежит рядом с открытыми глазами и смотрит на своё полотно, которое пишется вот уже несколько месяцев. Изо дня в день женщина поднималась со своим холстом вверх по тропе, а дрожащая рука всё никак не могла передать жесткой ткани  задуманное…
             Мужчина редко ходил за нею, он  не смел вторгаться в то, что она оберегала… Но он знал, что его дело – это развести огонь  и приготовить пищу для неё…Разгорающееся пламя, хоть и разъедает глаза, но согревает их тела и они ещё долго могут дремать по обе стороны стола…


             Веки мужчины дернулись несколько раз и, наконец, раздвинулись…Узкие, мутные щели в мир, в котором он не увидел женщину…Нет, её надо привести в дом…У очага ей будет лучше, а он подбросит ещё несколько веток и станет смотреть, как тянутся к огню тонкие руки. Сосредоточившись на этой мысли, мужчина с трудом заставил себя подняться  и идти туда, где он знал, найдет её…
             Небольшое пологое место с редкими кривыми соснами, уцепившимися обнажёнными корнями за  землю среди нависающих скал, прятало женщину  от ветра, в своём темном одеянии почти сливающуюся с камнями. Цветным пятном  на черно-коричневом была картина. Мужчина встал у неё за спиной…
- Я закончила, - негромкий глухой голос вдруг заставил его встрепенуться…Сколько же времени он её не слышал… Горы на холсте…Знакомые горы…Только цвет этих гор был слишком непривычен для глаз. Она вложила в свою работу всю свою душу, всё своё сердце …Он это понял…Долгие годы мужчина ждал от женщины теплых слов, но не знал, что благодарность может быть нарисована кистью…Что-то шевельнулось  внутри – живое и горячее…. И она почувствовала это. Повернувшись к нему, неловко вытерла коротенькую дорожку влаги, не добежавшую до его зарослей на лице.
             Цвет полотну придавала бабочка – фиолетовая с жёлтым. Она занимала правый  верхний угол и, казалось, освещала собой весь пейзаж, готовясь взлететь над ним. Они оба смотрели на неё, как бы боясь пропустить момент взлёта. Состояние какого-то необъяснимого блаженства, на секунду мелькнувшее в сердцах, очень быстро потухло, и они это поняли одновременно. Подхватив картину под мышку, женщина медленно пошла к жилищу. Мужчина двинулся следом...
             Остаток дня прошёл в обычном молчании. Нет, молчание уже изменилось…Возможно чувство, озарившее на мгновение этот день, не улетучилось полностью, и  ощущение чего-то важного не позволило им привычно отрешиться друг от друга…Слезившиеся глаза мужчины светились тихой радостью. Что-то прорывалось сквозь завесу старости, немощи,  но это что-то вот-вот должно было оборваться…
             Женщина обнажила голову, пригладила свои волосы, потом  встала и мелкими шагами пошла к широким нарам, на которых они целую вечность спали рядом…
             Мужчина занял своё место… Малоуловимое ощущение нежности ему ещё хотелось удержать, но не было сил, чтобы напрячь своё тело и ум …Они молча лежали и  смотрели в небольшое окно, в котором ничего не было видно.. И постепенно усталость навалилась и вдавила их в сон…
             Проснувшись от прикосновения её руки, мужчина повернул лицо к женщине. Она смотрела на него…
- Я... сегодня… Он всё понял…И не смог подобрать ни одного слова утешения…Они оба были слишком стары для того, чтобы обманывать друг друга…Но он уже всё узнал из того, что ему было положено знать в этой жизни. Он прожил с той, которая была предназначена для него небом…
- Вместе…Мужчина взял её холодеющую руку, и замер…Он уже не мог согреть её своим остывающим телом…
             Фиолетовая c жёлтым бабочка с сорвалась с картины, мелькнула перед ним и зашуршала в углу окна…Мужчина прикрыл глаза…Навязчивый шорох не давал забыться и, отпустив руку женщины, он  с трудом начал приходить в себя.
Через какое-то время тяжелыми медленными шагами направился к окну. Опираясь на стену, мужчина отодвинул небольшую стеклину…
            Обратный путь…Край кровати…Холодная...          
…Всего на несколько мгновений он задержался в этой вселенной, наблюдая за бессмысленными движениями мотылька, и навечно разминулся с той, которая  рисовала эту бабочку так долго…


Фото автора