Глава 16. Жора из Одессы, он же Павел Журавлёв

     По дороге из института в общежитие меня догнал, теперь уже знакомый парень с первого курса Жора Журавлев. Шли, разговаривали на различные темы. Он сообщил, что поселяется в нашем общежитии. Спустя месяц после этого, один парень из той комнаты, в которую вселился Журавлев, найдя меня в общаге, сказал: «Ты, Галя, зайди к нам, Жора заболел». Дело в том, что в этот период я работала в поликлинике, в обслуживание которой входил и район нашего общежития, и хоть я была всего лишь медсестрой, все знали, что я давно работаю в медицинской сфере.
      Никогда раньше я не заходила к ребятам в комнаты. Но этот случай заставил меня зайти к ним. Жора лежал в постели, увидев меня, заулыбался, смущенно сказал, что все у него в порядке. На вид было ясно, что у него высокая температура. Измерила – 39?, посмотрела зев – чистый. Послушала, в одном месте было явно ослабленное дыхание, подумала о пневмонии. Сказала, что вызову врача. Стал протестовать. Спорить не стала, пошла в поликлинику, попросила своего врача посмотреть больного студента в общежитии. После приема в поликлинике я привела врача в комнату, где лежал Журавлев. Посмотрела, послушала, сказала: «Без сомнения – пневмония, надо госпитализировать». Но Жора уперся – «ни за что». Уговорить лечь в больницу ни врачу, ни мне не удалось. «Тогда лечи его на месте», – сказала доктор, обащаясь ко мне. Назначила 4-ре раза в день вводить внутримышечно пенициллин, а так же назначила таблетки. Ребята принесли из аптеки все, что было выписано, и мне пришлось делать ему уколы. В конце концов, он выздоровел. Но после этого случая стал проявлять ко мне внимание, стали встречаться. Встречи в основном были в степи, чуть подальше от общежития, где ни одного деревца, ни одного кустика. Расположившись на степной траве, учили каждый свое, то к занятиям готовились, то к зачетам, но зато вместе. С ним интересно было общаться в свободное от занятий время. Статный, , привлекательный, обращал на  себя внимание девчат. Ухаживания его были для студента достаточно красивыми: был внимателен, любил дарить подарки. Когда однажды, возвратившись из института, по обыкновению, хотела плюхнуться на кровать, даже вздрогнула от крика девчат, которые разом заорали: «Не садись, Галя!» Они подошли и встали на моем пути к моей же кровати. Потом осторожно подняли подушку, под которой оказалась изумительная пара чашек с блюдцами. Подарок Журавлева.

Как-то проходили у нас занятия в здании института, и свои вещи: кофты, плащи, жакеты мы повесили, как обычно на вешалке в вестибюле. Там же повесила и я свой единственный черный жакет. Время было прохладное, еще достаточно ощутимы были холодные, степные, ветры. В общем, когда закончились занятия, моего жакета на вешалке не оказалось. Девчата дали кофту дойти до общежития. Но и дома, в общежитии у меня ничего из того, чтобы заменило жакет, не было. Я была крайне расстроена. Пришла в общежитие, плюхнулась на кровать, и, уткнувшись в подушку, тихо плакала от обиды, от отчаяния. Девчата переживали за меня, возмущались,  Когда пришла с занятий Лиля Ким и узнала такую новость, вместе со своим молодым человеком, почти насильно подняли меня с постели и потащили в столовую. Разумеется, никакая столовая мне была не нужна, но я ничего не могла поделать с этой парой студентов с 5-го курса из Кореи.

    Позже, когда мы вернулись из столовой, и я снова устроилась на постели, хотела поспать, явился Жора. Девчонки, наперебой, стали рассказывать ему о ЧП, произошедшим со мной. Я возмущалась тем, что они «лезут не в свое дело», «не могут держать язык за зубами», «кто просит рассказывать?» и так далее и тому подобное. Журавлев подсел ко мне, и, удерживая меня, от возмущенных «брыканий», выслушал всех, заставил подняться с постели, сказал: «Пойдем, погуляем». Идти не хотелось, тем более, в чужой кофте, которую кто-то дал на время. Надо сказать, что я с детства терпеть не могла, надевать чужие вещи. Однако Жора заставил встать, одеться и пойти с ним гулять. На улице он взял меня под руку и повел к центру города. Подойдя к комиссионному магазину, он, крепко удерживая под руку, буквально, втащил меня в магазин. Я поняла, что вел он меня сюда целенаправленно, и чувствовала себя отвратительно; было стыдно и неловко. Жорка что-то сказал продавцу, и они стали перебирать вешалки с вещами, подбирая что-то подходящее. Казалось, все продавцы уставились на меня. Попыталась выскочить из магазина, ругала Жору. Но ничего не помогло. Продавцы активно искали нужную вещь. Нашли костюм черного цвета, силком затащили меня в примерочную кабину. Жора заставил надеть этот костюм, рассчитался с продавцами и мы пошли в общежитие. Всю дорогу мы ругались, вернее, ругалась я. Но костюм носила до окончания института.

    В конце 3-го курса Жора посвятил меня в свои планы, главным из которых было: после сдачи сессии подать заявление в Загс. Видимо рассказал об этом и своим ребятам в комнате. И тут начали происходить какие-то странные явления. Некоторые ребята из его комнаты (Вася Мельников, Лыков и др.), остановив меня, как-то, в коридоре общежития, стали настойчиво убеждать в том, чтобы я не выходила замуж за Жору. Причину своего совета-требования они умалчивали. Чем-то он им не нравился. Я,то отмахивалась, то говорила, что замуж не собираюсь. Однако этот факт не приятным грузом осел где-то в глубине души. И уж совсем расстроили меня ребята, когда под дверь нашей комнаты подложили письмо – анонимку. Письмо было на двух страницах, подробности его содержания теперь не воспроизвести, но главная мысль состояла в том, что я допущу большую ошибку, если выйду замуж за Журавлева. Я показала письмо Жоре. Он стал говорить, что, мол, ребята тебе, то есть мне симпатизируют, и поэтому ведут себя как «собаки на сене». Но ведь никто из тех ребят не оказывал мне никакого внимания, никто не ухаживал за мной. Поэтому мне был совершенно не понятен их настрой. Я чувствовала, что в комнате, где жил Жора, ребята его недолюбливали. В их комнате он был один не с нашего курса. Он был заметно, деловым, занимался в хирургическом обществе, участвовал в научных, студенческих конференциях. Он делал таблицы и различные диаграммы для кафедры, за что ему даже платили. Позже, на 4-ом, или на 5-м курсе ездил на научно-студенческую конференцию с докладом в Ленинград. В этом ему активно помогала замечательный профессор – пожилая женщина, с кафедры общей хирургии. Возможно эта его активность и повышенная планка среди основной массы студентов, была причиной тому, что ребята его комнаты так недружелюбно к нему относились. Так думала я.