Старый Петербург

                1

Как на поклон к отцу почтенного семейства,
на время о распрях забыв родовых,
три главных улицы идут к Адмиралтейству,
неся, как дары, пешеходов своих -
туда, где шпиль с корабликом вознёсся
подальше от слякоти, пыли и вьюг,
чтоб стать той единственной, прочною осью,
которой вращается город вокруг.
Куда ж ты, кораблик, и кто же твой кормчий? -
Поближе к лазури, подальше от бурь?
Рождённому в бурях, крещённому штормом,
тебе ль, как на верный маяк, не идти на лазурь?!.
Скрывает судьба безопасный фарватер,
чтоб каждый себе его сам проложил -
на мелях и рифах шлифуя характер -
по собственным шрамам, из собственных жил.
Звездой путеводной на шпиле сияя,
плыви же, кораблик, сквозь бури, века,
и, город в лазурь за собой увлекая, -
всё тем же предписанным курсом, пока
и день, и ночь к назначенному месту,
неся, как дары, пешеходов своих,
три главных улицы идут к Адмиралтейству,
уж три столетия не зная выходных.

                2

На площадях, по-российски безбрежных,
на гулких проспектах, сквозных как тоннели,
есть где разгуляться ветрам и метелям,
стихиям природным и массам мятежным.

Рождённый на стыке судьбы и стихии,
капризной погодой и строгим расчётом,
твой нрав - как Невы в ноябре - с перехлёстом,
как нрав возмужавшего в годы лихие.

Качало, штормило тебя и топило
волнами залива, народного гнева,
бросала история вправо и влево,
на гребень волны из пучин возносила.

Как здесь без сноровки морской удержаться
простому сухопутному народцу?
Какие навыки нужны канатоходца -
в водоворот стихий, событий не сорваться?

На шаткой палубе твоей за три столетья
твои пешеходы матросами стали,
и если вопросы у них и остались,
то лишь о погоде на суше - в бессмертье.

                3

Диалект - особый, на котором,
в основном, молчат - не говорят.
Как актёр традиций старых, город
держит паузу который век подряд.

Сибарит, к лишениям привыкший,
и аскет одетый с царского плеча;
консерватор ради прихоти взрастивший
пару революций невзначай.

Чуть - монах, чуть - сноб, но, как и прежде,
он загадочен в вечерней полумгле -
петербургской будничной одежде,
над которой не властны ни время, ни тлен.

На брусчатке старомодной вечерами
каблучки по-другому, игривей стучат.
Женские плащи и то, что под плащами,
вечерами соблазнительней шуршат.

Декадентский - чуть томно-жеманный -
Петербург, как в дымке, оживёт
незнакомкой блоковской туманной
и в другую дымку уплывёт.

Все галантные повесы-волокиты -
те, что брали жизни напрокат,
забывая вернуть, как долги и кредиты,
нынче сами - антиквариат.

Как перчатки, меняются вкусы спонтанно,
и лишь климат не спешит, как ретроград,
утончённые вуали из тумана
перекраивать на современный лад.

И туман, на людских - зачастую бредовых -
на виденьях настоявшись, без конца
обволакивает призрачным покровом -
лёгким бредом - даже мудреца.

                4

Как Чайковский, понятный, заумный, как Скрябин;
от Растрелли - нарядный, от Росси - парадный...
А по мне, так фасад Генерального штаба
широко развернулся гармонью трёхрядной.

Эх, сплясать на Дворцовой в обнимку б с колонной,
с постояльцем её, если ангелы пляшут!..
Да, недаром, сей город увенчан короной:
под гармонь - он нелеп, а бывало - и страшен.

Эх, когда б на Ростральных огней не гасили,
прикурить бы от них, воспарить бы над Биржей,
и подрезав крыла Петропавловским шпилем,
в усыпальницу низвергнуться под ним же.