Имаго

Когда то, что скрывалось в тени, пробудится, пиши пропало.
Не спастись. Не уйти к основам. Не закрыть на щеколду двери,
И не вздернуться на антенне, не поджечь фейерверк запала:
Совсем скоро ты станешь новым. Перегнившим слепое "верю".

Переждавшим "когда" и "разве", пережившим поток ассерций,
Перемершим щепотью праха многогранную явь искусства.
Ведь под коркой открытой язвы расцветёт, как цветок на сердце,
Вместо старой тоски и страха, совершенно другое чувство.

В небесах из намокшей ваты, заклубился туманный опий,
День и ночь полетят в реванше между Токио и Гаагой.
Кто-то выставил суррогаты, репликоны в шаблонах копий:
Ты остался таким, как раньше, а вот мир заменён бумагой.

Стены выросли и окрепли кружевами в двойном нахлёсте,
Где-то были Парижа и Ошта, но идеи больны и хромы.
Протянулись стальные стебли, неохотно, обвили кости
В черной куколке для того, что пробудилось от долгой дрёмы.

Замерзают в слепом и млечном прорицания и брейнстормы,
Ненавязчиво, понарошку, позабытые в снежном вое.
А под тем, что казалась вечным, под нелепой гримасой нормы,
Остаётся гранитной крошкой восхитительно неживое.

Бесконечное захлебнется серым заревом чистотела
Пересох водопад Эраван, плесень выпала на запруде.
Шелуха из больных эмоций все равно уже ближе к телу,
Чем рубашка, пиджак и саван, или что ещё носят люди.

Полутени больны и хлестки, темнота пожирает лампу,
Серебро, мельхиор и франций испарились в земном и горнем.
Червоточины перекрёстков, серенады влюбленных ампул,
Позвоночники серых станций будут вырваны вместе с корнем.

Где тоска, изнывая, гложет полумертвое полутело,
Сквозь дрожащую биомассу из гниющих деталей пазла,
Расстегнуть бы вторую кожу, но замок, как всегда, заело,
Приросло и пристало к мясу, зацепилось, сошлось, увязло.

Грязным облаком по драценам, в перекрашенной позолоте
Затянули в себя бумага и разнузданная герилья.
Всё, что было когда-то ценным, отпадает кусками плоти,
Чтобы выжившее имаго, наконец-то раскрыло крылья.

Не наступит чужое "если", темнота не уронит блюдца,
Безразлично смешно и грубо, нежелательно и вохотку
Остаётся свернуться в кресле, и просить тишину заткнуться,
Зашивая глаза и губы, забивая штыки под глотку.

Перерезаны шеи цистам, утонула в фонтане тилла,
Кровь, засохшая на одежде, заржавела, листом металла.
Осознание будет быстрым, и надёжным, как взрыв тротила:
Мир остался таким, как прежде. А тебя самого не стало

И тогда зародится пеплум за решеткой ослепших окон,
Промелькнет в беспросветном смоге деревянная крышка гроба.
Шелуха разлетится пеплом, разобьётся стеклянный кокон,
Скорлупа упадет под ноги.

И останется только злоба.