Жемчуга Бальмонта

Бальмонт Константин в Жемчужном Царстве
Смотри  https://kovcheg.ucoz.ru/forum/232-2644-47



В раковине
Константин Бальмонт

— Ты где была, Жемчужина, когда я ждал тебя?
— Я в раковине пряталась, и там ждала — любя.
— О чем же ты, Жемчужина, там думала в тиши?
— О радости, о сладости, о счастии души.
— И в чем же ты, Жемчужина, то счастие нашла?
— В дрожании сознания, что ввысь взойду — светла.
— А знала ль ты, Жемчужина, что терем твой сломлю?
— Он темен был, я светлая, я только свет люблю.
— А знала ль ты, Жемчужина, что после ждет тебя?
— Я отсвет Лун, я отблеск Солнц, мой путь — светить любя.
Константин Бальмонт


Чудо
Константин Бальмонт

Со мной случилось чудо,
Я – здесь, и я – не здесь.
Я вдруг ушел отсюда,
И мир увидел весь.

Уж как-то так случилось,
Что я вошел в себя.
Бесшумно дверь раскрылась,
Я сплю, весь мир любя.

Как в раковине Моря
Напев и жемчуг скрыт,
Молчу, ни с чем не споря.
А Море мне шумит.

И будто бы не сплю я,
И будто бы я сплю.
Я в счастьи поцелуя
Стозвонный мир люблю.

Как в раковине Моря
Напев и жемчуг скрыт,
Молчу, ни с чем не споря,
А Море мне шумит.
Константин Бальмонт


Жемчужина Перламутровна
Константин Бальмонт

Я приду к тебе в навечерие,
Буду ждать тебя у преддверия,
Чтоб в заветный час мне увидеть свет
Ненаглядных глаз, где на все ответ.
Я приду к тебе как наитие,
Буду ключ златой для раскрытия,
Чтоб душа душе, о. Жемчужина,
Вся была сполна обнаружена.
Я приду к тебе как к заутрене,
Я Жемчужине Перламутровне
Прошепчу сквозь дверь: «Отомкни теперь
Я люблю тебя Отворись и верь».
Константин Бальмонт


Жемчуг
Константин Бальмонт

Нежный жемчуг, Маргарита, —
Как поют в испанских песнях, —
Пели ангелы на Небе
В день рожденья твоего.

Пели ангелы и птицы,
И цвели в садах гвоздики,
Распускались, раскрывались
В блеске Солнца чаши роз.

Оттого лицом красивым
Ты на ангелов похожа,
И уста твои гвоздики,
Нежный голос — пенье птиц.

И мечтанья — светлый жемчуг,
Оттененный розой алой,
И глаза твои — как Небо,
Где бездонна глубина.
Константин Бальмонт


Я тихо сплю
Константин Бальмонт

Я тихо сплю на дне морском,
Но близок мир земли.
Я вижу, верховым путем
Проходят корабли.
И видя бледность глубины
И жемчуга ее,
Я вспоминаю зыбь волны,
Тревожу забытье.
Бежит прилив, растет прибой: —
«Усни! Усни! Ты спишь?
Над нами бездны голубой
Молитвенная тишь».
Поет прибой, растет прилив: —
«Проснись! Проснись! Бежим!
Ты знаешь, мир земной красив,
Мы овладеем им!»
Я тихо сплю на дней морей,
И знаю, сладок сон.
Но сердце шепчет мне «Скорей!
Ты будешь в жизнь влюблен».
Я мирно сплю на дне морском,
Но чувствую врага.
Я вновь пойду слепым путем,
Я брошу жемчуга!
Константин Бальмонт


Жемчужина
Константин Бальмонт

Посмотри, в просторах матовых потухающей зари
Есть жемчужинка, которая засветилась изнутри.
Это – та лампада вечная, неразлучная со мной,
Что горит звездой Вечернею над изогнутой Луной.
Ах, от острого и нежного, тонко-белого Серпа
К дням минувшим означается еле зримая тропа.
Вижу тихую я детскую, луч лампады в пляске снов,
И грядущее мерещится – там – как нитка жемчугов.
Константин Бальмонт


Русалка (В лазоревой воде)
Константин Бальмонт

В лазоревой воде, в жемчужных берегах,
Плыла русалка в блеске чудном
Она глядела вдаль, скользила в тростниках,
Была в наряде изумрудном.
На берегах реки, из цельных жемчугов,
Не возникало трав на склонах.
Но нежный изумруд был весь ее покров,
И нежен цвет очей зеленых.
Над нею догорал оранжевый закат,
Уже зажглась Луна опалом.
Но устремляла вдаль она лучистый взгляд,
Плывя в течении усталом.
Пред ней звезда была меж дымных облаков,
И вот она туда глядела.
И все роскошества жемчужных берегов
За ту звезду отдать хотела.
Константин Бальмонт


Светлый мир
Константин Бальмонт

Тонкий, узкий, длинный ход
В глубь земли мечту ведет.
Только спустишься туда,
Встретишь замки изо льда.
Чуть сойдешь отсюда вниз,
Разноцветности зажглись,
Смотрит чей-то светлый глаз,
Лунный камень и алмаз.
Там опал снежит, а тут
Расцветает изумруд.
И услышишь в замках тех
Флейты, лютни, нежный смех.
И увидишь чьих-то ног
Там хрустальный башмачок.
Льды, колонны, свет, снега,
Нежность, снежность, жемчуга.
Тонкий, узкий, длинный ход
В этот светлый мир ведет.
Но, чтоб знать туда пути,
Нужно бережно идти.
Константин Бальмонт


У чудищ
Константин Бальмонт

Я был в избушке на курьих ножках.
Там все как прежде. Сидит Яга.
Пищали мыши, и рылись в крошках.
Старуха злая была строга.

Но я был в шапке, был в невидимке.
Стянул у Старой две нитки бус.
Разгневал Ведьму, и скрылся в дымке.
И вот со смехом кручу свой ус.

Пойду, пожалуй, теперь к Кощею.
Найду для песен там жемчугов.
До самой пасти приближусь к Змею.
Узнаю тайны - и был таков.
Константин Бальмонт


Садко
Константин Бальмонт

Был Садко молодец, молодой Гусляр,
Как начнет играть, пляшет млад и стар.
Как начнут у него гусли звончаты петь,
Тут выкладывать медь, серебром греметь.
Так Садко ходил, молодой Гусляр,
И богат бывал от певучих чар.
И любим бывал за напевы струн,
Так Садко гулял, и Садко был юн.
Загрустил он раз: «Больно беден я,
Пропадет вот так вся и жизнь моя».
Закручинился он, к Ильменю пришел,
Гусли звончаты взял, зазвенел лес и дол.
Заходила волна, загорелась волна,
Всколыхнулась со дна вся вода-глубина.
Он так раз проиграл, проиграл он и два,
А на третий мелькнула пред ним голова.
Водный Царь перед ним, словно белый пожар,
Разметался, встает, смотрит юный Гусляр.
«Все, что хочешь, проси». — «Дай мне рыб золотых».
— «Опускай невода, много вытащишь их».
Трижды бросил в Ильмень он свои невода,
Рыбой белой и красной дарила вода,
И пока допевал он напевчатый стих,
Дал Ильмень ему в невод и рыб золотых.
Положил он всю рыбу на полных возах,
Он в глубоких ее хоронил погребах.
Через день он пришел и открыл погреба, —
Эх Садко молодец, вот судьба так судьба:
Там, где красная рыба — несчетная медь,
Там, где белая — серебра полная клеть,
А куда положил он тех рыб золотых,
Все червонцы лежат, сколько их, сколько их!
Тут Гусляр молодой стал богатый Купец,
Гость Богатый Садко. Ну Гусляр молодец!
Он по Новгороду ходит и глядит.
«Где товары тут у вас?» — он говорит.
«Я их выкуплю, товары все дотла».
Вечно молодость хвастливою была.
«Я сто тысячей казны вам заплачу.
Где товары? Все товары взять хочу».
Он поит Новогородских мужиков,
Во хмелю-то напоить он всех готов.
Выставляли тут товаров без конца,
Да не считана казна у молодца.
Все купил он, все, что было, он скупил,
Он, сто тысячей отдав, богатым был.
Терем выстроил, в высоком терему
Камни ночью самоцветятся во тьму.
Он Можайского Николу сорудил,
Он вес маковицы ярко золотил.
Изукрашивал иконы по стенам,
Чистым жемчугом убрал иконы нам.
Вызолачивал он царские врата,
Пред жемчужной — золотая красота.
А как в Новгороде снова он пошел,
Он товаров на полушку не нашел,
И зашел тогда Садко во темный ряд,
Черепки, горшки там битые стоят.
Усмехнулся он, купил и те горшки:
«Пригодятся», говорит, «и черепки»,
«Дети малые», мол, «будут в них играть,
Будут в играх про Садко воспоминать.
Я Садко Богатый Гость, Садко Гусляр,
Я люблю, чтобы плясал и млад и стар.
Гусли звончаты недаром говорят:
Я Садко Богатый Гость, весенний сад!»
Вот по Морю, Морю синему, средь пенистых зыбей,
Выбегают, выгребают тридцать быстрых кораблей.
Походили, погуляли, торговали далеко,
А на Соколе на светлом едет сам купец Садко.
Корабли бегут проворно, Сокол лишь стоит один,
Видно чара тут какая, есть решение глубин.
И промолвил Гость Богатый, говорит Садко Купец:
«Будем жеребья метать мы, на кого пришел конец».
Все тут жеребья метали, написавши имена, —
Все плывут, перо Садково поглотила глубина.
Дважды, трижды повторили, — вал взметнется, как гора,
Ничего тот вал не топит, лишь Хмелева нет пера.
Говорит тут Гость Богатый, говорит своим Садко:
«Видно час мой подступает, быть мне в море глубоко,
Я двенадцать лет по Морю, Морю синему ходил,
Дани-пошлины я Морю, возгордившись, не платил.
Говорил я: Что мне море? Я плачу кому хочу.
Я гуляю на просторе, миг забав озолочу.
А уж кланяться зачем же! Кто такой, как я, другой?
Видно, Море осерчало. Жертвы хочет Царь Морской».
Говорил так Гость Богатый, но, бесстрашный, гусли взял,
В вал спустился — тотчас Сокол прочь от места побежал.
Далеко ушел. Над Морем воцарилась тишина.
А Садко спустился в бездну, он живой дошел до дна.
Видит он великую там на дне избу,
Тут Садко дивуется, узнает судьбу.
Раковины светятся, месяцы дугой,
На разных палатях сам там Царь Морской.
Самоцветны камни с потолка висят,
Жемчуга такие — не насытишь взгляд.
Лампы из коралла, изумруд — вода,
Так бы и осталась там душа всегда.
«Здравствуй», Царь Морской промолвил Гусляру,
«Ждал тебя долгонько, помню я игру.
Что ж, разбогател ты — гусли позабыл?
Ну-ка, поиграй мне, звонко, что есть сил».
Стал Садко тут тешить Водного Царя,
Заиграли гусли, звоном говоря,
Заиграли гусли звончаты его,
Царь Морской — плясать, не помнит ничего.
Голова Морского словно сена стог,
Пляшет, размахался, бьет ногой в порог,
Шубою зеленой бьет он по стенам,
А вверху — там Море с ревом льнет к скалам.
Море разгулялось, тонут корабли,
И когда бы сверху посмотреть могли,
Видели б, что нет сильнее ничего,
Чем Садко и гусли звончаты его.
Наплясались ноги. Царь Морской устал.
Гостя угощает, Гость тут пьяным стал.
Развалялся в Море, на цветистом дне,
И Морские Девы встали как во сне.
Царь Морской смеется: «Выбирай жену.
Ту бери, что хочешь. Лишь бери одну».
Тридцать красовалось перед ним девиц
Белизною груди, красотою лиц.
А Садко причудник: ту, что всех скромней,
Выбрал он, Чернава было имя ей.
Спать легли, и странно в глубине морской
Раковины рдели, месяцы дугой.
Рыбы проходили в изумрудах вод,
Видело мечтанье, как там кит живет,
Сколько трав нездешних смотрит к вышине,
Сколько тайн сокрыто на глубоком дне.
И Садко забылся в красоте морской,
И жену он обнял левою ногой.
Что-то колыхнулось в сердце у него,
Вспомнил, испугался, что ли, он чего.
Только вдруг проснулся. Смотрит — чудеса:
Новгород он видит, светят Небеса,
Вон, там храм Николы, то его приход,
С колокольни звон к заутрени зовет.
Видит — он лежит над утренней рекой,
Он в реке Чернаве левою ногой.
Корабли на Волхе светят далеко.
«Здравствуй, Гость Богатый! Здравствуй, наш Садко!»
Константин Бальмонт


Море всех морей
Константин Бальмонт

К литургии шёл сильный царь Волот,
Всё прослушал он, во дворец идёт.
Но вопрос в душе не один горит.
Говорит с ним царь, мудрый царь Давид.
«Ты уж спрашивай, сильный царь Волот,
На любой вопрос ум ответ найдёт.»
И беседа шла от царя к царю.
Так приводит ночь для людей зарю. —
«Где начало дней? Где всех дней конец?
Городам какой город есть отец?
Кое древо — мать всем древам земным?
Кою травам мать мы опредедим?
И какой старшой камень меж камней?
Птица между птиц? Зверь между зверей?
Рыба между рыб? Озеро озёр?
Море всех морей? Всех степей простор?»
Так-то вопрошал сильный царь Волот,
Мудрый царь Давид речь в ответ ведёт. —
«Где начало дней, там и дней конец,
Их связал в одно вышний наш Отец.
Свет идёт во тьму, тьма ведёт во свет,
Большее понять — разума в нас нет.
Город городов — строится в умах,
Радость в нём — свеча, свет во всех домах,

Там сады для всех, все цветы есть в нём,
Водоёмы бьют, с башней каждый дом.
Кипарис есть мать всем древам земным,
Кипарис родит благовонный дым,
В час, как дух у нас посвящён мольбам,
Фимиам его дышит в храмах нам.
А всем травам мать есть плакун-трава,
Потому что грусть в ней всегда жива,
И приходит год, и уходит год,
А в плакун-траве всё слеза цветёт.
Камень камням всем — огневой рубин,
В нём святая кровь, в нём пожар глубин,
Перед тем как новь распахать для нас,
Нужно сжечь леса в самый жаркий час.
Птица птицам всем есть морской Стратим,
Взор его — огонь, а перо — как дым,
Он крылом своим обнимает мир,
Всех живых зовёт на всемирный пир.
Зверь зверей земных есть единорог,
На скрещеньи он всех земных дорог,
И куда нейди, всё придёшь к нему,
И узнаешь свет, миновавши тьму.
Рыба между рыб кит есть исполин,
Возлюбивший ночь и испод глубин,
Двух сынов родил исполинский кит,
И на них на трёх весь наш мир стоит.
Озеро — отец всех земных озёр —
Есть зеркальный круг между снежных гор,
Кто на высь взойдёт, глянет в тот затон,
Весь увидит мир как единый сон.
Степь степей земных, Море всех морей —
В помыслах людских, в сердце у людей,
Кто в зеркальный круг заглянул в мечте,
Вечно он в степи, в Море, в Красоте».
1906 г.
Константин Бальмонт


РАКОВИНА
Константин Бальмонт

Вкруг раковины млеет хотящая вода,
Вкруг влаги ярко рдеет живой огонь, всегда.
Вокруг пожара — воздух, вкруг воздуха — эфир,
Вокруг эфира — зренье, здесь замкнут целый мир.

Вкруг раковины — воздух, эфир, огонь, вода.
А в раковине круглой — какая там звезда?
Там скрыт ли нежный жемчуг? Добро там или Зло?
В ковчеге сокровенном — священное число.

Хранит оно безгласно всю цельность бытия,
И в нём, бесстрастно, ясно, в забвеньи — Ты и Я.
Но тотчас лик за ликом мелькнёт в дрожащей мгле,
Едва лишь разделенье означится в числе.

Плывут, ползут, летают, меж страшных камышей,
Чудовищные рыбы и жадный птицезмей.
И вот свирель Я сделал; пропел Себя в веках,
И Ты, любовь, явилась, вся в нежных жемчугах.
1912
Константин Бальмонт


ТАЙНА ЖЕМЧУГОВ
Константин Бальмонт

Если б ложью было то,
Что Морской есть Царь с Царевной,
В них не верил бы никто,
Не возник бы мир напевный.

Мы, однако же, поём,
Мы о них слагаем сказки.
Отчего? На дне морском
Мы изведали их ласки.

Много разных есть морей,
Но в морях одна Царевна.
Кто хоть раз предстал пред ней,
Речь того навек напевна.

Но красивей всех поёт
Тот, кто знал уста Прекрасной.
Только вот который год
Нет нам песни полногласной.

Может, кто-то в глубине
Слишком сильно полюбился?
Мы помолимся Луне,
Чтоб тайфун до бездны взрылся.

Чтоб до наших берегов
Кинул милого от милой.
Чтоб глубинных жемчугов
Нам он бросил с гордой силой.

И рыдали бы в струне,
Ослепительно напевны
Сон увиденный во сне,
Стоны страсти в глубине,
Крик покинутой Царевны.
Константин Бальмонт


ИЗ ВСЕХ ГЛУБИН
Константин Бальмонт

Из всех глубин собравши все жемчужности,
На берегу, я думаю, один,
О роковой блистательной ненужности
Всех жемчугов глубин.

Обрывы скал. Мой край – необитаемый.
Здесь гибнут все, в прибое, корабли.
И праздник дней, всегда в минутах чаемый,
Всегда, навек, вдали.

Лишь всплески волн, в бесчисленной повторности,
Несут напев, не здесь пропевших, струн.
И жемчуга горят, в своей узорности,
Как сонмы мертвых лун.
Константин Бальмонт


МЫСЛИ СЕРДЦА
Константин Бальмонт

Уж я золото хороню, хороню.
;п;сня игорная.

Золото лучистое я в сказку хороню,
Серебро сквозистое приобщаю к дню.

Золото досталось мне от Солнца, с вышины,
Серебро — от матовой молодой Луны.

Песнь моя — разливная, цветут кругом луга,
Сказку-песнь убрал я всю в скатны жемчуга.

Жемчуг тот — из частых звёзд, звёзд и слёз людских,
Мысли сердца — берега, сердце — звонкий стих.
Константин Бальмонт


ВОЛШЕБСТВО
Константин Бальмонт

Из раковин я вынул сто жемчужин,
Тринадцать выбрал лучших жемчугов.
От дальних, самых южных, берегов
Был всплеск волны мне в Новолунье нужен.

Миг надлежащий мной был удосужен,
Когда Луна меж двух своих рогов
Скрепила хлопья белых облаков.
Весь мир волшебств тогда со мной был дружен.

На пресеченьи девяти дорог,
В изломе ночи, цвет сорвал я малый,
Лилейный лик, внутри с звездою алой.

Сон девушки невинной подстерёг,
Вплёл в ожерелье, к жемчугам сгибая.
Полюбят все. Приди ко мне любая.
1921
Константин Бальмонт


К ЖЕМЧУГАМ
Константин Бальмонт

Любовь, опять Луна глядит в моё окно,
На Море — серебро, от серебра — прохлада,
И одинокая поющая цикада
О чувствах говорит, светивших мне давно, —

Там, в крае призрачном, как грёза, где звено,
Меж нами бывшее, скрепилось блеском взгляда,
Куда вернуться нам неустранимо надо,
Куда вернуться нам — созвездно — суждено.

Там в странах призрачных, как сказка, ты светила
Таким фиалковым и сладостным огнём,
Что колыбелился и пел он мне: «Уснём».

И в сердце вспыхнула негаснущая сила.
И дни содвинулись. И Небо так решило: —
«Идите к жемчугам — опять — морским путём».
1912
Константин Бальмонт


ВЕНЕЦ
Константин Бальмонт

Глубокий пруд. Отлоги берега.
С вечерним ветром трепет влаги дружен.
Звезда, качаясь, нижет жемчуга.
Одна, и две, и пять, и семь жемчужин.
Тем ожерельем ум обезоружен.
И хочется, жемчужный свет дробя,
Рассыпать весь лучистый час забвенья
На зыбкие созвенные мгновенья,
Тем ожерельем увенчав тебя.
Константин Бальмонт


ЖЕМЧУЖИНЕ
Константин Бальмонт

Жемчужное виденье,
Избранница мечты,
Ты примешь песнопенье,
Возьмешь мои цветы?

В них нет гвоздик тревожных,
В них нет пьянящих роз,
Молений невозможных,
В словах укрытых слез.

Тебе лишь тонкий свиток,
Тебе, моей красе,
Весенних маргариток,
И ландышей в росе.

В них тоже опьяненье,
И в них влюбленность есть.
Жемчужное виденье,
Путей любви не счесть.

Но, если сон твой станут
Пьянить мои цветы,
Их вздохи не обманут. –
Скажи, ведь веришь ты?
Константин Бальмонт


КЛАД
Константин Бальмонт

Далеко, за синими горами,
За седьмой уступчатой горой,
Древний клад зарыт в глубокой яме,
Досягни и, взяв свой заступ, рой.
Пред горами мертвые пустыни.
Помни, в них самум и нет воды,
Средь песков от века и доныне
Черепов скопляются ряды.
Многие достигли здесь предела.
Это те, что взять хотели клад,
Но в пути хотенье охладело,
Пожелало путь найти назад.
Захвати на долгие недели
Мех с водой и пей лишь по глоткам, –
Ты песчаной избежишь постели
И дойдешь к взнесенным ввысь горам.
Но не все опасности пропеты.
Чуть дойдешь до грани синих гор,
Ты увидишь белые скелеты
Тех, чей был не прям, а косвен взор.
Возжелай заманчивого клада,
Но не хотью жаждай лишь, – душой.
Низменного горному не надо,
Для низин верховный мир – чужой.
И не все опасности пропела
В звонкости упругая струна.
Сможешь ли взойти на гору смело?
Пред тобой – отвесная стена.
Посмотри, отмечен красным цветом
Не один, а сто один уступ.
Многое сокрыто под запретом,
В древних башнях верно выбран сруб.
По ущельям зоркие есть рыси,
Барс пятнистый ходит в тишине.
И отрадна ль синь взнесенной выси
Для лежащих в пропасти на дне?
От горы к горе мостов не строят,
От вершин лишь зори до вершин
Взор взошедших нежат и покоят,
Ночь придет, и строит ковы джин.
Запоет, как песня мест родимых,
Прошепнет невестой: «Где же ты?»
Явит лик свой в пламенях и в дымах,
Чтоб тебя низвергнуть с высоты.
Но, когда молитвенной душою
Ты хранишь святые письмена, –
Но, когда, все тайны бравший с бою,
Сто ночей прободрствуешь без сна, –
Завершишь ты меру испытаний,
Закруглишь недостававший счет,
И тебя до клада мирозданий
Радуга сквозь грозы приведет.
А когда дойдешь к глубокой яме,
Заступ взяв, на высь взгляни – и рой.
К нам придешь – увитый жемчугами,
За седьмою скрытыми горой.
Константин Бальмонт


К ЗВЕЗДАМ
Константин Бальмонт

Престолы душ, которые когда-то
Прошли пути страданий и надежд,
И отошли отсюда без возврата,
И там глядят в огне златистых вежд, –

Печати душ, которые созвенно
Являют взорам грамоту Небес,
И говорят, как все, что было тленно,
Живет вовек, и кто был мертв – воскрес, –

Несчетность душ, горенье изумруда,
Мерцание Небесных жемчугов, –
Да буду я меж вас, уйдя отсюда,
Звездой меж звезд, над сонмами веков, –

И пусть тот храм, все больше возрастая,
Обнимет всех, многовершинный лес,
И всех и все та Истина святая, –
Всезвездность душ, – взнесет в простор Небес.
Константин Бальмонт


СКАЗ О КАМНЯХ
Константин Бальмонт

Кто алмазы расцветил?
Кто цветы дал? – Звездный Гений,
В час рождения светил,
Горсть сверканий ухватил,
И обжегся от горений,
От живых воспламенений,
Исходивших из горнил.
Он обжегся, усмехнулся,
Все ж, сверкая, содрогнулся,
Пламень взятый уронил.
Капли пламени летели,
Охлаждаясь в темноте,
Все ж храня в небесном теле,
В малом теле, в круглоте,
Взрыв, и дрожь, и зов к мечте,
Брызги радуг – Красоте.

Из горячих водоемов
Закипающих светил,
Звездный Гений, в гуле громов,
В блеске молний и кадил,
Много чувств поработил,
В тело вольными вместил,
И замкнув их в разном теле,
Повелел, чтоб вспевно рдели,
Чтобы пели песнь побед,
А в иных, как в колыбели,
Чтоб дремотный грезил свет,
Словно ночью от планет.
И чтоб ярче было чудо,
В ямы горной тесноты
Бросил стебли и цветы,
Вспыхнул пламень изумруда,
И тая огней раскат,
Был рубин и жил гранат.
Камни чувство задержали,
Целы разные скрижали,
Как различен цвет лица.
Лунный холод есть в опале,
И кровавятся сердца
В сердолике без конца.

И чтоб искристого пира
Был в мирах протяжней гул,
Звездный Гений, с кровли мира,
Синей влаги зачерпнул, –
Капли нежного сапфира,
Голубея, полились
С Моря сверху – в Море вниз, –
Камни были там слепые,
Камни стали голубые,
Синью молнии зажглись,
Мчась высокою твердыней,
И в очах агат зрачков
Окружился сказкой – синей,
Словно Небо над пустыней,
Или вспышки васильков.

Звездный Гений, с грезой дружен,
Возжелав свою печать
В нашей жизни отмечать,
Бросил нам еще жемчужин,
Уронил он капли слез,
Ветер с Неба их донес.
Но с волной морей гуторя,
Дух свой к Морю наклоня,
Уронил он в бездну Моря
Слезы вышнего огня.
Бездна встала с кликом гула,
Был тот рокот говорлив,
Бездна жадная сверкнула,
Сонмы раковин раскрыв.
И отпрянула к хоромам
Темным, вниз, как от врага,
Закрывая синим громом
Неземные жемчуга.

Там и будет эта ясность,
Та немая полногласность
Слез, упавших с высоты, –
Чтобы тешила опасность,
Тех, кто жаждет Красоты.
И земным бросаться нужно
В пропасть Моря с берегов,
Чтоб сверкнула им содружно
Нитка круглых жемчугов.
Константин Бальмонт


Событие
Константин Бальмонт

                Александру Кусикову

Словно вижу несчетные нити я,
Развивается вечный клубок.
Идет и свершится событие,
Сотрясется Закат и Восток.
;;И будут люди правой стороны,
;;И будут люди левой стороны,
;;И первые тогда награждены,
;;Вторые в день Суда осуждены.
Сады услад. Сады услад. Услад.
Ваш возраст юн, хоть он и очень древний.
Там песни поцелуями звучат,
И каждый миг слагаются напевный.
Сады услад. Сады услад. Услад.
Там, прилегши на локоть, лицом обратятся друг к другу
Те, которые впредь не услышат пустой разговор,
И с кувшинами, с чашами, стройно, по вешнему лугу,
Будут двигаться юноши, чувствуя вольный простор.
;;И подобны жемчужинам, что сокрыты в тени,
;;Будут женщины, женщины услаждать эти дни.
;;;;Мы создали красавиц Рая
;;;;Особым творческим дыханьем,
;;;;В них девственность, не погасая,
;;;;Пьянит лобзанье за лобзаньем.
;;;;И множество плодов,
;;;;И ручейки воды,
;;;;И лотос без шипов,
;;;;И нежный лик звезды.
;;Но, как верно, что жизнь наша Вышним хранима,
;;И как верно что к прошлому я не вернусь, –
;;Вы, одетые тенью от черного дыма,
;;Не узнаете счастья. Клянусь вам. Клянусь.
Константин Бальмонт