У пышнотелой щедрой любимой бабушки С ясными, как

У бабушки был сундук
С крышкой, обклеенной изнутри...
Иван Мордовин.

У пышнотелой и тёплой, щедрой любимой бабушки
С ясными, как небо, родными глазами
И доброй беззубой лучистой улыбкой
Были лебединые крылья-руки,
Которыми она всех обнимала,
Качала, кормила, провожала, встречала...
Она никогда на детей не кричала,
Отходила молча жарить оладушки.
И ставить опару. И печь пирожки.
Их вкус не забыть тем, кто хоть раз приобщился.
Рецепт не спрашивали - всё равно так не выйдет!
Так и не вышло. Ни у кого из потомков.
Пока мы живы, вспоминаем. А что толку?

У бабушки был сундук. Деревянный.
С крышкой, обклеенной изнутри
Непонятно откуда взятыми картинками -
Такими загадочными, нездешними,
Яркими, на пожелтевшей бумаге, явно из прошлого.
Не из журнала "Огонёк". Откуда же?
В нём, переложенные земляничным мылом,
Хранились наряды невероятной красоты -
Лёгкие, воздушные, шелестящие,
Возвышаясь отутюженными ароматными стопочками,
Маняще лоснились в свете дня тогдашнего
Волшебным блеском, завораживая.
Бабушка бережно разбирала, показывала.
У каждой блузки, платья - своя история.
И запах летний лесной земляники.
Кажется, всё - сшила сама из подаренных дедом отрезов.
Большинство - так и не надела ни разу.
- Почему? - Берегла. Останется вам! Вот булавки - от сглазу! - сказала - как отрезала.

Где всё вышитое, связанное, простроченное её узловатыми пальцами, её золотыми руками?
Те картинки, предрассудки, деревянный душистый сундук?
В нас, в нашей тяге не сидеть сложа руки, без дела,
Творить, создавать красоту, постоянно стремясь к совершенству.
Оставлять внукам то, что сберегалось годами ,
Даже зная наверняка почти, что им это не нужно.
Надеясь, что память и вера в лучшее останется им, в них, с ними.
Уходить спокойно, во сне, в самую длинную ночь года,
Как она, светясь, тихо мерцая, мягко
Раздвигая тьму священной своей любовью.