Глава 6. Мама ушла...

    С продовольствием в городе было все также очень плохо. Мехзавод, где работала мама, как и другие предприятия ещё не работали. Знакомая женщина, парикмахерша, по прозвищу «Путурушка» предложила обработать участок земли расположенный за её домом. Надо было обработать, вскопать землю, посадить картофель, вырастить его и поделить урожай с этой женщиной.  Когда-то там была роща, в последствие стала болотом, потом болото обмелело, почти высохло. Там были сплошь кочки покрытые травой и сырость. Земля там никогда не вспахивалась – новь. Мама согласилась на это предложение, так как выхода не было. Я помню, с каким трудом копала мама этот сырой участок с раннего утра и до позднего вечера. И я, и тетя старались помогать, но основную непосильную работу делала мама. Эта работа отняла у мамы много сил и здоровья. А ещё, там были тучи комаров.
   
Мама заболела малярией. Вскоре, малярия дала осложнение на сердце. Катастрофически быстро прогрессировал порок сердца. Развилась декомпенсация, появились отеки на ногах, затем – асцит, желтуха. Сначала госпитализироваться в больницу категорически отказывалась, считала невозможным оставить нас одних, но жидкость в брюшной полости быстро накапливалась. Раза два мы водили ее в больницу для выпускания жидкости, но общее состояние ухудшалось, усилилась одышка и она была госпитализирована в терапевтическое отделение больницы. Мы с тетей каждый день навещали ее. Болезнь прогрессировала очень быстро. В очередной раз, когда тетя посетила маму, ей показалось, да и мама, видимо, сказала, что ей стало получше. И тетя на второй день взялась за стирку, а я отправилась к маме. Шла и думала: вот сейчас мама, как всегда, обрадуется моему приходу, будет улыбаться, как бы ей трудно не было, будет расспрашивать о доме. Вот и ее палата. Палата большая, мамина кровать у окна, в дальнем углу справа. Мама лежит, отвернувшись к окну. «Наверное, спит» – подумалось. Но на звук моих шагов она медленно повернула голову в мою сторону. Что-то екнуло в сердце: она, как будто, не узнавала меня. Какие-то остекленевшие глаза смотрят то ли на меня, то ли – мимо. Я с трудом удерживаюсь, чтобы не закричать. Превознимогая страх, подошла к ней ближе: «Мама, мамочка!» Мама не отвечала. Я вся дрожу от непонятного страха и тоже молчу. Наконец, мама, будто только узнала меня. Тихим, слабым голосом сказала: «Пришла?», и тут же стала просить лед. Соседи по палате рассказали, что весь день, до моего прихода, она просила лед, и ей давали его по маленькому кусочку глотать. Страх обуял меня окончательно. Хотелось убежать, куда, зачем, не понимала. Мне только недавно исполнилось 14 лет. Мама снова как будто смотрела на меня немигающими глазами, но в них, было что-то странное, пугающее меня. Я заметила, что изменилось и лицо: осунулось, заострился нос. Она продолжала просить лед. Потом сказала слабеющим голосом: «Горит все, купи мороженое». И я мигом вылетела из палаты. Гонимая предчувствием страшной беды, я летела домой. По пути, где обычно продавали мороженое, сейчас его не было. Бежать куда-то, в другую часть города я не решилась. Сколько времени и где я могла проискать мороженое? Надо было скорее рассказать тете, что с мамой что-то не так. И я помчалась домой. Был жаркий, июльский день, а меня колотил озноб. Наконец я дома. А дома тетя развезла стирку. Я умоляю ее бросить все и пойти к маме. Тетя меня не понимает, что случилось? Ведь вчера ей было лучше. Мы обе были далеки от того, чтобы понимать, что так бывает обычно в таких случаях. А сейчас я ничего не могла объяснить толком тете, только просила пойти к ней. Но эта стирка. Она такая сложная была тогда: из далекого колодца наносить воды, нагреть, стирать вручную, потом нести это белье на речку – полоскать. Прекратить стирку, значит завтра повторять весь процесс от начала. Но, главное, я «не достучалась», не сумела объяснить тете того, что сама не понимала. Всю ночь просидела в уголке, возле духовки, спать не ложилась. Мамины глаза стояли передо мной, не покидали меня всю ночь. Рано утром тетя ушла в больницу. Я не могла найти себе места.

    Почему-то, с веником стояла посреди комнаты, когда в окне промелькнула тетина тень. Сразу почувствовала, что самое страшное, случилось. Я закричала неистово, а потом окаменела. Ни с кем не разговаривала и даже не плакала. Кто-то пытался меня растормошить, что-то говорили. Я ничего не слышала и ничего не видела перед собой. Только молча разговаривала с мамой. Ире дали телеграмму в Кривой Рог, но на похороны она опоздала. Похоронить маму помогли соседи. Ксения Петровна, та соседка, в подвале которой мы прятались во время бомбежки, рассказала, что ей снился сон, накануне маминой смерти, что папа приехал на лошадях, на одной сидел он сам, другую держал за поводья. «Это ваш папа приехал за мамой» – сказала она. Это был июль 1948 года. Маме было 41 год. Мне – 14 лет.