Ковыль!

Среди развалин шатких жизненных устоев,
Зеркал осколков брошенной семьи,
Где в окнах лёд и плесень стен, куски обоев,
Цветы любви в надежде и наивности росли.

Очаг семьи угас, остатки пепелища,
Разбитых судеб боль, до судорог метания,
И счастья в жизни тут уже никто не ищет,
Остатки силы на возможность выживания.

Печной трубы холодный вой и изморозь утра,
Постели стылость согревает лишь дыхание,
И одеял навалы из тряпья,
Ведро отхожее на дне обоснование.

Ведь было счастье, а с ним была удача,
Цвела семья, и полной чашей дом,
Вдруг рухнула страна, теперь прожить задача,
Перевернулся айсберг, стало всё вверх дном.

Отец запил, нырнув на дно стакана,
Тащил из дома всё, что мог украсть,
А мать крепилась, вроде устояла,
Но лишь затем, чтоб ниже, глубже пасть.

-------------------------------------------

В те времена то было повсеместно,
Семей разбитых звон на всю страну,
Пропала совесть, стало всё нечестно,
Кто мог, тот всплыл, иные все ко дну.

Лилась бушующей рекой в домах отрава,
Слезой прозрачна, но по сути чистый яд,
Звезда с бутылки — вот была награда,
Ну а детей из рая сразу в ад.
------------------------------------------
Их было трое, рты в гнезде забытом,
И старшей от роду всего двенадцать лет,
Давно не помнили,тепла и как быть сытым,
За неуплату был отрезан властью свет.

Как помню, звали эту девочку Олесей,
Тонка и хрупкая, как вымерзший ковыль,
Её глаза, как омут с грустной песней,
А жизнь не сказка, а лишь проклятая быль.

Мать истаскалась, пропилась почти до звона,
Отец пропал, и ладно, Господи прости,
Родня в гробах, все местные исконно,
Одной ей выпало на гору крест нести.

Она ходила по дворам, брала работу,
И бабы помогали кто чем мог,
Взвалила младших на себя, несла заботу,
Пропала школа, жизнь предоставила урок.

И каждый вечер, лишь уложит спать малышек,
Остатки матери уже несут на дочку грязь,
И от ударов в голове салюты вспышек,
Лишь близость стен не позволяла ей упасть.

И были гости, что орали до рассвета,
Ломились в дверь, чтоб на невесту посмотреть,
Лежали дети все втроём тепло одеты,
Одна из них молила Бога умереть.

И холод Утра был разбавлен перегаром,
И страх малышек, вновь намочена постель,
Клубы дыхания вырывались белым паром,
Сквозь щели в окнах ясно слышалась метель.

Весь ужас быта и борьбу с таким ненастьем
Легко могла она такое пережить,
Но как ужиться с этим истинным несчастьем,
Ведь свою маму невозможно не любить.

Холодный ветер силой гнал в полях поземку
И прижимал ковыль в холодную постель
Травинка гнулась, но опять вставала стойко
Давила тучей ее чёрная метель

И вот, нагрев воды и съев остатки хлеба,
Все трое шли в промозглую пургу,
Малышкам помогала тётя Света,
А старшей дальше жить сквозь не могу.

Вот как-то к вечеру в крещенские морозы
Топила печь Олеся в выстылом дому,
И с детских глаз её давно пропали слёзы,
Но жизнь готовила иную ей судьбу.

Открылась дверь, вошёл мужик, спросил, где мать,
И, не услышав ему нужного ответа,
Он стал девчушке нашей что то намекать,
Сказал, иначе разберется с ней за это.

Пообещал голодным детям на еду,
Если смолчит и она никому не скажет,
Малышка нежная не чуяла беду,
А он сказал, что просто ей покажет.

Как только зверь, услышал несогласие,
Схватил за горло, лапою душил,
Кривым когтём сдирал с девчонки платье,
И, бросив на пол, жирным телом придавил.

Кричали дети в темноте земного ада,
Хрипел насильник ногой снимал штаны,
Шипел на жертву, что быть нежнее надо,
И чтоб молчала, если деньги ей нужны.

Олеся вырвалась и слабою рукою
Из жара печи тихо взяла головню,
И, видя тварь из пекла пред собою,
В ту пасть ударом отстояла честь свою.

Но только борова лишь это разозлило,
Схватив за косу, потащил ее во двор,
Спасло, что лёд, и на ступенях скользко было,
Девчонка вырвалась и убежала за забор.

И участкового звала соседка Света,
Водой холодною смывала с бедер кровь,
И говорила, что убьёт его за это,
Молилась Богу, проклинала вновь и вновь.

Вдруг крики со двора, огонь пылает,
От головни занялся старый дом,
И крики детские в пожаре затихают,
Ведь малыши одни остались в нём.

И было кинулась она в проём огня,
Но от волнения сознание потеряла,
Сбежала из-под ног её земля,
И с горя в забытьё она упала.

А ветер завывал под свист травы
И злой метелью ветви мёрзлые ломало
Ковыль поник не поднимая головы
Но черной буре и такого было мало

--------------------------------------------

Стояли люди, и дымило пепелище,
Водой парила раскаленная земля,
Огонь очистил оскверненное жилище,
Настало утро в день крещенский февраля.

Остатки матери кричали ей: «Убийца!»
И как теперь та будет без жилья,
Что обещал её мужик на ней жениться,
Виной тут зависть, и на него клевещет зря.

Смотрела девочка на черные разводы,
Как мертвым пухом укрывается земля,
Простоволосая, не чувствуя погоды,
К реке бежала, где виднелась полынья.

-------------------------------------------

Стоял ковыль промерзший на ветру,
И стебель гнулся, но под ветром не ломался,
И гари пепел, что остыла поутру,
Густым столбом в морозном небе поднимался.

Сняв сапогов своих измятую кирзу
И встав на белый снег разутыми ступнями
В слезах молилась она Господу Отцу
Ладони кожа надувалась волдырями

А в омуте её красивых синих глаз
Купели крест речною тьмою отражался,
Лучами солнца отливал великий спас,
Девчонки след перед распятием обрывался.

-------------------------------------------

И вот прошли уже десятки лет,
Как воды в полыньи- что тихо без следа
И льёт с икон на снег крещенский свет,
Растёт ковыль и шепчет никогда.

На льду узор - как детские ладони,
Застывший крик в прозрачной синеве.
И только ветер,о прошлых днях напомнит,
Гнет стебли вновь на вымерзшей траве.

Нет, не судьба Олесе утонуть,
Господь не мог такое допустить,
Я верю, всех, чей труден в жизни путь,
За пазухой своей он будет их носить.

-------------------------------------------

На пепелище том стоят остатки печи,
И черный зев её обломками пугает,
И ставят на крещение люди свечи,
А землю ту никто не покупает.