улики
Крадёт песок, подмигивая птицам:
«Проспали, никудышные истицы!»
На суше – валуны – что короли –
так сказочно глупы и неумелы:
красуются блестящим голым телом,
пропаж не замечая. И улик…
Забыли нашу гавань корабли,
страшась камней прибрежных. Или мелей?
Вчера ещё сирены сладко пели,
в густом тумане прятался залив.
Сегодня тонет мир в пылу традиций.
На полках вереница книг пылится,
что прежде вдохновляли и вели…
Свети Влас, 29 сентября 2024 г./о7 января 2025 г., Бонн.
Зеркальный сонет: аВВа ССа аСС аВВа
Свидетельство о публикации №125010907613
— Ну и? — щёлкнула она зажигалкой, хотя сигареты у неё не было. — Объясните мне, наконец, зачем всё это? Все эти ваши «улики», все эти намёки? Когда уже всё кончилось? Почему все эти ваши литературные штучки важнее, чем... ну, чем вот это?
Она махнула рукой в сторону окна, за которым маячил типичный московский дворик с вечно улыбающимся дворником таджиком и новой детской площадкой. Катя ждала ответа, а в её взгляде уже читалось: «Ну-ка, дорогой теоретик, свяжи-ка нам Блока с этим дворником, если такой умный!»
О боже, подумал я, опять этот сакраментальный вопрос про «конец истории». Как будто мы не в 2025 году, а всё в том же 92-м, когда Фукуяма объявил финал, но забыл сказать, что литература умрёт не от идеологии, а от равнодушия.
— Видишь ли, Катенька… — начал я, чувствуя во рту привкус дешёвого коньяка и ночных бдений над текстами, — это стихотворение — оно ведь не про луну. Оно про последнюю страницу. Оно про нас. Про то, как мы все дружно проспали отлив. Как те самые птицы из текста – «никудышные истицы», которые должны были крикнуть: «Караул!» — но промолчали.
Катя фыркнула:
— Опять вы со своими аллюзиями-апокалипсисами! Ну при чём тут…
— При том, — перебил я, — что валуны-то остались! Эти самые «короли», которые «красуются блестящим голым телом». Узнаёшь? Это же наши последние классики — те, что всё ещё стоят на берегу, не замечая, что море-то ушло. Что корабли — новые голоса, новые смыслы — уже сбежали из гавани, испугавшись тишины.
Я шаркнул ногой по полу, будто это был тот самый влажный песок, на котором ещё можно разглядеть следы.
— И знаешь, чего они испугались? Не камней — мелей. Этих невидимых ловушек современности: алгоритмов, трендов, бесконечного потока нейросетей. Мы-то думаем — вот он, берег, вот твердая почва… ан нет, это уже болото, Катя. Болото, в котором…
— «Тонет мир в пылу традиций», — закончила за меня Катя и вдруг засмеялась тем смехом, каким смеются над анекдотами про смерть поэзии. — Вы хоть сами-то понимаете, что несёте? Это же чистый «конец истории»! Литература как музейный экспонат, читатель как случайный прохожий…
— Нет, — улыбнулся я, — это не конец. Это пауза. Видишь эти книги? — Я ткнул пальцем в полку. — Они ведь не просто пылятся. Они молчат. Ждут, когда кто-то достанет их и перепишет. Потому что отлив — он ведь цикличен, Катя! И если уж проводить параллели…
— Параллели — это ваше всё, — перебила Катя, но в её глазах уже не было насмешки. — Ладно, убедили. Ваши «улики» — они действительно повсюду. В этих ваших валунах-классиках. В пустой гавани современности. В мире, где подростки больше не прячут под партой томики Бродского, а тычут в экраны потными пальцами. Где сам отлив... он и есть главная улика. Вечного ухода. Невозврата.
Она вдруг потянулась к полке и стряхнула пыль с томика Мандельштама.
— Только вот вопрос: когда же будет прилив?
Я посмотрел в окно, где луна — та самая, что «командует отливом» — уже почти скрылась за крышами.
— Когда кто-нибудь наконец нарушит тишину, Катенька. Когда мы перестанем быть «никудышными истицами». Когда наконец прочтём то, что написано между строк. А пока… — Я развёл руками. — Пока мы обречены ходить по этому обнажившемуся дну, собирая улики грядущего катаклизма. Как персонажи Марка Стрэнда, которые понимают всё, но... предпочитают сделать ещё один глоток виски.
Катя задумчиво кивнула и вдруг спросила:
— А коньяк у вас есть?
И в этом вопросе — во всей его бытовой, почти похабной простоте — вдруг проступила та самая «высокая нота», когда конец истории внезапно оказывается просто очередной страницей, где реальность и метафора вдруг сливаются воедино, как море во время прилива.
Дмитрий Куваев 08.08.2025 09:14 Заявить о нарушении
Катя машинально глянула в зеркало, висевшее напротив Критика:
— Не отражается. Так и думала… И сонеты уже не спасают. Даже зеркальные… Надо придумывать что-то новое, иначе исчезнет мой собеседник, как те, другие… С кем тогда прикажете пить коньяк? Критик... Всё-то он знает. Всё понимает. Шпарит, как по написанному. Хотя, почему «как»? Всё, и правда, давно написано.
Удрал куда-то сон и нет резерва...
А горизонт подрагивает нервно.
Светает? Месяца чадит свеча
и в дымке, обессилив, тонет берег…
Гроза обходит стороной причал,
метнув молниеносную печаль.
В лодчонке утлой уплываю снова
маршрутом неприкаянного слова,
чей образ жертвен.
Силюсь я понять –
на что ему мышиная возня
теней,
проникших, кажется, под кожу,
и отражений,
каплей лишь похожих
на прежних обладателей своих?
Сплошь параллели
и слои,
слои…
Даже я успела «увековечить», хоть начала «поздновато» Москва слезам не верит… А кто им верит? Кто вообще сейчас «верит». Единицы. Счастливые…
Ладно, будем ждать очередного «витка» Ждать и догонять – наше всё…
Отложив давно пустую зажигалку, она повернулась к Критику, чтобы поблагодарить. Но неожиданно для себя, произнесла:
— С «похабной простотой» не согласна! Или я с такой просто не знакома. Это же не та, что «хуже воровства»? Нет коньяка? Хорошо что я захватила с собой из Болгарии «Чёрное море». Это классическая «Плиска»! Но с другим названием. Ребрендинг, так сказать.
Екатерина Чаусова 09.08.2025 16:05 Заявить о нарушении
Дмитрий Куваев 15.08.2025 12:49 Заявить о нарушении
Екатерина Чаусова 15.08.2025 21:38 Заявить о нарушении
