1628

Проблески света неразличимы. Кладезь
автомобильных фар, пытаясь связать
длинную улицу и пешехода, катясь
в небытие, хочет, скрипя, сказать:
"Ты не один, как минимум есть дорога,
что непосредственно явствует близость Бога".

Свет фонарей мог бы напомнить солнце,
но - парадокс - больше похож на луну.
И сердце в такт Енисея все чаще бьется,
топит прошлое, словно Герасим Муму.
Ультрамарин небосвода вселяет слепо
надежду: вселенная в форме распятого склепа.

Мост - скупердяй, торгующий жадно пространством.
Точки - лишь точки, если нету отрезка.
Ждать, что материя станет статичною - хамство.
Если ты хочешь покинуть отчаянье резко,
дай насладиться ему твоей кровью и мясом,
после же уничтожь слезоточивым газом.

Туман заволакивает сонмы квадратных метров.
Он - гуманист, ему безразлично происхожденье.
Одинаково сладок вкус знати, тиунов, смердов.
От него спасенье (если нужда) - повиновенье.
Идеальна модель поведения здесь лишь в здании;
ему все одно: объятия Геи иль дыханье Урании.

Кроме людей, этот мир удивительно стоящ;
город без них все равно, что тоска без смерти.
Когда человек иступленно кричит "На помощь!",
ему откликается эхо, то бишь две трети
от одиночества. Оставшаяся же та треть -
мгновенье, когда жар-птица захочет спеть.