Крушение роман в стихах - Глава четвёртая

Внимание - Глава четвёртая не является самостоятельным произведением! Для понимания сюжета сначала рекомендуется прочитать Крушение роман в стихах - Вступление, пролог и Глава первая - глава третья.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Как мимолётное виденье,
Как гений чистой красоты.
Александр Пушкин «К***»
               
I
Апрель, смеркается, лежу я,
Слова роятся в голове:
«И про больницу напишу я,
А после ко второй главе
Я плавно перейду, но к слову,
Сюжет довольно бестолково
Кусками был разбросан мной.
(Исправлюсь на главе второй).
Ах, сколько вижу замечаний;
Их все исправить недосуг,
Прими, как есть, мой милый друг,
Ты результат моих стараний.
Но впредь старухе показать
Я должен то, что смог создать.

II
- «Вступление довольно сносно»
- «Тебе понравилось, я рад,
Его создать мне было просто».
Помоев на меня ушат
Однако после был бы вылит,
Но мой пролог она осилить
В тот вечер тёмный не смогла,
(Слаба уж зрением была),
Листы отложены в сторонку,
А я хотел идти домой,
Той окрылённый похвалой,
Но. «Ты куда? – довольно громко
Старуха вдруг сказала мне. –
Ты будешь дальше слушать?» – «Нет».

III
- «Как нет? Да что с тобой случилось?
Тебе не нравится мой сказ?
- «А вдруг глава не получилась,
Так лучше оборвать сейчас
Мне бесполезную работу,
И окружить своей заботой
Мне подостойнее предмет.
Я что дурак писать семь лет,*
Что не окупится сторицей».
- «Ты хочешь, что бы я прочла
Главу?» – «Нет, чтобы похвала
Сорвалась с губ твоих, годиться
И просто доброе словцо».
- «Шантаж, мой друг, тут налицо».

IV
- «Вполне возможно, я не спорю,
Но постарайся ты понять,
Сойти с ума возможно с горя,
Коль заниматься так лет пять
Кому – то бестолковым делом.
Быть преданным душой и телом
Ему, а после осознать
То, что ты мог бы кем – то стать,
Успехов жизненных добиться,
Иной в начале выбрав путь, -
Вот моего ответа суть.
Желаю чтеньем насладиться,
Коль будет «неудом» итог,
Сюда я больше не ходок».

V
Спустя три дня уже под вечер
К старухе снова я пришёл,
И с нетерпением сей встречи
Она ждала, ведь из двух зол
Ей выбирать не приходилось
И с первою главой  смирилась,
Мне вынеся такой итог,
Местами неудачен слог,
Я часто рифмы повторяю;
Поэтом, видно, мне не стать. 
Что мог я ей в ответ сказать,
Что я исправлюсь, и что к маю
Главу вторую напишу,
Хотя куда я так спешу.

VI   
За Альпы солнышко садится,
Посёлок сумраком объят,
И лишь двоим сейчас не спится,
А кто они – заглянем в сад;
И там мы за кустом сирени
Увидим рядышком две тени,
Что на скамейке здесь сидят,
И оторвать не в силах взгляд
Те от сидящего напротив.
Почти уж месяц так они
Проводят вечера свои,
И вы, я думаю, не против
Коль расскажу сейчас я вам
О тех, кто вторгся в мой роман.

VII
Вполне нетрудно догадаться,
Тот, что пошире был в плечах,
Был Германом, да, братом Ганса,
И разговор пора начать
Теперь о новом нам герое,
Но не забыв, что их здесь двое.
Итак, о Германе сейчас
Я вам поведаю рассказ.
Узнал ребёнок очень рано,
Как тяжела жизнь без отца,
Но воспитать смогла юнца
Гертруда так, что слово «мама»
С благоговением всегда
Слетало с юных губ тогда.

VIII
Работать, рук не покладая,
Он научился с ранних лет,
Отчёт себе в том отдавая,
Несправедлив как белый свет.
Отец исчез в ночь грозовую,
Гертруда по нему тоскуя,
Вторично замуж выходить
Не стала и с малюткой жить
Осталась, объяснять не нужно,
Казалось бы какой пустяк,
Но дивный сад покрыл сорняк,
Когда она сменила мужа.
И пригрозил тогда Ганс ей,
Что выгонит её взашей.
   
IX
Гертруде Клаус стал порукой,
Хоть приходилось лгать жене
И от отца скрывать о внуке,
Что «приобрёл» на стороне.
А Герман рос и год от года
Ценил всё больше он природу,
И часто с томиком стихов
Скрывался он среди цветов.
Однажды он в саду столкнулся
С хозяйским сыном, старший брат
На младшем задержал свой взгляд.
Взглянув на книгу, улыбнулся;
Тот спрятал томик за спиной,
Мол, Гёте автор не смешной.

X
Писать час от часу не легче,
Довольно сложно передать
Ту атмосферу первой встречи,
Что два юнца смогли создать.
Стоят, в лицо друг друга глядя,
Ганс в ослепительном наряде,
А брат в одежке победней.
Казалось, искра меж парней
Высоковольтная проскочит
И силой тока своего
Убьет хотя бы одного,
Но Ганс с улыбкой, между прочим,
Взглянул ещё на малыша
И путь продолжил не спеша.
   
XI
Оставив Германа в покое,
Вернулся вскоре он в свой дом,
А тот, покинув «поле боя»,
Опять разлёгся под кустом,
Читать поэму про Лисицу,*
И зашуршали вновь страницы,
И увлечён так Герман был,
Что пять минут спустя забыл,
О встрече той со старшим братом. 
А дома Ганс, покинув сад,
Окружность вписывал в квадрат
И повторял неоднократно
Процесс сей, циркулем крутя,
Однако в сад вернусь вновь я.

XII
С той встречи минуло немало
Счастливых и несчастных лет
И, думаю, пора настала
Представить юноши портрет. 
Семнадцать лет отметил Герман,
Хоть рос он юношей примерным,
Всё как-то средне было в нём:
Рост, вес, лицо, груди объём.
Брат Ганса навыков немного
К отрочеству нажить сумел,
В одном он только преуспел,
Казалось, это дар от Бога,
Как Герман зрелости достиг,
Преобразил сад в один миг.

XIII
Довольно зацепиться трудно,
Чтоб описать вам до конца
Его портрет, так буду нудно
Преподносить черты лица
Вам Германа, судите сами,
Как выглядел в то время парень.
Как с Гансом я начну сейчас
Со взгляда  его карих глаз,
Он вкупе с доброю улыбкой
К себе любого мог пленить,
Но тот, кто смог бы оценить
Его натуру, счёл ошибкой
Лицо такое, видно он
Им от природы наделён.
               
XIV
Порой к себе располагая,
В улыбке растянув уста,
И сами от улыбки тая,
Мы верим, будто неспроста
Бог наделил нас чудом этим.
Картины лучше нет на свете,
Когда избранница твоя
С улыбкой смотрит на тебя.
И как обидно нам тем паче,
Что, улыбаясь, как герой,
Мы глупо выглядим порой, 
Тогда с лица улыбку пряча,
Серьезно рассуждаем мы
Быть лучше хмурым, чем глупым.
 
XV
Мы, повзрослев, все знаем цену
Уму и внешности своей,
Но вдруг найдётся непременно
Тот, кто особо без затей
Самооценку нашу снизит
И тем к нулю её приблизит,
К тому же на глазах у всех.
И злит тебя их глупый смех,
Любой для драки выбрав повод,
Ты вмиг используя момент,
Сжал кулаки, твой оппонент
Повержен, и последний довод
Ясней, ни слова не сказав
Ты доказал что он был прав.
      
XVI
- «И ты поступишь как мужчина,
На силу сделав свой упор.
Ты устраняешь тем причину, –
Вмешался критик в разговор. –
Ударишь в челюсть коль неслабо,
Ведь неужели ты, как баба,
Словесный разведёшь базар.
Так не у каждого есть дар,
Непринуждённо так словами,
Сказать, где истина, где ложь,
А довод этот тем хорош,
Что открывает перед вами
Словам его противовес».
- «Зачем ты в монолог мой влез?»

XVII
- «Кто, я?» – «Представь себе, не я же».
- «Что ж помолчу я в меру сил».
- «И тем меня весьма обяжешь,
А то тут мне нагородил.
Вот я вопрос тебе подкину,
В ком ты здесь увидал причину?
Неужто в человеке том,
Что, окрестив тебя лгуном,
Обосновал то перед всеми,
Доступно людям объяснил,
А ты подраться хочешь с ним,
Но так увязнешь ты в проблеме.
Её ж так просто не решить,
Рукой слова не задушить.
 
XVIII
Совсем с тобой заговорился,
Читатель мой, наверно, спит,
(Сюжет давно остановился),
Меня он, видно, не простит
За эти наши размышленья
И от сюжета отклоненья,
И книгу пролистав чуть-чуть,
Найдёт занятней что-нибудь,
А может чтение романа
Он завершит на сей главе,
В своей заметив голове,
Что автор взялся слишком рано
Писать его, (раз так, сейчас
Развлечь попробую я вас).
   
XIX
Я горьким опытом научен,
Так стало быть и посему,
Чтоб вам не показаться скучным,
Историю, мне одному
Известную, решил поведать.
Я со старухой той в беседе
О ней узнал и им тоску
Развею, может, развлеку
Вас я загадочным рассказом.
Прости меня, читатель мой,
Что ветренен уж я порой,
Но мы оговоримся сразу.
Твой, неприятно будет мне,
Сюжетом скучным вызвать гнев».
   
XX
Был на дворе год тридцать пятый,
И мы на время попадём
В Германию уже объятой
Нацизмом, а её вождём
Проведена большая чистка,
И те, кто Гитлера знал близко
Поверить долго не могли,
Что истреблять начнёт своих.
Прелюдия «Хрустальной ночи»*
По всей Германии прошла,
(Руководители CA*
Убиты были, между прочим).
Власть быстро перешла в одни
Лишь руки Гитлера в те дни.               

XXI      
Ночной Берлин, прохожий редкий,
В плащ кутаясь, спешит домой,
Другой, к груди прижав таблетки
Своей дрожащею рукой,
Второй на палку опираясь,
Идёт по улице, шатаясь,
Глядя на номера домов.
Вдруг встал он возле одного,
Такую увидав картину,
(В тень поспешил он отойти),
Два парня лет так двадцати
Писали «Jude»* на витрине
И свастику ещё под ней –
Хозяин лавки той - еврей. 

XXII               
Они ушли, а дед из тени
Явился, смолкли лишь шаги,
Его объяла цепь сомнений,
Шепнув: «О, Боже, помоги»,
Стал улицу шагами мерить,
И он отказывался верить,
Что изменился так Берлин,
Хоть год прошёл и не один,
Когда он молодым повесой
Сей чудный город, посетил,
Отца наследство прокутил,
Когда лишь ради интереса
Вступал в ожесточённый спор:
«Эх, сколько минуло с тех пор!»

XXIII
Однако нужно торопиться
И внучку вытащить из лап
Нацистов, злобных кровопивцев,
Но дед был очень, очень слаб,
И двигался он еле-еле
К намеченной сегодня цели.
Вдруг позади услышал: «Стой!
Куда спешишь и кто такой?»
Дед тянет молча документы.
«Макс Шварценберг, куда спешишь?
Ночь на дворе, а ты не спишь».
Воспользовавшись тут моментом,
Шепнул эсэсовцу про цель,
Что изменился тот в лице.
 
XXIV
- «Ему узнать об этом важно,
Меня он примет, я клянусь».
- «К нему попасть желает каждый,
Не каждый попадает пусть.
Мне ж ты доверие внушаешь
И встретишься с ним, только знаешь,
Коль я узнаю, что ты врёшь,
То этой ночью ты умрёшь.
Пойдём быстрей, он очень скоро
Спать ляжет, и тебе тогда
Придётся вновь идти туда».
Ночной туман окутал город,
Лишь стук шагов по мостовой
Порой звучал во тьме ночной.

XXV
О, где вы, гордые потомки,
Что помнят Нюрнберский процесс*
Пора вам возмущаться громко:
«Как, он к начальнику СС*
Идёт, но как попасть сумела
Туда дочь дочери?» – «Хотела
Тайком от нынешних властей   
Жениться, а жених – еврей. 
Она о том не знала сроду,
Сумел скрыть от невесты он,
Что имя у него – Арон.
Стоять пришлось ей «бутербродом»*
На улице и слышать «грязь»
Так за свою с евреем связь.

XXVI
Пройдя, наверно, с полквартала
Увидели огромный дом;
Над дверью знамя трепетало
И свастика в кругу на нём.
Как сердце ёкнуло от страха,
Увидев подпись тут «Schutzstaffel»,*
Что нам известно, как СС,
За дверью быстро Макс исчез.
Покрыта тайной их беседа,
Сквозь коридорный мрак пройдя,
Успел услышать только я,
«Я завтра же туда поеду!
Недели, спорю, не пройдёт,
Как Ганс, клянусь тебе, умрёт».

XXVII
- «Я вам помог, а внучка как же?»
- «Тебя, дед злить я не хочу.
Там посидит, «спасибо» скажет,
А я вернусь – похлопочу».
Старик вскричал, как раньше в споре:
«Дахау* ведь не санаторий».
- «Дед, лучше смолкни и не трусь
Похлопочу я, как вернусь».
- «Но в Альпах будет очень сложно
Его убить, ведь он богат».
- «А я уж двадцать лет солдат
И, думаю, вполне возможно
Повергнуть пулей наглеца
И отомстить за смерть отца».

XXVIII
Зачем скрывать теперь пред вами,
Кем был Макс Шварценберг досель,
Вы с ним встречались здесь (в романе)
Дворецким был мужчина сей,
Из дома вышел он на воздух,
Как в жизни всё-таки непросто
Достичь чего-то одного,
Одна надежда у него
Лишь на эссесовца. Давленье
Вдруг поднялось у старика,
Упала наземь тут клюка,
И дед за ней упал. Мгновенье
За жизнь держался Макс, как мог,
И умер, сделав тяжкий вдох.
 
XXIX
Кем был он? Жертвой обстоятельств,
Злодеем или добряком, 
Рутиной прежних обязательств
Затянут был, но я о том 
Вам рассказал и сам едва ли
Отвечу, кто он, вы читали,
Как Макс за занавеской встал, 
Свидетелем убийства стал,
О чём эсэсовцу поведал,
А тот был дворянину сын,
И дед сказал, что лишь один
Он помнил, как отец обедал,
И, отравившись как вином,
Тот умер прямо за столом.
 
XXX
Однако хватит, развлеченья
Не получилось у меня,
За что у вас прошу прощенья
И вновь вернусь в посёлок я.
Насколько будет мне возможно
Рассказ о Германе продолжу.
Закончу парня я портрет,
Хотя признаюсь, спору нет,
Представил в негативном свете
Героя нового я вам.
Что ж, волю дав теперь словам,
Исправлю я оплошность эту,
Садовника на ваш я суд,
Каким он есть преподнесу.

XXXI
Так вам зарок дав беспристрастно
Героев судьбы здесь вершить,
Я, как вам всем, наверно, ясно
Уже успел о нём забыть.
Согласен с этим я, да, верно,
Но вот меня простит ли Герман,
Что, описав его лицо,
Его я сравнивал с глупцом.
Но наделён был от природы
Герой душевной красотой
Доступной, искренней, простой,
И с необъятным небосводом
Сравнить любой точней всего
Мог доброту души его.

XXXII
А привлекателен ли внешне
Он был? – задали мне вопрос. –
Скорее да (точней, конечно)
Тот римский профиль, губы, нос
Пусть даже с небольшой горбинкой.
Ну, как, довольны вы картинкой,
Что я представил без затей;
Есть миллионы красивей,
Есть некрасивей миллионы
(Быть может, я один из них
Да только не об этом стих,
У красоты свои законы).
Пока ж лишь сумрачно в саду,
Я взгляд сейчас переведу…
 
XXXIII
О, где вы, лирики, поэты,
Певцы достоинств милых дев,
Неоднократно что воспеты,
Лишь сердце юное задев,
Рождая в душах вдохновенье.
- «Но Пушкин «Чудное мгновенье»
Смог только в двадцать шесть создать».
- «Действительно, смешно сказать!
Мол, в годы те поэт влюбился
В три звёздочки (ужель в коньяк*
Подумаешь, какой пустяк),
Ведь главное, что он не спился.
Всем объяснить давно пора
Стих этот – старческий маразм».
   
               
               XXXIV
- «Несёшь ты чушь и ахинею».
- «Я аллегорию несу
И перебить тебя посмею;
Речь я сейчас произнесу:
Любви все возрасты покорны,
И я твой комментарий вздорный
Развею, в двадцать шесть тех лет
Влюблён в кого-то был поэт,
Но не в Наталью Гончарову,*
Он не был с ней ещё знаком,
И не узнать теперь о ком
Написаны четыре слова,*
А ниже двадцать три строки
Любви, разлуки и тоски.
    
XXXV
Взрослея каждый год от года
И цели в жизни осознав,
Пройти готов огонь и воду,
Всё только ради чувства «love».*
Любовью в сердце окрылённый,
Все глупости готов влюблённый
На этом свете совершить, 
Объект любви чтоб покорить.
Владея временем в достатке
И недостаточно умом
Стихи писать возьмётся он,
Чтоб испытать момент тот сладкий,
Читать в глаза мечты свои
Предмету песен и любви.*
   
XXXVI
Кто ж временем не обладает,
Умом немного наделён,
Стихов тот книгу открывает,
В любой есть о любви «шаблон»,
Лишь выбрать нужно поскорее,
Он будет ямбом иль хореем
О своих чувствах говорить, 
Предмет любви боготворить.
Но только подавив волненье,
Свой выбор сделав без труда,
Её смех вызовешь, когда…
«Я помню чудное мгновенье»,
Ей с выражением прочтя
Вдруг скажешь: это создал я.

XXXVII
Секрет открою перед вами,
Что сам таким когда-то был,
Десятки собственных признаний
Летучей рифмой окрылил,
Но ветреность красавиц зная,
Писал, из строчек убирая,
Их имена и место встреч
Мне было недосуг сберечь.
И пусть потомкам неизвестно
О современной Анне Керн,*
Взяла что сердце взглядом в плен.
Скрывал я имя, если честно,
Чтоб новой пассии опять
Смог смело стих тот прочитать.

XXXVIII 
И Пушкин, видимо, скрыл имя
Той, что смогла очаровать
Его. Нам остаётся ныне,
Как звали «гения»* гадать.
Три звёздочки иль три снежинки
Скрывают имя той блондинки,
Брюнетки, рыжей, русой, но
Гадать действительно смешно.
Про возраст я сейчас замечу,
(Стою на мнении таком),
Что будь ты дряхлым стариком,
Но если любишь ты, конечно,
И ей полны твои мечты,
То, значит, сердцем молод ты.

XXXIX
Но я беседой так увлёкся,
Забыв про Германа, про сад,
И вам сейчас со мной придётся
Вернуться несколько назад.
Пока ещё хватает света
Я обращу свой взгляд поэта
На девушку, хотя сейчас
Прерву опять я свой рассказ.
И попрошу чуток вниманья,
То Герман будет ей читать,
Что о любви смог «написать».
И ещё с прошлого свиданья
Не мог он повода найти,
Чтоб опус сей преподнести.
    
Песня Германа
С гор уж воды вешние
Вот как месяц двинулись,
И все мысли вечные
В уголок откинулись,
А все птицы певчие
О любви запели мне,
Стало много легче бы,
Как пройдут недели две,
Все цветы распустятся,
Для тебя, родная, лишь,
А как солнце спустится,
И наш сад объянет тишь,
В сад придёшь ты, милая,
В сад придёшь, красивая,
И тебе промолвлю я,
Дав букет, наверное,
Ты теперь помолвлена
С тебе верным Германом.*
 
XL
- «Да, есть поэты тебя хуже!»
- «Но он садовник, не поэт;
Владеть стихом ему не нужно,
Такой ведь цели в жизни нет.
Теперь, я думаю, мне можно
Романа действие продолжить
И девушку вам описать.
- «А как её прикажешь звать?»
- «Как ты мне надоел, ей богу,
Зовут красавицу Марлен,
Росла она на зависть всем
И, подрастая понемногу,
Имела редкую черту –
Всё схватывала на лету».
   
XLI
Красавиц видел я немало
Эпох различных и времён,
Но описать пора настала
В кого же Герман был влюблён.
Теперь таких нечасто встретишь,
Что стоя рядом, не заметишь,
Вокруг же столько, сжалься бог,
Девичьих обнажённых ног.
Я их критиковать не смею,
Замечу, что с далёких дней
В России ноги постройней,*
(Такие, что сломаешь шею),
Водиться стали, задают
Вопросы, где же их берут.*

XLII               
- «Так почему я не замечу
Марлен, сегодня скажешь ты?»
- «Да я тебе сейчас отвечу,
Что выделиться из толпы
Она, всего скорее рада,
Не сможет только, вот досада,
Но то сегодня, а тогда
Ярка Марлен, как никогда,
В простое платьице одета,
На шее ситцевый платок 
(Я вкусов здешних не знаток).
И тут при недостатке света 
Она сияла как рубин 
От радости и от любви». 

XLIII
Пока мы с вами: суд да дело
Мололи, в общем, языком,
На горизонте солнце село,
Стал тьмой объят и сад и дом.
Да, темнота – друг молодёжи,
Согласен с этим я, но всё же
Необходим и свет порой,
А солнце скрылось за горой.
Марлен, спасибо, в светлом платье
Её заметно, издали,
Пусть здесь темно, хоть глаз коли.
Слилась вот парочка в объятьях;
Скрыл шелест листьев на ветру
Их первый робкий поцелуй.
   
XLIV
Однажды взяв роман мой в руки,
Пытаясь вникнуть в его суть,
Вам чтоб не умереть от скуки
И, над строфой чтоб не уснуть,
В кино чтоб не купить билета,
Нещадно линии сюжета
Я, не задумываясь, рвал.
И где начало, где финал,
Найдёт лишь слушатель примерный –
Сейчас услышит он слова,
С них начата была глава
Под номером один, то Герман
Сказал Марлен, объятой тьмой:
«Вернётся завтра Ганс домой».
 
XLV
Ах да, Марлен, перо живое
Скорее дайте мне, друзья,
С такой, поверьте, красотою
Впервые сталкиваюсь я.
И эти очи, грудь, ланиты,*
Притягивают, как магниты,
Чуть вздёрнут носик, но она
Не вздорна, нет, тиха, скромна,
Но что теперь вздыхать напрасно,
То время дивное прошло,
Тебе же, Герман, повезло,
Что видишь этот образ ясный
И сердцу милые черты
Без коих дни твои пусты.
   
XLVI
- «Но объясни ты мне откуда
Средь Альп в селении твоём
Явилось вдруг такое чудо,
И почему молчал о нём
Так долго ты?» – то критик строгий
Спросил. – «Пересеклись дороги
С ней лишь теперь, и вот она
Собой украсит мой роман,
Что в сей главе поставить точку
Скажу, тот красоты венец
На свет пустил добряк кузнец,
(Марлен ему являлась дочкой),
А матерью, пусть не родной,
Хозяйка лавки скобяной».

XLVII               
- «Ты начинаешь повторяться,
Опять неполная семья».
- «Ты можешь ко всему придраться,
Но повторяюсь здесь не я.
Десятка два своих творений
Я написал без повторений,
А дальше я из года в год
Вставлял то старый оборот,
То рифмы повторял не редко,
То, в танце девушку кружа,
Шептал, за талию держа,
Слова любви, затем соседке
Её слова те повторял
И чьё-то сердце покорял.
 
XLVIII
- «А как те принципы морали,
На них не делая упор»…
- «Читатели уже устали
Выслушивать дурацкий спор.
Ты надоедлив, прям как муха,
То повторяется старуха,
А я историю Марлен
Поведать постараюсь всем:
Мать умерла, когда ей было
(Марлен) всего лишь восемь лет,
Кузнец был в горе, спору нет,
Полгода только ложе стыло
Супружеское, а потом
Другую ввёл кузнец в свой дом.
   
XLIX
В любви, ах, взрослые мне эти
Стараясь снова жизнь начать,
Совсем не думают о детях,
А на Марлен легла печать
Тоски, безвременной утраты,
Поднявшись на утёс Расплаты,
Чтоб мать вернулась, три часа
Она молила небеса,
Но в жизни так всегда бывает:
Ты за потерю всё отдашь
Сначала; время ж – лекарь наш
В нас постепенно боль смягчает,
На память оставляя нам
В груди неизлечимый шрам.
 
L
Так и Марлен с потерей свыклась:
Сначала к мачехе своей
Лишь уважением прониклась,
А после никого добрей
И ласковей она не знала,
Привязанностью поражала.
И вот однажды в час ночной
Марлен шептала ей одной,
Что ей садовник приглянулся,
Что часто дарит он цветы,
Что все заветные мечты,
О ней…, но тут кузнец проснулся,
Сказал сердито: «Спать пора!»
Прервав беседу до утра.

LI
Ночь минула, рассвет забрезжил,
Клевал я носом у костра
Склонившись над золой небрежно
- «Подъём, тебе домой пора».
- «Я что-то пропустил, наверно
Кто был с Марлен? Ганс или Герман?
Так, стоп: Пойду-ка я домой
Умоюсь тёплою водой».
Мне остаётся только чинно,
Стряхнув траву с колен и плеч,
Сказать читателю «До встреч». 
Роман мой вы до половины
Прочли, а мне пора писать,
Что было дальше, в главе пять.

Примечания - «писать семь лет…» – продолжительность написания романа «Евгений Онегин».
             «про Лисицу» – известная поэма Гёте.
             «Хрустальной ночи» – Хрустальная ночь – ночь с 9 на 10 ноября 1938 года, во время которой по всей Германии прошли еврейские погромы. 
             «СА» – штурмовые отряды, полувоенные соединения нацистской партии.
             «Jude» (нем.) (йуде) – еврей.
             «Нюрнбергский процесс» – судебный процесс над группой главных нацистских военных преступников.   
             «СС» – элитные охранные подразделения нацистской партии.
             «бутербродом» – человек-бутерброд – человек, на груди и спине которого размещаются рекламные щиты. В данном случае имеется в виду щит, на котором написано, что его владелица находилась в любовных или интимных отношениях с евреем.
             «Schutzstaffel» – именно так расшифровывается «SS».
             «Дахау» – один из первых концентрационных лагерей на территории Германии.
             «ужель в коньяк…» – три звёздочки у большинства населения нашей страны ассоциируется с коньяком.
             «в Наталью Гончарову» – супруга А. С. Пушкина.
             «четыре слова» – «Я помню чудное мгновенье».
             «love» (англ.) (лав) – любовь.
             «предмету песен и любви» – так Пушкин описал возлюбленную.
             «Анне Керн» – одна из муз А. С. Пушкина.
             «гения…» – «Гений чистой красоты», обращение к ***.
             «С тебе верным Германом» - этот «шедевр стихосложения» появился в романе исключительно благодаря Песни девушек в главе третьей романа «Евгений Онегин».
             «постройней» – «только вряд найдёте… три пары стройных женских ног» - так Пушкин отзывался о стройности ног русских женщин.
             «где же их берут…» – «девчонка, где взяла такие ножки» - строчка из песни «Ай – яй – яй» группы «Руки Вверх».
             «ланиты…» – щёки.