Глава3 Я и моя семья в раннем детстве

   
    Будничные дни для меня проходили скучно и одиноко. Дело в том, что в ближайшей округе детей моего возраста не было и у меня практически не было подруг.  Не везло и с теми, кто был. Эммочка Филонова. Жили напротив нас, родители её были театральными работниками. У Эммочки была няня, очень строгая пожилая женщина. Эммочку никуда со двора не пускали и к себе во двор посторонних детей тоже не пускали, кроме меня. Дворик у них был огорожен, ухожен, цвели ирисы, были там и качели. Там хорошо нам было общаться, играть, но, к сожалению, Эмма часто болела. Однажды я пришла к ней, постучалась в дверь, вышла няня, сказала: «К Эммочке нельзя, она заболела скарлатиной».  Через 2 дня Эмма умерла. Вторая подружка Эля (внучка бабушки «Галенчихи»). Ее привозили к бабушке на лето. И мы играли у них во дворе, обнесенном высоким, дощатым забором, а внутри двора росли и цвели кусты бузины. Но вскоре  привозить Элу перестали. Таким образом, я чаще всего предоставлена была самой себе.  Любила слушать сказки, которые рассказывала мне бабушка, читали мне и детские книжки Корнея Чуковского, Агнии Барто и многих других авторов.

   Сестра, в противоположность мне, имела много подруг, в округе и мальчишки и девчонки были, в основном, ее возраста, и они весело  проводили дни, особенно летом. Играли с мячём в салки, клинышки, бегали на речку купаться, лазали по садам.  Ира убегала из дома, никого не спросясь. И, конечно, ей часто доставалось от родителей и за это. Она научилась врать и пользовалась этим постоянно, чем разддражала родителей ещё больше..
И вот так формировался у нас с сестрой характер. Ира смелая, отчаянная, что помогало ей свободно держаться на сцене, где она не комплексовала, успешно исполняя песни. В противоположность Ире я всегда, была робкой,  застеняивой и скромной. Эти качества, к сожалению, сопровождали меня всю мою жизнь и во многом подводили, мешали по жизни.
    Но, когда Ира  училась в третьем, четвёртом классе она  организовала игру в «школу» в нашем дворе и учила меня и  каких то ребятишек тому, чему научилась сама. Мне очень нравилась эта игра в школу.   Благодаря этим играм, я до школы, где-то к пяти-шести годам умела читать, писать, считать, знала таблицу умножения, деления. В связи с этим, в школу я пошла с семи лет.
         
   Дружно жила наша семья. Мама работала токарем на механическом заводе, папа – столяром в «Заготзерно». Мы мало видели родителей в будничные дни. Они рано уходили на работу и приходили поздно, когда мы уже спали. А выходной день, воскресенье, был как праздник. Родители дома, иногда ходили в кино. Мама надевала нарядное платье. Я помню это платье из темно-зеленого бархата (наверное, это было из тетиных запасов-подарок маме). Мама руками укладывала каштановые волосы волнами на бок. Она преображалась и казалась мне очень красивой. В кино брали и нас. Я даже помню: смотрели какой-то фильм про летчиков, а по дороге домой я уснула на руках у папы.
   
    Летом к нам иногда приезжали гости. Из Москвы – тетя Оля (тетина сестра),  из Караганды – дядя Коля (мамин брат) с женой тетей Ирой и сыном Женей, то есть нашим двоюродным братом. Особенно радовались мы, когда приезжали из Караганды. Тогда ходили все на речку, брали у кого-то лодку и долго катались по реке. Дядя Коля играл на гитаре, а мама пела. У нее был замечательный голос. Помнятся песни, которые она пела: «Вдыхая розы аромат», «Мы на лодочке катались», «Эх, загулял, загулял, загулял парень молодой, молодой…» и другие. Ира, видимо, унаследовала от мамы голос, пела очень хорошо, брала высокие ноты. Со школьных лет всюду выступала. Никого не стеснялась, не комплексовала. Её часто забирали куда-то выступать.
 А от тети я слышала другие песни, такие, как «Сулико», «На сопках Монжурии», «Я помню чудное мгновенье» и я пела эти песни в уединении, 
      Хорошо запомнились две взрослые книжки, которые были у нас.  Одна книга об актрисе Федотовой, с иллюстрациями ее портретов в разных ролях. Вторая книга Самуила Яковлевича Надсона – стихи. Эти книги я постоянно листала, рассматривая снимки красивой актрисы. А когда научилась читать, часто читала стихи. Надсона.

   Все чему учили в первом классе, я уже знала. Учиться было легко и даже скучновато. Папа гордился мной. К сожалению – совсем, совсем недолго…
    Родителей мы почти не видели. Утром рано уходили, вечеро поздно возвращались с работы, когда мы уже спали. Бывали у нас и гости, наверное, в основном, в выходные дни. Помню такой случай: Дело было зимой. У нас были гости. Все сидели за столом. Взрослые разговаривали, шутили, смеялись. Было весело и нам, детворе. Вдруг меня сморило: страшно захотелось спать  и я, вопреки обычаю,  сама залезла на постель и улеглась. Очнулась оттого, что мама и тетя стоят надо мной, громко что-то говорят, а  я лежу на санках, во что-то укутанная; и катают меня по двору и одновременно тормошат. И все плачут. И все это то ли ночью, то ли ранним утром. Оказалось: накануне, днем, во второй половине дня меня оставили вдвоем с бабушкой дома. Куда-то все ушли. Я, поскучав в доме, открыла дверцу плиты и увидела там тлевший, оставшийся уголек. Я собрала бумагу, газеты и попробовала разжечь. Мне это удалось, бумага разгорелась, я обрадовалась и стала жечь все, что собрала. Это было так интересно! Откуда было мне знать,  о закрытой, какой то там, заслонке.  Вот так меня, такую любопытную чуть не потеряли. Когда сами, много позже стали укладываться спать и перекладывать меня на место, обнаружили, что у меня не просто сон, а что я – без сознания. И тогда, укутав, во что попало, вытащили меня на улицу и, таким образом спасли.

   
   В жаркие дни мама с тетей открывали два тетиных сундучка, которые стояли в сенях и просушивали вещи, которые хранились в этих сундучках, видимо то, что удалось сохранить тёти. То были красивые скатерти, полотенца, одеяло, какие-то зимние вещи для взрослых. Все это развешивалось на натянутых веревках, во дворе и, разумеется, не могли не обратить на себя внимания некоторых соседей.
   Книзу от нашего дома стояла изба, в которой жила семья Горожанкиных. Все в округе знали, что в семье: родители – отец и дети, а их было трое, уже вышедшие из детского возраста, кроме младшей дочери – Раи, занимались воровством. Грабили квартиры. Тем и жили. Никто нигде не работал. Глава семейства, он же и глава в воровских делах был властным, содержал, если можно сказать, семью на сбыте ворованных вещей и, как видно, оставалось прилично на попойки. Все соседи боялись их. Он понимал это, и однажды высказался: «Пока я жив, не бойтесь – соседей не трону». Но вскоре он умер, наверное, отравился, а может быть погиб, но все по той же причине. Пил по-страшному.
    И вот однажды, оставили дома нас одних с бабушкой, которая уже ничего не слышала и плохо видела. Со своего топчана практически не сходила, чаще лежала, а, привстав, выкуривала свою самокрутку и опять лажилась на своем топчане. Теперь нас – малого и старого одних оставляли редко. Видно была какая-то причина, что ушли мама с тётей.
   В дверь постучали. Я открыла дверь, вошла старшая дочь Горожанкина Лида. Поговорила со мной, нашла мои книжки, начала мне что-то читать. Через какое –то время послышался стук в окно. Я заметила, что это был брат Лиды. Лида отложила книгу и ушла. Когда возвратились, мама с тетей сразу заметили покражу каких-то вещей из сундучка. По всем обстоятельствам было ясно, что случившееся – дело рук детей Горожанкиных. Позже говорили, что парня этого (не помню имени) и Лиду посадили, но это даже и не по нашему делу. А младшая Рая уехала в Караганду. Изба  опустела. Соседи вздохнули свободнее.
   
    А вообще, со всеми остальными соседями жили мирно и дружно. В летние выходные дни взрослые играли в домино, а чаще, в лото, устроившись чуть ли не посередине улицы. Играли по-доброму со смехом и прибаутками, с причудливыми выкриками названий номеров бочонков. Например: «барабанные палочки» – это 11, «уточки» – 22, «валенки» – 66, «дед, 90лет»  и т.д. Ставки были мелочью, доступной всем. Выигранные деньги папа отдавал нам, детям, на мороженое. А когда среди игры от одного игрока, страдающего заиканием, раздавалось: «Ку-Ку-Кузя ко-ко-кончил», смех раздавался на всю округу. Хохотали все: и взрослые, и дети, и тот же самый Кузя. И никто ни на кого не обижался. И не помню, чтоб слышались какие-то матерные или просто грубые слова. А ведь публика то была из простых, рабочих. Все было по-доброму, весело и безобидно.