2025
застыв как мертвый свет
ремонтной мастерской
не узнавая
я вглядываюсь в мира безобразный лик
я в ужасе,
что он в меня проник
мазутом ночи
гибельной рекой
над ней, живая
стояла беззащитна и глупа
доверчиво раздета
моя единственная мать
лед жег ей ступни
и бог единственный ей душу жег
ему навстречу сделав шаг
и канув в Лету
так страшно быстро исчезла
и подо льдом поток беззвездный
уж не ее волок.
и ядом трупным
отравлена теперь моя река
моя земля
и свято место,
прибрано и пусто.
я не могу сказать
я не могу кричать
я не могу бежать
от ледяного свиста
от вязкой черной грусти
устав.
мама,
смотри как птицы
барахтаются в мазуте
тот, кто отравит реку -
тот отравит и море.
тот, кто отмоет море -
верит не столько в бога,
верит в свои лопаты,
руки, ноги, слезы
миру этому глядя
в глаза - птичьи, дельфиньи,
собачьи, человечьи.
. . .
я буду электричеством, а ты - потертым серебром
дорогой вдоль залива, каменистым диким пустырем
и опереньем птицы, бдительно следящей в вышине
за облаками и магнитными полями, что рождаются во мне.
ты будешь играми бездомных псов, а я - забытой болтовней
кладовщика, ругающего их, швырнувшего им кость
ты - воздух, ясный лед, что в наших легких гость
я - кровь.
мы будем вместе. и о нас никто еще
не рассказал. мы ускользаем от имен и слов
мы будем ледяной водой, играющей под грохотом мостов
и временем без сна
и непривычным городом из снов
и временем, которое течет.
. . .
должно быть, и космос таков – ветвист
и космами тонких волокон переплетен
корзинами гнездами выхваченными светом звезд
мы смотрим на них из маленьких окон
домов на маленьком камне с живым нутром
что будет однажды огнем или льдом сметен
и некому будет вспомнить
а может быть, нить памяти вьется сквозь
живым электрическим волокном ветвится
сплетая гнезда, а в них мы вновь
вылупимся, как птицы.
. . .
– позволь мне быть пыльной полынью в вытертом ветром поле
песком проходить сквозь пальцы
приснившимся сном никчемным
исчезнуть, не сбывшись, если
весна мне приставит к горлу острые дни и ночи
я не успею даже признаться, что больше всего хотел
не видеть тебя, а выговорить немое
выветрить и ничего бы и ничего
бы не мешало ни ветру веять
ни мне катить перекати-полем
катить перекати-полем
– ты мне в лабиринте забытой библиотеки на обочине памяти – желтой страницы шершавая кожа, оборванный край, на половине слова
оставшись прорехой, позволишь и ветру и морю
позволишь и свету пробиться сквозь правки текста
неправ и разорван, но верен как направление ветра
мелодией дикой ты след оставишь -
только метки карандаша
только воздуха колебание
слова, накиданные в процессе многочасовой ходьбы по дорогам и дорожкам. не стала причесывать особо.
встреча
встретились за забором мира
ты показал мне пару музык
они сидели на твоем плече
дикие, не ручные
и отвечали на твои мысли шелестом, клекотом, шумом, трелью, щелчками
и тишиной, прозрачной, как время, в котором длится
щекотали тебе ухо
кто-то, незаметный как птица
что в ее маленьком сердце?
незаметный как воздух
кто объяснит мне прозрачность?
битвы молекул
мне интересны пространства и времена
прорастаю картой местности ветвясь дорогами
домами гулкими звуча
крошась кирпично
касаюсь
мхов крохотной нежности
я двигаюсь верно
отгадываю шаги маршрута
на карте памяти остались мгновения
. . .
участь сухой травы граница огня
молния дня трещины раскаленных камней
трезвость известь ладоней лодок листьев линий
что я тебе говорю – ты не слышишь меня
мы ведь не только люди ладьи ливни
место откуда приходим найди
сны свои тонким огнем обведи
на языке их тверди:
стенами ветром зоной пламени пустоты я был я шел городами из покрывал потолков далеких стекол заката живых морей вокзалов роз и тропинок сибирь зеленого неба летящая карта камня снегов крупицами океан и табор и лабиринт мосты немыслимой высоты и те холмы края мира холмы пустые нежно помню и не хочу забыть.
. . .
вчера то есть в вечности вечера угнездившись в памяти
я то есть некто говорящий на языке придуманном
совершаю высадку на незнакомой планете
и босиком по каменистому грунту
впервые иду, глядя в новое небо
ветру навстречу, целующему мои губы
в зрачках горизонт отражая
ничему не давая имен
ни новым цветам
ни породам камней
ни океану инопланетной нежности
открывающемуся во мне.
. . .
я был пустым как погремушка
и мысль во мне билась
всего одна
но онемевшая поэтому поэтом гремучих змей
не сказана а спета как тягучий свист, как опасный треск
оборванных падением столба электропроводов
и мыслей не осталось. я летел как пустой пакет
приветливо встречая манекенов беззлобный взгляд
никчемной стороной большого мира где так легко
не значить ничего. не значить и не запрещать.
и я торчал из снега, бесполезный дорожный знак
а небо со звездой в меня смотрело, и
мы слушали, как тихо, далеко гремит судьба
почти не нарушая нежности тишины
наверное, он непереводим, тот гром и треск и знак
наверное мы слышим просто чей-то горемычный стук
и став ничем, я вспомнил все времена
я нарядился ежиком и вышел на охоту на змей
. . .
обитаю в небе, как в океане рыбы
где кончается небо?
где начинается небо?
так просторны в чайных стеклах обратные степи
я иду и под ребрами тонкий поющий воздух
в колокольне скелета звенит над городом сердце
то же небо, в котором купаются гор хребтины
в перепутьях транспортов путается проводами
и в пустых магазинах небо заходит в двери
вс; всему прощая. и, становясь прозрачным,
я в его пустоте растворяюсь далеким дымом.
. . .
выбери самый трудный путь
когда оттесняет к берегам река
неодолимо сильна лишь тем
что велика. что издалека
когда увлекает в омут - схватись
за воздух, за облака
крыльями. и взлетай, пока
щука не дернула за бока.
на высоте дорога легка
шаг стоит жизни, второй - еще одной
проживу их все. протанцую аистом над грядой
над облаками жемчуга, над ползущей
мощью сходящего ледника.
. . .
однажды снег уйдет совсем, гонимый жаром яростной звезды
и станут раны старые видны
и станут раны свежие видны
все, что забыть нельзя, – в распоротой земле
при свете безразличных слишком дальних звезд
так незнакомо.
боль черная иглой гуляет в теле
меня с тобой сшивая заживо
сживая со свету
и я в тюрьме бетонной тишины
перед лицом насмешливым стены с ее отверстым немигающим окном
в котором точкой зрачка кружит птица
из лабиринта единственной стены
я не(на)вижу выхода.
и этот след, продавленный в цемент сырой,
останется тяжелым слишком
для нежности стоп человеческих
рук человеческих
ведь хватит тяжестей
день душит
хрустнет позвоночник
на зубах у хищника
не станет имени
того, что мне дороже своего.
. . .
пахнет дождем. ягуаровых шкур пятнистость
вижу в рисунке капель
радость взлетает ярко раскрашенной птицей
вцепляется в ветку хваткой когтистых лап
точит клюв о кору птица кецаль.
на языке листвы говорит со мной царь
рассвета, и я наблюдаю где-то меж скал
летящего кондора, мышь, несущую в пасти детей, растущие к солнцу кинжалы агав, а за
мной наблюдает, светлея,
ягуаровых глаз гроза.
я тонкорогим оленем проснулся в пампе
среди изумрудных трав.
. . .
некуда идти
и я стою посередине мира
сплошной порыв и вихрь
стреноженный безвыходной
теснотой
мне некуда идти
все мое дело здесь -
ветвиться и врастать в пространство
ему вверяя свои ветви, вены, нервы
и я расту в другое время изумрудной кроной
корнями в сырость почвы
руками в горизонты
а подо мной
маленькие теплые мягкие
забираются по веткам
обнимают ствол
тоненько поют
вот так
человек эволюционировал
в дерево.
. . .
господи, только бы не менингит
господи это фигура речи
фигура господина над нами бдит
вочеловечена. очеловечена.
организм, вывези, я в последний раз
честно, больше без глупостей
ни вымерзать до костей
ни на ветру без шапки. прости
еще разок. ладно? малину съем
и высплюсь. май уже, под ногами
асфальт бежит. сквозь проволочный капкан смешных проблем
запутываюсь, выпутываюсь, но еще шагаю.
заметила мельком - сфотала - подумала о тебе:
не о господе или своем теле
белой краской что-то значащий застывший распростертый бег
полустершийся человек и его полустертый велик.
. . .
город прозрачен, и я вижу тебя сквозь стены
время прозрачно также, и по другим эпохам
я тебя нахожу, тем же чужим и вольным
следующим за светом
следующим за тенью
волком в серебряном инее.
с именами
тысячи языков ты сживался и не был ими
ведь океан безличен, бесчеловечен
предназначений нет - только случайность встречи
и узнавание.
свидимся на границе мира
и перечислим жизни, дороги, смерти, свои и своих любимых
бросившись на траву
в потусторонность неба
перебирая бусины воспоминаний.
. . .
под высокими гулкими сводами
те, кто были артистами
а теперь - избитые истиной
молчаливые и свободные
пробегали как птицы над водами
пароходами
отчаливали от пристани.
угасали и загорались жизнями
вспыхивали огнем
танцем на границе трав
оставляя за собой пепла поле
на сожженной ветке сгоревшей улитки панцирь
и она внутри, обезумевшая от боли
кто же прав, кто же неправ?
форма жизни, форма волны
мы в витые раковины заключены
мы как те облака вольны
им нет дела до дней земных
до ночей земных
до меня им нет дела
наблюдаю их медленный бег
то ли человек
то ли волны времени
песня моря в ушах
то ли внутри
то ли вне меня
белая раковина на темени.
. . .
красное небо, синие камни и розовых птиц
я хочу рисовать
ужас жизни неизлечим
и рай
на расстоянии шага -
я делаю шаг
черным ботинком в серебряный северный мох
кости мои прорастают ломкой травой
из самой земли
кровь же из радуги в вены вливается
всех невероятных цветов
по побережью я долго-долго иду стопа за стопой
к месту, где начинается океан
мне очень нужно смотреть на огромные волны его
мне очень нужно смотреть в бесконечное небо его
мне очень нужно дышать ветром его
мне очень нужно слышать голос его
. . .
издалека
я ловлю сигнал
это красный звук
кораллово-красный звук
мир наполняет
вибрация долгих волн
вещающих в темноте антенн
это новый мир
неизвестных пород
эта волна говорит:
старый мир смыт
забыт, стерт
прежний мир завершен
это новый мир
неизвестных пород
камней
птиц
вирусов
трав
волн
гамм
он научит нас
своим именам.
.
Свидетельство о публикации №125010200181