Глава 2. Мой город. Город далёкого детства

     Хочется остановиться и мысленно пройтись по своему родному городу.  На белой меловой возвышенности стоит этот прекрасный, старинный, русский город Старый Оскол, выстраданный вместе со мной в те далекие, незабываемые годы и потому самый дорогой моему сердцу. Этот город самых приятных и самых грустных воспоминаний. Приятных, потому что здесь прошли неповторимые годы детства. А пережитые в детстве, пусть самые незначительные, радостные моменты, теплым отголоском живут со мной всю жизнь. Грустных, потому, что здесь, в этом городе прошли самые трудные, самые суровые годы детства, омраченные войной со всеми ее последствиями, с утратой самых дорогих, самых родных и близких людей.
    
    Теперь не узнать моего города. Давно стряхнул он с себя не только обломки и развалины беспощадных бомбежек, но и распрощался со старыми строениями избушками довоенных лет, с булыжной мостовой на центральной улице Ленина. Будто стряхнул с себя и старость, и всю хворь, и омолодился. Многоэтажные дома, асфальт. Все это трудно представить. Да лучше и не представлять. Сердцу мило и дорого все то, что запечатлено глазами ребенка и прочувствовано в те далекие годы детства. Много позже поняла, что все виденное в детстве, оказывается, воспринималось удивительно, гиперболическим. И город казался большим, и дома и улицы длинными, особенно те, которые поднимались в гору.
    
    Центральная улица Ленина тянулась по самой возвышенности с уклоном с севера на юг.. На пути от кладбища к югу расположены были базар, дальше почта, затем магазины, гостиница, кинотеатр "Октябрь и современное для того времени построенное здание Геолого-разведывательного техникума – ГРТ. Заканчивалась улица Ленина парком. Когда-то на этой улице было много церквей. Впоследствии почти все они были разрушены (Сталинским режимом). От центральной улицы, по обе стороны расходились разные улицы, улочки, название которых я теперь не помню. Те, что шли налево (если идти от кладбища к парку) были более пологими, а те, что направо шли, местами узкими, порой извилистыми тропками, круто под гору. И только достаточно широкой и мощеной была улица, которую просто называли Гуменской или Гуменской горой. На самом спуске от этой мощеной улицы вправо шла проезжая улочка Подгорная. Она тянулась узкой лентой, ничем не покрытая и потому проблемная в непогоду и там, где эта улица делала поворот снова направо, и поднималась в гору, там, на полугорке стоял наш дом. (Улица Подгорная, дом №43). По сравнению со многими соседними, наш дом  выглядил весьма добротным. С синими наличниками, относительно высокий, но с соломенной крышей. Небольшой дворик со старыми, дощатыми сарайчиками. Когда я смотрела на наш дом с улицы, мне казалось, что есть какое-то сходство,  что дом как бы похож на папу, или наоборот. Вообще мне почему-то казалось, что все дома всегда чем-то похожи на своих хозяев. А может в этом есть какая-то крупица реальности от оставленного почерка при прикладывании рук к своему жилищу?
    
    Если от нашего дома спуститься вниз, где продолжается дорога, пройти через железнодорожный путь и дальше – выйдешь к речке «Осколец», которая огибает город по низине, с юго-восточной и южной стороны. В районе «Гумен» через речку проходил мост (Гуменский мост). Весной, в паводок эта, совсем не широкая речушка, разливалась довольно широко, и иногда вплотную подходила к прибрежным домам. Помню, как и взрослые и дети ходили на мост весной смотреть, как трескался и плыл по течению лед.
    На окраине города оставались уцелевшие и отремонтированные (действующими) церкви такие, как Гуменская, Ямская, Стрелецкая, Казацкая на Казацких буграх и другие. В ясную погоду сверкали они позолоченными куполами. Раздавался в округе звон колоколов, созывая к вечерней и заутренней службе. Особенно торжественно звучал этот звон в праздничные дни. А как весело проходили праздники в моем раннем детстве. Помню маевки – массовые гуляния на Казацких Буграх на 1-е мая. Музыка, веселье, лоточки, с разными сладостями, с мороженым; и мы с сестрой и счастливыми родителями, с кулечками ягод или конфет, с мороженым в новых платьицах с крылышками, пошитых мамой.
   
    А в Новый год, задолго до встречи, вечерами садились всей семьей за стол и делали елочные игрушки: цепи, флажки, петрушки, хлопушки. Как дороги нам были эти игрушки, сделанные своими руками. Вешали на елку и конфеты, и печенье, и орехи, обернутые в фольгу. Какое счастье было найти среди игрушек конфету. Теперь не вешают ни конфет, ни печений потому, что на столе и в серванте всего этого полно, никого ими не удивишь и не порадуешь. Теперь не вешают самодельные игрушки, потому что, прежде всего, нам ужасно некогда и детям тоже некогда, да и поблекнут они среди горящих фонарей и ярких шаров, подкупаемых каждый год, чтоб – поновей, да покрасивей, да поярче. Они иногда падают, разбиваются, но никому их не жалко. 
   
    Помнятся и другие праздники. Одни – незабываемым зрелищем, когда в кромешную, темную ночь в разных направлениях от церквей двигалось большое множество колеблющихся огоньков. Другие – вкусными пирогами, куличами, вкуснейшей творожной пасхой, сделанной тетиными руками и отжатой в специальной деревянной формочке.
    А в зимний праздник Рождества Христова родители разговлялись, соблюдая посты. И на столе, помимо всяких булочек, слепленных из теста и испеченных разных фигурок, чаще – птичек, было порезанное ломтиками необыкновенно вкусное сало с мягкой кожицей. Вкус этого сала помнится всю жизнь, но ни единого раза за всю жизнь повторить того вкусового ощущения с салом мне не удалось.
     И еще, всю жизнь преследует запах лесной травы, устланной по всей избе мягким ковром, в котором выглядывали лиловые головки нежного клевера, и желтые цветки лютиков, и голубых васильков, и белоснежные лепестки лесной ромашки. За этой травой ходили всей семьей в лес и на себе, кто, сколько мог, приносили домой. Это праздник Пресвятой Троицы. Незабываемые моменты праздничных дней моего раннего детства.