Единственная

Господи, как же надоели эти дрова! Славка злился и нервничал: вместо того, чтобы валяться на пляже или отираться где-нибудь на конюшне, он должен укладывать поленницу. Отец накануне пригнал самосвал на девять кубов: издали куча казалась небольшой, но когда Славка подошел поближе, выругался (правда, шепотом): работы хватило бы на целое лето!

Родители бесили своими присказками:

— Без труда не вытащишь и рыбку из пруда! — это мама.

— Терпи, казак, атаманом будешь! — отец.

Парк древних ящеров, честное слово. Оставалось приехать из города бабке с сакраментальным: «Делу время — потехе час».

Достали...

Славка напялил наушники, включил аудиокнигу, и работа закипела. Понемногу оттаял: под чудный, постоянно меняющий модуляции, голос актера, читавшего в лицах захватывающий роман старины Кинга, дровишки весело летели на строго положенные им места, и поленница потихоньку росла. В дровянике стоял чудесный запах березовой смолы, тут было прохладно и темно. Славке даже понравилось: уж лучше в тенечке, чем на огороде спину гнуть под жарким солнцем. Он даже маму пожалел: ей сейчас каково? «Картошка сама себя не прополет», — добавил он ехидным маминым тоном и засмеялся.

***

Вечером усталые домочадцы собрались под навесом: есть не хотелось ничего. Но мать, «догада», притащила из морозилки брикеты мороженого, а потом, спустившись в подпол, нацедила из ведра трехлитровый кувшин холодного кваса.

А еще у нас есть сайт с рассказами - razkaz.ru
— Славка, ты опять на конюшню? — спросил отец, нахмурив свои выцветшие на солнце брови.

— Да.

— Ты, это, недолго давай, а то...

— ... дрова сами себя в поленницу не уложат, — в тоне Славки на этот раз совсем не было слышно маминого вредного ехидства: не тот человек отец. Можно и в ухо схлопотать — у него, мужика резкого, сурового, привыкшего к деспотичной семейной власти, — не заржавеет.

— А вот и нет, — вступила в диалог мать, — завтра ждем гостей из Москвы. Надо подготовиться.

О! Вот значит что! Мать часто переписывалась с однокурсницами, которых жизнь раскидала по всему свету. Многие жили за границей, некоторые — в крупных российских городах, пара девчонок с курса оказались в Москве.

Здесь, на даче родителей, и любили собираться институтские подруги матери: они закатывали пир на весь мир, сдавали детей аборигенам и забывали напрочь про мужей, заботы и проблемы.

Из беседки то и дело доносились песни, озорные, да что там — похабные частушки, смех, грохот, топот — училки, называется, пошли вразнос. Осуждать всех этих женщин, весь год затянутых в струнку, никому не приходило в голову: пускай отдыхают.

Зато все дети педагогов, собранные в стихийный отряд, были абсолютно свободны.

***

Недавно в деревне один фермер, из бывших каскадеров, отстроил новенькую конюшню, откуда каждый день выводили пастись в левады сказочно красивых лошадей.

При конюшне жили рабочие и тренеры. Виктор — талантливый, добрый мужик, возился со своими учениками целыми днями напролет. Ребята ахали от высоты, оказавшись верхом на лошади, а потом, привыкнув, гарцевали не хуже казаков.

Славка обожал гордых и чутких животных. Он мог часами возиться с ними, расчесывая гривы, шоркая щеткой по гладкой спине. Вечером он брал пару гнедых под уздцы и выводил их в ночное. Садилось солнце, скрипели козодои, а он шел по траве, и лошади послушно следовали за ним, доверчиво, ласково касаясь мягкими губами его ушей. Хорошо!

Одно его огорчало — никак не давалась Славке верховая езда. Уж сколько с ним бился Виктор — никаких результатов. Пока Пальма, спокойный першерон, шла неторопливым шагом, Славка держался ровно в седле, но если Пальма переходила в рысь — наездник сползал куда-то вбок и оказывался на земле. Поэтому Славка больше работал в конюшне, чем ездил верхом.

***

К маме на этот раз приехали две сестры: Ирина и Катерина. С собой они прихватили дочерей: Маринку и Алинку, бойких девчонок шестнадцати и тринадцати лет. Маринка сразу понравилась Славке: тонкая-тонкая, с раскосыми зелеными глазами, густыми рыжими волосами, туго затянутыми в конский хвост. Она не походила на Славкиных однокурсниц, жеманных кривляк-воображал. Маринка была открытой, раскованной и простой. Увидев левады и конюшню, подпрыгнула от радости:

— Ого! Ура! Лошади! Славик, а здесь можно заниматься?

— Да, здесь учат верховой езде, — ответил Славка, — но тебе надо сначала...

Маринка не дослушала, схватила за руку оробевшего парня и повела за собой, как будто не она, а он приехал в гости.

Виктор поздоровался с ребятами, а девчонка деловито спросила:

— Виктор Сергеевич, а можно покататься?

— Можно. Только сначала надо почистить лошадь, да...

— Я знаю. На Принце можно? — она указала на роскошного, черного как смоль, жеребца, высунувшего точеную голову из стойла с табличкой «Принц»

— А ты умеешь, милая?

— Есть разряд, не переживайте, — просто ответила Маринка.

Она сама запрягла Принца, ловко и умело управившись со сбруей. Вывела на манеж, легко вскочила в седло и через некоторое время уверенно отправила лошадь в галоп. Проскакав пять кругов, обратилась к Виктору:

— В поля можно? — и отказа не получила.

— Пойдешь со мной? — обратилась к Славке.

Разве откажешь такой! Маринка не гнала коня, примерившись к шагу Славки.

— Ты что, боишься лошадей? — Маринка с любопытством приподняла бровь.

— Нет, не боюсь, просто не получается, — Славка даже не стеснялся открыться перед этой девчонкой.

Маринка спрыгнула с лошади и приказала парню садиться в седло. Тот послушно согласился. Девушка повела коня под уздцы, а Славка старался держаться прямо.

— Ты просто постоянно думаешь о том, что упадешь. А ты не думай. Расслабься, смотри на поле, получай удовольствие. Представь, что вы с Принцем — одно целое! Давай, пошел.

Славка пришпорил коня. Принц поскакал. Стало жутко, но парень быстро пришел в себя и стал смотреть на линию горизонта. Ветер свистел в ушах, было жутко и упоительно. Фигурка Маринки стала маленькой-маленькой, и Славка ощутил настоящий восторг. На этот раз он не упал.

***

Гостили подруги неделю. Пока ездили на озеро, на шашлыки-пикники, парились в бане, собирали грибы-ягоды и наслаждались общением друг с другом, Маринка и Славка целыми днями торчали в конюшне: работы там всегда хватало, и любой помощи были рады. Наградой за труд были бесконтрольные прогулки верхом по полям и проселочным дорогам. Алинка ныла — ее с собой не брали, таким малявкам кататься без присмотра взрослых не разрешалось. Зато Маринка и Славик отрывались на всю катушку. На стройную, гибкую, как змея, девушку, летящую на вороном коне, можно было любоваться бесконечно.

Славик на всю жизнь запомнил эту картину: поле, заросшее белоснежными, с золотыми сердечками, ромашками, кромка приветливого, светлого из-за янтарных сосновых стволов, леса, синее небо цвета полевых васильков, и стремительный конь, красиво выбрасывающий точеные ноги на скаку, несущий на себе уверенную, легкую, как пушинка, Маринку. Она могла отпустить поводья и лечь на широкую лошадиную спину, а потом резко выпрямиться и поднять конягу на дыбки. Красиво.


Нет. Ничего у них не случилось. Не было даже нечаянного поцелуя, робкого касания трепетной руки или плеча. Когда пришло время уезжать, Маринка легко обняла Славика и чмокнула в щеку, ненадолго задержав взгляд погибельных зеленых глаз на его лице. А потом она села в машину и уехала далеко-далеко, в огромный город, поглотивший ее, как и многих других, таких ярких здесь, в провинции, и таких статичных там, девушек. Как памятка об уходящем детстве осталось у Славки воспоминание о лете и прекрасных, стремительных лошадях, управляемых юной и смелой Маринкой.

***

Прошло много лет. Славка давно повзрослел и улетел из родного гнезда так же, как и большинство его ровесников: в маленьком поселке работы не было, перспектив — никаких, скукота.

Огромный, величавый, опоясанный реками и каналами, Питер встретил Славку сдержанно, с привычным холодком, доносящимся с северной стороны. Таких простофиль, как Славик, он навидался достаточно, поэтому даже не удивился приезду очередного провинциального мальчишки. Славка это понял и приступил к штурму. И штурм неприступного города-героя, города-поэта, города-блокадника, революционера, эстета и мизантропа — тянулся и тянулся.

Славка работал, платил ипотеку, чтобы жить в однокомнатной конуре с беременной женой Люсей. Жил, как все — не хуже и не лучше других. Конечно, он мечтал совсем о другом, но... не сложилось. Вершины покоряются только самым смелым и дерзким, а Слава таким не был. Он относился к людям, долго думающим, неторопливым в своих действиях, не любителям риска, а сторонникам тщательного анализа. Короче, говоря Люськиными словами — неудачникам.

Люся пилила мужа денно и нощно — денег не хватало катастрофически, надо было что-то делать: менять работу, жилье, учиться распихивать локтями соперников и противников. Слава не умел так делать. Он не был слабаком или лентяем, но какой-то барьер, возникший от неуверенности в своих силах, мешал ему пробиваться в современном мире. Славка понимал жену: права была Люська, не от жадности или вредности она ему докучала.

— Бросай эту пекарню! Копейки, Слава, понимаешь? Как жить на такую зарплату? Как ребенка растить? — каждый божий день одно и тоже.

А Славке нравилось в пекарне! Тесто дышало, чувствовало настроение мастера, было мягким и добрым. Он любил отправлять хлеба в огромную печь, предвкушая восхитительный момент, когда по всей улице поплывет чудесный, теплый, хлебный дух. Славке казалось, что он на своем месте, делает нужную работу, приносящую добро в каждую семью.

Но зарплату платили, и правда, смехотворную. А малышу, пока еще крепко спавшему в Люськином животе, нужно очень и очень многое. Это им двоим хватало денег — ни он, ни жена не страдали от того, что пьют обычный растворимый кофе и одеваются в обычные вещи, купленные на распродажах.

А с маленьким ребенком такое не прокатит.

В тот вечер Слава шел по набережной. Настроение было отвратительным. Очередная ссора с женой вылилась в скандал мирового масштаба. Самым отвратительным было то, что Люська неосторожно, сгоряча наговорила гадостей:

— Тряпка, деревня, олух, мямля, вали в свое село, тормоз!

Славка, взвинченный, разозленный, в ответ кинул ей:

— Сама ты кто? Княжна персидская? Продавщица мясного отдела изволила что-то вякнуть в мой адрес? Быдло! Базарная хамка! Чучело! Залетела, и думаешь, я для тебя горы обязан сворачивать? Да пошла ты!

Мерзко. Гадко. Несправедливо. Слова, как комья грязи, были брошены друг другу. Люська затихла. В ее огромных глазах блестели слезы. Славке, дураку, обнять бы ее и помириться, но черт, оседлавший его, уже погонял, науськивал: уйди, хлопни дверью, пусть одна посидит, подумает...

И Славка хлопнул дверью и ушел. Набережная Фонтанки была полна праздношатающегося люда, где-то играла музыка, в каналах билась вода, запертая навеки в гранит, паслись около туристов жирные голуби в поисках подачек — а у Славки ныло сердце, и глаза не видели ничего и никого. Да будь ты проклят, Питер, вместе со своей Фонтанкой, Мойкой, Невой, Васильевским и Зимним! Все это — парадная часть, а за ней — грязные, заблеванные лестницы, ведущие в старые клоповники, насквозь провонявшие кошками и водочным перегаром!

— Эй, добрый молодец, чего нос повесил? — кто-то весело окликнул Славу.

Он повернулся и увидел молодую, прекрасную женщину. Она, рыжая, высокая, тонкая, гибкая и опасная, как ядовитая гюрза, стояла, облокотившись о парапет и курила. Славка оторопело смотрел на длинные-длинные ноги в обтягивающих брючках, на дерзко распахнутый ворот рубахи. А раскосые зеленые глаза красавицы насмешливо смотрели на Славку.

— Ну что застыл, Вячеслав?

— Маринка! — выдохнул Славка, — ты как здесь?

— Гуляю вдоль парапета, что тебе непонятно?

— Что?

— Ой, все, начинается! Ты еще мне сейчас песню спой про падшую институтку! Расслабься, милый, я приличная тетя! — Маринка рассмеялась. Смех у нее был особенный — грудной. Так смеются молодые ведьмы, после того, как обмажутся волшебным кремом и вылетят из окна.
 Ты как здесь? И вообще, как ты? — спросил Слава.

— Нормально, не скучаю. Да что мы тут... Пойдем, у меня машина недалеко, — Маринка повела Славку за собой.

Неподалеку ждал хозяйку припаркованный дорогой автомобиль. Славка присвистнул.

— Действительно, нормально поживаешь.

— А то! Заходи, как говорится, гостем будешь.

В машине Маринки Славка ощутил себя этаким бедным родственником. Огромный «крузак», поблескивающий черным лаком, внутри был напичкан под завязку, как ракета, электроникой. Вся обстановка автомобиля располагала к комфорту: мягкая кожа сидений, приятная прохлада в салоне — но видимо — только для своей благополучной владелицы. Таким, как Слава, здесь не было места. Такие, как он, должны были ходить пешком и завистливо смотреть со стороны, как практически бесшумно, шурша шинами по асфальту, мимо проплывает, как каравелла, дорогое авто.

— Ну хватит глаза таращить! Сменила лошадку на железного коня — вот и все. Муж подарил. Через год другую подарит. Так что не завидуй, моей заслуги тут никакой, — сказала Маринка, — давай, про себя рассказывай. Женат?

Слава рассказал: женат, жена ждет ребенка. Работает на ипотеку, не жалуется. Родители живы-здоровы. Все нормально.

— По твоей физиономии не скажешь, что ты доволен. Ладно — не пыхти, в душу лезть не буду. А ты... ничего такой стал. Просто Дольф Лунгрен в молодости. Тебе только связки отрезанных ушей на веревочке не хватает. Жене твоей прям завидую.

— Не завидуй, нахалка! Люська со мной вся измучилась. Я ей денег мало ношу, а отрезанными ушами на веревочке современную жену не порадуешь, — фыркнул Славка.

— Понятно, почему у тебя такая морда зверская была. Наверное, Люська тебе плешь проела. А молодец, с вами так и надо, — опять зазвучал этот ведьминский смех, — а давай напьемся? У меня тоже, настроение — не айс. В ресторан не приглашаю — ты бедный кавалер, а от меня угощение не примешь. Поехали в гостиницу, я здесь ненадолго остановилась. А?

Славка махнул рукой — гулять так гулять.

И они загуляли. Маринка, легкая в общении, смешливая, как девчонка, сыпала анекдотами и забавными историями. Она была подвижна, как ртуть — танцевала с бокалом в руке под музыку, много смеялась, тормошила Славку, ерошила его светлые волосы, увлекала за собой. Она, веселилась, наблюдая, как он морщится при виде устриц и икры — терпеть не мог эти деликатесы. Маринка заказала в номер борщ и котлеты с пюре. Принесли. И потом они вместе хохотали над изысканной сервировкой «котлет по-киевски под сливочным соусом» — ничего особенного, и ложкой пюре, искусно размазанной по тарелке, вкусом напоминающую «доширак».

Зато шампанское было превосходным, и они его пили и пили, как в последний раз.

— В общем, ты дурак, Вячеслав. Люська твоя права. Вечно ты застываешь, как соляной столб.

— Начинается, сейчас будет «мастер-класс», — Славка злился.

— При чем здесь это? Ну, нравится тебе пироги свои печь — так пеки, на здоровье! На себя пеки, а не на дядю! Собери всю волю в кулак, открой бизнес! Ты можешь, я знаю!

— Уф, слава богу. А то я думал, что ты меня сейчас к себе охранником возьмешь.

— Не возьму. Расслабишься и отупеешь. Сам пробивайся! Все просто, Слава, бери — и делай!

— Бери и делай? Ясно, — он посмотрел на Маринку. А потом впился в сочные Маринкины губы. А та — ответила на поцелуй, словно ждала.

Они совсем забыли про время. Ночь для них была бесконечно длинной и обидно короткой. В мире больше не существовало Славы и Марины — единое целое ежеминутно рождалось и сразу умирало, чтобы вновь воскреснуть. Вместе они — то взмывали прямо в питерское небо и парили над городом, как на картине Шагала, то падали камнем на дно холодной Невы. Не было больше никого для них — ни мужа, ни жены — как предали господа Адам и Ева, так и они сейчас, переступив запретную черту, совершили предательство — украли то, что им не принадлежало по праву. А, может быть, и не украли? Может, они были созданы друг для друга изначально? Как знать... Как знать...

wallhere.com
А потом они лежали и разговаривали обо всем и ни о чем.

— Ты ее любишь? — спросила Маринка.

— Я несу за нее ответственность, — ответил Слава, — А ты его любишь?

— Нет, — просто ответила Маринка, — Любящая женщина не кинется в объятия первого встречного. И вообще...

Она потянулась к телефону.

— Смотри

Фото было сделано в очень дорогой студии очень дорогим фотографом, и не без участия кинорежиссера или клипмейкера. Маринка, нет, дикая амазонка, в легкой накидке с золотым поясом, перехватившим узкую талию, с обнаженной грудью, восседала на разгоряченном, вставшим на дыбы, коне. В руке девы — острое копье. Амазонка вознесла его над гладиатором в доспехах, обороняющегося от воительницы сверкающим мечом. Сильные мускулы мужчины напряжены и блестят от пота. Но Славка смотрел не на него: глаза амазонки были темны и яростны. Еще одно мгновение — и гладиатор будет повержен. За драмой на арене следил с высокой трибуны важный и величественный господин в белой тоге, отороченной пурпурной отделкой. Лицо его — каменное, губы сложены в жесткую складку. Он опустил большой палец вниз, дав согласие на убийство воина в доспехах.

— Задачка тебе — найди на картинке моего мужа, — хмыкнула Маринка.

— Этот, в балахоне?

— Он самый. Ты знаешь, у них, особо приближенных к деньгам, есть свои маленькие хобби. Мой, например, кино снимает. Для очень узкого круга. Я тебе не буду ролик показывать: много крови. Настоящей крови, понимаешь? Он любит, чтобы все было «по Станиславскому».

По коже Славки пробежали мурашки.

— Ты убила человека?

— Не одного. Я отлично держусь в седле и прекрасно владею оружием. Я — любимая актриса своего «режиссера». Ненавижу! Самое поганое, что ему за это ничего не будет. Люди — мусор, биоматериал. Только и всего, — глаза Маринки из зеленых стали темными, как на фото.

— Беги от него, Марина!

— Не волнуйся, убегу. Я и в Питер приехала в последний раз — посмотреть на город, попрощаться. А потом отправляюсь на ПМЖ за границу. А ты для меня, словно реквием, лебединая песня... не знаю. Хорошо, что я тебя встретила. И — очень плохо ...

Славе стало больно, словно это его сердце, а не гладиатора на фото, пронзила Марина острым копьем.

— Ты пропадешь там, Марина.

— Пропаду! Значит, судьба!

Они расстались утром, чтобы больше никогда не увидеться.

— Прощай, Славка, — под глазами Маринки проступили темные круги.

Он хотел обнять ее.

— Не надо, — отстранилась она, — ни к чему!

***

Славка ехал в метро. Ужасно болела голова. Что-то рвалось в груди. Он, на несколько часов, окунувшийся в другую жизнь, чувствовал себя отравленным, опустошенным. Нет, все не то. И не так. Маринка — всего лишь мираж, детская мечта... Сильная, опасная словно пролетающая мимо комета — любуйся издали и не попадайся на ее пути — уничтожит.

Странно, но Славке сейчас, как никогда, отчаянно хотелось домой, к Люське, к ней, теплой и мягкой, глупой и мудрой, живой, настоящей, вздорной, любимой... единственной.

***

Марина долго смотрела в широкое панорамное окно гостиницы. Город раскинулся во всей своей красе: блестел купол Исаакиевского собора, Шпиль Адмиралтейства взмывал в серое питерское небо, красавец — мегаполис, просыпался после короткой белой ночи.

Славка не пострадает. Вряд ли дорогой муженек устраивал за ней слежку, а если и устроил — ну и что? Вполне себе правдоподобно выйдет: рассерженный муж бросает все и летит, чтобы застукать неверную Маринку с любовником. Вопрос в другом. Долетит ли? Самолетики сейчас хли-и-пенькие пошли, особенно частные...

Она давно уже продумала план своих действий. Никаких сожалений, никакого страха. Нужно было просто взять и выполнить задуманное. Не в первый раз. А Славка... Что Славка? Честный, влюбленный, сильный, но чужой. Пусть живет спокойно вне ее орбиты.

***

В октябре Люся родила замечательную девочку. Славка был на седьмом небе от счастья. В их уютной квартирке поселилось маленькое чудо: он любил заходить домой и вдыхать тот самый, ни на что не похожий, молочный запах младенца, крепко спящего в своей кроватке. Люся поправилась после родов, но полнота ее нисколько не портила — молодая мама стала женственной, милой, домашней. Около таких всегда тепло, спокойно. Она, как и миллионы других женщин, встречала мужа после работы, наливала ему в тарелку горячий суп и сидела рядом, подперев рукой щеку. Люся любила смотреть, как Славка ест, как любят смотреть на своих мужей за едой миллионы других женщин.

После ужина Славка, уставший как черт, поборов желание рухнуть в постель, брал на руки свою дочь, целовал ее нежный лобик и розовые пяточки. Кроха гулила и запоминала отца по теплому запаху хлеба, которым пропитались его волосы и одежда.

Славка рискнул и не прогадал: собственная малюсенькая пекарня обзавелась постоянными клиентами. Через пять лет упорного труда Славкин бизнес начал процветать, и ему мало что грозило. Хлеб люди будут любить всегда. Доходы от этого небольшие, булки — не газ или нефть, но зато душа Славкина была спокойна — он занимался хорошим, добрым делом. Правда, выпечка хлеба отнимала много сил и времени: Славе некогда было и телевизор смотреть, но это — даже к лучшему. Пять лет назад журналисты трубили о трагической гибели от несчастного случая известного олигарха, мецената и уважаемого бизнесмена Петра Григорьева. Новость прошла мимо него. Честно говоря, Славка и услышал бы — внимания не обратил: это не его жизнь.

***

Из заметки «Денвер Таймс» штат Колорадо:

Марина Григорьева, вдова русского олигарха Петра Григорьева, светская львица, известная своим эпатажным поведением, а также любящая мать, заслужившая уважение жителей городка Теллурайд своей благотворительной деятельностью, во вторник, четырнадцатого апреля, открыла ежегодную благотворительную ярмарку, вырученные средства от которой пойдут на помощь детям, страдающим онкологическими заболеваниями. Во время церемонии открытия Марина представила обществу своего сына. Мать лично посадила ребенка на лошадь, чистокровного рысака Вильяма. Маленький Слава Петрович мужественно держался, и даже когда стал съезжать с седла, опасно накренившись, не заплакал. Марина прокомментировала ситуацию просто: «Тяжело учиться — легко воевать». Эту фразу часто говорил полководец Суворов, когда-то служивший русской царице на родине Марины.

Все герои рассказа — вымышленные персонажи. Совпадения с реальными событиями совершенно случайны.
---

Автор рассказа: Анна Лебедева