Борис Годунов

      Борис Годунов

Борис в палате у иконы
Отвесил низкие поклоны
И, подойдя к окну степенно,
Заговорил, крестясь, смиренно:
- Всеруский царь на смертном ложе
При свете пламени свечей
На херувима был похожий.
Я не спускал с него очей,
Внимал тому, что Фёдор еле
Шептал царице, а она,
Склонившись над его постелью,
Была в печаль погружена.
Вдруг царь поднял с усильем веки,
Вздохнул бесшумно впалым ртом
И в мир иной ушёл навеки.
Борис покрыл себя крестом.
- Мне, мудрецу ночного бденья,
Взять в руки власть пришла пора,
Отбросив всякие сомненья:
Ведь с ней не справится сестра.
Царь Фёдор был царём тишайшим.
Тринадцать лет я у него
Был предводителем ближайшим,
Вершил от имени его.
Я видел цель, а к цели - средства,
На судьбы избранных влиял,
А Фёдор набожным был с детства
И мысли к Богу направлял.
Ко мне судьба ли благосклонна,
Коль я среди бояр, князей?
Служить считали не зазорным
Всё больше к выгоде своей,
А я казнить их был не вправе,
Лишь мог опалой припугнуть.
Пусть ты брильянт, но будь в оправе:
Смиренье – есть порядка суть.
Уверен, если б не царица -
Родная, бедная сестра,
Пришлось давно бы удалиться
Мне от московского двора.
Ирине Фёдор власть оставил,
Она же постриг приняла,
Меня ж просила, чтобы правил
Вместо неё всей Русью я.
Но я не царственного рода -

1

В Москве собор Земской собрал,
Чтоб только Он с толпой народа
Меня на царский трон призвал,
Но здесь Романовы хотели
Мне в этом деле помешать,
Но, осмотревшись, присмирели,
Боясь смутьянами предстать.
Москву потряс я ложной вестью,
Что будто к ней идёт Литва.
Она, пылая к руским местью,
В пути жжёт веси, города.
Дал слабину браздам правленья,
Так чернь и тати, и воры
Восстали против населенья.
Пусть торжествуют до поры.
Границы стражей перекрыты,
К Москве подтянуты войска.
Ничто как будто не забыто,
Устроил всё наверняка.
Одно меня сейчас тревожит:
Был обвинён в убийстве я,
Но знаю, что царевич ножик
Случайно сам воткнул в себя.
В столице смуту упреждая,
Подальше, в Углич, с глаз долой
Отправил Дмитрия тогда я,
За ним следил подручный мой.
Страдальцем был малец несчастный:
Болел падучею. Но кто ж
Ему дал в руки нож опасный?
Кто дал, того уж не найдёшь.
Но мне соперником серьёзным
Не мог быть Дмитрий потому,
Что мать его в союзе с Грозным
Была седьмой женой ему,
И по церковному канону
Прав не имел на царский трон.
Но царь призвал меня к закону,
И я допрошен был двором.
Едва склонил царя витийством
К тому, что сам убил себя
Царевич Дмитрий, а убийство
Пустили с умыслом князья.
Но всё же ложь разпространили
О том, что я мальца сгубил.
Лжецов узнали и схватили.
И суд над ними я вершил.
2

Сейчас бы мыслей ясных, бодрых,
Но не даёт мне их Творец.
Устал от дум, пора на отдых.
Настал мой час принять венец.

Сам патриарх с церковным клиром,
Синклит и воинство, и двор,
Приказы, люд московский миром
С утра явились на собор.
Люд, от безвластия мятежный,
Ждёт объявления царя
На пустыре широком, снежном
Напротив стен монастыря.
В стенах его врата открылись,
Ударил колокол, и тут
Смиренно граждане склонились,
И крик в толпе: «Борис! Идут!»
Перед Владимирской иконой
Борис снял шапку, и тут страх
Его обуял незнакомый,
И дрогнул глас в его устах:
- О, милосердная царица,
Раб недостойный пред тобой.
Дай разрешения молиться
И видеть чистый образ твой.
Дивлюсь твоей небесной силе!
Везде святые образа,
Пусти грехи мои, помилуй
И осуши мои глаза.
Борис с поникшей головою
На патриарха бросил взгляд
И знак подал ему рукою,
Чтоб выполнял скорей наряд.
Здесь патриарх с личиной крыса
С лукавым взглядом беглых глаз,
Перекрестив крестом Бориса,
Над миром поднял строгий глас:
- Сама Богородица и херувимы
Явились народу поведать о том,
Что время безвластия кончилось ныне:
Господь наградил православных царём.
Народ на коленях стоит пред тобою,
А слёз неужели не видишь моих?
Тебе предначертано свыше судьбою
Отчизну беречь от соседей лихих.
Литва жжёт селенья по нашей границе,
Народ пребывает в унынье, и страх
3

От новости этой обуял столицу.
Литву кто удержит в её рубежах?
По рекам, дорогам, чинятся разбои,
Недвижен товар - схоронился купец.
Строжайшие меры прими, славный воин,
И чернь усмири, справедливый отец.
Угоден ты Богу, боярам,  народу,
Великий свой ум и таланты не скрыл.
С тобой обрели мы покой и свободу,
Всё то, что задумал ты, в жизнь претворил.
Народ православный собрался собором,
Всегда почитал он царя и закон.
Сегодня пришёл он к тебе с договором,
А он уже крепкой печатью скреплён.
К тебе в третий раз мы приходим с поклоном.
Разгневать Всевышнего хочешь, гордец?
Согласно священным, церковным канонам               
Прими в свои руки державный венец!
Тут патриарх с последним словом,
Отвесив медленный поклон,
Смиренно встал пред Годуновым,
Но ждал с покорным видом он,
Когда поклонится боярство:
- Мой патриарх – блюститель душ
Благословил меня на царство.
Я - мудрый змей,  он - скользкий уж.
Мешают слёзы умиленья
Смотреть за тихою толпой.
Стоят бояре со смиреньем,
Из - под бровей глядят за мной.
Погода ясная, морозно -
Мне подаёт Всевышний знак,
Чтоб  власть забрал, пока не поздно.
Раз Бог со мной, пусть будет так.
Здесь Годунов достойно, гордо
Рукой на небо указал
И над толпой  смиренной твёрдо
Обет служения ей дал:
-Народ! Твоей послушен воле!
Тебе отныне я – отец,
И над собой не властен боле,
Иду покорно под венец.
Всего себя отдам Отчизне!
Свой опыт, ум, талант - всё ей.
Нет ничего дороже в жизни
Служенья Родине своей!

Совсем один Борис в палате.
При угасающей свече
Он за столом в вечернем платье
Сидит в раздумье на скамье.                Огонь над свечкою сужался.
Невольно вздрогнув, Годунов
Воспоминаниям предался:
- Не разглядел своих врагов.
Я - царь державный, змей премудрый,
Но смуту в царстве не пресёк
Ещё в зародыше паскудном.
За что ж меня оставил Бог?
Шесть лет душа моя в боренье,
Устал чрезмерно, занемог.
Итак, державному правленью
Мне подводить пора итог.
Мне поклялись служить бояре -
Велеречивые мужи.
Когда б друг другу доверяли,
И клятвы были б не нужны.
Мне от бояр любви не надо.
Служили б только верно мне,
Тогда бы их нашла награда
И в самой дальней стороне.   
Быть при царе в делах нетрудно,
Когда призванье есть к тому,
И жить при нём совсем не скудно.
Бояр ценю по их уму.
Не каждый создан для служенья.
Мне уготовано судьбой
Сгореть в делах от управленья
Великой Рускою страной.
Совсем надежды нет на барство.
К каким прибегнуть чудесам
Для сохраненья государства,
Повинен в смуте, может, сам?
Я притеснял бояр и прежде,
Мне ли не знать природы их.   
Извет приветствовал в надежде
Узнать противников своих.
Через донос проникнул в души
Вольнолюбивых граждан я,
Устои нравственные руша.
Ещё в правления изъян:
По настоянию боярства
Был подготовлен мной закон,
Ведущий к временному рабству,
И Юрьев день был отменён.
Но люд невежественный, серый.
Когда Москва была в огне,
Я принимал к борьбе с ним меры.
Сказал ли кто спасибо мне?
Моими , думаю, врагами
Была столица сожжена.
Взметнулось пламя языками,
Когда тревожная луна
Огнём горела ярко – рыжим.
Одновременно в трёх местах
Взметнулось пламя выше крыши
На дальних избах и дворах.
Огонь ел жухлую солому
И в вихрях ветра с ней летел
От вспыхнувшего дома к дому
И над Москвой вдруг заревел.
Спускаясь пламенем по стенам
С клубами дыма, пожирал
Сухие брёвна огнедемон.
Три дня в Москве он бушевал.
Всё, что горит, в огне сгорело,
А что ему не по зубам,
От дыма, гари почернело
И превратилось в разный хлам.
Я нанял опытных умельцев.
Они построили дома
Для неимущих погорельцев,
А их, несчастных, было - тьма.
Когда в Москве был страшный голод,
Три года хлеба недород,
Что умирал и стар, и молод,
Ведь я тогда кормил народ.
Я безработным дал работы,
Но, к сожаленью моему,
Не помнит люд мои щедроты.
Пусть будет Бог судьёй ему.
Я знал его тревоги, нужды,
Но вот вести с ним разговор
Мне не давало бремя службы.
Попрал ли  этим договор?
Да мало кто из смертных знает
Их на дела то не хватает,
Порой минут свободных нет:
Я весь по горло в управленье.
Какого стоило труда
Построить новые селенья,
Сторожевые города,
Дворцы с затейливым узором!
Они на вид так хороши,
Что не найти изъяны взором.
А божьи храмы для души?
Страна нуждалась в просвещенье
И в продвижении наук,
И привлекал я к обученью
Всё больше одарённых слуг.
И средств на это не жалею.
С таможен денежный поток
Течёт в казну. Её лелею,
А с казнокрадами жесток.
Казна брильянтами богата.
Открою крышку сундука -
Сверкают бусы, жемчуг, злато,
У кубков красные бока,
Камней шлифованные грани
Играют чудно. А ковры
Восточные, а ткани
Заморских стран, послов дары?
И невозможно оторваться
От содержимого казны-
Неисчислимые богатства
Великой Руской стороны.
И я её богатства множил.
На драгоценности гляжу,
И ощущая власть их кожей,
Глаза в восторге натружу.
Стяжатель думает наивно
О том, что если у него
Казна сверкает также дивно,
Достигнуть может он всего.
Он прав, конечно, но отчасти.
Тут ясно всё и без наук.
Чем выше ты на древе власти,
Тем под тобою тоньше сук.
Не всё достигнуть можно златом.
В России князь и тот холоп,
Хоть и с казной весьма богатой,
Простой мужик и вовсе клоп.
Что выше золота земного
В холопской, руской стороне?
Самодержавный царь от Бога!
Но я как будто на волне,
Бегущей в море неспокойном
По мелководью на гранит
К грядущей гибели, где с воем
Вода прибойная бурлит.
Какое чувство упоенья,
Когда спокойная волна.
Ищи, державный царь, спасенье,
Когда стремительна она.
Во время шторма ветер быстрый
Волну вздымает, и она,
Случайно встретив кряж скалистый,
При сшибке с ним обречена.
Но невозможно наслажденье
И красным словом передать
Единоличного правленья.
Его нутром - то не понять.
Я на вершине высочайшей,
Огромной властью облачён.
Боярин мой – холоп ближайший
Весьма прилежен и учён.
Как на ладони вся держава,
И вижу, слышу край любой.
Пришла ко мне не сразу слава:
Во власть входил я с головой.
Во время Грозного правленья
Вникал в державные дела,
Не вызывая подозренья,
И голова моя цела.
Издалека на трон косился
И примерял себя к нему,
Но сам в тени всё находился,
Но не в кустах, а на виду.
Я избегал работы нудной,
Старался быть в стремнине дел,
Задачи ждал глубокой, трудной,
Но зря выныривать не смел.
Я не имел образованья.
Потомку храброго мурзы
Дала природа дарованье,
А лицемерие - лисы.
Вдруг выпал мне счастливый случай:
Искали Фёдору жену.
Желая сыну доли лучшей,
Царь выбрал сам мою сестру.
Когда же с ним я породнился,
Стал на собраньях заседать,
Где у него всему  учился,
Как Руским царством управлять.
Царь, укрепляя государство,
Порой жестокую борьбу
Вёл против алчного боярства -
Тем предрешил свою судьбу.
Он был отравлен, и утроба
Ему давала знать о том,
Когда же нём вскипала злоба,
То уходил в молитву он.
Его в палатах смерть скосила,
В телесных муках царь почил,
И это барство окрылило:
Наследник с детства Бога чтил.
Но я тогда уже был в силе,
А Фёдор чтил мою сестру,
И как враги челом не били,
Своих приблизил ко двору.
Служил наследнику я верно.
Сам приглашал на службу тех,
Кто был мне предан. Но что скверно,
Премного было в том помех.
От всей души просил я  Бога,
Чтоб сына дал сестре, но я
Так нагрешил, наверно, много,
Что не услышал Он меня.
Безплодным Фёдор был на горе,
И не могла сестра родить.
Я, убедившись в этом вскоре,
Стал размышлять, как дальше быть
Мне с обречённою сестрою,
Как избежать грядущих бед
Моим всем близким, мне с семьёю,
Когда оставит Фёдор свет.
Всё то, что выстрадано мною
Тогда достанется кому?
Достойно правил я страною,
Кто скажет, что не по уму?
И стал готовиться я рьяно,
Чтоб встретить твёрдо смутный час,
И всё шло будто без изъяна.
Постой, ошибся всё же раз.
Зря в Углич Дмитрия я выслал,
Уж лучше был бы он со мной
- Я об убийстве и не мыслил -
Здесь за кремлёвскою стеной.
Он у меня перед глазами:
Лежит в гробу он как живой,
Я с непритворными слезами
К нему склоняюсь головой
И вижу, сдержанно рыдая,
На шее мальчика рубец,
Откуда кровь текла младая,
И я страдаю как отец.
Молву тогда же распустили
О том, что Дмитрий всё же жив,
А тот, кого похоронили
Простолюдин, но это ж миф!
В народе он укоренился,
И как был пущен слух о нём,
Так лжецаревич появился
И объявил себя царём.
Причина смуты мне открыта:
Нашли Романовы предлог
К борьбе за власть. Мной не забыто,
Как Грозный с ними был жесток.
Но он царём был от рожденья,
Царём потомственным, а я
Рождён рабом, и нет сомненья
В том, что сегодня от меня
Народ российский отступится
С явленьем мнимого царя,
Московский двор насторожится.
Подозреваю, что князья
Признать Лжедмитрия готовы.
Мне бы его скорей схватить,
Сковать в железные оковы,
В столице люду предъявить.
В Литве и Польше корни смуты.
Уверен в том всегда был я,
Что и Романовы  иуды,
И их сподвижники – князья.
Так что война, но с кем? Ум здравый
Мне говорит, что я - монарх
Рискую честью и державой:
Ведь я дворцовый патриарх.
Междоусобица ужасна!
Когда умы помрачены,
Идти со словом к ним напрасно.
Спаси же, Бог, нас от войны.
Всегда коварны властолюбцы.
Я змеем был, но не волком,
Был лицемером, правдолюбцем,
И даже редкостным лжецом.
В борьбе за власть гноят в темницах
Бояр потомственных, княей.
Власть не бела. Я вижу лица
Тех, кто сегодня рвётся к ней,
Встав на махровый путь измены.
Предвижу хаос, голод, мор.
Грядут какие перемены,
Когда меня оставит двор?
Я ощущаю холод в сердце.
Трепещет царская душа,
Как будто миг один до смерти,
Но не от яда и ножа,
А от того, что государство
Сдадут Литве и Польше в рабство,
И не исправить ничего
- Итог правленья моего.