Реквием

Предисловие

Я вновь прильнул к перу и бумаге,
Роскошно забытым томленьям ночей,
Дрожащим порывом окрепших дланей,
Творю я под дланью Господней, Орфей
Пускай воспоет грешну мою душу,
Молебно прошу взволновать тленну музу,
Погубил беспощадно её в гордой пуще
Пустоты и презренья к мирскому всему.

Я так не хочу возвращаться вновь
В давно позабытые, грезящие дали,
Я ковал из железа свою новую плоть,
Чтоб искушения до сердца ножом не достали.

Тревоги мирские со мной не согласны,
Как только окстился от терзаний внутри,
Набатом обрушился свод громогласно
Грамоты праведной – или пиши, или умри.

Под светом свечи ванилью чадящей,
Дарённой одной из нескольких жертв,
Чьи сердца в очах моих темных сгорали,
Ублажая теплом леденящую твердь
Моей души, реинкарнацию обнявшей.

И в сей миг насильно разбивая,
Кромсая в пыль взрощенный остов
Непоколебимости и превиранья
Быть может, истинному существу,
Смогу ли выстроить столько же мостов,
С гневом праведным нити коих обрубаю…

Не знаю…

Часть 1 – Март 2022

Бытие, что настигло меня в этот миг,
Застелил уж подавно двухлетний снежок,
Ах, веет грустью в отражении лик
Придорожного льда, преподавший урок.

Коль и было давно, не под стать житью ныне,
Да клеймо любви первой запеклось на груди,
И порхая меж строк по заветам Тургенева,
Володей, умилявшимся Зиной, кажусь, поди.


***
Но призываю, не спешите меня обвинять
В слабости духа, слезливым грезам упованьи,
Прорываясь сквозь догмы, сад заросший поднять,
Закляли, как Сизифа, посмертно отчаянием.

Я вас уверяю, сад мой жадно впивает
Тающий айсберг пораженных забвением дум ,
А кончится исповедь, обманчива влага застынет,
И с громом Зевеса низвергнется в лапы черту,

А Вольтер поглумится с небес слогом твердым:
«Не возделал свой сад, обману польстился,
Ведь ложится душа невпопад рифмой ломкой,
Поддавшись рутине, с поэзией простился»
 
А я, перекрестившись, и взмолив к Христу,
Глядя сквозь пепел вихрей на горбатом носу,
Веря, что только Господь парит в небесах,
Смехом игривым зальюсь: «ах-хах-хах,
Окропил деревца я ртутью в саду,
Заградив от льстеца иль стервы топора,
Их душонки увянут на пороке корню,
И сбегут, не сотворив озорства».
***

Я поэтом стал поневоле
На письмена низвергши слезы
В час самый произвола
Её очей, цвета соснового бора,
Так обманчиво и нежно сверкавших
Восхищеньем моих до боли прекрасных,
Таких складных, воздушных, уповавших
От счастья витражах сердца храма расписных.

Однако, храм юный и хиленький,
Из веточек гнезда голубиного
Пылая заревом наполеоновской Москвы,
На угольки распят её локонов вороных,
Что подавно разливались рекой на спине,
А ныне обрубаны до плечь белизны.

Я помню, как трепетно избирал,
И до вопля доводя торговок зрелых,
Букет из пленяющих сладостью роз белоснежных
В обнимку с хвоей, иголочки чьи белеса покрывала.

И благоухание мыслей моих неся,
Дымкой зависти чадящих взглядов сквозь,
В миг зачахла лиры мечтаний песня,
Ведь вторженье весенней и ясной поры началось.

А мой дар, бескорыстный и благостный
Символом слыл морозных чертогов,
У, казалось, той самой, цариц всех прекрасней,
Теплее и сладостней, чем под мышкой у Бога.

И я вознамерился, было, вернуть,
Но «делай, что должно, и будь, что будет»
Пронзило дурманного разума суть,
Сказано Той, что праздность не любит.

Букет горделиво пестрел на столе,
Наковальни великих дум и свершений,
Где тогдашне вымачивал муки в вине,
Умиляя с ближним своим рок страданий.

Затянувшийся шрам не ноет в груди,
Но предаться забвенью не подлежит,
Упоенный всей ей пылки строки творил,
Пророча о труднодоступной любви…

О, как гадко молвить о слове таком,
Загубившем сердец бесчисленно много,
Я свое схоронил за сожженным углом
Всякой морали и филантропии догм.

Я несся на всех парах к её дому,
И как сладостно было умываться снежком,
Во вчера теплую, а сегодня вновь зимнюю пору
Женского дня, вальсирующих мужей кругом.

Невозможно вам себе возомнить,
Удивленье мое такою погодой,
Я уверовал в знак, эту тонкую нить
Бытия с мыслью тандема благого.

Меня ослепила улыбка её с порога,
Прижаться щекой к ресницам спешил…
Эх, как жаль мне себя, тогда молодого,
Сколь же горести в ответ на хвалу получил…

Она все смотрела на пышность подарка,
А я упоенно нашептывал стих,
Какая же глупая по-детски засада,
Сквозь строки, наивно, признаться в любви.

Вспомнил вот её возжеланья,
Оценку склада людей молодых,
Ей не нравились худеньки, видно, как я
Тогда из гнезда родимого вылетевший.

Страстно и часто дыша паром морозным
Ланиты румяны её согревал,
А она так вперилась в китайские розы,
Без солнца очей я канул в унынья подвал.

Опосля столь лестных благ пожеланий
На свидание скорое я уповал,
Шелк пряных уст изливал оказания
Острастки желаемого, я понимал,
Фигурально у ног её завывал,
Закапывал эго в море соблазна,
И с каждым словом боле все умолял,
О скорых и пролитых слезах напрасно.

Мне обрубили канал мореходства,
И парус белесый с милей каждой я рвал
Отдаленья от гавани с белыми розами,
И какой же пират средь сирен не погибал?

Поведали мне терзавшую тайну,
Что сердце разбито, осколков не счесть,
Страстно любимым уж долго малым
Не так давно посрамившим свою честь

И убеждали, не стоит большого
Чем формальные фразы и хладны объятья,
Не видать уже дум моих ей былого,
Увидит в глазах своей души лишь распятье.

Древесный цвет сокрыла ясным небом,
И уж два года я вижу в этих глазах
Тщедушность за глупостью следом
В инфантильных с дурами речах.


Часть 2 – Апрель-август 2023

Спустя ещё попыток пару
Искренностью покорять сердца,
Прибыл к истине: девичью осаду
Она корыстью тешит лишь сполна.

Удручением растерзанную плоть
Я по грядущего идей остаткам собирал,
И металлом тяжким, но целебным
Телу мощь Богов античных придавал,
Чтоб ни одна чертовка язвительными преньями
Не была способна стержень мужественный побороть.

Из радушия пепла я воспарил
Высью ясного тщеславия
Ко всем, кому удобно было
Одурманивать, прельщать сознание
Для маленьких в себе побед,
На что способны гнилы души
Сотворить с ведомым вслед
Отрадной наружи, да внутри гибельной тиши.

Мольеровским Альцестом восхитившись,
Во мне, Оронте до мозга костей,
Лестным романтиком, чье ружье разбилось
Муз творений у дам самовлюблённых пропастей
Борьба началась с кумиром насмерть,
Но сквозь месяца один другого вспоминая
Шел с мировой, ладонь с ножом протягивая
И нещадно жалил, окропя совести скатерть.

И в миг ликованья людской прямоты,
Счастливым я стал от полученной доли
Заботы девичьей, не знавшей границ щедроты,
О которой молил столь долгие годы,
А с тем же несчастен от последствий лихих
Безразличья к округе и обернувшихся дел,
Отринув похоть, блажь и верность роковым
Порокам удовольствия, я словно отрезвел.

Ведь она не прекрасней была Сибиллы,
Даже Хетти не под стать её мелкая душонка,
Но я, Дориану подобный в то время, ловко
Прельстил и возвысил собой её до Венеры.
Внемля второй, я так же хотел убежать с ней
От мира людского, порождавшем жестокость,
Но первой подобной ей не был верней
Чувствам высоким, не щадя, погубил,
Не терзает и доселе ясная совесть.

Отчего ж не по нраву обыденность
Напоённая удовольствия морем?
Недоверчиво, с болью на матерь взирал
Удрученной по сыну от ревности горя.

Зависимость тела пленила меня,
Будто волку матерому, не евши
С сучьего вымя, швырнули медведя,
И он боле к стае своей недоверчив,
Смачно и долго вкушает запретный плод,
И отгоняет сородича всякого мудрого
Что только желает помочь непутевому
Не угодить в капкан оленьих болот.

Я удалился в морские края,
Настигла там трепетна весточка:
Что любила больше жизни меня
Малодушная и наивная девочка.

Гулял по пляжу, стеклами сиявшем
Навстречу ветренной дали,
Глухи все звуки истязаний
В груди до утренней зари.
Открывши очи спозаранку:
Кругом идиллия цветет,
Но выгрызал я наизнанку
Мирского счастья переплет.
Спустя года мучений страсти
Неведомой, но так родной,
Судьба-мамуля верной мастью
Уважила мирок чуждой.
Вот он расцвел вишневым садом,
И яркий блеск алых ланит
Дурманил, словно терпкий ладан,
И плавил скованный гранит,
Что дремлет в очаге пустыни,
Исхоженной мыслёй тропе,
Но пламя ныне уж остыло,
Разбившись во бредовой тьме.

И сняв оковы обязательств,
Я полной грудью задышал,
И сладостные ликованья
Устами ближних зазвучали.

***
Расправив вольности крыла
Воспарил над зноем отрадным,
Было чуть не сгорел с весела
Очередной амазонки пожара.

На литую принципов твердыню
Позарилась дева постарше меня,
А разница лишь всего в три годка,
А как неё подле порхал горделиво
Я весь озаренный, мощью способный
Речами игривыми плавить сознанье,
Казалось бы, мудрый, на деле, скромный
Пассии разум растекался моралью
По древу танцпола, по коем плясали
Кадриль, сыгравши казачью свадьбу.

Мне мнилась игра и роман курортный,
Для неё, не обвенчанной за малым с другим
Со мной обручение в шутку было серьезным
Шагом на распутье шаловливой судьбы.

Ах, как задорно она заливалась
Смехом искренне и озаряла улыбкой
Мои бесцветные мысли, что томно искали
Средь её эйфории хоть каплю рассудка.

Неужто я был так складно хорош?
И признаюсь, каковым бы себя не считал,
Касанья к грудям наливным бросали в дрожь,
Ах, простите меня, что столь пошло сыграл...
Ведь я не видал столь легкой победы
Не приложив и толику сил,
Кои тратил на только лишь взор любой стервы
До нее, быть может, ангела во плоти.

В звездной тьме глади морской
Блуждали взглядов огоньки,
И разгорелся свет в душе скупой
Вкусившей дар в последние деньки.

И захмелел светоч в груди,
Что подолгу твердыней был,
И ласково тепло внутри
Ей от него, что взгляд раскрыл.

Вкушая у брега нектар Диониса
Я внимал её сладко-хмельным речам,
Что готова под руку со мной на край света
Упорхнуть, наплевав на семейный уклад.
А я, все играя эту славную пьесу
О душевной измене, ей усладу шептал:

"Желал бы я сосенкой быть,
О которую оперся твой стан.
Желал бы я морюшком слыть,
Что солью ласкало твои уста".

Как закончился отпуск в теплых краях,
Городская среда нас вновь поглотила,
И в хатенке моей страдальной стенах
Вечера озорные мы с ней проводили.
 
Непреклонно твердила себе в оправданье,
Что не можно нам близко к себе подпускать
Разразивший пожар грешных деяний,
Ведь она уж другому себя отдала,
А моей молодецкой удалью
Кокетке желаемо так обладать,
Ведь ни другая одна мужская душа
Как поэта от романтики бремя усталью
Разливает на сердце женское благодать.

Но готова была всю себя мне отдать
Приняв бы я супружества обет,
Ах, сколь душа её светлая была не мила,
Да не хватало ещё от супруги мне бед
В ещё беззаботны и младости цвета годы.

Часть 3 – сентябрь-ноябрь 2023

Не руби с плеча, мой старый друг,
Ропчущего ангела в тени,
Не взирай на милости подруг,
Романтизма привкус сохрани.
Не робей пред мыслью гадкой,
Младость нам на то дана,
Сгорать нутром, да чтобы ярко,
Уж позориться, то до конца.
"Не силен тот, кто радости просит,
Только гордые в силе живут",
Хулиган один молвил спросонья
Натянувши на шею хомут.

Погиб поэт, не приласкала его
В последний миг доброты увяданья
Спокойствия длань мирского,
В зарубах сердце не издаст трепыханья.

Сковал его лед созерцания
Ничтожества душ, парящих кругом,
И яростный гнев сжигал наковальню,
И ковалось ненависти к жалким копье…
Лишь в семейном гнездышке, покинутом давно
Оно в кружке бабулиной сахарком растворялось.

Нет, не таил я обиды,
Не совершал и зла,
Лишь самоценностью мнимый
Не творил в убыток себе добра
Тем уродцам, кривящих душой
Коих видел день ото дня
В храме грамоты расписном
Лицемерием масок сполна.

Возомните вы: Да стал же я тем
Против кого боролся столь честно,
Только для них я стал извергом
Карающим их же оружием – лестью.
Не признаваемый ставший никем,
Гордыней и хладом своими затмивший,
Всех к персоне своей интерес возбудивший
В контексте порочных сплетней.

Вы встаньте, зенками сверкая,
Скрипя уголком напомаженных губ,
Брызжа капелью слюны, возбраняя
Громыханье моих правду рубящих дум.
О милые, наизнанку вас раздирает
Холодок моих болотистых очей,
И язва от гордого стана терзает,
Сколь ни порхал мимо ваших сетей.

Ах, придавали мне сил обвиненья
В мужланстве, прелюбодеяний презреньи,
И окрестили ненавистником женщин,
Да вы ж дорогие, сего заслужили.

Побратима по разуму Альцеста приобнял
Заступившего вновь за сознанья порог,
Единственный он ныне мне прорицал
За судьбу раздутых ложью прибожков.

И подобный ему, я от мира сего отдалился,
В мир свободный от лжи и верный Отчизне,
Где порядок священный писанием Бога
И хранит каждый честь со храма порога.

Столь чистых среди душою умов,
Я расцвел душисто, как ладан.
Спустя расслабленья уж много деньков,
Пришлось, как на зло, угодить в тот капкан.

Тот же самый, что описанный
Мигом ранее меня настигал,
Но без боли из него я выбрался,
Да, мнится, дьяволу душу продал.

Ведь с каждым чувств очарованьем,
Отчужденья ими поля засевал,
И казалось, их уж все растерял,
Да одно в суме скорби так и осталось.
На мне впредь снова кандалы
Темницы страсти окаянной,
Занес лихой порыв любви,
Не заходившей уж подавно.
Сверкал я в латах отчужденья
От всех мирских услад души,
Из сплава гордости, презренья,
А на груди пестрел нарцисс.
Рубил клинком боли страданий,
Ранимы девичьи сердца,
Ковал грезящими ночами
Его сквозь прошлые года.
Коня кормил зерном я щедро,
Зерном потери состраданья,
Поил с лихвой настойкой гнева,
Чтоб не завел в рощу отчаянья.
Нес он меня быстрее ветра,
Мимо смазливых сопляков,
Что обжимались тихо где-то,
Лобзая ступни стерв рядов.
Смахнул украдкой шлем рогатый
Буран сердечной пустоты,
Переливался мощью ратной
Топхельм, что с зеркалом внутри.
Днём пасмурным в часу охоты,
Добыча подкралась сама,
И не было проще заботы,
Схватить так рядом никогда.
Горячный интерес сразил
Гнедого в щепы скакуна,
Её уста робко взмолили,
Что возжелаю сделать я?
Клинок растаял белой пылью
О разум светлый в волосах,
Каштановых, таких родимых,
Светлее чуть, чем у меня.
Стрела очей зеленых, теплых,
Пронзила грубости доспех,
Не увидать мне боле стеблей
Нарцисса блеклого утех.
Не ведая, со мною сталось:
Искренность лилась рекой,
Забытая навстречу мчалась
Моя к ней чувственность живой.
На мне ведь снова клеймо жертвы,
Но впредь обещано кормить
Продолжением в дали фуршета,
Сквозь строки, даже возлюбить.

Обещанья тянулись смолою
По вновь засверкавшей надеждой коре,
А под ней выгрызали порою
Муки ясности тропы к инфантильной игре.

Я себя и вас уверяю, по жизни устоям
Она идеальней изящества лесных дриад,
Не встречал я скромнее и грамотней доли,
В покойной душе созерцаньи услад.

И когда возжелал подставить плечо
Благих побуждений в часы беспокойства,
Твердила она холодно и четко,
Что не стоит к ней лишних волнений,
Хотя сама же мнимо твердила,
Что не прочь в трудный час и мне помочь,
Уставший от большей хвалы, позабыл о ней я,
Когда обессиленный глядел в потолок
От всего на свете ничтожном порочного.

Послесловие

Я с собой сижу наедине,
Шепча в сумерек потолок,
Что не ведаю, куда ль ныне
Свою душеньку деть в зарок.
Ведь не мыслил я о свободе
Предрассудков и ярких идей,
Как сладостно восхваляю Бога,
Что очередной не мыслю «ней».

Боле меня не заботит
Одиноки скитанья души,
Для меня впредь дорогое
Самое – благостность семьи.

И я не зову, не гонюсь хвостом,
За наслажденьем стремительным,
Я сам предстал лихим скакуном,
За которым плетутся владычицы.

Признаю, каков же был глуп,
Себя всего на шалав растратив,
На моменты взросленья был скуп
Дорогих самых младших – сестры и брата.

Я извлек непосильный урок,
Быть может, уже, в свои двадцать годков,
Что ценней этой жизни не будет оброка
Заслужить у отца невесомый почет,
У матери гордость за вечно юное чадо,
Что не слукавит, придя к очагу
Признавшись, воистину, любо
За благо все данно ему.

Стесненье тотчас овладеет немного,
Но зарубите вы все, тщедушцы, себе на носу:
Меня вырастили к себе и всему строгим,
Потому как без памяти любят они
Там, где я есть, где нет, далече, рядом ли,
Я сейчас искупился в своей к вам любви
Ценней всего в моей жизни – семье.

20 - 30 января 2024г.