***
Ее одежда лежала на изгибе выцветшего кресла. Запотевшее окно и полузакрытые глаза, тяжесть губ. Холод грыз фарфоровые щиколотки, лаял на зиму, застывшую на поволоке вод. Она дрожала. Так дрожат одинокие памятники, потерянные в сумятице фонарей. Я смотрел на них, на эти цветы, лишенные почвы, считал тушки улетающих птиц. Сколько осталось фраз, способных выразить это сожаление?
В холодном поту бьются мраморные лошади, их дыхание, их пар стелется по венам парка, заслоняя лицо. Когда кончится молчание? Сплетение рук – такое не забывается, я не могу. А после, вечер без горечи и сколы разлуки. Доброй ночи, лишь бы соседи не сходили с ума, лишь бы предметы не танцевали на лезвии снов.
Она слезла с подоконника и спустилась на ощупь по деревянной лестнице. Лампы молчат. Стакан воды и запах мокрой кухонной тряпки. Глоток, еще глоток, таблетка. Деревня спит на своем брюхе. Эти соломенные веки, эти… Сколько скота помещается в пасти у голода?
В соседней комнате разговор. Буква упала и покатилась по полу. Мерцание свеч, пена смятения. То ли разводятся снова, то ли цветочный горшок бьется головою о стены. Звезды все еще таращатся в окно. Выведи на коже обещание сохранить принадлежащее тебе. Ноги скользили сначала по крыльцу, потом по земле, мраморной земле, прочь от… Все ближе к озеру, застрявшему в паутине льда. Как черства лунная мякоть…
Слышны шаги, ведомые тоской глаза за контуром предметов. Меж лапищ сосен затесалась морось. Ее стеклянные пальцы порхали над шагреневыми крышами. Я вспоминаю, все чаще и гуще. Дождь, лишенный ветра, духота переулка. Те силуэты иногда садятся на мои выкрашенные сажей нервы, болтают ногами, болтают, болтают, напоминают мне…
Она, и озеро, и все остальное кружится в хороводе скорой зимы. Косы травы на бритве берега. Близится упряжка рассвета. И кажется, что эта палитра переживет полчище горечи. Но за дуновением ветра падает шаг, падает шаг на неокрепший лед, уносится шаг в агонию ночи…
Свидетельство о публикации №124121305588