затерянный город

Над малой келией громо́в раскаты,
и молотами ливень бьёт по крыше.
Вниз выгляни: вспухают выше, выше
из мутной мглы валы, грозой подъяты.
На приступ, скажешь, лезут супостаты,
повыждав ночь и непогоду лише…
Но брезжит свет; вздохнула буря тише;
над чёрным стадом — в серебре палаты.
И дальше молнии; и громы глуше,
умолк и ливень; роща отдыхает;
в лицо пахнёт лугов живая нега.
Потоп отхлынул, снится, от ковчега,
и в млеке лунном сад благоухает —
новорождённый, на прощёной суше.
(Вячеслав Иванов "Ковчег")



Мы ходим по краю... Играем с судьбой,
давно наплевав на боязнь и границы,
и надо бы крикнуть в запарке: «Отбой!» –
но многим по нраву над бездной кружиться.
Кто скажет: нам выпал изменчивый век, –
другой причитает — то Божья десница...
Затерянный город в лесу, как ковчег,
спасающий тех,
кто успеет
в нём скрыться.

Там жизнь безопасна, светла и добра,
там козней в помине не строят друг другу.
Наука быть честным отнюдь не хитра,
когда убеждён — воздают по заслугам! 
За глупый просчёт там не ставят на вид
заблудшему грешнику, всем близоруким, –
там ценен как личность любой индивид.
А искренность
служит
взаимной порукой.

Покажется странным звучащий там смех,
когда мир кричит эхом Эдварда Мунка, –
где будто мишенью пометили всех
узнавших свой ужас на мрачном рисунке!
Кровавый цвет неба, как символ резни   
на бедной планете — увечной и хрупкой, –
сам дьявол замыслил её хоронить,
как бедную
жертву
античных теургов…

Бегите... Бегите от лая зверей!
Пока не впились в вас их острые зубы, –
стучите с мольбой в потаённость дверей,
в добротные, крытые кровлею срубы.
Поверьте, вас встретят с теплом у огня,
дадут вам поесть, горячо приголубят.
Не станут с издёвкой на рожу пенять,
там
рады любому!
И все — жизнелюбы.

В душе своей каждый лелеет мечту
попасть в край любви — благодатный, цветущий.
Увидеть окрестных лесов красоту, –
нарядность и грацию девственных кущей.
Там нет лютой стужи — там ясный рассвет!
И слышится будто вам голос зовущий
туда, где заведомо попросту нет
зарвавшихся
подлых
господ и чинушей,

продавших за деньги свободу и честь,
купившие в рабство инстинкт материнства;
за мзду и барыш распаляющих месть
и всем насаждающих культ мшелоимства;
в надежде, что ждёт их почёт и успех,
приличных людей превращают в уродцев,
продавшие совесть — купившие всех;
забывших,
что Истина
не продаётся.





Иллюстрация — репродукция картины американского художника-импрессиониста Томаса Кинкейда,
при жизни представлявшегося и характеризующего себя как «Художник Света»

* Эдвард Мунк — норвежский художник-экспрессионист прошлого века, автор серии картин «Крик» (норв. Skrik), созданной им в промежутке между 1893 и 1910 годами. На них изображена кричащая в отчаянии человеческая фигура на фоне кроваво-красного неба. Биограф Мунка осторожно предполагал, что окончательный выбор названия был подсказан художнику стихотворением Вильгельма Крага «Крик», а также его стихотворным комментарием к «Настроению на закате», в котором он (независимо от Мунка) написал об «ужасном крике, разносящемся над забытым Богом миром».
** теург — маг, занимающийся теургией (от др.-греч. «бог, божество» + «обряд, священнодействие, жертвоприношение»). Теургия осуществляется с помощью комплекса ритуальных действий и различных молитвенных формул; в античности, в языческих культах, — практическое воздействие при помощи магии на богов, ангелов, архангелов и демонов с целью получения от них помощи, знаний или материальных благ.
** мшелоимство (устар.) — страсть к выгоде, к собиранию вещей; слово используется в религиозном контексте, как порочная (греховная) страсть — корыстолюбие или сребролюбие

Post scriptum:
Роберт Рождественский "Случай"

Убили парня
          за здорово живёшь.
За просто так.
Спокойно.
Как в игре...
И было это
          не за тыщу
                вёрст
от города.
А рядом.
Во дворе.
 
Ещё пылали окна...
Между тем
он так кричал,
            прижав ладонь к груди,
как будто накричаться
захотел
за долгое молчанье
                впереди...

Крик жил отдельно!
Вырастал стеной.
Карабкался,
обрушивался с крыш.
Растерзанный,
               отчаянный,
                больной.
нечеловечески огромный
крик!
 
Он тёк по трубам,
                полз по этажам,
подвалы заполнял
                и чердаки,
Он ошалело
тыкался
в звонки!
Ломился в двери
                и в замках
                визжал!..

Он умолял!
Он клянчил: «Защити!..»
Навстречу ослабевшему,
                ему,
плыл шепоток:
«Не надо...»,
«Не ходи...»,
«Простудишься…»,
«Не надо...»,
«Ни к чему...»
 
Да, случай.
                Как-то.
                В городе одном.
Но помните
                другие города!
...«Вот если бы не вечером,
а днём...»,
«Вот если бы на фронте, –
                я б тогда...»

И всё.
И только молний пересверк.
И всё
И не остановился
                век...
Какое
                это
                чудо –
Человек!
Какая это мерзость –
человек!
 

*  *  *
А люди всё роптали и роптали, а люди справедливости хотят:
«Мы в очереди первыми стояли, — а те, кто сзади нас, уже едят!»

Им объяснили, чтобы не ругаться: «Мы просим вас, уйдите, дорогие!
Те, кто едят — ведь это иностранцы, а вы, прошу прощенья, кто такие?»

Но люди всё роптали и роптали, но люди справедливости хотят:
«Мы в очереди первыми стояли, — а те, кто сзади нас, уже едят!»

Им снова объяснил администратор: «Я вас прошу, уйдите, дорогие!
Те, кто едят, — ведь это ж делегаты, а вы, прошу прощенья, кто такие?»

А люди всё роптали и роптали, но люди справедливости хотят:
«Мы в очереди первыми стояли, — а те, кто сзади, нас уже едят...»

(Владимир Высоцкий. 1966 год)