Бабка, дед и таракан Усище

 
Бабка, дед и таракан Усище.

      Глава 1

В старом доме за селом
Жили тихо дед и бабка,
Лес тянулся за окном,
На опушке бегал зайка.

Утром дед ходил на пруд,
Приносил на завтрак рыбки,
Чаще фунтик, редко пуд,
Уйму сказок и улыбки.

То налим уплыл на дно,
То с кита размером щука;
«Не соседу мать, дано:
Позавидовал хитрюга.      

Я её почти достал,
Там глаза — считай два блюда!      
А дурак тот закричал:
Не забудь: мои полпуда!

Нет бы сплюнуть через пень,
Не влезать ужом в ворота,
А он — шапка набекрень,
Будто видит бегемота.

Вот вчера карась ушёл,
Веришь, бабка? Хвост, как веник,
Сам тяжёлый, что козёл,
Подтвердит Макар, священник.

После этого поймёшь:
Я не врал, бабуль, про щуку
Вижу, веришь — вот те грош,    
Всё расскажешь завтра внуку.

Мне бы сетку и багор,
Да большую, Марья, лодку,
Я бы вышел на простор,
Удивил бы всю слободку. 

Знаешь, ночью — всё идёт,
А особенно налимы,
В голове терял бы счёт,
Ведь они неисчислимы.

Отвезли бы на базар,
Заработали прилично, 
И купили самовар,
Погасили долг частично».   

«Ах ты, старый фантазёр,
Мореход лихой, два уха,
Взялся лучше б за забор,
Весь трещит, лишь сядет муха.

Сколько лет течёт фронтон,
Потому на кухне лужа,
Языком ты чемпион,
А у нас живёт квакуша.

„И окно, как не окно“
Приходи к нам в гости, вьюга,
Знаешь: дед мой, в казино,
Ставка там: окна фрамуга.

Кот Василий, как орёл,
Залетает с визгом в двери,
Заржавел Иван запор,
По веранде бродят звери.

А в амбаре лось гулял,
И медведь искал берлогу,
Там работы дед завал,
Загляни туда, ей-Богу».

«Что ж ты, милая, ворчишь?   
Да сбиваешь деда с мысли,
Подрываешь, мать, престиж
На пути до сытой жизни.

Угадай, почём налим
Продают на местном рынке?
Пуд сосед купил Ефим
И ушёл в одном ботинке.

Видишь, сколько стоит пуд?
Как дрожат твои колени,
Я тебе не баламут!
Чужд я, собственно, и лени».    

«Век с тобой, Иван, живу,
Надоели сказки, басни,
Нет и края баловству,
За что Бог послал мне казни?

Шёл бы старый и не злил,
Заработаешь вот скалки,
Глянь, бурьяном заросли,
Здесь уж точно не к гадалке».

«И чего ворчит она?
Ведь сама, гляди, такая,
В доме вечная война! —
Рассуждал Иван, шагая. —

Умолял её зашить
Дырку латкой на рубашке,
Так бурчит: гнилая нить,
Походи в одной тельняшке.

Постирать прошу носки,
Стыдно мне, ведь сильный запах, 
Но не встанет мать с доски,
Хоть танцуй пред ней на лапах.

Приобрёл лет пять назад
Для себя штаны в обновку —      
Научился подшивать,
Словом, деду тренировка.      

Я про драники молчу,
Сколько дней глотаю слюни.
Как горох по кирпичу,
Не добьюсь от хлопотуньи.

Вот смотри, и наш амбар,
Загляну-ка я и вправду,
Неужели там кошмар
И работы до упаду?

Хоть и будет это так,
Я крестьянин, а не барин,
И конечно, не тюфяк,    
Молодой Иван всё парень.

Да, не двадцать Ване лет
И трещат по утру кости,
Но не съешь ещё омлет,
Труд к тебе стучится в гости.

Так и знал: всё анекдот,
Ей приснились: лось, медведи,
Кто без ведома зайдёт?
Завралась моя миледи.

На двери; большой засов:
„Брат“, Ефим ковал на кузне,
Помню, ставил на Покров,
Да гляди же как искусно!

Любит старая брюзжать,
Чтоб во рту не заржавело,
А я должен слушать мать
И поддерживать всецело.

А иначе вход идут
С кухни скалки и ухваты,
И бегом бежишь на кут,   
Прекращая с ней дебаты.

Покосилась влево дверь,
Не беда, сейчас поправим,
Не такой уж умный зверь,
Как из сказки змей трёхглавый»

Снял засов с двери, зашёл,
Осмотрелся беглым взглядом,
«Марья, дед не фантазёр,
Всё лежит своим раскладом:

Вилы, грабли на местах
В полуметре от прохода,
Бочки, сита в трёх шагах
Кругом пыльная дремота. 

Там фасоль лежит, овёс,
А в углу гора пшеницы,
Но смотри и впрямь всерьёз,
Вроде мало чечевицы.

Нет, конечно же, не то,
Точно помню зёрен меру,
Всё ж повадился кой-кто,
Дай ему под хвост холеру.

Вот смотри и он лежит,
И храпит во сне блаженный, 
Эй! Ты что за паразит?
Выходи-ка, трус презренный».

Дед на грабли наступил,
Закричал от боли громко:   
Не видал таких страшил,    
Разве только вот в потёмках.   

За ружьём бежал домой,
Спотыкаясь по дороге
За Марией, за женой,
Вот уже и на пороге.

«Марья! Там в амбаре тать!      
Где моя лежит „тульча;нка?“
Прекрати себе мечтать,
Словно пленная турчанка.

Поспешим, давай скорей,
Защищать вдвоём подворье,
Спит в амбаре гость — злодей,
К нам пришёл из косогорья».

«Что ж нам делать то, родной?
Ведь не выстрелит „тульчанка“,
Ты сломал её весной:
Подпирая дверь под планку».

«Напугаем, ещё как,
Он не знает то об этом,
И „тульчанка“ не башмак,
А вдруг выстрелит дуплетом?

Вилы надо взять с собой,
Хороши они в защите,
Если парень не дурной,
Скажет: жизнь мне сохраните».

Два, три шага и амбар,
Старики открыли двери:
«Выходи до нас, „хазар!“
Не сиди, как волк в пещере».

Из угла раздался треск,
И от дум очнулась глыба,
На свету играет блеск,
Стынет кровь в груди от хрипа.

На; пол рухнула жена
С криком: «Батюшки! Спасите!
Посетил нас сатана,
Преисподней композитор».

Дед стоял, открывши рот,
И смотрел со страхом в угол,
Вдруг схватился за живот,
А зубами дробь отстукал.

Таракан, что троглодит,
Ростом метр, а может больше,
Там усами шевелит,
Как панове в старой Польше.

«Тьфу ты, чёрт! — Хрипит дедок: —
Кто такой? Иван не знает,
Дед отличный, друг, стрелок
И в суде я председатель».

«Я великий таракан,
А зовут меня Усище,
И для подданных султан,
Служит мне в лесу волчище.   

Я имел все семь небес,
До поры их не узнаешь,
Повелитель я чудес,
Ты! Меня не напугаешь.

Отдохнуть решил я здесь,
По пути в свои владенья,
Да, без спроса к вам залез,
Выражаю сожаленье.

Я пошёл сюда один,
Не поставив двор в известность,
Скрытно, словно ассасин,
Надо мне была секретность.

И мятеж раскрыл я здесь, 
Царь осиный там замешан,
Днём сгорела его спесь,
Он же глупый и невежа.

Но один его боец
Рану в бок нанёс вдогонку,
И подумал: он мертвец,
А я юркнул под плетёнку.

Тихо днём проник в амбар,
Подлечился здесь немножко,
Снял травою сильный жар;
И проспал день у окошка.   

Ты ружьё то опусти, 
Я Иван тебе не кошка
Выбрось ты его в кусты,
Не стрельнёт дуплетом „ложка“.

Я великий хан и маг
И читаю ваши мысли,
Вам желаю вечных благ,
Забираю только смыслы.

Ваш должник теперь на век,
И исполню это слово
Я султан, не имярек,
Хватит мне на всё улова.

Предоставлю тут же в миг,
Хоть какая будет просьба,
Тень придёт моя: двойник,
У неё всё высшей пробы.

Главно, ты Иван скажи:
Дук Бурду;к, приди Усище!
Встанет тень в посевах ржи,
Воплотит всё в жизнь, дружище.

Но не требуй одного,
Чтобы лично появился
Я не ранга твоего»,
Молвил он и растворился.

      Глава 2

Поднялась с земли жена,
Осмотрелась, просипела:
«Вся дрожу я, как струна,
Только это лишь полдела.

Где тот чёрный сатана?
Чуть не съевший сразу Марью,      
Слава Богу! Крещена,
В темя я его пораню.

Фу! Нечистая душа
Напугал меня до смерти,
Я упала не дыша,
А в глазах мелькали черти».

Рассказал ей дед Иван
Про Усище и ответы,      
Мол, тот вовсе не шайтан,
А волшебник — вообще-то.

Рассказать-то рассказал,
Хоть не верил сам в ту сказку,
Серный запах он вдыхал,
Что оставил без огласки.

Да, устал за жизнь Иван,
Захирела жи;ла в старом,
Захлестнул его аркан,
Станет жизнь теперь кошмаром.

Хоть была глупа жена,
Но ведь в хитрости вся сила:
«Милый Ва;нюшка — грешна!
Я немного пошутила.

Хорошо, что не шайтан,
А великий хан, волшебник,
Главно, чтоб не шарлатан,
Сам ты тоже не священник.

Наскребём на чай, блины,
Подадим заморский кофе,
Что бедны;, в нас нет вины
В этой жизни, катастрофе.

Мы, об чём с тобой всю жизнь
Говорили и мечтали,
Испроси, хоть потрудись:
Тюк, большой,Иван с деньгами».      

Вышел дед Иван на кут,   
Осмотрелся, помолился:
«Бей меня Господь — вот грудь,
Я к шайтану обратился».

И промолвил дед Иван:
«Дук Бурдук, приди Усище!»
И зевнул левиафан,
Пыль до неба от ветрища.

Завывают сто волков,
Птицы тучею поднялись,
Грянул гром среди холмов,
Звуки странные раздались.

Пред Иваном встал титан,
Чёрный, мерзкий и вонючий,
Понял тот, пришёл шайтан,
И схватил себя за уши.

«Что изволишь, дед Иван?
Тень Усища долг исполнит,
Господин тобою зван,
Слышал голос я средь молний».

Чуть живой стоит Иван,
Лихорадка, бьёт по коже:
«Тюк подай сюда, титан,
Денег полный, как вельможе».

«Всё, что скажешь, дед Иван,
Нет желаниям заслона,
Приготовь большой карман,
Тюк стоит там, где икона».

Жив не жив, пришёл Иван,
Марья в доме пляшет танцы:
«Ты, милёнок мой, султан,
Мы с тобой не оборванцы!

Посмотри на тюк, Иван,
Здесь же денег: миллионы!
Аж трещит родной по швам,
Слёзы льют в земле Бурбоны.

И на зависть, дед, врагам,
Купим туфли сразу Ваня,
Вдарим шиком по глазам,
Видом панским всех дурманя.

Не чета ведь нам они,
Эти странные крестьяне,
Голытьба, в кого не ткни,
Как заезжие цыгане.

Говорила я, Иван:
Ты в судьбе семьи опора,
Мой великий сердца хан,
Извини за фантазёра.

Хочешь? Драники, родной,
И, конечно же, тушёнку,
Вмиг поджарю, золотой,
И добавлю к ним печёнку.

Будешь старостой в селе,
А глядишь, и атаманом:
На столе одно филе,
Станешь, родненький, гурманом.

А рубашку марш долой,
При богатстве так не ходят,
„Да не бей ты в грудь пято;й!“
Деньги нас облагородят.

„В жизни деньги как пальто“   
В них заслуги и почёты,
А без денег мы никто
И судьба: водовороты.

Хоть ты бейся лбом об пол
Со своим трудом, мозгами,
Всё равно ты будешь гол
Под боярскими ногами.

И глотает всяк холоп
Ваня барскую наживку,
Даже зная, что он клоп,
И даёт им всем фальшивку.

Но теперь мы заживём
Не похуже, чем бояре,
Нам невзгоды нипочём,
Мы, Ванюша: не крестьяне!

Купим масло и сыры
И достатком дед запахнем,
Съездим в город до сестры,
Поболтаем о домашнем.

Ей, родимой, повезло,
За еврея вышла замуж,
В доме сытно и тепло:
Не познает жизни драму.

В рост даёт родной рубли,
Возвращает после сотни,
Их там полные кули
И поверь, они бессчётны.

В новый дом вот перешли
Возле старого базара,
А живут, что короли!
Там на входе два швейцара».

Месяц тот, как день прошёл,
Марья с дедом спят в хоромах
Яств заморских полный стол
Видит люд Иван не промах.

Хороши у них дела,
И сорит жена деньга;ми,
Будто жизнь всю так жила;,
А не в бедности рывками.

Тратит деньги день и ночь,
Перекрыв купцам дорогу,
То Ивану всё невмочь,   
Подвернул хозяин ногу.

Во дворе везде возы
И гниют на них продукты,
И разъела вонь носы,
Пропадают мясо, фрукты.   

Зеркала; кругом стоят
В доме, нет для них уж места,
Птицы стаей вспять летят,
Жуткий гвалт на два уезда.

Деду свет дневной не мил,
Он качает головою,
Не такой мечтой он жил,
Не дышал дурман-травою.

И зачем взвалил тот грех?
На свою судьбу бедняга,
Ноет сердце от прорех
И трепещет, как бумага.

«Надо было мать, вонзить —
Вилы бесу прямо в брюхо,
Не чесаться, а убить
Но нашла меня проруха. 

Эх Иван, седой дурак,
Плешь на теме и два уха,
Не такой же ты смельчак — 
Не хватило б, старый, духа».

Марья, сидя за столом,
Тоже с горечью вздыхает,    
Запивая хрен вином,      
Деда с криком подзывает:

«Слушай, глупый мой Иван:
Наделил меня возами,
Распугал односельчан,
Вот живём одни с козлами.

Погляди на этот хлев:
Что назвал ты, старый, домом,
Не буди во мне ты гнев,
Не хвались, дед, гастрономом.

Забирай свои возы
И тяни, родной, до леса,
Вонь идёт от колбасы,
Доведёшь меня до стресса.

Ты бери пример с родни
И не будь таким раззявой
Да мозгами шевели,         
А не спи, как пень трухлявый.

Ну-ка, марш на кут, Иван!
Вызывай сюда Усище,
Пусть придёт усатый пан,
И посмотрит на жилище. 

Не хочу я жить в селе
С этой чернью бестолковой,
Пить хочу я „Божоле“,
Став княгиней урождённой».

Вышел дед Иван на кут,
Осмотрелся, помолился:
«Измени Господь, мой путь,
Я к шайтану обратился».

И промолвил дед Иван:
«Дук Бурдук, приди Усище!»
И зевнул левиафан,             
Пыль до неба от ветрища.

Завывают сто волков,
Птицы тучею поднялись,
Грянул гром среди холмов,
Звуки странные раздались.

Перед дедом встал титан,
Чёрный, мерзкий и вонючий,
Понял дед, пришёл шайтан
И схватил себя за уши.

«Что изволишь, дед Иван?
Тень Усища, долг исполнит,
Господин тобою зван,
Слышал голос я средь молний».

«Хочет быть жена княжной:
Знаменитою, Карховской,
Да прибудет здесь покой
На родной земле отцовской».

Сам приврал немного дед,
Даже в доме нет покоя:
Только не; было бы бед
В землях с новой госпожою.

«Ты иди домой, Иван,
Повстречаешь там княгиню,
Знаю мелкий твой обман,
Видно любишь ты богиню.

Если дело так пойдёт,
Запишу тебя в когорту,
Таракану дам отчёт,
Похвалю дедок милорду.

Любит он людей „кривых“:
Те его целуют в морду,
Их от жадности хмельных
В услужении комфорту».

      Глава 3

Гром ударил, бес исчез,      
А в ложбине серный запах,
Дед подумал: «ну залез!
Я у чёрта в мерзких лапах.

Эх, пред смертушкой Иван,
Заглянул в глаза ты беса,      
Показал тропу баран
И попал в чужую пьесу.   

Не заметил частокол,
Ограждавший волчью яму,
Душу Ваня распорол
И подвергся глупый сраму».

Не пошёл Иван домой:
Да и дома больше нету,
За;мок мрачный там большой,
Слышен крик: подать карету!

Пыль столбом и щёлкнул кнут:
То на выезде княгиня,
И от страха все бегут,
Едет Марья матерщи;ня:

«А ну, прочь с дороги голь,
Опустить глаза всем к низу,         
Или выстрелит пистоль,
Здесь не будет компромисса!»

Старый дед летит в кювет,
Проклиная таракана,
Вереницу из карет
и Иванушку «болвана».

Приютил его Ефим,
Тот бессовестный жадоба:   
«Наш союз, брат, нерушим,
Ваня дружим с детства оба.    

Помнишь, чёрный хлеб и соль
Разделяли на две части,
Разломав краюху вдоль,
Мы не знали слово: страсти.

Вместе турка стали бить,
Закрывали грудью брата,
Клялись дружбе век служить,
И что будет это свято.

Не в обиде я, Иван,
И не душит сердце злоба,
Вижу, брат попал в капкан,      
Подвела тебя зазноба».

Расступился Марьи ум,
В замке бал без остановки,
Только люд кругом угрюм
От Катичей до Карховки.

Розги и тяжёлый кнут
Разгулялись по округе,
А крестьяне в лес бегут
От Ивановой супруги.

Жить им легче со зверьём,
Для неё люд супостаты,
Обзывает сволочьём
И грозит продать в солдаты.

Слово шлют к казакам в стан,
Просят бедные защиты,
Мол, не стерпят вновь обман...
И подымут бар на вилы.

Атаман-то сам не свой,
Днями мыслит и гадает,
А народ идёт толпой
Поквитаться с «государем». 

Окружив со всех сторон,
Ставят лестницы для штурма,
И падёт Марии трон
Как звезда в бою у турка.

Прискакал в лес атаман,
Обещал всех взять в казаки,
Кое-как унял сельчан,
Избежав кровавой «драки».

Через год, а может два,
Разъярилась вновь Мария,      
Ночь не спит княжна сова,
В чувствах бедной эйфория.

Гонят Ваню на пинках   
В замок страшный три солдата,
Марья кашляет впотьмах   
И лицом вся бесновата:

«Избегаешь дед бесед,   
Игнорируешь? Княгиню,
Может хочешь, старый, бед?
Позабыв свою богиню.

По три раза надо звать
И искать по буеракам,
Бессердечный, как наш зять,
Убегаешь, дрянь, к казакам.

Посмотри в мои глаза,
Видишь, как они поблекли?
А лицо что борозда,
Годы прелести померкли.

Быть хочу я молодой,
Без морщин и бородавок:
Женихов здесь будет рой,   
Проучу купчих „чернавок“».

«Баба! Стой! Перекрестись,
Не неси греха при муже,   
Ты с ума сошла, очнись      
„Брось купаться Марья в стужу“.   

Не отталкивай рукой,
Как-никак, но я не вдовый,
Видишь, Ваня! Не чужой
И по-прежнему бедовый.

Не равняй, прошу с травой,
Жизни нашей, вспомни годы,
Не бежал Иван к другой,
А встречал с тобой невзгоды.

Знай, ведь жизнь не колосок,
А большое, Марья, поле,
Где даётся всем урок
До кровавой, мать, мозоли.

Превратить всё хочешь в прах?
Не дождавшись урожая,
Лишь лелеешь, Марья, страх
Сгинешь грешной, дорогая».

Кнут свистит над головой,   
А пощёчины... как груши,      
Дед с разбитою губой
Плачет горько, сидя в луже.

Вышел дед Иван на кут,
Осмотрелся, помолился:
«Потерял, Господь, я путь,
Я к шайтану обратился».

И промолвил дед Иван:      
«Дук Бурдук, приди Усище!»
И зевнул левиафан,
Пыль до неба от ветрища.

Завывают сто волков,
Птицы тучею поднялись,
Грянул гром среди холмов,
Звуки странные раздались.

Перед дедом встал титан,
Чёрный, мерзкий и вонючий,
Понял дед, пришёл шайтан
И схватил себя за уши.

«Что изволишь, дед Иван?
Тень Усища, долг исполнит,
Господин тобою зван,
Слышал голос я средь молний».

«Поверни ты, тень, часы    
Для княгинюшки Карховской,
Годы жизни ... погаси
В ней „молитвою“ бесовской.

Девой хочет снова стать
Без морщин и бородавок,
А народ красой пленять,
Проезжая мимо лавок».

Гром ударил, бес исчез    
А в ложбине серный запах,
На княгиню глянул бес:
Ты, Мария, в чёрта лапах.

Всех пленяет красотой
Жалкая вчера старуха,
Вот приехал князь Донской
И шептал ей лестно в ухо:

«Ты, великая княжна,
Затмеваешь взглядом небо,
С горя треснула луна,
Вновь она сидит без хлеба.

Больше света нет у звёзд,   
Гаснут девы друг за другом,
Отправляясь на погост,
Получают по заслугам.

Проложила млечный путь,
С бубенцами скачут тройки,
Хочет Мир на Вас взглянуть:
Диво дивное Карховки.

Нам не надо Афродит:
Полюбили мы Марию,
От гречанок нас тошнит
И бросает в аритмию.

Мы в Карховку все спешим
День и ночь, сменяя дрожки,
Там мечту осуществим:
Целовать „Афине“ ножки.      

Умереть не жалко нам
Рядом с Марьиной красою,
Чтобы в вечность по волнам
Обок с „красною“ звездою.

Понимая, что ты червь,
Недостойный Марьи взгляда,
Здесь притих бы грек Гомер,
Хоть во лбу ума палата».

Царь Персидский заболел:
Видно жизнь прошла напрасно,
Над могилой евнух пел,
Клял гарем в том «безобразный».

«Уверяли в нём царя,
Нет прекрасней дев Востока,
Ведь лицом мы царь — заря!, 
Не найдёшь ты в нём порока.

Я словами был раздет       
И подвергнул царство горю,
Где мой дамский пистолет,
Я судьбу сейчас ускорю».

Разбежался весь гарем,
Проклиная дни рожденья,
Двери им закрыл «Эдем»
На все девять поколений.

Князь великий Трубецко;й
Пожелал увидеть Марью,
Написать портрет чужой,
Обманув супругу Дарью.

Он искал всю жизнь красу
И кружил по белу свету,
Наконец, нашёл в лесу
Жизни всей свою комету.

Дивной кистью он писал,
Завязав глаза тесьмою,
Образ в сердце оживал,
Становился в нём главою.

В голове одни мазки
Да портреты чередою,
Хоть ты бей вокруг горшки,
Не шеве;лит князь губою.

Будто мумия застыл
Не добиться его взора,
Словно князь лишился жил,
Очищая ум от вздора.

В сердце образ запирал
И ложился спать с тесьмою,
Но не знал, хоть «адмирал»,
Кто на холст падёт звездою.

Под секретом то ему,
Правит кистью Проведенье,
А мазки по одному
Пополняют вдохновенье.

Кисть не ведала прикрас
На картинах, только сущность:
Что не видел зоркий глаз,
Ведь обманчива наружность.   

Две недели князь творил,
Дверь, поставив на запоры,
Как архангел Гавриил,
Отвергал он уговоры.

Марья хочет подглядеть
В щель двери;, закрытой князем,
Облик свой скорей узреть,
Ну одним хотя бы глазом.

Пишет как черты творец,
Не забыл ли, что в моменте?
Завязал глаза «мудрец»
И не видит брак под лентой.
 
Ведь портрет на сто веков
Украшать ей будет залу
Сбоку царственных гербов,
Утирая нос нахалу.

Тёмной ночью съехал князь,
Будто не был здесь и вовсе,
На портрете тень и грязь:
От княгинюшки Карховской.

      Глава 4

Вереница из карет
С женихами отовсюду
На дорогах места нет
Не пройти простому люду.

Народилось восемь лун,
И Мария вновь бушует,
Голова, ну, что чугун,
Бродит в замке и мозгует.

Днём опять кричит на слуг:
Приведите мне Ивана,
Нет, убью вас всех вокруг,
Не разлив и полстакана.

Привели Ивана к ней
Заломив за спину руки,
Пара крепких злых парней,    
Марье бросили на муки.

«Ах, ты, Ваня из чащоб
Хочешь милый Марьи смерти,
Сразу видно: ты холоп,
И в мозгу лишь круговерти.

Вот зачем мне красота,
Женихи из-за границы?
До погоста здесь верста,
Час придёт и нет „царицы“.

Я желаю вечно жить,
Никаких там лет под триста,
Марьи душу веселить
Под мелодии флейтиста.

Не поймёшь, Иван, меня,
Ты привык дышать навозом,
Через день судьбу кляня,
Отправляясь к „грязным“ козам.

Да и сам, смотри, глупец, 
Триста лет гуляет ворон
Без каких нибудь чудес,
И то век его неполон.

А Кащей старик живёт            
Ровно шесть тысячелетий,
И деньга; к нему течёт,
Он богаче всех на свете».

Вышел дед Иван на кут,
Осмотрелся, помолился:
«Отверни Господь от смут,
Я к шайтану обратился».

И промолвил дед Иван:      
«Дук Бурдук, приди Усище!»
И зевнул левиафан,
Пыль до неба от ветрища.

Завывают сто волков,
Птицы тучею поднялись,
Грянул гром среди холмов,
Звуки странные раздались.

Перед дедом встал титан,
Чёрный, мерзкий и вонючий,
Понял дед, пришёл шайтан
И схватил себя за уши.

«Что изволишь, дед Иван?
Тень Усища, долг исполнит,
Господин тобою зван,
Слышал голос я средь молний».

«Хочет Марья, как Кащей,
Созерцать свои богатства
В мире вечных звёзд огней,
Дай от смерти ей лекарство».

Небо всё покрылось мглой,
А в ложбине серный запах,         
Убегает смерть долой
На шести мохнатых лапах.

В замке мрачном звёздный бал,
День рожденья постоянства,
Век души там умирал,
Убиенный, окаянством.

Георгиной расцвела
Днём Карховская княгиня
Марья вечность обрела,
Воспылала в ней гордыня.

Проезжал ... из Крыма Гот,
Завернул на землю Зыбку
И за чудо средь болот
Ме;сто звал: град Новозыбков.

Заодно решил сравнить
Марью нашу и готчанку,
Сто;ит так Красу любить
Больше даже, чем гречанку.

«Пролетел по миру слух:
Затмевает Марья звёзды,
Красоты, мол, это дух,
И „царицы“ мрут от злости.

Крымский хан хоть занемог,
Передал сто пять поклонов,
Сделать больше он не смог
Шлёт зато все шесть пардонов.

Я ж как Готский славный князь,
Представляю все народы
И хочу найти здесь связь,
Отчего тускней восходы. 

Есть ли Марьи в том вина,
Как нам странники вещают,
В ней причина лишь одна?
Что деревья усыхают.

Потому приехал к вам!
Я без злобы, но с печалью,
Что увижу, то отдам,
Не покрою холст эмалью».

Три недели пробыл князь,
Подружился с людом знатным,
Написал стихов он вязь,
Покорённый делом ратным.

Отдохнул среди лесов,
Подлечил своё здоровье,
Чай испил средь казако;в,
Пряник кушая медовый.

Обижался готский князь:
Не открыла Марья двери,
В Крым, уехал, помолясь,
«Пожелав родной: холеры».

Ей и князь теперь, как чернь,
Не имеет рядом место:
«Пусть дурак свой пьёт женьшень
До священника приезда.

Ишь, что вздумал дурачок
Присмотреть себе покои,
Будет глупеньким урок
Для чернавок, то герои.

Я столетия одна
Очаровывать всех буду,
Изопью тот грех до дна,
Подвергая душу блуду.

Цицерон и Архимед
Все нашли свою кончину,
Только я, Мария Свет,
Не познаю паутину.

Тлен не тронет ясных глаз,
Ослеплённый распадётся,
Сглаз коварный каждый раз
На лету ко мне споткнётся.

Буду я сиять огнём
Рядом с дивною жар-птицей,
Восхищаясь новым днём
С оживающей девицей.

Я Кархо;вку превращу
В золотую Атлантиду,
Недостойных не пущу,
А отправлю в Антарктиду.

Знают место пусть они,
Что под солнцем занимают,
Станут здесь гостить цари,
Те, кто Деву почитают.

Я приму поклон царей,
Пусть целуют мои ноги,
Не целуешь, то взаше;й:
Раз умом они убоги.

И с Кащеем подружусь,
Усыплю его молитву,
Выкрав злато ухмыльнусь,
Подведу маня к обрыву.

Правит здесь один магнат,
И конечно, это Марья,
Божий мир так маловат,
Будет в нём одна пиранья».

И гордыни грязный червь
Свил гнездо в душе «богини»,
Мерзкий, подлый изувер
Стал любимчиком княгини.

Вот проходит года два,
И Мария вновь больная,
«Повернулась» голова
От мечты огнём пылая.

«Где мой дряхлый, жалкий муж,
Нервы все мои на взводе,
Он объелся бедный груш?
Или спит днём на колоде? ».   

Три солдата тут как тут
Держат старого подмышки
По спине нагайкой бьют    
Без оглядки передышки.

«Преклонись, Иван, дурак,
Перед светлою княгиней,
Нет — отведаешь кулак       
И, как небо, станешь синий».

«Как ты мог, трухлявый пень,
Раздражать меня, Марию?
Хоть бы совесть ты имел,
Вызываешь аллергию.

Днями я для вас тружусь,
Но вы также непреклонны,
Хоть бы кто сказал: молюсь!
Лику Марьи на иконе.

Буду всем давать я рубль,
Кто почтёт меня святою,
Если нет, получит пуль,
Растопчу тот дом ногою».

«Марья, в ум приди сейчас,
Не бери греха на душу,
Прекрати бесовский пляс,
Не пойду, руби, как грушу».

«Не пойдёшь, дурак Иван?
Подпалю твою Карховку,
А скажу: ты! Басурман
И народ собью враз с толку».

      Глава 5

Вышел дед Иван на кут,
Осмотрелся, помолился:
«Ты возьми Господь свой кнут,
Я к шайтану обратился».

И промолвил дед Иван:      
«Дук Бурдук, приди Усище!»
И зевнул левиафан,
Пыль до неба от ветрища.

Завывают сто волков,
Птицы тучею поднялись,
Грянул гром среди холмов,
Звуки странные раздались.

Перед дедом встал титан,
Чёрный, мерзкий и вонючий,
Понял дед, пришёл шайтан
И схватил себя за уши.

«Что изволишь, дед Иван?
Тень Усища долг исполнит,
Господин тобою зван,
Слышал голос я средь молний».

«Помолчи сегодня, тень,
Отойди хоть раз в сторонку,
Пусть приходит сюзерен,
Дело к бесу, не к бесёнку».

Закружили хоровод
Масса ведьм в большой ложбине,
Призывая: «где ты, чёрт?
Шабаш наш найдёшь в лощине.

Приходи давай скорей,
Наведи в логу; порядок
И охоту всем отбей,
Чтоб бежали без оглядок.

Раскричался тут Иван,
Будто царь он преисподней,
Очумевший старикан,
Нам грозит ещё, негодный.

Говорит, возьмёт ружьё,
Постреляет нас, как белок,
Сожжёт мётлы, мол, старьё,
Не потерпит тёмных сделок.

Вслед придёт отец Макар,
Освятит водой округу,
Превратит нам ночь в кошмар,
И умрём все от испуга.

Позабыл так быстро дед,
Что и сам женат на ведьме,
И один он с ней дуэт
Под коварной чёрта сетью.

Строит праведника здесь,
Мол, не знает он про деньги,
Нам показывает спесь,
А ведь видно — любит пенки.

Учит святости простак,
Совесть ищет у волшебниц,
Погляди, какой дурак
Сам у чёрта, лжец, нахлебник.

Каждый раз идёт на кут,
Забывает стыд и совесть,
Там же в рот ему кладут,
Деду явно это в горесть.

Скинул дед вину с себя,
Чистый, словно бела скатерть:
Молвил Марье, не грубя —
Ты очаг сразила насмерть.

Первый душу про;дал он,
А ругает всё Марию,
На лету сменив фасон,
Здесь впадает в истерию.

Нашу Марью обвинял,
А твои где ж были глазки?   
Или в них „металл“ сверкал?
Вот и корень неувязки.

Сам мечтал ночами дед
Про тюки и про гаремы,
Словно юноша кадет,
Что решает теоремы.

Образумь его ты, бес,
Не нужны нам здесь скандалы,
Сделай так, чтоб дед исчез   
Нам он рушит пьедесталы.

За Марией столько дев   
Заразились злата страстью:
В ней-то самый главный блеф,      
Наделённый страшной властью.

Нет покоя: нет любви
И согласия, и счастья,
Чуть немножко надави —
Будут день за днём ненастья».

Слышен гул из-под холма,
Сто медведей заревели,
Окружила деда тьма,
И глаза в ночи блестели.   

Вороньё летит с берёз,
Па;ли замертво три ведьмы,
Страх и ужас — всё всерьёз,
То проснулось лихолетье.

Пред Иваном таракан,
Молнии с усов до неба,
И грохочет, как вулкан:
«Кто остался вновь без хлеба?

Тень моя, как генерал      
Всё она на свете может,
Ты зачем меня позвал?
Душу кто твою так гложет?
 
В царстве дед сейчас аврал
Очередь ко мне до моря,
Две недели разгребал,
Избежать хотел затора.

Выдать паспорт обещал,
Даже если не по списку,
И унять быстрей аврал,
Сделав льготы на прописку.

А народ идёт вразнос,
Покрывая долы, горы,
День ко дню взлетает спрос
На услуги, договоры.

Справил ты рекламу мне,
Потому сейчас прощаю,
А не то б спалил в огне,
В ярость часто я впадаю.

Говори, Иван, быстрей,
Про что тень мою обидел?
Проводил сам до дверей,
А слезы её не видел».

Рассказал ему Иван
Про Марию и икону,
Поперхнулся таракан,
Словно съел живьём ворону.

«Всё, что есть, Иван, давал
Даже больше и сверх меры,
Царство наше: капитал,
А ты просишь мзду от Неба.

Здесь бессилен вовсе я
Сам лишился благ и сана,
И боюсь его ружья,
Не поможет мне охрана.

Марью, дед, избавь от дум,
Хочешь ведьму дам на помощь?
Напряги, Иван, ты ум,
„Не впускай в него позёмок“.

Не учёл я, дед, масштаб
Нашей Марьи, бедолаги,
Там страстей великий штат,
Каждый раз одни аншлаги.

Ну, и зверский аппетит
Показала наша Марья,
Слышишь, тень моя ворчит —
Ох и жадная та жаба!»

А из леса выходил
Друг Ефим с охоты грузно,
Глухарей мешок набив,
Шёл, считал в уме поштучно.

Видит брат Иван вблизи
И дрожит, как лист осины,
Рядом глыба, вверх усы,
Да глаза, как два камина:

«Берегись, Иван, там чёрт!
Падай сам на корневище
Я жаканы прямо в рот
Посылаю брат Усищу».

В старом доме за селом
Жили тихо дед и бабка,
Лес тянулся за окном,
На опушке бегал зайка.

Утром дед ходил на пруд,
Приносил на завтрак рыбки,
Чаще фунтик, редко пуд,
Уйму сказок и улыбки.


Лузик Владимир 19.07.2024.