Из Подражанскова

          Из Киплинга

Мы так любили по вечерам
собраться вокруг костра,
и это была вся моя семья,
братья мои и сестра.

Однажды чужак пришёл на огонь,
мы с ним разделили еду,
он на ситаре дивно играл
и песни пел на урду.

Его послушали, спать легли,
а он всё играл до утра,
проснулись, увидели: он ушёл,
а с ним ушла и сестра.

Мы долго за беглецами гнались 
и много долин прошли,
пока, наконец, в одной из них
предателей не нашли.

Он храбро дрался, как злой шакал,
сам нападал на нас,
из братьев остался всего один,
только его я спас.

Мы честные люди, пасём овец,
чужого мы не крадём,
и кто бы с песней к нам ни пришёл,
того мы сразу убьём.
         
          Из Тредиаковского

Любовь людям никогда не скучит,
хоть и ранами лютыми мучит.
Егда бы в сердце чиста блистала,
в блаженстве бы душа обитала.

А любовь лжива, язва сердечна,
к погибели ведет всеконечно.
Сердце мое, горяще желаньми,
к неверной льнет всеми воздыханьми.

Речи ея, в сладости звучащи,
оскверненны лжою, аще не паче,
нежли похотью к тому другому,
яко секира, ржою едома.

Сердце бедное ожесточенно,
не может быти уже смягченно.
Тако и мысли, ныне и присно,
паки и паки мне ненависны.

          Из Адриана

Animula, vagula, blandula,
как быстро ты всё проваландала.
Душа моя, странница нежная,
во тьму улетаешь кромешную.
Подружка моя бестелесная,
меня покидаешь, небесная.
Найдёшь ли другого послушника,
душонка, тщедушка, bлядушенька.

          Из-за Болоцкого (Красивая девочка)

Когда-то вертихвостка лет семи
толкнула неуклюжего разиню,
пытавшегося подружиться с ней,
заплакал от обиды, не от боли,
чертовка, до чего же хороша,
а он ещё не знает, сколько встретит
таких, что мимоходом оттолкнут
и отойдут с повадкой балерины,
чтоб красотой остался уязвлён,
как дуновеньем чуда или тайны,
но для чего, понять не сможет он:
для восхищенья или обладанья?
А если это так, то что есть красота,
и отчего имеет власть над нами,
огонь она свечи, врачующий сердца,
или всепожирающее пламя?