А. С. Пушкин и Дантес. Какая страшная игра. Новое

А.С. ПУШКИН И ДАНТЕС: КАКАЯ СТРАШНАЯ ИГРА. НОВОЕ


               


                1



            
                Историки и биографы А.С. Пушкина оставили нам в памяти поэта в его последние годы жизни в тяжелом эмоциональном состоянии (едва ли не сумасшедшим) и практически нищим. Не удивительно, что к некоторым современникам после знакомства с этими описаниями закрадывается подозрение, что поэт хотел покончить жизнь самоубийством и для исполнения своего намерения выбрал дуэль с Дантесом. В немалой степени  такому впечатлению содействовал граф Соллогуб, написавший  воспоминания о своей дружбе с А.С. Пушкиным, в которых красочно изобразил его «африканский» характер и сопутствующие ему недостатки. По свидетельствам же современников поэта, близких ему  людей высшего литературного круга, эти воспоминания не имеют ничего общего с действительным обликом А.С. Пушкина.
             Соллогуб в поздней редакции воспоминаний  уделяет много внимания описанию «африканских страстей»: здесь и задрожавшие губы, и сверкающие глаза и «бешенный порыв страсти». Тем самым он подхватывает мотив Геккерена об африканском происхождении Пушкина (расовой ущербности поэта) как главной причине случившегося. Но текстологическое исследование специалистами всех документов, возникших в ходе подготовки ноябрьской дуэльной истории и отражающих различные нюансы ее развития свидетельствует о том, что в этой ситуации поэт действовал на редкость обдуманно и хладнокровно.
          Соллогуб пишет: «Мне пришлось быть свидетелем и актером драмы, окончившейся смертью великого Пушкина». Драму  видит в том, что Пушкин «жил в Петербурге и жил светской жизнью, его убившей». «К сожалению, поэт имел «какое-то непостижимое пристрастие к аристократической среде, в которой он тем не менее чувствовал себя постоянно униженным и по достатку и по значению». Поэт «страшился светской молвы, страшился сделаться еще более смешным перед светским мнением». По словам мемуариста, вот эта боязнь, а вовсе не Дантес, была причиной смерти Пушкина, который «в лице Дантеса искал или смерти, или расправы со всем светским обществом». Когда поэт получил подметное письмо, «мера терпения преисполнилась». «Все хотели остановить Пушкина. Один Пушкин того не хотел». Провидению было угодно, «чтобы Пушкин погиб», «он увлекался к смерти силою почти сверхъестественной и, так сказать, осязательною».
         К сожалению,  инсинуации этого человека для ученых  советского времени стали истиной в последней инстанции, они заявили, что «Соллогуб был одним из немногих современников, кто понял и сформулировал в своих мемуарах общественный смысл гибели Пушкина». Такая позиция снимает даже тень вины с подлинных виновников в смерти поэта, в том числе, возможно, и самого автора воспоминаний. А там есть, что исследовать более подробно, поскольку граф был участником даже не одной, а двух дуэльных историй Пушкина (Дантеса и его собственной в 1836 году), что очень важно.
      Вот что пишет в воспоминаниях Соллогуб о чтении Пушкиным письма Геккерену 21 ноября 1836 года: «Губы Пушкина задрожали, глаза налились кровью. Он был до того страшен, что только тогда я понял, что он действительно африканского происхождения».
       Многие годы спустя после гибели поэта Соллогуб снова навязывает российскому обществу его негативный образ, связанный с африканским предком, любимцем Петра Первого, Абрамом Ганнибалом, перекладывая вину за его смерть на дуэли с Дантесом на него же самого. Между тем обстановка  вокруг Пушкина в январе 1837 года искусственно накалялась все сильнее, и виной тому уже была не одна сплетня о Натали и Дантесе, а также и самом государе, но возникла новая грязная клевета. Теперь  говорили о связи поэта с сестрой его жены Александрой. И связывали его ревность именно с тем, что она якобы собирается уехать вместе с Дантесом и Екатериной Гончаровой во Францию. На вечере в дружеском доме Мещерских-Карамзиных 24 января Александр Сергеевич, по словам уже Софи Карамзиной, скрежетал зубами. Хозяйка же дома Мещерская описала состояние поэта следующим образом: «…я была поражена лихорадочным состоянием Пушкина и какими-то судорожными движениями, которые начинались в его лице… при появлении будущего его убийцы».
       Софья Карамзина писала:  «…Александрина по всем правилам кокетничает с Пушкиным, который серьёзно в неё влюблён и если ревнует свою жену из принципа, то свояченицу — по чувству. В общем всё это очень странно, и дядюшка Вяземский утверждает, что закрывает своё лицо и отвращает его от дома Пушкиных». Да, в это время Вяземский отвратил лицо от дома Пушкиных. Он был на пороге разрыва со старым другом, повторяя грязную сплетню, приближавшую катастрофу. Александр Тургенев, который в эти дни почти не отходил от поэта, отчаянно пытался защитить его. 1 декабря 1836 года он писал в дневнике: «Пушкины. Вранье Вяземского досадно». Всё это повлекло за собой ссору с Верой Вяземской, его супругой. Князь Пётр Вяземский отвратил лицо от дома Пушкина, а его жена, очевидно, заняла ещё более непримиримую позицию в отношении поэта. Нападки на него возмутили Тургенева и привели к форменной ссоре. После посещения раута у Мещерских 24 января 1837 года Тургенев записал в своём дневнике: «К княгине Мещерской. Едва взошёл, как повздорил опять с княгиней Вяземской. Взбалмошная! Разговор с Пушкиной». Накануне отъезда в Михайловское с телом Пушкина Тургенев отказался от визита к Вяземским и 2 февраля 1837 года записал в дневнике: «Вяземский… Не поехал к нему для жены», т.е. из-за ссоры с ней.

            А ведь Карамзины и Вяземские были самыми дружескими для поэта семьями. Салон Карамзина много лет был одним из центров интеллектуальной жизни столицы. После смерти историографа его дом не утратил прежнего значения. Один из посетителей карамзинского салона писал: «В доме
Е. А. Карамзиной собирались литераторы и умные люди разных направлений. Тут часто бывал Блудов и своими рассказами всех занимал. Тут бывали Жуковский, Пушкин, А. И. Тургенев, Хомяков, П. Муханов, Титов и многие другие. Вечера начинались в 10 и длились до 1 или 2 часов ночи; разговор редко умолкал. Эти вечера были единственными в Петербурге, где не играли в карты и  говорили по-русски». В салоне обсуждали новинки западной и русской литературы, политические события в мире.

          Екатерина Карамзина, вдова историографа Николая Карамзина, делила роль хозяйки дома с падчерицей, его дочерью Софьей. Будучи влюблена в Дантеса, та пристрастно излагала историю его взаимоотношений с Пушкиным накануне дуэли. Братья Софи гордились дружбой с кавалергардом, который был приближен к самой императрице и проводил известные вечера в ее Красной гостиной с избранными кавалергардами. Юные Карамзины встали на сторону модного француза. А Пушкин, между тем, продолжал безгранично доверять их семье. Настоящую цену злому языку Софьи знала тетка Натали Пушкиной Наталья Загряжская, сводная сестра ее матери. Не доверяя ей ни на грош, она без церемоний запретила ей провожать в церковь Катерину и Дантеса. По свидетельству баронессы Катерины Геккерен (Гончаровой, сестры Натали), Загряжская называла отвратительным «общество Карамзиных, Вяземских и Валуевых, и она хорошо знала — почему». Соглашаясь с тёткой, Екатерина негодовала, что Наталья Николаевна погрязла в этом обществе, «которое Натали должна была бы упрекать во многих несчастьях».
      Несколько лет спустя после гибели поэта Вяземский  обличил дом Карамзиных, нисколько не щадя родню: «Вы знаете, что в этом доме спешат разгласить на всех перекрёстках не только то, что происходит и не происходит в самых сокровенных тайниках души и сердца. Семейные шутки предаются нескромной гласности, а следовательно, пересуживаются сплетницами и недоброжелателями… Все ваши так называемые друзья, с их советами, проектами и шутками — ваши самые жестокие и ярые враги». Вяземский яркими красками описал нескромность и недоброжелательность, царившую в доме его племянницы Софи Карамзиной. Но сам же он после смерти поэта так грязно волочился за его вдовой, что Наталья Николаевна была вынуждена удалить его из своего окружения.
        Одну-две недели спустя после похорон Александра Сергеевича князь Пётр заклеймил людей, запачкавших себя кровью Пушкина, видимо, не испытывая стыда за собственное злоязычие и не считая себя одним из виновников трагедии. И он, и Карамзины, и Соллогуб, лгавшие Пушкину и представляясь перед ним его доброжелателями, теперь, возможно, опасались последствий расследования дуэли. В котором мог фигурировать злосчастный «диплом рогоносца». А в нем ключевым словом было все-таки «историограф», которое облекалось в издевательскую форму:  «Великие кавалеры, командоры и рыцари светлейшего Ордена Рогоносцев в полном собрании своем, под председательством великого магистра Ордена, его превосходительства Д. Л. Нарышкина, единогласно выбрали Александра Пушкина коадъютором (заместителем) великого магистра Ордена Рогоносцев и историографом ордена. Непременный секретарь: граф И. Борх».  И именно это был след к организации преступления, который вел в дома, в том числе, Карамзиных и к графу Соллогубу. Семейство Карамзиных и князь Вяземский, как супруг Веры Карамзиной, не могли смириться с фактом назначения Пушкина на место придворного историографа, которое с почетом занимал их отец, знаменитый историк Николай Карамзин. Возможно, опасения детей носили серьезный характер: помня злые юношеские эпиграммы Пушкина на их отца, в которых высмеивалась его работа над историей государства Российского с подачи либералов и наставников юноши - Тургенева, Жуковского, Батюшкова, Уварова - они боялись, что поэт поднимет руку на концепции Карамзина в его работе и вызовет нежелательные споры вокруг нее, что принизит авторитет великого историка. Эти опасения были вовсе не беспочвенны.
       Активное участие графа Соллогуба в преддуэльной истории Пушкина и Дантеса становится весьма подозрительным, если вспомнить – кто же стал придворным историографом в России после Пушкина. Да, это был граф Соллогуб, который назначался на эту должность дважды. В 1856 году он получил звание придворного историографа и в 1877-м был назначен официальным историографом при императорской штаб-квартире в действующей армии. Он вёл «Дневник высочайшего пребывания за Дунаем императора Александра II». Как говорится: хочешь найти виновного, ищи, кому это было нужно…
       Современные историки утверждают, что А.С. Пушкин официально, как Карамзин, не назначался придворным историографом. Этот титул в России после смерти Карамзина не возобновлялся, хотя его и пытались получить М. П. Погодин и С. М. Соловьёв. Но факты говорят об обратном. Просто нужно внимательно прочитать резолюцию Николая Первого для Бенкендорфа.   Император Александр I именным указом от 31 октября 1803 года даровал звание историографа Николаю Михайловичу Карамзину; к званию тогда же было добавлено 2 тыс. руб. ежегодного жалования, что равнялось «профессорскому» жалованию. В июле 1831 года  Николай Первый издал резолюцию на просьбу поэта о дозволении работать в архивах, изложенная А. Х. Бенкендорфом, она сообщает: «Написать гр. Нессельроде, что государь велел его принять в Иностранную коллегию с позволением рыться в старых архивах для написания истории Петра Первого». Такое изложение кажется рядовым указанием. Но заметим суть его содержания: государь позволил поэту «рыться» в архивах для написания истории Петра Первого. Надо понимать – не для хобби Пушкина, а для государственной нужды иметь в России еще одну историю Петра. И за это Николай назначил жалованье поэту в пять тысяч рублей (вспомним: Александр Первый прилагал к званию  историографа Карамзину две тысячи рублей). Очень многие биографы А.С. Пушкина пишут об этом так, что он получил от царя благодеяние числиться в Министерстве иностранных дел, ничего не делать и получать за это в год пять тысяч рублей. И при том относят это на счет увлечения Николая женой поэта, усиливая негативное впечатление об отношениях между Пушкиным и императором из-за Натали, даже не вникая в факт напряженного и огромного труда над документами, которых Пушкин изучил более двух тысяч только во время написания «Истории пугачевского бунта». И это были секретные документы, которые пересылались ему в Омск по распоряжению Бенкендорфа. Поэт не просто читал их, скорее всего, он в соответствии с ними  посещал места, где действовали восставшие, стараясь воспроизвести историческую точность события. Поэтому пушкинская работа была высоко оценена царем, ей было можно верить. Если бы не гибель поэта, возможно, Россия получила бы не расхристанную историю Петра от поддельного графа Алексея Толстого, а глубокий и поучительный академический документ от А.С. Пушкина.
         Еще одна, на мой взгляд, несуразность – измышления биографов и историков об отношении Пушкина к пожалованию звания камер-юнкера 11 января 1834 года. К этому времени у него уже было звание титулярного советника с жалованием 750 рублей в год (750 тысяч рублей на «наши» деньги), теперь к нему прибавилось «бесплатное» звание камер-юнкера. Званием камер-юнкера дорожили даже высокопоставленные чиновники, поскольку оно давало доступ к мероприятиям, проводимым императорским двором (официальным церемониям, балам и т. д.) и таким образом предоставляло возможность непосредственного общения с государственной элитой. ( Камер-юнкер (от нем. Kammerjunker — дословно: комнатный молодой дворянин) — должность, чин и звание, существовавшие в ряде европейских государств, почётное придворное звание, ниже камергера). Камер-юнкер в придворных должностях означает: комнатный, ближний, окольный служитель, состоящий при внутренних покоях государя. Первоначально камер-юнкером назывался дворянин, обслуживающий особу императора, короля или курфюрста в его комнатах. Должность камер-юнкера существовала в Дании и германских государствах. В России существовали чин камер-юнкера (пожалование производилось с 1711 года по 1809 год) и придворное звание камер-юнкера (пожалование производилось с 1809 года по 1917 год). Интересно, что нетитулованные дворяне Пушкины никогда не поднимались в званиях при дворе выше стольника, а это то же самое, что и камер-юнкер. За что же было обижаться Пушкину, если он повторял карьерное продвижение своих предков?
          В дневнике 34-летний поэт написал: "Я пожалован в камер-юнкеры (что довольно неприлично моим летам)" (это случилось в январе 1834 года). И вот эту строку биографы используют как доказательство чуть ли не «смертельной» обиды поэта на царя. Но почему они не принимают к сведению, что фраза – всего лишь шутка, поскольку еще за год до этого события Пушкин стал академиком,  в Российскую академию его приняли единогласно, и он заседал там и работал наряду с самыми известными и заслуженными людьми, такими, как  князь Воронцов, в 1823–1854 годах — новороссийский и бессарабский генерал-губернатор, который в Одессе посылал своего подчиненного молодого Пушкина считать саранчу в поля и тем нанес ему действительно невыносимые страдания.

         В той же записи Пушкин объясняет, что новое звание позволит его супруге Наталье танцевать в личной резиденции императора, и пишет: "Государь имел намерение отличить меня, а не сделать смешным, – а по мне, хоть в камер-пажи, только б не заставили меня учиться французским вокабулам и арифметике". В последних словах нужно также видеть особую иронию поэта, который уже познал славу и признание и вел себя соответствующе, по словам того же Соллогуба, осознавая свое высокое общественное положение. Но биографы на протяжение полутора веков все раздувают и раздувают  историю с камер-юнкерством Пушкина, даже не вдаваясь в истинное положение дел. При которых Наталья Николаевна и ее сестры должны были танцевать на интимных царских балах в личной резиденции государя, где было всего 200–300 гостей, и куда мог попасть мужчина не ниже камер-юнкера. Жена просто титулярного советника, коим являлся Пушкин с 1831 года, когда был зачислен на службу в Коллегию Иностранных дел, не могла посещать балы такого уровня. Дворцовая администрация приводила  в систему  положение при дворе поэта. Так, как того требовал придворный протокол. А в описании жизни поэта мы имеем в прибавление к «африканской ревности» еще якобы и его бешенство от полученного звания. Ну как понять подобную оценку событий личной жизни А.С. Пушкина, который впадал в ярость, истерику и депрессию от полученных званий академика, титулярного советника и камер-юнкера? Что, в том числе, якобы довело его до желания покончить жизнь самоубийством. Что может быть глупее этой советской (большевистской, политически ангажированной) «исследовательской» чуши? Если уж на кого и должен был обижаться Пушкин, лишенный высоких чинов, то на своих предков, которые не  только не сумели добиться титулов, но еще и попадали в тяжелейшие истории, напрочь ломая жизнь себе и будущему потомству на века.
      Среди них – подготовка убийства Петра Первого в заговоре Цыклера Федором Пушкиным и убийство жены дедом поэта Александром Пушкиным. Эта жена была племянницей Степана Глебова, любовника первой жены Петра Первого Евдокии Лопухиной, которого царь посадил на кол перед окнами ее светелки в монастыре. Сам же Петр был на свадьбе посаженным отцом у невесты деда поэта, которую тот из ревности лишил жизни. Это страшные факты  родословной Александра Сергеевича, но все-таки Романовы не лишили Пушкиных дворянства и состояния и даже, как видим, Николай Первый решил упрочить его положение среди аристократов.


                2

       Больше всего Александр Сергеевич с начала тридцатых годов ценил возможность изучать исторические документы в государственном архиве, которые открывали перед ним  невиданные дали творчества. А возможность эту как раз давали ему полученные звания и должности:  академика, титулярного советника, камер-юнкера и официальная служба в архиве. Не случайно Николай Первый отказал ему в последней, когда он написал заявление об отставке от службы при дворе – не по личной прихоти, а по закону: или служи, или уходи.
        Что же касается танцев при дворе, то Наталья Николаевна  эту возможность высоко ценила – не для себя, свою карьеру в высшем свете, благодаря мужу, она сделала и могла быть довольна, но ей нужно было вытянуть в высший свет сестер, о которых не могли позаботиться в такой степени ни сумасшедший отец, ни мать, ни братья. Вытянуть можно было лишь с помощью  удачных браков. И что плохого было в намерениях Натали? Советские биографы большевики-марксисты, оценивая биографию великого поэта с позиций коммунистической идеологии и приспосабливая давние события монархической эпохи государства к советской, осуждали все, что касалось законов и общественных и семейных нравов царизма, которыми, естественно, жила и семья Пушкина. А мы сегодня кроме благородства и заботы в отношении к мужу, к детям и сестрам  тут ничего иного не видим. Но биографы видят иное: только стремление к выгоде, легкомысленность, ветреность и неразумные траты денег, чтобы блистать в  высшем свете. И основываются на переписке и дневниковых записях все тех же недоброжелателей и хулителей поэта. Софья Карамзина подробно описала вечеринку в письме брату. Дантес и Катерина, отметила она, «продолжают разыгрывать свою сентиментальную комедию к удовольствию общества»; зато Натали «краснеет под долгим и страстным взглядом своего зятя, — это начинает становиться чем-то большим обыкновенной безнравственности; Катрин направляет на них обоих свой ревнивый лорнет».
           Но именно Натали изо всех сил старалась, чтобы брак Екатерины Гончаровой и Дантеса состоялся, несмотря на сложности в отношениях  сына  нидерландского посла и Пушкина. И тот пошел навстречу жене и уступил, отменив дуэль. Это же сугубо семейные дела, а в данном случае брак бесприданницы и не красавицы Екатерины и Дантеса был просто феерическим семейным успехом Натали, или, проще говоря, очень выгодной сделкой, к которой семьи Пушкиных и Гончаровых шли очень сложным и даже смертельно опасным путем. Если говорить «правильным» современным деловым языком, то на кону для будущего Екатерины стояли огромные деньги и сытая жизнь ее и ее детей в Европе. Это же было так очевидно, так понятно, но высший свет беззастенчиво лез и лез в семью, пытаясь изо всех сил разрушить и успех Натали, и ее собственную семью. Причиной были зависть и ненависть недоброжелателей. Ведь все ожидали скандала и дуэли, а  получили свадьбу и счастье некрасивой бесприданницы с Дантесом, в которого были влюблены многие влиятельные львицы великого света Петербурга. Но выгоду и красавца получила семья Пушкина! Не из мести ли тут же явилась на свет гнусная сплетня о связи поэта и сестры Натали – Александры? Сплетня, которую поддержал Вяземский, а его жена ее распространяла.
        А всего несколько месяцев назад в свете ходили совсем иные слухи – о влюбленности Пушкина в сестру графа Соллогуба Надежду, которая не уступала по красоте Натали и занимала высокое положение при дворе – она была фрейлиной великой княгини Елены Павловны. Как говорили, не устоял перед очарованием юной графини и уже женатый Пушкин. Впоследствии друзья Пушкина, супруги Вяземские, рассказывали издателю "Русского архива" П. И. Бартеневу, что Пушкин на светских вечерах "открыто ухаживал" за Соллогуб. Судя по письмам Пушкина, Наталья Николаевна ревновала супруга ко всем хоть немного привлекательным женщинам и своими упреками постоянно заставляла оправдываться в том, что его поведение не выходит за рамки благопристойности. П. Е. Щеголев в исследовании "Дуэль и смерть Пушкина" по-большевистски предполагал, что происходило это вовсе не из-за глубокой сердечной привязанности Натальи Николаевны к мужу: "Увлечение Пушкина, его предпочтение другой женщине было тяжким оскорблением, жестокой обидой ей, первой красавице, заласканной неустанным обожанием света, двора и самого государя".
       Что за чушь!   Надежда Соллогуб, соперничавшая с Натали на придворных балах, вызывала у нее самые неприязненные чувства, прежде всего, банальную женскую ревность, разумеется. И тут ее характер не уступал пылкому «африканскому» нраву Александра Сергеевича. С мстительным торжеством Натали сообщала в одном из писем к мужу, как ей удалось отбить поклонника у графини Соллогуб. Андрей Карамзин в письме В. Ф. Вяземской (17-18 октября 1834 года) рассказывал о Наталье Николаевне, дружившей с дочерью Вяземских Марией: "Она сердится на Мари за молчание и за дружбу с графиней Соллогуб; постоянство ее ненависти к последней заставляет хохотать до слез". Уехав в 1834 году в калужское имение родителей Полотняный Завод, Наталья Николаевна никак не может отрешиться от злых мыслей о сопернице. Пушкин в конце мая 1834 года выговаривал ей в письме: "Лучше бы ты о себе писала, чем о Sollogoub, о которой забираешь в голову всякий вздор - нa смех всем честным людям и полиции, которая читает наши письма".
           Рассказ Пушкина о том, как он представлялся великой княгине Елене Павловне, опять вызывает ревнивые предположения Натальи Николаевны, что самым знаменательным в этом событии была встреча с фрейлиной княгини Надиной. И Пушкину в ответном письме приходится терпеливо объяснять, что в тот день дежурной при княгине была другая фрейлина.
        Ну а как же тогда легкомысленная влюбленность Натали в Дантеса, ее «девичья» смущенность на балах при виде красавца, о котором так красочно пишут Софи Карамзина и ее подруги? Как это сочетается с ее «африканской» ревностью к мужу? Кто и кому на самом деле устраивал ревнивые скандалы в семье Пушкиных? Поэту приходилось обо всех женщинах отзываться с нарочито грубоватым пренебрежением. А. П. Керн, которую поэт некогда воспел как "гения чистой красоты", в письме к Наталье Николаевне 29 сентября 1835 года он презрительно называет "дурой". А в то же время деловую записочку, посланную самой Керн, заканчивает словами: "Прощайте, прекрасная дама, будьте покойны и довольны и верьте моей преданности".
        По поводу графини Надины Пушкин писал супруге 21 октября 1833 года: "Охота тебе, женка, соперничать с графиней Соллогуб. Ты красавица, ты бой-баба, а она шкурка. Что тебе перебивать у ней поклонников? Все равно кабы граф Шереметев стал оттягивать у меня кистеневских моих мужиков".  Но как же сумели  биографы заставить нас поверить тому же, о чем бессовестно лгали недруги Пушкина из круга Карамзиных, притворяясь его самыми близкими друзьями, беспардонно клеветавшие на него и его жену! Они вот уже двести лет внушают нам «истину» этих сплетен, исходя из дневников и писем клеветников и сплетников!
       Особая история ревности Натальи Николаевны мужа к светским красавицам – баронесса Амалия фон Крюденер, урожденная графиня Лерхенфельд, двоюродная сестра жены Николая Первого. В нее были влюблены многие известные мужчины, в том числе, Вяземский, Тютчев, Тургенев, Бенкендорф и сам император. Заподозрив супруга в излишнем увлечении красавицей, Натали пришла в неистовство и … побила поэта. Она влепила ему такую пощечину, что, жалуясь Вяземскому, Пушкин говорил – у его женки очень тяжелая рука. Ревность все-таки свидетельство влюбленности. Пушкина влюбленная Натали ревновала по-африкански, а Дантеса  страстно желала женить на своей сестре Екатерине. Ну и где здесь любовь между французом и женой поэта, которая лупила муженька за  измены, а с Дантесом осуществляла  серьезный и очень выгодный коммерческий проект в виде брака с сестрой?
         А вот это представление Пушкина 27 мая 1834 года в Каменноостровском дворце  великой княгине Елене Павловне, фрейлиной у которой была сестра Соллогуба Надежда Соллогуб, надуманный адюльтер с которой остался в истории биографии поэта, представляет особый интерес. Если мы рассмотрим сферу интересов и деятельности свояченицы Николая Первого, то зададимся вопросом: а не было ли у Пушкина  совсем иного интереса к дружбе с красавицей Надеждой Соллогуб, родственницей Романовых? Можно не сомневаться – это был очень большой интерес, связанный с его  деятельностью литератора, журналиста и политика.
          Елена Павловна, надо сказать, своей деятельностью в деле преобразования России  стояла гораздо выше, чем декабристы. Именно она была во главе подготовки освобождения крестьян от крепостного права после бунта декабристов и именно благодаря ее деятельности это освобождение было осуществлено. Разумеется, осуществляла она  программу Романовых, которая тщательно разрабатывалась на протяжении тридцати лет. Видимо, от Надежды Соллогуб, ближайшей помощницы Елены Павловны, Пушкин что-то узнал о ее тайной работе и, разумеется, хотел быть представленным великой княгине, чтобы оказаться вблизи этой деятельности. Ну а его жена видела в этом лишь его мужское увлечение графиней, как бы Пушкин не убеждал ее в ошибке. И в его официальной биографии данный факт остался как  пылкое чувство к Надежде Соллогуб. Так чем же на самом деле мог быть увлечен А.С. Пушкин в отношениях с нею? Для понимания необходимо рассмотреть деятельность великой княгини Елены Павловны.
         До принятия православия принцесса Фредерика Шарлотта Мария Вюртембергская  ( 28 декабря 1806 [9 января 1807], Штутгарт, Королевство Вюртемберг — 9 [21] января 1873, Санкт-Петербург, Российская империя) — русская великая княгиня, супруга великого князя Михаила Павловича (брата Николая Первого), благотворительница, государственная и общественная деятельница, известная сторонница отмены крепостного права и великих либеральных реформ, деятельность которой была гораздо эффективнее, нежели деятельность декабристов. После кончины супруга в ее владение перешел Михайловский дворец, в котором с конца 1840-х годов проводились вечера — «четверги», на которых обсуждались вопросы политики и культуры, литературные новинки. Собиравшийся на «четвергах» кружок Великой княгини Елены Павловны стал центром общения ведущих государственных деятелей — разработчиков и проводников Великих Реформ середины XIX века, особое место среди которых занимал близкий друг Великой княгини Н. А. Милютин, племянник графа П.Д. Киселева, который занимался вопросами освобождения крестьян еще при Александре Первом.
           В 1834 году Киселев был произведён в генералы от инфантерии и 6 декабря 1834 года назначен членом Государственного совета по Департаменту Государственной экономии. После беседы с императором Николаем I Киселёв вошёл в Секретный комитет «для изыскания средств к улучшению состояния крестьян разных званий», работавший под председательством графа Васильчикова. В феврале 1835 года, получив новое назначение, он составил ещё один проект, записку «Взгляд на юго-западные губернии в отношении господствующего духа и необходимости оному дать другое направление». На этот раз речь шла об упорядочивании повинностей крестьян Украины. Это должно было «улучшить их положение и „утвердить“ их преданность русскому правительству». Однако заседания комитета, возобновившиеся осенью 1835 и продолжившиеся в январе 1836 года, были безрезультатны. Дневник Киселёва того времени свидетельствует о его уверенности в том, что деятельность комитета не принесёт никаких плодов. В этих же записях он аккуратно критикует самого Николая. Император понял, что решение вопроса о помещичьих крестьянах не будет «ни скорым, ни лёгким». Таково было и мнение Сперанского, которому Николай более всего доверял в этом вопросе. К тому же ещё в 1827 году Сперанский обращал его внимание на то, что начинать решение проблемы нужно с изменения положения казённых крестьян, которые «беднели и разорялись не менее крестьян помещичьих».
         Киселёв выступил последовательным противником крепостного права, сторонником освобождения крестьян. Считал, что необходимо идти путём постепенной ликвидации крепостного права, чтобы «рабство уничтожилось само собою и без потрясений государства». Освобождение, по мнению Киселёва, должно было сочетаться с расширением крестьянского землепользования, облегчением тяжести феодальных повинностей, введением агрономических и культурно-бытовых улучшений, что требовало активной государственной политики и эффективной администрации. Собственно, главным образом после углубленного изучения проблемы основной вопрос заключался  в усиленном финансировании аграрной отрасли. Вопрос, увы, остро стоящий и по сей день и решение которому невероятно трудно находить и сегодня, хотя, к примеру, на 2025 год российским аграриям решено выделить 500 миллиардов рублей из госбюджета. Это сумма, равная той, что страна получает в год от продажи алмазов за рубеж. А в СССР сельскохозяйственной отрасли выделяли средств в пять раз меньше – по миллиарду на регион, хотя сельхозпроизводители просили по пять. Не давали и получали с гектара в лучшем случае 15 центнеров зерна ( 25 были рекордом). Сегодня дали и получают по 40-80 центнеров. Во времена царизма в России получали с гектара  3-6 центнеров зерна и с этого мизера правительство еще умудрялось продавать его за рубеж. К началу 20 века уже как полвека свободная от рабства Россия «приползла» с урожайностью в 9 центнеров. И с такими результатами во многих регионах жила почти постоянно до 21 века.
           Милютин в 1835 году начал гражданскую службу в чине губернского секретаря в хозяйственном департаменте Министерства внутренних дел. Затем был назначен директором хозяйственного департамента Министерства внутренних дел. На этом посту проводил масштабную работу по статистическому обследованию России, результаты которой были опубликованы в ряде выходивших под его редакцией трудов 1838—1864 годов. Инициировал исследование ярмарочной торговли на юге (выполнялось И. С. Аксаковым, писателем- лидером славянофильского движения)), статистики, политических учреждений и финансов Царства Польского. Департаментом активно собирались данные, необходимые для разработки крестьянской реформы. В 1856 году Милютин подал записку «Предварительные мысли об устройстве отношений между помещиками и крестьянами», в которой предполагал, ссылаясь на реформу, проведённую в Пруссии, освободить крестьян с земельными наделами за выкуп.
      Во второй половине 1850-х годах он вошёл в кружок Великой княгини Елены Павловны, сблизился с Вел. кн. Константином Николаевичем и министром внутренних дел С. С. Ланским, после ручательства которого «как за самого себя» был назначен товарищем министра (1859) и стал руководителем работ по подготовке крестьянской реформы. Здесь встречали «в высшей степени внимательный и ласковый, сознательно обдуманный приём» начальник 2-го отделения Императорской канцелярии граф Д. Н. Блудов, председатель Государственного Совета и Комитета министров князь А. Ф. Орлов, министр юстиции граф В. Н. Панин, князь А. М. Горчаков, граф Н. Н. Муравьёв-Амурский, граф П. Д. Киселёв, прусский посланник князь Отто фон Бисмарк (позже – канцлер Германии), Н. А. Милютин, князь В. А. Черкасский, В. В. Тарновский, Г. П. Галаган, Ю. Ф. Самарин, К. Д. Кавелин, И. С. Аксаков, А. В. Головнин, граф М. Х. Рейтерн, граф Ю. М. Виельгорский, князь В. Ф. Одоевский, Ф. И. Тютчев, барон Александр фон Гумбольдт, барон Август фон Гакстгаузен, маркиз А. де Кюстин, К. Э. фон Бэр, О. В. Струве, граф С. С. Ланской, К. В. Чевкин. На собраниях присутствовал Император Александр II, Императрица Мария Александровна, другие члены Императорской фамилии.
        Елена Павловна просила  публициста-славянофила Ю.Ф.Самарина написать «Исторический очерк крепостного состояния в его возникновении и влиянии на народный быт», а также историю освобождения крестьян и значения его в народной жизни. По оценке знаменитого юриста А. Ф. Кони, собрания у Великой княгини Елены Павловны были основной дискуссионной площадкой, где вырабатывались планы Великих реформ второй половины XIX века. Сторонники реформ называли её между собой «матерью-благодетельницей».
          Наконец, после глубоких исследований, в 1856 году, стремясь вызвать позитивный сдвиг в настроениях дворянства, великая княгиня выступила с инициативой освобождения крестьян в своём имении Карловка Полтавской губернии, включавшем 12 селений и деревень, 9090 десятин земли, с населением  7392 мужчины и 7625 женщин. С управляющим, бароном Энгельгартом, был выработан план: предусматривалось личное освобождение крестьян и наделение их землёй за выкуп.
             В марте 1856 года совместно с Н. А. Милютиным был выработан план действий для освобождения крестьян в Полтавской и смежных губерниях, получивший предварительное одобрение Государя. Согласно этому плану, Великая княгиня обратилась к помещикам Полтавской губернии В. В. Тарновскому, князю А. В. Кочубею и другим, с призывом содействовать своими сведениями и соображениями выработке общих оснований освобождения крестьян в Полтавской, Харьковской, Черниговской и Курской губерниях. Учитывающая замечания и отредактированная профессором Кавелиным записка была передана Великому князю Константину Николаевичу, который, совместно с Н. А. Милютиным в полной мере использовал позитивный пример Карловской инициативы.
          Великая княгиня Елена Павловна выступила покровительницей Н. А. Милютина, предоставляя ему доступ к высшим должностным лицам Империи и Государю. У себя на вечере она представила Милютина Императрице и дала ему возможность провести с ней длительный разговор об освобождении крестьян; познакомила его с князем Горчаковым; подготовила в феврале 1860 года у себя в Михайловском дворце встречу и длинный разговор Милютина с Императором о трудах Редакционной комиссии; постаралась установить доверительные и сочувственные личные отношения между Милютиным и Великим князем Константином Николаевичем; сообщала ему о своих контактах с Государем, имеющих отношение к делу освобождения крестьян, постоянно, письменно и словесно, старалась поддержать в нём бодрость и веру в успех, говоря ему словами Писания: «Сеющие в слезах пожнут с радостью». Главные сотрудники Милютина — князь В. А. Черкасский и Юрий Самарин — были постоянными её посетителями, и в разгар работ Редакционной комиссии, летом 1859 и 1860 годов, жили в её дворце на Каменном острове. А. Ф. Кони отводил ей роль «главной и, во всяком случае, первой пружины освобождения крестьян».
        За свою деятельность по освобождению крестьян Великая княгиня получила почётное прозвание в обществе «Princesse La Liberte» и была награждена Императором золотой медалью «Деятелю реформ».
               Николая Первого реформы в аграрной отрасли интересовали прежде всего перспективой получения  больших доходов от крестьян в казну. Но он понял, что бы ни придумывали доверенные лица, денег от  крестьян на  промышленные реформы в России  не будет. Поэтому на первый план выступали вопросы  европейского кредитования в виде денег и технического оборудования. В 1839 году в Россию приехал из Англии Людвиг Кноп, отсюда можно сделать уверенный вывод: Николай Первый сделал ставку на Англию, с которой, видимо, и заключал секретные договора о кредитах и поставках  сырья и оборудования. Поэтому в 1836 году он должен был правильно расставить  акценты во внешней политике, ориентируясь на те государства, которые представляли для него финансовые интересы. Нидерланды представляли интерес для России как исторически перспективные кредиторы,  с правящим домом которых Романовы породнились и которым  предоставили огромные средства в виде приданого принцессы Анны. Но именно в тридцатые годы король Виллем Первый затеял борьбу за  Бельгию, которая отделилась от Нидерландов во время революции 1830 года. Виллем свободы Бельгии не признал и вел политику по возвращению ее в состав своего королевства, а также затевал войны с этой маленькой страной и ее покровителями – ведущими странами Европы. Русский император оказался в сложном положении: с одной стороны, он должен был поддержать Виллема Первого, с другой  - выше этого были его интересы в Англии, которая поддерживала свободу Бельгии ради ослабления враждебной ей Франции. И в 1836 году  с началом неожиданных войн Нидерландов против свободы Бельгии был готов начаться конфликт Оранских с Николаем Первым. В центре конфликта оказывается барон Геккерен.

                3

       В 1836 году начинается путь Пушкина к гибели. Человека, который, казалось бы,  никак не был связан с этой международной проблемой, полностью в это время погрузился в свои семейные неурядицы, оказавшись в тяжелом финансовом положении. Он искал возможность выехать из Петербурга в Москву или в какое-то из принадлежавших его семье имений, чтобы иметь бесплатную крышу над головой и  средства для содержания жены и детей. После неудачной попытки выйти в отставку ему в голову, возможно, и приходит шальная мысль о дуэли и наказании – ссылке в деревню. Возможно, граф Соллогуб  случайно подворачивается ему под руку всего лишь как кандидат на исполнение его замысла и получает вызов. Не понимая, что происходит, Соллогуб чувствует беду над головой и, может быть,  обращается с жалобой к своим покровителям и родственникам во дворце. Интересно, что время ссоры Пушкина и Соллогуба из-за Натали совпадает со временем начала ухаживаний за ней Дантеса. Скорее всего, это случайное совпадение, но оно стало роковым. Дантеса покровители при дворе Николая Первого  присмотрели, возможно, для замены Соллогуба в дуэльной истории между   ним и Пушкиным. Прыткий француз сам выдвинулся на передний план скандала своими ухаживаниями за Натальей Николаевной, не подозревая, чем это ему грозит и был уверен в своей безопасности. Что не удивительно – сначала он получил  рекомендации от высоких покровителей во Франции, затем по просьбе влюбленного и расчетливого нидерландского посла с Дантесом  довольно долго возились при дворе Виллема Первого, улаживая дела приемного сына авторитетного Геккерена. Он получил право на нидерландское гражданство, на сыновнее родство с послом и на его наследство
          Из переписки Жоржа Дантеса с Ван Геккереном известно, что нидерландский король Виллем I поначалу противился этому усыновлению. Дело в том, что в данном случае официальное усыновление считалось невозможным, поскольку не соблюдались требуемые законом условия: Ван Геккерен в то время ещё не достиг необходимого для подобного шага пятидесятилетнего возраста. Не удовлетворялось и ещё одно требование: по закону усыновляемый должен был прожить с приёмным отцом не менее шести лет. Король долгое время колебался, не желая связывать себя конкретными обещаниями.  Однако, в конце концов, решение было принято, и 24 декабря 1835 года Ван Геккерен сообщает о полученном согласии.
        Заручившись поддержкой короля, он приступает к переговорам со своими родственниками, на часть из которых вся эта история производит весьма странное впечатление, но большинство всё же не возражает.
        Далее Ван Геккерену надо преодолеть формальные юридические препоны, в связи с чем он обращается к амстердамскому адвокату Брюхману, который придумывает комбинацию, имеющую такие же юридические последствия, что и официальное усыновление. Брюхман составляет два прошения на имя Виллема I, которые официально подаются 11 апреля 1836 года. Ван Геккерен и Дантес просят короля не об усыновлении, а о зачислении французского дворянина Дантеса в нидерландское дворянство и о предоставлении ему права носить имя и пользоваться гербом Ван Геккеренов. При этом приводятся два довода: уже давно существующие между Ван Геккереном и Дантесом отношения отца и сына, а также желание Ван Геккерена оставить своё состояние в наследство нидерландскому, а не французскому подданному.
         Виллем I поручает рассмотреть прошения министру юстиции Ван Манену и Высшему совету дворянства. Доводы Ван Геккерена представляются им неубедительными. Уже в то время ходили слухи о его гомосексуальных наклонностях. Один из членов Высшего совета дворянства задаётся вопросом: какие же всё-таки причины могли побудить барона Ван Геккерена предоставить барону Дантесу такие привилегии? Некоторые из многочисленных родственников Ван Геккерена, как явствует из семейной переписки, также имеют на этот счёт особое мнение, однако все они, тем не менее, дают согласие на усыновление. Между тем для отказа не существовало веских юридических оснований. Можно было только затянуть процедуру рассмотрения данного дела. Министр юстиции Ван Манен обращает внимание короля на то, что Дантес не является нидерландцем и что он должен сначала получить нидерландское подданство. Высший совет дворянства также не торопится с принятием заключения, указывая на то, что изменение фамилии нельзя утвердить просто так: по закону родственники в подобных случаях в течение года имеют право на обжалование решения.
         2 мая 1836 года Ван Геккерену сообщают, что Дантес сначала должен внести ходатайство о нидерландском подданстве. На следующий день Ван Геккерен, без ведома находящегося в Петербурге Дантеса, обращается с соответствующим прошением. Теперь министру Ван Манену не остаётся ничего другого, как рекомендовать королю удовлетворить первоначальное прошение с условием, что Дантес получит право на имя и герб Ван Геккеренов только через год. 5 мая 1836 года Виллем I подписывает соответствующий указ из трёх пунктов:
1. Дантес получает нидерландское подданство.
2. Дантес зачисляется в нидерландское дворянство.
3. Дантес получает право на имя и герб Ван Геккеренов.
         Последний пункт оговаривался условием, что Дантес сможет воспользоваться сей милостью не ранее, чем через год.
        Высший совет дворянства высказывает удивление по поводу такого поспешного решения короля. После почти годового отсутствия Ван Геккерен возвращается в Петербург. 22 мая он наносит визит вице-канцлеру и министру иностранных дел Нессельроде, во время которого заходит разговор об «усыновлении». В этот же день он подтверждает имевший место разговор в письменном виде. В противоречии с истиной он сообщает об официальном усыновлении Дантеса и просит впредь во всех официальных документах именовать того бароном Жоржем Шарлем ван Геккереном, поскольку король Нидерландов и Высший совет дворянства предоставили ему такое право. Ван Геккерен, однако, умалчивает об условии, по которому Дантес не может воспользоваться этим правом до мая 1837 года. 12 июня Ван Геккерен получает известие о том, что Николай I удовлетворил его просьбу. Две недели спустя появляется соответствующее постановление Сената.
         Сколько бы не злословили тогда и сейчас о  гомосексуальном «покрывале» этого факта, но  главным было то, что и родня с обеих сторон, и власти Голландии, и Николай Первый дружно согласились  на все эти многочисленные мероприятия. Разве все ратовали за удовлетворение порочных желаний Дантеса и Геккерена? Здесь же явно напрашивается совершенно другой вывод: из Дантеса готовили агента спецслужб международного значения. И именно служба агента начиналась для него в Петербурге в казармах кавалергардов и в царском дворце, в Красной гостиной императрицы Александры Федоровны, супруги Николая Первого. Там он мог получать любые задания из первых рук. Наверняка «пылкое увлечение» женой Пушкина Дантеса и шлейф сплетен о них вылетел именно отсюда: императрица исполнила распоряжение своего супруга? Вступая в эту страшную игру, Дантес наверняка не мог даже представить, чем она для него закончится. Так же, как и Пушкин. Спустя три месяца дурацких приключений Натали и Дантеса, возможно, поэт и француз начали понимать, что с ними происходит, и даже попытались спастись, отменяя дуэль.
        Обращает на себя внимание, как вел себя Геккерен, осуществляя усыновление Дантеса и устройство его в Петербурге. Он явно спешил, пренебрегал истинным положением дел по усыновлению, быстро получил беспрекословное согласие  родственников с обеих сторон, а ведь при этом родственники Геккерена  несли значительные  материальные убытки от потери наследства. Но что-то заставило их покорно смириться? В этой спешке Геккерен даже не побоялся обмануть Нессельроде, сообщив тому, что усыновление совершено. А тот, как мальчик, поверил и не проверил? Может быть, в этом не было необходимости, поскольку также поспешно вели себя Виллем Первый и Николай Первый? Интересно вот еще что  - как выясняется, Геккерен  год не был в Петербурге, то есть, к своим обязанностям он вернулся в мае 1836 года. Очень важно заметить – сразу после четвертых родов Натали А.С. Пушкин в своем письме к нему, как вспоминает граф Соллогуб, обвинял посла в грязных действиях против Натали. Выходит, Геккерен как приехал, так и стал  приставать к жене поэта с грязными предложениями чуть ли не у родильной кровати? Возможно, но опять же события указывают на невероятную быстроту происходящего. Натали сразу после родов была  втянута в эту  непонятную, безусловно, фальшивую, игру, приняла ее  всерьез и за три-четыре месяца  была осуждена светом за измену мужу с Дантесом и царем. То есть, судя по  биографическим сплетням, жена Пушкина во время беременности, родов и после них, находясь в тяжелом  состоянии, близко общалась с тремя этими мужчинами и оказывала им ответное внимание!
           Но и несчастная Натали, и ее муж, и Дантес, и, главное, Геккерен были избраны жертвами, а все, что происходило вокруг них – были всего лишь декорации с действующими лицедеями. Если так, то причиной всему был Виллем Первый, упорно не желавший признать независимость Бельгии и втайне готовивший войну против нее и ее сторонников. Среди которых вдруг оказался Николай Первый. Вот что стало ударом для Виллема, который даже был готов разорвать отношения с русским государем. Для того это было бы тяжелейшей катастрофой, как и для всей страны.

                4

       Вопрос: а почему биографы Пушкина за все 200 лет не обратили внимания на тему Нидерландов? Они не посчитали ее актуальной и решили разрабатывать  до тонкостей тему гибели поэта, предложенную Романовыми – сплетни двора о неверности жены поэта своему  великому мужу? Дело все, оказывается, в том, что тема межгосударственных отношений Нидерландов и России за двести лет не была изучена учеными. Легко понять, что в 19 веке она была под запретом по нескольким причинам: это и скрытые послевоенные финансовые отношения стран, и замужество сестры Николая Первого Анны за герцогом Оранским, и Бельгийская революция. Но почему в СССР , а так же и сегодня эта тема не открыта и не интересует ученых? Поэтому приходится обращаться к  единичным документам, выложенным в Сети в последнее время. И за это, как говорится, спасибо.
       Нужно отметить, что гибель всех наших  поэтов-гениев была связана с войнами и революциями в чужих государствах. Грибоедов пал за  Армению, независимую от Персии после победы России в персидско-русской войне 1813 года,  Пушкин – за объединенные в 1815 году с Бельгией Нидерланды. Лермонтов воевал в Чечне против лидера кавказского сопротивления имама Шамиля, где  родственники поэта со времен императрицы Екатерины имели бизнес и недвижимость.
       Вспомним – бунт в  Тегеране в 1829 году случился  после побега из гарема дворца Фетх Али-шаха одного из трех евнухов, управляющего казной шаха
Мирзы Якуба Маркарянца. Он пришел просить политического убежища в русском посольстве, которое возглавлял  Александр Грибоедов. Об этом человеке ни у него на родине, ни в России не сложено стихов и песен как о великомученике-христианине, изувеченном мусульманами, но сохранившем высокое мужское достоинство и бесстрашие, желание служить своему отечеству – Армении. Которая  боролась на протяжении многих веков за свою независимость и видела ее только в покровительстве России.
       Особенно подобные попытки усилились во второй половине XVII века, что было связано с ростом влияния армянских купцов и духовенства в Персии и России. В 1678 году в Эчмиадзине под руководством католикоса Акопа IV состоялись тайные переговоры, на которых также присутствовали представители духовенства, аристократии и меликов Сюника и Арцаха. Было решено начать борьбу против Персидского владычества и просить поддержки у государств Европы. Однако после смерти католикоса, делегация была вынуждена вернуться обратно. Только один из её членов, — Исраэл Ори, сын армянского мелика из Карабаха, первоначально отправился в Венецию, затем во Францию, Пруссию, Австрию и другие страны. Он в течение двух десятилетий вёл безрезультатные переговоры с рядом европейских государств о поддержке армянского освободительного движения, после чего стало ясно, что единственным заступником и надеждой армянского народа может быть только Русское Царство, набирающее своё влияние.
        В 1701 году Ори совместно с влиятельным политическим и церковным деятелем Минасом Тиграняном, решили отправиться в Москву к царю Петру I, чтобы представить ему свой план освобождения Армении при поддержке Русского царства. В селе Ангехакот Ори провёл тайную встречу (Ангехакотское собрание) с одиннадцатью Карабахскими меликами, которые выразили свою поддержку и передали Петру I письмо, в котором, в частности, говорилось: «Не имеем иной надежды, токмо в Бозе монарха небеснаго, вашего величества на земли государя». Также, Ори предоставил Петру I свой план, состоящий из 18 пунктов, и согласно которому, армянские и грузинские войска должны были присоединиться к Русской армии для войны против Персии. А отвоёванная территория должна была войти в состав Русского царства]. Пётр I отправил делегацию с официальным письмом католикосу Нахапету I, в котором обещал оказать армянам помощь по окончании войны со Швецией, однако тяжёлая война отодвинула осуществление данных планов. Более того, Петр I предложил Ори закупить амуницию и вооружение для армян в Голландии. В 1704 году Ори поступил на службу к Петру I, а в 1708 году  был направлен в Исфахан в качестве посла России, чтобы собрать информацию о внутреннем положении Персии для будущего Российского вторжения, однако в связи с противодействием французского посла, миссия окончилась безрезультатно. А в 1716 году, уже М. Тигранян по поручению Петра I участвовал в секретной миссии в Восточную Армению. В том же году патриарх Есаи Гасан-Джалалян обращался в письме к Петру: «Когда Ваше Величество таковыя свои воинския дела изволите начать, тогда прикажите нас наперед уведомить, чтоб я и с моими людьми верными по возможности и по требованию Вашего Величества служить могли и изготовилися». Русский царь поддерживал хорошие отношения с представителями армян, и всё бо;льшее их число рассматривало Россию как своего естественного союзника.
         С конца XVIII и до вхождение в состав России (XIX в.), четыре ханства в составе Персии составляли территорию Восточной Армении: Эриванское, Нахичеванское (включая ряд поселений к югу от реки Аракс), Карабахское (включая Зангезур). Сегодня вокруг Зангезурского торгового коридора горят международные страсти: Азербайджан настаивает на прокладке Зангезурского транспортного коридора, чтобы связать свою основную территорию с Нахичеванью через армянский Сюник. В дальнейших планах Баку - соединение города Зангелан в Восточном Зангезуре с городом Ордубад в Нахичевани, а далее - с Турцией. В Ереване не согласны с идеей коридора и готовы открыть для Азербайджана дорогу, находящуюся под суверенитетом Армении.
       Как тут не вспомнить историю: за двадцать лет странствий Исраэла Ори по Европе с мольбами освободить  его родину ни одна европейская страна не вступилась за Армению и не помогла ей обрести независимость. Переселение кочевых племён на богатые земли вдоль рек Армянского нагорья, происходившее в течение целого ряда веков, обратило вспять историческое преобладание армянского населения. В связи с постоянной миграцией мусульманского населения на территорию Восточной Армении, насильственной депортацией армян, проведённой шахом Аббасом, и постоянным разорительным набегам и войнам, к началу XIX века едва ли треть её населения были армянами.
       С приходом к Российскому престолу Екатерины II, произошло значительное оживление армяно-российских связей, а светские и духовные лидеры Армении и Грузии снова начали обращаться к российскому руководству с планами покровительства со стороны России. Крупные армянские купцы, а также католикосы Акоп V и Симеон I, соответственно, в 1760 и 1766 годах, обращались к Елизавете Петровне и Екатерине Великой с предложениями о протекторате России. В 1768 году ею был издан специальный указ о помощи армянам в их освобождении.
      Идея освобождения Армении и образования Армянского государства под протекторатом России была озвучена И. Л. Лазаревым А. В. Суворову в начале 1780 года в Астрахани. Суворов, будучи в Астрахани, собирал важную информацию об армянском населении Закавказья. Российские правящие круги, в частности — князь Г. А. Потёмкин, планировали создать Армянское автономное государство под протекторатом России, объединив Карабахское, Эриванское и Нахичеванское ханства, а также район Караджадаг. Территорию Гянджинского ханства планировалось присоединить к Грузии. В 1783 году Аргутинский-Долгорукий написал документ под названием «Набросок договора между нациями — русской и армянской» и состоящий из 18 статей, в котором были изложены основные принципы восстанавливаемого Армянского царства. В том же году Русские генералы (в частности — П. А. Потёмкин), и правящие круги получали письма от армянского населения Восточной Армении: от Карабахских меликов, в котором они заверяли свою поддержку России. Россия, в свою очередь, трижды (1783, 1784 и 1785 годах) планировала военный поход с целью освобождения Карабаха от Персии. В обращении  Эриванских армян говорилось о поддержке России и готовности всячески помогать русским в деле их продвижения в Закавказье и освобождения Армении (Мирза Якуб был уроженцем Эривани и, служа персидскому шаху, постоянно посылал заработанные деньги в Эривань).
      До вхождения в состав России, армянское население Восточной Армении, по причине войн, переселений и тирании местных правителей, на протяжении предыдущих столетий (только из города Эривань в период с 1795 по 1826 годы было вынуждено переселиться на территорию Грузии свыше 20 000 армян), сократилось до чуть более 20 %, в то время как около 80 % населения двух ханств (Эриванского и Нахичеванского — бо;льшей части Восточной Армении) — были мусульманами.
        К середине 1830-х годов (после гибели  российского посольства во главе с Грибоедовым в Тегеране в 1829 году), в результате переселений, христианское население в одной части исторической Армении, впервые за более чем четыре столетия, значительно выросло и по численности достигло мусульманского. 
        В ходе Русско-персидской войны (1804—1813), Русская армия под командованием Александра I захватила практически всю территорию Закавказья. Война окончилась решительной победой России. Значительную помощь русской армии оказало армянское население, а многие армяне вступали в Русскую армию. В октябре 1813 года был подписан Гюлистанский мирный договор, являвшийся для Персии одним из самых унизительных договоров когда либо заключённых до этого. По нему, Персия признала вхождение в состав Российской империи Дагестана, Картли, Кахетии, Мегрелии, Имеретии, Гурии, Абхазии, половины Восточной Армении и более восточные и северо-восточные территории, а именно: Бакинское, Карабахское, Гянджинское, Ширванское, Шекинское, Дербентское, Кубинское, Талышское ханства. Россия также получила исключительное право держать военный флот на Каспийском море. Персидский наследный принц Аббас Мирза не рассматривал Гюлистанский мир как окончательный мирный договор с Россией, и готовился к новой войне.
        Мир был не долгим, междуцарствие после смерти Александра I, восстание декабристов и волнения в недавно завоёванном Россией Кавказском крае, убедили Аббаса Мирзу в том, что он может вернуть себе уступленные ранее ханства.
         В июле 1826 года персидская армия пересекла границу, обозначенную в Гюлистанском договоре, напав на территорию Карабаха. Началась новая Русско-персидская война (1826—1828) . Русской армии большую помощь и поддержку оказало огромное число армянских добровольцев, часть из них вступало в её ряды, часть — создавало добровольческие отряды, многие добывали важную информацию о противнике.
        В феврале 1828 года Персидская династия Каджаров капитулировала, и в мирном договоре не только признала суверенитет России над областями Восточной Армении, утраченными в 1813 году, но и уступила новые территории Восточной Армении — Эриванское и Нахичеванское ханства (согласно условиям Туркманчайского мирного договора). Новая граница между государствами была проложена по реке Аракс. Кроме того, благодаря стараниям Нерсеса V и оказанной поддержки военно-дипломатических кругов России, в текст договора был включён пункт о переселении армян. Статья 15 договора включала официальное право Российской империи поощрять переселение армян на недавно завоёванные территории в течение одного года, и Персия обязалась не препятствовать их переселению в русские пределы. Также, армянам разрешалось в пятилетний срок продать свою недвижимость на территории Персии. Русские власти освобождали переселенцев от податей на 6 лет, от земских повинностей на 3 года. Каждая семья получала по 10 серебряных рублей. В течение 1828—1832 годов, возможностью переселения воспользовались, по разным оценкам, от 35 560 до 57 000 человек (в том числе и потомки армян, ранее насильственно переселённых шахом Аббасом на территорию Персии). Только за 3,5 месяца из Северной Персии в пределы региона перешли более 8 тысяч армянских семей.
       Вхождение в состав России рассматривалось армянским населением как наиболее благоприятное средство для начала нового национального и культурного возрождения, а также безопасности. По мнению историков, в результате вхождения в состав России территории Восточной Армении, часть армянского народа спаслась от угрозы физического истребления.
      Сегодня мы наблюдаем откат Армении на столетия назад. Она  рвет отношения со своей спасительницей и покровительницей Россией (вот уже решено и памятники героям Великой Отечественной войны сносить) и упрашивает Европу принять ее в свой союз (а там ведь Турция с ее вечными территориальными претензиями!). Просто невыносимо наблюдать, как историю катят назад, к гибели еще одной страны, построенной и оберегаемой недавно Россией.
     Среди вернувшихся на родину армян в начале 19 века , увы, не было Мирзы Якуба.  В день нападения на русское посольство в Тегеране бунтовщики его убили первым. За ним от рук убийц пал Александр Грибоедов.
       Это случилось в феврале 1829 года – за восемь лет до убийства А.С. Пушкина. Через год после гибели Грибоедова Александра Сергеевича  взволновала  революция во Франции, перекинувшаяся в Бельгию и Польшу. Тогда он написал стихотворение «Клеветникам России», призывая Европу не вмешиваться во внутренние дела Российской Империи.
Для вас безмолвны Кремль и Прага;
Бессмысленно прельщает вас
Борьбы отчаянной отвага —
И ненавидите вы нас…
За что ж? ответствуйте: за то ли,
Что на развалинах пылающей Москвы
Мы не признали наглой воли
Того, под кем дрожали вы?
За то ль, что в бездну повалили
Мы тяготеющий над царствами кумир
И нашей кровью искупили
Европы вольность, честь и мир?..

5

      Есть интересное совпадение: в 1829 году в русское посольство в Тегеране перебегает из дворца шаха главный казначей армянин Мирза Якуб и просит политического убежища, намереваясь уехать на родину в Армению по статье 15 Туркманчайского мирного договора, в составлении которого участвовал Грибоедов и доставил его  императору Николаю Первому.
     Через пять лет после этих событий,  в 1833 году, француз Дантес эмигрирует в Россию, опасаясь преследования вступившего на престол «короля народа» Луи Филиппа. Что объединяло в характеристике этих людей? Первое – побег. Но один бежал на родину, другой – от нее. Второе - физиологические особенности, не приемлемые христианами – один был евнухом, второй гомосексуалистом. Третье – покровительство дипломатов. Четвертое – финансы. Мирза Якуб был казначеем шаха, и тот обвинил его в краже. Французская революция, от которой бежал Дантес, едва не лишила  Россию колоссальных  денег, которые она получала по международным договорам после победы над Наполеоном. Пушкин и Дантес понадобились императору Николаю Первому, чтобы сохранить кредитование из Нидерландов по результатам победы над Наполеоном. А Грибоедов и Мирза Якуб – для получения контрибуции от персов по результатам  победы в русско-персидской войне 1828 года.
        Получается, что Грибоедов и Пушкин погибли по схожей причине – из-за колоссальных денег, которая получала Россия  как страна-победительница в войне с Наполеоном и с Персией.               
      И Мирза Якуб, и Дантес были очень хорошо подготовлены к своей миссии. С той только разницей, что Якуб  учился много, упорно и долго сам на чужбине (тридцать лет), а Дантеса  на самый верх, можно сказать, втянули самые сильные мира сего. Что указывало на острую нужду в таком человеке для службы российскому и нидерландскому престолам.
      Главное в этой их службе были финансы. Очень и очень большие деньги, от которых зависели  судьбы  не только России и Нидерландов, но и других европейских стран.
     Распад  Нидерландов на Бельгию и Голландию в 1830 году  возмутил  Николая  I.  Он  настаивал  на вооруженной защите другими державами «прав» нидерландского короля и  готовил для этого русские войска. Но независимость  Бельгии  поддерживали  Англия  и Франция,  Пруссия и Австрия были пассивны, поэтому Николай отступил.
            Хотя это было смерти подобно для размещённых в Голландии российских госзаймов. По которым Россия получала регулярные проценты и беспроцентные кредиты, оплачиваемые гаагским и лондонским кабинетами согласно особой Конвенции 1815 года.
.       Что же касается трактата между Россией, Англией и Нидерландами от 17 (19) мая 1815 года относительно уплаты так называемого голландского долга, то он означал следущее.  Во время борьбы с Наполеоном Россия, да и раньше, еще при Екатерине и Павле, дабы перевооружить свою армию и на равных бороться с корсиканцем, сделала большие займы в Голландии. На Венском конгрессе 19 мая 1815 года Англия за уступки России в вопросах торговли и территориальных спорах (касающихся как раз Голландии) согласилась взять на себя эти выплаты. Суть документа — определение порядка уплаты русского долга, согласно которому Великобритания и Королевство Нидерландов обязались «уплатить по 25 млн гульденов русского долга и проценты по нему Амстердамскому банку».  При этом сумма, которую брали на себя Великобритания и Нидерланды, не должна была превышать 50 млн гульденов, что составляло половину общего долга (к началу 1816 года общий долг России составлял 101 486 600 гульденов). Подписант с иностранной стороны: Георг III, Виллем I. Подписант с российской стороны: Александр Первый.
      К 1853 году Англия уже выплатила по данному долгу более 4 миллионов фунтов, и должна была заплатить до 1915 года еще 3 миллиона. Но 1 июля 1854 года в Палату Лордов был внесен законопроект, согласно которому Англия отказывалась  выплачивать долг за Россию. Молесворт  назвал этот проект "актом мести России".
          Также известно, что 8 (20) ноября 1815 года в Париже был подписан протокол о распределении контрибуции, наложенной союзниками на Францию, в соответствии с которым Россия должна была получить 100 млн франков из общей суммы в 750 млн. 
          Были подготовлены документы, в которых получили раскрытие экономические и внешнеполитические аспекты финансирования заграничных походов русской армии в 1813– 1814 гг. Коалиционные войны начала XIX в. велись с использованием союзниками разнообразных ресурсов, которыми участники антифранцузских коалиций располагали в неодинаковой степени. В частности, Российская империя, имея относительно многочисленную армию, столкнулась с трудностями при финансировании боевых действий, особенно за пределами своей территории.
            Решением этой проблемы стали субсидии, полученные от Британской империи, и контрибуции от Франции.
           Современные экономисты делают выводы, что финансирование военных расходов в условиях боевых действий за пределами национальных границ является интересным сюжетом как для исторической, так и для экономической науки. Как видим, это очень  актуально сегодня, когда Европа и Америка постоянно публично обсуждают  текущие военные расходы. 
         К концу 1812 г. исход Отечественной войны был предрешен, и встал вопрос о продолжении боевых действий за границами России. И если внутри империи финансирование военных расходов могло осуществляться за счет эмиссии ассигнаций, то вне ее пределов это было невозможно. Вместе с тем к тому моменту имелся опыт получения субсидий от Англии в конце XVIII – начале XIX вв. Еще одной проблемой была необходимость обслуживания уже имеющегося внешнего голландского долга. В 1813 г. по государственной росписи доходов и расходов на платеж всех долгов было ассигновано 31 172 704 руб. 96; коп., в том числе по внешним займам – 10 237 498 руб. 91 коп. В 1814 г. на выплату долгов было ассигновано 21 384 043 руб. 1; коп. , из которых на закрытие долга по голландскому займу за 1811 г. было направлено 1 600 000 руб. и «кроме того» 1 756 882 руб. 29 коп., а всего 3 356 882 руб. 29 коп. Для финансирования военных расходов министр финансов Д. А. Гурьев предлагал сделать заем в металлической валюте, но более практичный граф А. А. Аракчеев указал, что надо добиваться субсидий от Англии. Комитет финансов 9 декабря 1812 г. согласился с Аракчеевым, так как последующие выплаты по займу были чреваты подавлением вексельного курса и усилением невыгодности торгового баланса, и принял решение просить у Великобритании на следующий год 7 млн фунтов стерлингов, потому что «кроме Англии негде искать такового вспоможения» , а ее «собственная безопасность и польза нераздельно сопряжены с успешным окончанием войны» .
           В начале 1813 г. Александр I поручил послу в Лондоне А. Х. Ливену выяснить точку зрения британского правительства по вопросу о финансовом содействии России в освобождении Европы, так как за пределами России невозможно было оплачивать расходы бумажными деньгами. В частности, по конвенции с прусским правительством от 27.03(08.04).1813 за доставляемое для российских войск продовольствие можно было платить только ; государственными ассигнациями, а ; – хлебом и квитанциями.
При этом секретный комитет финансов на заседании 26 апреля 1813 г. констатировал, что использование ассигнаций за границей приводило к падению их курса на 30 %. Ливен был уполномочен заключить соглашение на сумму около 4 млн фунтов стерлингов, из которых одна половина должна была быть выплачена деньгами, а вторая – в форме поставок вооружения и обмундирования. К началу мая Ливен сообщил в Петербург о готовности английского правительства принять участие в содержании русских войск за границей в 1813 г. в сумме 1 333 334 фунтов стерлингов деньгами, 1 666 666 фунтов стерлингов федеративными бумагами и путем гарантии федеративных бумаг еще на 1 666 666 фунтов стерлингов, за которые Россия должна   будет заплатить в июле 1815 г. или по заключении мира. Таким образом, из недостающих на содержание войск за границей 120 млн руб. 70 млн руб. были бы обеспечены. В связи с этим секретный комитет финансов на заседании 8 мая 1813 г. отказался от идеи отсрочки выдачи жалованья войскам  Переданные союзникам «предложения Англии были столь выгодны, что не могло быть и речи об отклонении их, так что конвенция была заключена скоро». 3 (15) июня 1813 г. между Россией и Великобританией была заключена конвенция о субсидиях и союзной помощи, в соответствии с которой Россия продолжала активные военные операции против общего врага войсками в количестве не менее 160 тыс. человек, а Англия до 1 января выплачивала 1 333 334 фунтов стерлингов и содержала русский флот, находящийся в великобританских портах (500 000 фунтов стерлингов). Кроме того, Россия получала в свое распоряжение ; от выпускаемых федеративных бумаг на общую сумму в 5 млн фунтов стерлингов для содержания войск в Пруссии. Половину их должна была после 1 июля 1815 г. погасить Англия. Эта операция была оформлена 18 (30) сентября 1813 г. подписанием англо-русской конвенции о выпуске Англией в течение 15 месяцев особых кредитных билетов на 2,5 млн фунтов стерлингов, из которых ; передавалось России . 24 июня (6 июля) 1813 г. была заключена англо-русская конвенция о содержании «германского легиона», в соответствии с которой Россия брала на себя заботу о пополнении легиона до 10 тыс. чел., а Великобритания выплачивала ей по 10 фунтов стерлингов 15 шиллингов в год на каждого «строевого человека» .
          Также в 1813 г. Россия получила от Англии 150 000 ружей, 50 000 патронташей, 58 осадных орудий с боеприпасами и другое военное снаряжение . Современники писали: «Россия и Пруссия воевали. Англичане им платили… Им требовалась спокойная Европа как хороший торговый партнер, который не станет препятствовать коммерции и априори признает английское морское владычество. Потому они и финансировали русского царя и его армию».
         При этом к решению более широких экономических проблем России Великобритания, судя по всему, относилась более равнодушно. Так, в конце 1813 г. Д. А. Гурьев поставил вопрос об открытии в Англии займа для изъятия из обращения кредитных билетов, объясняя это следующим образом: «Для достижения цели, к которой Англия должна стремиться не меньше нас, е. в-во император затратил такие усилия и принес такие жертвы, которые исчерпали финансовые возможности его подданных». Однако сведений о предоставлении такого займа нет. Всего в течение 1813 г. Россия получила на военные расходы от английского правительства 1 007 500 фунтов стерлингов  (недостачу обещанного по конвенции восполнили только к маю 1814 г. ), в 1814 г. – 2 500 000 фунтов стерлингов 12 шиллингов (46 550 251 руб. 61; коп.) , в 1815 г. – 50 257 644 руб. Таким образом, самые крупные суммы по этим субсидиям были предоставлены лишь после 1813 г. Всего Россия получила в 1813–1816 гг. английских субсидий на 6 628 052 фунтов стерлингов. Иностранная задолженность российской казны также стала формой субсидирования участия царского правительства в войнах против революционной Франции и Наполеона.
        Еще одним источником финансирования военных расходов стало получение денег от французского правительства. По конвенции от 28.05.1814 было получено 8 333 333 франка 33 сантима, соответствующих 7 476 243 руб. 73 коп. А 8 (20) ноября 1815 г. в Париже был подписан протокол о распределении контрибуции, наложенной союзниками на Францию, в соответствии с которым Россия должна была получить 100 млн франков из общей суммы в 750 млн. В 1815 г. от Франции поступило 337 тыс. руб. (356,4 тыс. франков). Таким образом, финансирование Россией заграничных походов 1813–1814 гг. можно считать примером относительно эффективного решения хотя бы экономических проблем, связанных с данным процессом. Пользуясь своим внешнеполитическим положением, российское правительство смогло переложить бремя расходов на заинтересованные стороны и побежденного противника.
     Однако существовали  и тайные договоры европейских стран, которые плели новые интриги против России в 1815 году. В частности, это был Венский секретный договор
 между Францией, Австрией и Англией о союзе против России и Пруссии. Он был заключён во время Венского конгресса. Непосредственная цель договора состояла в том, чтобы помешать полному присоединению Саксонии к Пруссии и Польши к России. Договор был крупнейшим успехом дипломатии Талейрана, которому удалось разъединить бывших союзников, пользуясь их разногласиями и противоречивостью их интересов. Значительную роль в подготовке договора играли Меттерних и в особенности представитель Англии лорд Кестльри. Договор устанавливал, что его участники будут сообща действовать во время переговоров на Венском конгрессе таким образом, чтобы его постановления дополнили Парижский мирный договор 1814  способом, "наиболее соответствующим истинному духу этого трактата". Если бы одна из договаривающихся сторон подверглась опасности, то две другие обязывались посредством дружеского вмешательства предупредить нападение на неё, а в случае неуспеха мирного вмешательства послать ей на помощь по 150 тыс. солдат каждая. Великобритания получала право заменить свой контингент завербованными ею иностранными войсками или же денежной уплатой по 20 ф. ст. за пехотинца и 30 ф. ст. за кавалериста. Все три участника договора обязывались не заключать сепаратного мира.
     Этот союз позволил его участникам оказать энергичное сопротивление требованиям Пруссии в отношении Саксонии. Пруссии пришлось ограничиться присоединением лишь северной половины этого королевства. Россия также вынуждена была отказаться от части польских земель, оставшихся за Пруссией.
К договору примкнули Бавария, Ганновер, Нидерланды и Гессен-Дармштадт.
Договор был составлен в трёх экземплярах, один из них был вручён Кестльри, другой - Меттерниху, а третий - Талейрану. Последний переслал текст договора в Париж королю Людовику XVIII. Александр I узнал о нем лишь во время стодневного правления Наполеона. Заняв Париж, он нашёл в кабинете Людовика XVIII экземпляр этого договора и, надеясь использовать противоречия между своими противниками, немедленно послал найденный документ Александру I. Однако Наполеон не достиг цели: несмотря на сильное раздражение против Талейрана и Меттерниха, Александр I принял деятельное участие во вновь сплотившейся антинаполеоновской коалиции.
       Венский конгресс 1815 года определил новые границы европейских государств. Северные и южные Нидерланды, Люксембург и Льеж составили унитарное государство Объединённое королевство Нидерланды, однако разногласия между севером и югом привели в скором времени к конфликтам. На протяжении предыдущих более чем двух веков эти части развивались независимо друг от друга. Несмотря на малочисленность населения (2 млн) в сравнении с южными провинциями (3,5 млн), север занял доминирующую позицию. Валлоноязычная часть католических южных провинций не захотела перенимать нидерландский язык и чужую религию. В революционно настроенной Европе того времени восстание оказалось неизбежным.
        Июльская революция 1830 года во Франции вызвала волнения на территории Объединённого королевства. Важнейшим заданием Национального конгресса было создание Конституции для нового государства.. 7 февраля 1831 года конституция была принята.
Она объединила в себе идеи французских конституций 1791, 1814 и 1830 годов, нидерландской конституции 1815 года и английского государственного права. Главным принципом бельгийской конституции стало разделение властей между законодательной, исполнительной и судебной ветвями. Фактическим главой государства был назван парламент, состоящий из двух палат.
      Король и министры назначались исполнительной властью, при этом королевская власть была сильно ограничена: ни один закон, принятый королём, не был действительным без подписи одного из министров. Суды стали независимыми, заседания должны были проходить открытыми для публики. Жителям Бельгии были гарантированы права человека, как равенство перед законом, право на свободу, частную собственность, свободу слова. Однако избирательное право содержало ряд ограничений.
Несмотря на ограничения избирательного права, бельгийская конституция считалась наиболее прогрессивной и либеральной на момент создания. Бельгия стала первым государством с формой правления парламентарная монархия. Так как и для Великобритании, и для Пруссии было невыгодно укрепление позиций Франции, обе державы выступили за независимость Бельгии на Лондонской конференции 1830 года. Против интересов французского дипломата Талейрана выступил британский министр иностранных дел лорд Пальмерстон, напомнив о праве народов на самоопределение. 20 декабря 1830 года европейские державы объявили независимость нового государства и регламентировали выплату долгов, что было главным в этой ситуации для Николая Первого. Бельгия должна была заплатить 51,6 % долгов и перенять годовой долг в размере 14 миллионов гульденов. За это Нидерланды были обязаны предоставить Бельгии доступ к порту Антверпена через Шельду и к торговым рынкам нидерландских колоний.
       Но после подписания договора в Нидерландах возникли мятежные настроения. Виллем I воспротивился решению Лондонской конференции и 2 августа 1831 года вошел в Бельгию со своими войсками. Однако Лондонской конференцией было сделано заявление королю Виллему о желательности прекращения военных действий. Король Виллем I принуждён был согласиться и распорядился о выводе нидерландских войск из Бельгии. Вслед за тем оставила Бельгию и французская армия.
        Во время Десятидневной кампании Бельгия осознала свою слабость, а Нидерланды — политическую изоляцию. Хотя договор был подписан уже в 1831 году, Виллем долгое время отрицал независимость Бельгии. Трудная жизнь Пушкина,  женившегося в 1831 году, как раз проходила в этот период. На свет появились четверо его детей и неразрешимые семейные и финансовые проблемы. В это время в Россию приехал Дантес. Русский поэт, сотрудник Министерства иностранных дел, и французский офицер,  приемный сын нидерландского посла, вдруг оказались втянутыми в конфликт между Нидерландами и Бельгией, за которым стояли ведущие европейские страны Англия, Франция и Россия.

                6


              С конца 1835 года начинается тесное общение А.С. Пушкина и графа Соллогуба. Он был родственником Романовых и пользовался у царской семьи большим доверием.   Работал в министерствах иностранных и внутренних дел и получал особые задания. Одно из них – изучение старообрядческих общин в Тверской губернии. Эта его работа шла одновременно с деятельностью участников кружка Елены Павловны по отмене крепостного права. Но не с этой темой обратился к изучению старообрядцев Соллогуб - едва ли он сам знал, какова цель его командировки.
       Скорее всего, граф даже не подозревал, что работает во благо  предстоящей технической революции в России. Это были тридцатые годы девятнадцатого века – труднейшее время для Николая Первого, которому предстояло осуществить две реформы сразу – аграрную и  промышленную – и догнать Европу, далеко опередившую нашу страну на экономическом пути. Но достигнуть целей прогресса сразу по двум направлениям России было невозможно – она упустила свой шанс на двести лет. Именно столько развивалось сельское хозяйство, освобожденное от крепостной зависимости крестьян, в Европе. И эти двести лет называют европейской сельскохозяйственной революцией. Когда аграрная отрасль стала работать эффективно и дала прибыли, их использовали на развитие промышленности. В России такое было абсолютно невозможно, потому что сельское хозяйство еле тащилось и приносило одни убытки, они компенсировались доходами от войн, которые  вела Россия. Глубокое изучение отрасли членами кружка Елены Павловны еще раз доказало это. Поэтому Николай Первый отложил вопрос освобождения крестьян – там ему  не на что было надеяться, деньги нужно было искать в других местах. И не в России.
         Учебники отечественной истории как-то обошла тема технической революции в России – такой, какая она была на самом деле. Это значит одно – тема до сих пор не изучена или под запретом. Почему? Потому что она состоит прежде всего из тайных переговоров Николая Первого, из секретных договоров и сговоров с европейскими правительствами о финансах. Вот что волновало Николая Первого  после победы над Наполеоном, в частности, главная точка формирования и отправки кредитов - в Нидерландах, где произошел раскол. В 1839 году Виллем I неожиданно подписал договор о независимости Бельгии. Но теперь уже она была против, так как не желала терять часть завоеванных территорий. Лондонская конференция, однако, заставила бельгийцев принять условия. Раздел Нидерландов после 1839 года: Нидерланды  и Герцогство Лимбург , Бельгия  и провинция Люксембург , Великое Герцогство Люксембург. При этом Нидерланды отказались от трети долгов, которые должна была теперь вернуть Бельгия.  Но это было уже после смерти Пушкина и изгнания из России  убийцы Дантеса.
        Николай Первый отложил вопрос отмены крепостного права в России и приступил к решению проблем с промышленностью.  Можно назвать дату начала промышленной революции в России – 1839 год. Это дата приезда в страну восемнадцатилетнего мальчика – Людвига Кнопа (барон с1877),  торговца хлопком, фабриканта из Германии, ставшего в России одним из самых успешных предпринимателей XIX века. Он был уроженцем свободного города Бремена, но прошел обучение в Англии и прибыл к нам именно оттуда. Он-то вскоре и стал владельцем текстильных предприятий в России совместно с представителями старообрядчества. Так началось формирование капитализма в России и промышленной старообрядческой олигархии, захватившей экономику и финансы страны, но не сумевшей задешево продать  ее Европе в 1917-м только потому, что пришедшие к власти большевики объявили  экспроприацию всей их совместной собственности.
         О Людвиге Кнопе и его потомках общественности ничего не было известно в СССР. Он вовремя уехал из России и мирно доживал свои годы в Германии. Но его дети остались с большими средствами на полтора века. Интересно, что сегодня на сцену большой европейской политики вышла Урсула Фон Дер Ляйен. Женщина, мать семерых детей и правнучка Людвига Кнопа. Имя известного 66-летнего политика,  председателя Европейской Комиссии, не сходит  со страниц мировой прессы. Эта мать семерых детей в прошлом  в правительстве ФРГ  занимала должности министра по делам семьи (2005—2009), министра труда и социальных вопросов (2009—2013) и министра обороны (2013—2019) Германии. Первая женщина — министр обороны ФРГ. 15 сентября 2022 года, за  шесть дней до начала общей мобилизации в РФ после украинского контрнаступления, она была награждена орденом князя Ярослава Мудрого Первой степени. Вот это последнее вообще не понятно – с какой стати на Украине, где отрицают все русское, существует такая награда, которая несколько лет вообще была главной в стране и которая прославляет русского князя? Но хорошенько подумав, понимаешь – здесь  есть большой-большой подвох. Уж не знаю, какими соображениями  руководствовался в 1995 году бывший президент Украины Кучма, когда утверждал такую награду для уже независимой Украины после распада СССР, но только не памятью о Древней Руси и ее крестителе  Владимире Святославиче (около 960 — 15 июля 1015) — князе новгородском (970–988) и великом князе киевском (978–1015), при котором произошло Крещение Руси, отце Ярослава Мудрого. Скорее всего украинским русофобам  нужна память о Ярославе как о последнем лидере Древней Руси и Киевской Руси,  после смерти которого она рухнула. Мудрый Ярослав, который  оказался не таким уж и мудрым, а, скорее, великим неудачником, устремившимся в объятия Европы, отдавшим туда своих сыновей и дочерей в мужья и в жены европейских королевичей, которые отвратили наследников русского престола от родной земли, посеяли между ними вражду и ослабили. С тех пор до правления Ивана Третьего не было на Руси  настоящего лидера, патриота и воина, способного встать у руля  державы. И 76 лет спустя после смерти Ярослава у этого руля уверенно встали монголы на целых двести с лишним лет. А орден Ярослава Мудрого на Украине  считается, вероятно, символом единения Киевской Руси с Европой, не случайно им награждены практически все европейские политические лидеры.
         Ярослав, не сумевший воспитать наследника и доверившись Европе, стал косвенным погубителем Киевской Руси. Татаро-монголы захватли Киев в 1240 году. Плано Карпини, который проезжал через Киев в 1246 году, пишет: монголы "произвели великое избиение в земле Русии, разрушили города и крепости и убили людей, осадили Киев, бывший столицей Русии и после длительной осады они взяли его и убили жителей города: отсюда, когда мы ехали через их землю, мы находили неисчислимые головы и кости мертвых людей, лежавших в поле; ибо этот город был весьма большим и очень многолюдным, а теперь он обращен почти ни во что: едва существует там двести домов, а людей тех держат они в самом тяжелом рабстве". Безусловно, население Киева не было уничтожено полностью. Воеводу Дмитра монголы "вывели (к Батыю) раненого, но не убили его ради мужества его". Надо полагать, были и другие пленные. Какой-то части горожан удалось спастись. Но потери, нанесенные Киеву, были огромными. Население города снова достигло отметки в 40-50 тысяч (по данным переписей) лишь в середине XIX века.
Факт "великого избиения” подтвержден археологическими раскопками. В Киеве исследованы остатки сожженных домов XIII века, в которых лежали скелеты людей разного возраста и пола, со следами ударов сабель, копий и стрел. Найдено десятки кладов с золотыми и серебряными украшениями — они были зарыты киевской аристократией перед падением города и так и не были выкопаны владельцами, которые погибли или попали в плен. На территории детинца обнаружены массовые захоронения, в которых были погребены тысячи киевлян, убитых монголами.
       Сегодня в Европе бурно обсуждаются меры, которые позволят повторить описанную в тринадцатом веке жуткую картину падения Киева. Очень усердствует в построении этих варварских планов Урсула Фон Дер Ляйен. И как бы  странно это  ни звучало, указанная дама рвется к сокровищам, которые принадлежали в России ее предку в 19 веке. В ее биографии в разных источниках как-то вскользь указано, что она  дочь Эрнста Альбрехта, видного политика Христианско-демократического союза Германии (ХДС), бывшего премьер-министра Нижней Саксонии, внука дочери бременского торговца хлопком Людвига Кнопа Луизы. «Бременского торговца хлопком» придумали, разумеется, советские историки по приказанию свыше. Поэтому мы и не подозреваем, что Урсула правнучка знаменитого Людвига Кнопа, главной фигуры промышленной революции в России в середине 19 века, сподвижника императора Николая Первого и королевы Англии Виктории.
        Великими реформаторами России мы называем Петра Первого и Екатерину Великую. И ни слова не слышим о еще более значительном реформаторе Российской империи – Николае Первом. Хотя это именно он подготовил отмену крепостного права и осуществил промышленную революцию в стране практически одновременно с Англией. Но поскольку он готовил и осуществлял эти реформы в строжайшей тайне, то и сегодня о них историки предпочитают умалчивать, пока что не разобравшись,  можно ли открывать секретные договора императора с европейскими правителями. Именно поэтому Людвиг Кноп практически не упоминается в исторических трудах не только советских, но и сегодняшних ученых.
         Правда же заключается в том, что Николай Первый, не имея средств для строительства фабрик, оснащения их машинами, не имея обученных кадров для управления промышленными предприятиями, заключил договор с Англией на кредитование и поставку оборудования для текстильных мануфактур. Получателями же европейских денег и машин назначались не как прежде выходцы из родовитых и богатых семейств, а гонимые и бедные, но свободные старообрядцы. Именно они были должны «родить» новый класс промышленников и буржуазии, который бы научился зарабатывать  деньги для государства в новых условиях прогресса. Поэтому  реформу в России в 19 веке нужно назвать не просто технической, а социально-технической революцией. Тем более, что к ней в 1861 году присоединилась отмена крепостного права.
        В 1839 году в России появился восемнадцатилетний мальчик Людвиг Кноп. По происхождению он был немец, из свободного города Бремена. А учился в Англии, в Манчестере. Невероятная история юноши, на которого вдруг вылился волшебный золотой дождь из двух  драгоценных кастрюлек, которые над его головой держали император  Николай первый и королева Виктория. Никогда не верьте в исключительные таланты и  волшебные провидения. Все это – дело рук человеческих. Но у Людвига Кнопа было одно качество, которое отмечали все его знакомые – особенная артистичность, умение разговаривать с людьми,  вызвать их доверие и интерес в долгих беседах. Возможно,  крепкие доверительные объятия  Урсулы и Зеленского на публике – это проявление лицедейства и лукавства , передавшихся от предка?
      Лукавить Людвигу Кнопу приходилось постоянно – все, что он делал, было «под грифом «секретно». В 1842 году Англия отменила запрет на вывоз за границу  машин, документации и специалистов за границу. В Россию  пошли  ткацкие станки, паровые котлы. Вскоре целое предприятие по их изготовлению работало только на Россию. Именно 1842 год и нужно считать началом промышленной революции в стране. Кноп принимал на работу неграмотных крестьян- старообрядцев, делал их своими партнерами и регистрировал совместные предприятия. Через  несколько лет их насчитывалось более двухсот, а  подставные владельцы стали миллионерами, а потом и олигархами. Но ни одно не принадлежало полностью русским,  каждым управлял Людвиг Кноп.
       Историю этого человека нужно писать отдельно. Перед революцией он уехал из России насовсем. Его сыновья остались управлять предприятиями дальше. Но после Октябрьской революции все их экспроприировали большевики. Сотни фабрик Кнопов перестали им принадлежать. Но семья не может не считать их своими. Так вот не за этими ли «сокровищами» и гоняется сегодня правнучка «великого манчестерского комбинатора», мечтая о своей доле прадедушкиных активов в России? Не такая уж и невероятная мысль, если принять во внимание аппетиты тех же заокеанских претендентов на зарубежные «клады» в виде целых государств!

                7


         А теперь вернемся к А.С. Пушкину. Он заканчивал свою великую, но короткую жизнь именно в те годы, когда при дворе Романовых шла напряженная, практически тайная деятельность по разработке реформ в России. И его семейные и финансовые трудности соответствовали трудностям царской семьи и всей страны. К сожалению, скрытые за покровом многочисленных тайн, события тех лет трактуются  биографами Пушкина (и Романовых) зачастую поверхностно.
        Принято считать, что перед дуэлью с Дантесом семья поэта находилась в бедственном материальном положении и у нее не было выхода из него. Однако выход был, и Пушкин стремился к нему – это отъезд всей семьей в деревню. Справедливости ради нужно отметить, что у поэта не было собственной крыши над головой, не было своего жилья. По нынешним понятиям, вся его семья была… бомжами. И виной всему – его собственные отец и мать, которые не смогли  вести дела в своих имениях и почти потеряли их, а в части усадьбы Кистенево, переданной отцом поэта ему перед свадьбой, не было  барского дома,  крестьяне же были заложены в банке за 34 тысячи рублей, две трети которых   поэт роздал в долг и не получил назад.
        Но неправильно было бы представить поэта беспомощным человеком, не разбирающимся в бытовых и финансовых проблемах. Он был очень умный и образованный писатель и журналист, который глубоко изучал и финансы, и экономику, и состояние крестьянских усадеб. До тех пор, пока его отец пытался сам хозяйствовать в имениях с помощью, разумеется, вороватых управляющих, Пушкин вел себя отстраненно. В проживании с детьми и женой  в Михайловском, Болдино и у тещи в Малоярославце ему было отказано. Тогда он задумал купить соседнее с Михайловском имение, чтобы там построить дом, но не сошелся в цене с  владельцами долей. Все это происходило в 1834 году, когда Пушкин решил во что бы то ни стало  или уйти в отставку, или испросить длительный отпуск. С отставкой получился  скандал, который еле-еле утряс Жуковский. А вот отпуск на несколько месяцев Пушкину царь дал и даже распорядился выплатить «отпускные» в размере 30 тысяч рублей. Правда,  эту выплату  притормозил министр финансов Канкрин, кстати, родственник поэта. Но сколько-то тот все-таки получил. Кроме того, 20 тысяч из казны Пушкин получил на издание «Истории пугачевского бунта».
       Наконец, Сергей Львович, устав биться с ворами-управляющими, неудачниками дочерью и младшим сыном, постоянно  требующими денег, попросил Пушкина заняться хозяйством, и тот приступил к изучению дел в имениях. Но на следующих условиях:  отец больше не вмешивается, и Пушкин сам отдает распоряжения. Доходы с Кистенево, если такие случатся, он решил передавать брату и сестре, а доходы с Болдина – целиком и полностью отцу. Дела были неимоверно запущены, и все-таки поэт взялся за них. Его доклады отцу приводили того в такой ужас, что в конце концов, он заявил, что сошел с ума в Болдино и больше не может туда ехать и что-то делать. После неудачных попыток найти управляющего, Пушкину все-таки удалось нанять подходящего, и тот  не только привел дела в Болдино в относительный порядок, но даже сумел получить какие-то доходы. А главное – вот на это биографы и историки как-то не обращают внимание – в 1835 году был отремонтирован барский дом в Большом Болдино. Он был двухэтажный, восьмикомнатный, и временно в нем располагались хозяйственные службы. Если учесть, что к этому времени Сергей Львович окончательно отказался ездить в Болдино и управлять имением, передав все заботы на руки сына, то можно предположить, что у того появилась надежда переехать в этот дом с семьей. Потому он его и отремонтировал.
        Что же касается Михайловского, то туда он пригласил мужа своей сестры Павлищева, который давно рвался распорядиться доходами с  усадьбы в счет приданого сестры Пушкина Ольги, которое задолжал ему Сергей Львович. Приехал сюда шурин Пушкина  летом 1836 года – после смерти матери поэта. Вот тут у него уже появилась крыша над головой – он стал наследником имения вместе с отцом, братом и сестрой. Правда, барский дом был мало пригодным для проживания, и там было всего пять комнат. Но зато размер земельных угодий оказался в три раза  больше, чем предполагалось – не 700, а 2000 гектаров. Павлищев все обследовал, сделал расчеты,  продал собранный урожай и уехал с деньгами в Варшаву, где служил. После этого у них с Пушкиным начались переговоры о выкупе поэтом долей Михайловского. Павлищев требовал 60 тысяч рублей, и эта цена не была приемлема для Александра Сергеевича. Имение по просьбе уже его вдовы Натальи Николаевны выкупила казна для детей поэта, и хотя Павлищев упорно торговался и с царем, ему пришлось довольствоваться 30-ю тысячами рублей.
       Так что А.С. Пушкин незадолго до гибели  очень продуктивно поработал над состоянием родителей и даже, возможно, мог рассчитывать на переезд в болдинский помещичий отремонтированный в это время дом со всей семьей, как он и мечтал. Если бы не развернувшиеся трагические события, которые во многом остаются для нас неразгаданной тайной, и мы можем говорить лишь об их версиях.
               В своих воспоминаниях граф Соллогуб пишет, что Пушкин погиб из-за излишней привязанности к высшему свету, к аристократическому обществу. Но справедливее было бы сказать, что поэт погиб из-за невозможности осуществить задуманный побег из этого самого аристократического общества, от царского двора, из Петербурга. Еще в 1834 году, обращаясь к Бенкендорфу с просьбой об отпуске или об отставке для отъезда в деревню ради творчества, он написал наполненное тоской стихотворение:

   Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит —
Летят за днями дни, и каждый час уносит
Частичку бытия, а мы с тобой вдвоем
Предполагаем жить, и глядь — как раз — умрем.
На свете счастья нет, но есть покой и воля.
Давно завидная мечтается мне доля —
Давно, усталый раб, замыслил я побег
В обитель дальную трудов и чистых нег.

       Жуковский уговорил Пушкина отказаться от хлопот об отпуске и об отставке и смириться. И, возможно, тогда у поэта и возникла отчаянная мысль о дуэли, которая могла бы спасти его наказанием и новой ссылкой в деревню. А то, что упорная мысль об отъезде не покидала его, возможно, говорит ремонт барского дома в Большом Болдино в 1835 году. А в начале 1836 года случайно нашелся и участник дуэли – граф Соллогуб. И это несмотря на  увлеченность Пушкина его сестрой, о которой все говорили в свете. И вот цена этим разговорам и тяжелой, «африканской», ревности Натальи Николаевны.   
          На балу в конце 1835 года между писателями вдруг вспыхнула ссора. Пушкин посчитал, что граф бестактно вёл разговор с его женой (из-за неверно переданных ему слов Соллогуба к Наталии Николаевне). Из приводимых, переведенных с французского, фраз их разговора вообще не понятно,  что вызвало гнев поэта, но дело шло к дуэли, Пушкин уже послал вызов «обидчику» и в начале февраля 1836 года шла подготовка к поединку. Однако из-за служебных поездок Соллогуба в Тверь и Витебск дуэль была отложена, а переговоры стали вести по почте. 1 мая Пушкин для встречи с Соллогубом приехал в Тверь, но не застал его и вёл переговоры с его секундантом Козловским. Уже 5 мая в Москве между писателями произошло примирение, посредником при этом выступил секундант Пушкина П. В. Нащокин. Заметим: в это же время в Петербург возвращается барон Геккерен, к которому у Пушкина возникают большие претензии. А с Сологубом отношения поэта к осени 1836 года переросли в близкие и доверительные. Соллогуб по этому поводу так писал в своих воспоминаниях: «Он поощрял мои первые литературные опыты, давал мне советы, читал свои стихи и был чрезвычайно ко мне благосклонен…». Зная, каким человеком был граф Соллогуб, которому не доверял, кажется, ни один человек в литературных кругах Петербурга и Москвы, а отзывались о нем как о Хлестакове, можно предположить, что он остался в игре и играл в ней не последнюю  и не положительную, а зловещую роль.
         Интересен  еще такой факт: его сестра Надин вдруг летом 1836 года отбывает в Европу (где позже выходит замуж за красавца-русского офицера) , а ее брат продолжает тесные отношения с Пушкиным. Он участвует в мероприятиях по организации первой дуэли поэта с Дантесом, затем – в отмене этой дуэли. А затем именно он доставляет анонимный пасквиль – «Диплом рогоносца»  Пушкину. И возникает большое подозрение – да уж не Соллогуб ли составлял это письмо (может быть, под чью-то диктовку?) Как он всего два года спустя по просьбе дочери Николая Первого, великой княгини Марии Николаевны, написал пасквиль на Лермонтова «Большой свет», продолжая дружить с поэтом, как ни в чем не бывало. Соллогуб – темная лошадка, служа верой и правдой двору, он мог исполнять любые задания, считая для себя честью их исполнение. Точно также, видимо, поступал и Дантес.
        А на великосветской «сцене» тем временем последний продолжает свой маскарадный водевиль с Натали, которая только что оправилась от родов. У нее четверо детей, нет денег, практически нет жилья, потому что за него нечем платить, они только что похоронили мать поэта и у нее две сестры - бесприданницы на руках, бесконечные хозяйственные и издательские неприятности у мужа и ко всему – его неудачливые родственники со своими горестями и безденежьем. И именно Наталья Николаевна решала все семейные проблемы. А между прочим, на тот момент ей было всего 23 года! Молодость, природная доброта и красота дали возможность врагам облить ее с ног до головы грязью. Биографы и историки по завету великого света при дворе Николая Первого оставили нам в памяти Натали как распущенную, сексуально зависимую, влюбленную без памяти во французского щелкопера и изменявшую великому поэту с царем.
         Но  и его характеристику русские, советские историки составили в самом черном свете. Вот Тарле, советский  академик, награжденный множеством наград за свои исторические изыскания, пишет, что Николай Первый отличался  «глубокой, поистине непроходимой, всесторонней, если можно так выразиться, невежественностью». Тарле пишет: «Гнусная, истинно варварская жестокость, с которой он расправлялся со всеми, в ком подозревал наличие сколько-нибудь самостоятельной мысли, палочная дисциплина в армии и вне армии, режим истинно жандармского удушения литературы и науки – вот чем характеризовался его режим. Ни русской истории, ни России вообще он не знал. Царь понятия не имел об истинном состоянии великой державы, которой обладал, и хотя знал о многих царивших в России вопиющих безобразиях и злоупотреблениях, но даже и не начал догадываться, до какой степени внутренний строй, который он считал своим долгом поддерживать самыми жестокими мерами, понижает боеспособность и внешнюю силу империи. Лишь к концу жизни его стало прямо удручать – моментами – неистовое казнокрадство, с которым он ровно ничего не мог поделать. Ещё гораздо более невежествен был Николай I во всём, что касалось западноевропейских государств, их устройства, их политического быта. Его неосведомлённость вредила ему неоднократно. Он вступил в жизнь, почти ничего не зная, и упрямо не хотел признавать самой необходимости ученья. «Мне нужны не умники, а верноподданные», – этот афоризм он повторял неоднократно».
         Человек, который это написал, был или абсолютно неграмотным, или стопроцентно политически зависимым от власти (Сталина), или умственно отсталым. Думаю, в Тарле  это все сочеталось. «Жандармское удушение литературы и науки» «наудушало»  России пятерых мировых гениев литературы, а «незнание об истинном состоянии державы» именно Николаю Первому позволило подготовить отмену крепостного права без бунтов и осуществить одновременно техническую революцию, поставив Россию на одни рельсы с Европой. Это неумный человек Тарле не знал о стране ничего кроме выдумок и анекдотов о Романовых, хотя родился и жил с ними в одно время (его год рождения – 1874-й!). Вот только несколько  исторически точных фактов о деятельности Николая Первого для научного развития России. Он содействовал систематическому изданию древних рукописей на государственные средства (в 1834 году учредил Археографическую комиссию, наладившую выпуск древнерусских актов и «Полного собрания русских летописей»).  Учредил Пулковскую астрономическую обсерваторию (открыта в 1839 году) и Главную физическую обсерваторию в Санкт-Петербурге (1849).  Увеличил содержание Петербургской АН (1836) и преобразовал Российскую академию в Отделение русского языка и словесности Петербургской АН (1841).  Основал Общество сельского хозяйства Южной России в Одессе (1829), Общество садоводства в Москве (1833), Одесское общество истории и древностей (1839), Русское географическое общество (1845) с Кавказским (1850) и Сибирским (1851) отделами, Русское археологическо-нумизматическое (с 1866 года — археологическое) общество (1846).
       Во время его правления были сделаны известные научные достижения:  В 1826 году Н. И. Лобачевский разработал неевклидову геометрию, в 1832 -м П. Л. Шиллинг создал первый в мире электрический телеграф, в 1839 -м в России была открыта Пулковская обсерватория, которая стала главным центром астрономических исследований. В 1840-м геологом Н. И. Кокшаровым была составлена первая геологическая карта европейской части России, в том же году химик Г. И. Гесс открыл основной закон термохимии, выражавший принцип сохранения энергии применительно к химическим процессам.  В 1845 -м указом Николая I было образовано Русское географическое общество. Важнейшим направлением деятельности общества стала поддержка учёных-географов, организация исследовательских экспедиций в разные уголки России и мира.
               Эта деятельность императора по поддержке науки в стране была важна. Но куда важнее была  подготовка к перемене всей государственной политики – к освобождению крепостных и переходу от феодального правления и феодальных традиций к капитализму и европейскому прогрессу. Эта подготовка проходила в такой степени засекреченности, что и сегодня является темной страницей нашей истории. Чтобы не вспыхнула гражданская война между Романовыми, помещиками и выпущенными на волю 30-ю миллионами рабов, нужны были деньги, очень, очень много денег. И еще больше их было нужно, чтобы в это  время построить мануфактуры и оснастить их оборудованием. Откуда было взять деньги при урожайности зерна в 3-6 центнеров с гектара?
      Николай Первый мог рассчитывать на самое серьезное кредитование в Нидерландах и в Англии – это Амстердамский и Лондонский банки.  И, можно сказать, там началась и закончилась история А.С. Пушкина. То есть, началась она, как судьба, в 1816 году, когда по просьбе императрицы Марии Павловны юным поэтом была написана ода на приезд Виллема Оранского, жениха сестры Николая Первого, великой княгини Анны, сына и наследника короля Нидерландов и великого герцога Люксембургского Виллема I и принцессы Вильгельмины Прусской.  Пушкин написал и получил в награду от императрицы - золотые часы – словно символ, отмерявший затем последующие 20 лет его короткой жизни:

Принцу Оранскому
Довольно битвы мчался гром,
Тупился меч окровавленный,
И смерть погибельным крылом
Шумела грозно над вселенной!
Свершилось… взорами царей
Европы твердый мир основан;
Оковы свергнувший злодей
Могущей бранью снова скован…
   
       Стихотворение  было создано на исторических фактах.  Принц Оранский командовал нидерландскими войсками, сражавшимися против Наполеона, когда тот вернулся с Эльбы в Париж.  Наполеон был разбит союзными войсками, возглавлявшимися английским герцогом Веллингтоном, в битве при Ватерлоо. Принц Оранский был ранен в этом сражении.
Стихи Пушкина, положенные на музыку и пелись на празднике, где присутствовали и лицеисты.
         В январе 1816 года по приглашению Александра I принц Виллем прибыл в Санкт-Петербург. 9 (21) февраля 1816 года 21-летняя Анна Павловна вступила в брак с нидерландским наследным принцем Оранским. Приданое русской невесты было огромно. От своего брата императора Александра I она получила 1 миллион (миллиард – на «наши» деньги) рублей в дополнение к деньгам из фонда, созданного Павлом I. Также вдовствующая императрица обеспечила дочь 10 000 рублями в год. Впоследствии большую часть личных средств Анна Павловна потратила на благотворительные цели. Полная опись приданого Анны Павловна составила сорок шесть страниц. В качестве подарка на свадьбу император Александр I преподнёс сестре серебряный столовый сервиз, для изготовления которого переплавили царские врата церкви Архангела Михаила в Михайловском замке. Брачный договор между Виллемом Оранским и Анной Павловной был составлен на русском и французском языках и ратифицирован 9 марта 1816 года императором Александром I. В документе указывалось, что принцесса Оранская сохранит свою православную веру, а дети будут принадлежать нидерландской протестантской церкви.
         Но почему было таким огромным приданое Анны Павловны? Если деньги требовались на реформы… И тут закрадывается мысль: а не было ли это приданое своего рода взяткой Нидерландам за будущее сотрудничество, за будущие кредиты? Но разразился скандал с отделением Бельгии в 1830 году, когда она получила формальную свободу, но ее не признавал Виллем Первый.
            Заглянем в дальнюю историю.    В начале нашей эры территорию Бельгии населяло племя белгов кельтского происхождения. В 54 до н. э. область на севере Галлии, соответствующая современной Бельгии, была завоёвана войсками Юлия Цезаря, который также описал кельтов в своих «Записках о Галльской войне» (из записок консула о Галльской войне: «половину белгов перебили, остальные стали рабами…»). После падения Западной Римской империи в V веке римскую провинцию Галлия завоевали германские племена франков, создавшие здесь своё королевство.
          В XIII—XIV веках территория Бельгии была ареной борьбы между Англией и Францией. В Средние века она входила в состав Бургундского герцогства. 1477—1556 — династический брак Марии Бургундской ввёл бургундское владение в состав Священной Римской империи. 1556—1713 — в составе Испании. Восьмидесятилетняя война положила начало обособлению территорий Бельгии от протестантских Нидерландов. 1713—1792 — в составе Священной Римской империи как австрийские Нидерланды. 1792—1815 — в составе Франции.       1815—1830 — в составе Нидерландов согласно решению Венского конгресса, то есть, под влиянием России, победившей в войне с Наполеоном и на тот момент определявшей политику в Европе. Романовы  помогли Нидерландам выгодно расширить свою территорию присоединением Бельгии и еще больше ослабить Францию. А в 1816 году они заключили исключительно выгодный брак сестры Александра Первого Анны с наследником  Нидерландского престола Виллемом Оранским.
          Однако многие в Бельгии были недовольны насильственным объединением с Нидерландами (прежде всего франкоязычное население и католическое духовенство, опасавшиеся усиления роли соответственно нидерландского языка и протестантской конфессии). 23 сентября 1830 года произошла  бельгийская революция, и в том же году Бельгия вышла из состава Нидерландского королевства и получила независимость. Бельгия становится нейтральным королевством во главе с Леопольдом I (король с 1831 года) из Саксен-Кобург-Готской династии.
           Пока в России идет тайное обдумывание отмены крепостного права и начала технической революции, Национальный конгресс Бельгии создает Конституцию.

                8

           Выше мы уже говорили, что  во время Десятидневной кампании Бельгия осознала свою слабость, а Нидерланды — политическую изоляцию. Хотя договор был подписан уже в 1831 году, Виллем долгое время отрицал независимость Бельгии. А осенью 1836 года у него произошел конфликт с русским императором, в котором главными действующими лицами оказались  дипломат Геккерен и  русский поэт. Здесь стоит привести хронологию событий.

             Май 1836 года – рождение второй дочери Пушкина
              Май 1836 года – в Россию возвращается Геккерен после долгого отсутствия
              26 сентября 1836 года  принц Оранский написал письмо Николаю Первому  с жалобой на  русскую императрицу, которая сообщала о несогласии русского двора с политикой Нидерландов в отношении Бельгии. Этим воспользовался посол Нидерландов в России Луи Геккерен и после общения с русской императрицей на эту тему обратился с сообщением в правительство за спиной  принца.
            10 октября 1836 года Николай Первый отправляет  Оранскому ответ, в котором обещает принять такие меры, которые  устроят принца. Что это был за ответ? Возможно, Николай обещал объяснить все происшедшее принцу, доказать, что злого умысла в высказанных словах императрицы нет, ее оговорил Геккерен, который мог это сделать в силу своего характера и плохих наклонностей. Доказательством должен был стать документ, разоблачающий посла.
              В середине октября родственница Натали Пушкиной Идалия Полетика заманивает ее в свой дом для объяснения с Дантесом, который шантажирует жену поэта угрозами обнародовать письма высокопоставленного лица об их отношениях. В событии ( с улицы) участвует Петр Ланской, на ту пору любовник Идалии Полетики, а через семь лет – супруг Натальи Пушкиной-Гончаровой.
             19-27 октября – болезнь Дантеса
              19-27 октября – встреча Пушкина и Дантеса. Болезнь Пушкина
             30 октября принц Оранский отвечает Николаю о том, что удовлетворен его обещанием принять меры.
            
           4 ноября Пушкин получает «Диплом рогоносца» из рук графа Соллогуба
            4 ноября вечером Пушкин вызывает Дантеса на дуэль
            16 ноября Геккерн получает от Пушкина письмо с отказом от вызова на дуэль на основании того, что он «случайно» узнал о намерении Дантеса просить руки Екатерины Гончаровой после дуэли.
           17 ноября Дантес сделал официальное предложение Екатерине Гончаровой
              Анонимное письмо Пушкину от 4 ноября 1836 года, возможно, и есть тот документ, который Николай Первый мог использовать  в оправдании себя и своей супруги перед герцогом Оранским. Письмо это было написано, послано Пушкину и им прочитано. Теперь нужны были доказательства того, что документ нашел своего адресата и действительно существует, причем с тяжелыми последствиями – вызовом на дуэль Пушкиным сына посла Геккерена. Доказательством могли послужить письмо поэта Бенкендорфу и аудиенция царя Пушкину 23 ноября, на которую тот явился в сопровождении Бенкендорфа, располагающего письмом Пушкина, сообщавшего об анонимке.
          «Диплом рогоносца» был по своему содержанию таким насыщенным и оскорбительным в первую очередь для венценосных особ российской Империи, что вполне мог служить доказательством недопустимого поведения посла Геккерена на своем посту. Нужно вникнуть в его содержание, нужна расшифровка, чтобы весь ужасный смысл нескольких оскорбительных строк был понятен.
            Впервые анонимное письмо, ставшее причиной смертельной дуэли Пушкина и Дантеса,  в России было опубликовано лишь в 1903 году. Но удивительное дело – никогда текст «Диплома рогоносца» никем по-настоящему не расшифровывался и до сих пор остается загадкой. Да, велись всевозможные расследования, чтобы установить автора этого ужасного злословия. Много сказано о бумаге, о конверте, о надписях на нем и масонской печати красного сургуча. Все это досконально изучено, но так ни к чему и не привело. А вот о содержании анонимного письма не  сказано почти ничего. И это большая ошибка, потому что именно в тексте «диплома» скрыта такая огромная история, что  вычерпывать ее можно очень долго, получая  интереснейшие факты, которые ведут нас к точке отсчета смерти нашего великого поэта, но точка эта находится очень и очень далеко во времени. Меня эта невидимая  историческая тропинка привела во времена правления Екатерины Великой.
            Но давайте еще раз вспомним текст печально известного всему миру анонимного письма, полученного Пушкиным и его друзьями 4 (16) ноября 1836 года и ставшего причиной смертельной дуэли поэта и приемного сына голландского посла Луи Геккерена: «Великие кавалеры, командоры и рыцари светлейшего Ордена Рогоносцев в полном собрании своем, под председательством великого магистра Ордена, его превосходительства Д. Л. Нарышкина, единогласно выбрали Александра Пушкина коадъютором (заместителем) великого магистра Ордена Рогоносцев и историографом ордена. Непременный секретарь: граф И. Борх».
              Пушкин считал, что письмо написал Геккерен, о чем сообщил Бенкендорфу.


                8

            В 1830 году начался передел Европы – приобретала самостоятельность Бельгия, и Польша стремилась выйти из состава российской империи, подняв восстание и вступив в открытое сражение с русской армией.
            У Николая начались сложности в отношениях с голландским родственником. Он признал вступление на трон короля Луи Филиппа после свержения Карла Десятого из династии Бурбонов. Но теперь Франция, как и Англия, была полностью на стороне Бельгии, желая ее отделения от Нидерландов и возрождения над нею своего влияния, и Николай должен был поддержать сторону Луи Филиппа в споре о Бельгии. То есть, пойти против правящей династии Оранских в Нидерландах.
              В 1830 году авторитет России на международной арене уже не был таким высоким, как в 1815 году, когда она участвовала в перекройке границ в Европе как  главное лицо после своей победы над Наполеоном. И перед Николаем встала задача не потерять международный авторитет страны еще больше из-за этих революционных событий.
           Какую же роль исполняли Геккерен и Дантес в это время?  Дантес был француз из древнего рода, роялист, преданно служивший бурбонам, в  частности, герцогине Беррийской, матери наследника французского престола, внука Карла Десятого, графа Шамбора. Но Луи Филипп  и депутаты французского парламента отказались признать его таковым. И из-за преследований  Дантес бежал в Россию, где был принят с распростертыми объятиями императорской семьей, сторонницей Карла Десятого.
           Луи Геккерен был голландцем очень высокого происхождения. Служил       Наполеону, затем, с 1822 года,  являлся послом Нидерландов в Петербурге. Дантес никогда не переставал служить Франции, Геккерен до конца жизни служил  Нидерландам. На чем же сошлись эти двое? Оставим в стороне их гомосексуальную связь, важнее их деятельность в спецслужбах в различных государствах. Таким изощренным разведчикам, как эти двое,  никому нельзя было доверять, друг другу, в том числе.  На самом деле, только одно важное убеждение их объединяло: в жизни надо быть богатыми и успешными. И добиваться этого любыми способами. Вот и брались они за особые задания, очень сильно рискуя. Так Дантес только из личной выгоды в итоге перестал быть роялистом и, вернувшись во Францию, «обратился» в  либерала и служил Наполеону Третьему. Что позволило ему стать богатейшим человеком в своей
стране.
            У Пушкина в это время тоже было непростое положение в российском обществе. Приветствуя либеральные ценности, он одновременно громко заявил о себе как патриот и монархист. И даже слишком громко, настолько, что его услышали и в Европе. Патриотические стихотворения Пушкина «Перед гробницею святой», «Клеветникам России», «Бородинская годовщина» достигли Лондона и дошли до Герцена, который призывал к освобождению Польши.
            Пушкин писал 1 июня 1831 году Вяземскому: «…их надобно задушить и наша медленность мучительна. Для нас мятеж Польши есть дело семейственное, старинная, наследственная распря, мы не можем судить её по впечатлениям европейским, каков бы ни был впрочем наш образ мыслей…». Вяземский был в ужасе от «Клеветникам России».
                В то же время существовало множество людей, восхищавшихся этим стихотворением. П. Я. Чаадаев писал Пушкину 18 сентября 1831 года: «Вот вы, наконец, национальный поэт; вы, наконец, нашли ваше призвание. Я не могу передать вам удовлетворение, которое вы дали мне испытать. Мне хочется сказать вам: вот, наконец, явился Дант».      
             В «Бородинской годовщине» Пушкин напоминает «народным витиям» — то есть французским демократам, требовавшим выступления в поддержку Польши — а также участникам русско-польских военных действий о традициях русских воинов, которые могут и должны служить гарантией добрых отношений:
 

Врагов мы в прахе не топтали;
Мы не напомним ныне им
Того, что старые скрижали
Хранят в преданиях немых;
Мы не сожжем Варшавы их;
Они народной Немезиды
Не узрят гневного лица
И не услышат песнь обиды
От лиры русского певца.

           Вяземский ознакомился со стихотворением и в тот же день  записал в дневнике: «Будь у нас гласность печати, никогда бы Жуковский не подумал бы, Пушкин не осмелился бы воспеть победы Паскевича… Курам на смех быть вне себя от изумления, видя, что льву удалось, наконец, наложить лапу на мышь… И что за святотатство сближать Бородино с Варшавою. Россия вопиет против этого беззакония…».
              Если уж в самой России Пушкин вызвал такую лютую ненависть людей, которых считал своими друзьями и единомышленниками, то что говорить о Европе, которая видела в Пушкине огромную опасность – мало ли куда мог завести этот «властитель» душ целые народы!
            В «Клеветниках России»  поэт напрямую отсылает оппонентов к польской интервенции 1610-1612 годов и ко взятию Суворовым в 1794 году предместья Варшавы:

Оставьте нас: вы не читали
Сии кровавые скрижали;
Вам непонятна, вам чужда
Сия семейная вражда;
Для вас безмолвны Кремль и Прага;
Бессмысленно прельщает вас
Борьбы отчаянной отвага —
И ненавидите вы нас…

              Это тревожное время отдалило Пушкина с его сугубо национальными убеждениями литератора и политика от людей, с которыми он еще недавно дружил, чьи идеи свободы, равенства и братства горячо разделял. Одним из них стал Адам Мицкевич, польский поэт, который теперь обливал русских патриотов грязью, а Пушкина (надо же, наконец, называть вещи своими именами) – особенно. Александр Сергеевич с отчаянием наблюдал за этой поэтической (и политической, конечно же) войной, развернутой против него в России и в Европе. Тогда и появилось полное горечи стихотворение «Пора, мой друг, пора, покоя сердце просит!».

          Мицкевич тем временем пишет стихотворение за стихотворением, где громит русское национальное самосознание всего народа, уверяет европейскую общественность в том, что лучшие русские поэты продались царю и выполняют его волю по порабощению других народов. В «Смотре войск» он, к примеру, пишет:

Несчастный ты мужик! Слеза течет
При мысли о тебе, и сердце бьется…
Славянский, обездоленный народ!
Как жаль тебя, как жаль твоей мне доли!
Твой героизм – лишь героизм неволи.

          И эти строки он адресует тому, кого в 1812 году вся порабощенная Европа молила об освобождении от жесткого завоевателя Наполеона. Тому, кто ценой немыслимых жертв освободил от захватчика свою землю и помог освободиться  европейским странам. Это же была мировая война, а якобы не личный бой Александра Первого с Наполеоном, в котором  солдаты русской армии были просто статистами…
Конечно, та же русская армия теперь пришла в Польшу, усмирять бунт. И свой гнев Адам Мицкевич обрушивает на нее именно по этой причине. Но не все так просто в этих событиях, в которых Россию пытаются представить «жандармом». Если поляки и Адам Мицкевич забыли, сколько  несчастий принесла Польша своими коварными выходками русскому государству, когда по ее вине оно  почти перестало существовать (1598-1613 годы), то русские этого никогда не забывали. И если Польша несколько раз подвергалась  международному разделу, то это «заслуга» прежде всего ее собственной шляхты и непомерных и губительных амбиций польских аристократов и олигархов.
           Но вот что пишет Мицкевич в стихотворении «К русским друзьям»:



Вы – помните ль меня? Когда о братьях  кровных,
Тех, чей удел – погост, изгнанье и темница,
Скорблю – тогда в моих видениях укромных,
В родимой череде встают и ваши лица.
Где вы? Рылеев, ты? Тебя по приговоре
За шею не обнять, как до кромешных сроков, -
Она взята позорною пенькою. Горе
Народам, убивающим своих пророков!
Бестужев! Руку мне ты протянул когда-то.
Царь к тачке приковал кисть, что была открыта
Для шпаги и пера. И к ней, к ладони брата,
Пленённая рука поляка вплоть прибита.
А кто поруган злей? Кого из вас горчайший
Из жребиев постиг, карая неуклонно
И срамом орденов, и лаской высочайшей,
И сластью у крыльца царёва бить поклоны?
А может, кто триумф жестокости монаршей
В холопском рвении восславить ныне тщится?
Иль топчет польский край, умывшись кровью нашей,
И, будто похвалой, проклятьями кичится?
Из дальней стороны в полночный мир суровый
Пусть вольный голос мой предвестьем воскресенья -
Домчится и звучит. Да рухнут льда покровы!
Так трубы журавлей вещают пир весенний.
Мой голос вам знаком! Как все, дохнуть не смея,
Когда-то ползал я под царскою дубиной,
Обманывал его я наподобье змея -
Но вам распахнут был душою голубиной.
Когда же горечь слёз прожгла мою отчизну
И в речь мою влилась - что может быть нелепей
Молчанья моего? Я кубок весь разбрызну:
Пусть разъедает желчь - не вас, но ваши цепи.
А если кто-нибудь из вас ответит бранью -
Что ж, вспомню лишний раз холуйства образ жуткий:
Несчастный пёс цепной клыками руку ранит,
Решившую извлечь его из подлой будки.

              Последнее четверостишье было обращено именно к Пушкину в ответ на его стихотворения  «Клеветникам России» и «Бородино». Александр Сергеевич не мог не ответить на злопыхательство недавнего еще друга и написал стихотворение «Он между нами жил…»:

Он между нами жил…
Средь племени ему чужого; злобы
В душе своей к нам не питал, и мы
Его любили. Мирный, благосклонный,
Он посещал беседы наши. С ним
Делились мы и чистыми мечтами
И песнями (он вдохновен был свыше
И свысока взирал на жизнь). Нередко
Он говорил о временах грядущих.
Когда народы, распри позабыв,
В великую семью соединятся.
Мы жадно слушали поэта. Он
Ушел на запад — и благословеньем
Его мы проводили. Но теперь
Наш мирный гость нам стал врагом — и ядом
Стихи свои, в угоду черни буйной,
Он напояет. Издали до нас
Доходит голос злобного поэта,
Знакомый голос!.. боже! освяти
В нем сердце правдою твоей и миром,
И возврати ему…

          Мицкевич увидел это стихотворение лишь после смерти Пушкина. 23 февраля 1842 года Александр Тургенев записал в своем дневнике: «На последней лекции я положил на его (Мицкевича –Т.Щ.) кафедру стихи Пушкина к нему, назвав их "Голос с того света". Хорошо, что этот список стихотворения "Он между нами жил" с надписью Тургенева хранится сегодня в музее Мицкевича в Париже. Он пережил Александра Сергеевича, будучи старше него, на восемнадцать лет, умер в 1855 году. Может быть, и потому, что наш Пушкин не был «Дантесом» «свободной» Европы, где успешно прятался Мицкевич, изрыгая яд на русского гения.


                9


            В СССР эту тяжелую историю от народного внимания скрыли, поставив Адама Мицкевича на высокий историко-политический пьедестал борца за  равенство, свободу и справедливость. И сегодня материалы о нем современные историки и литературоведы излагают с предельной осторожностью, оставляя нам лишь восторженные дифирамбы. А о том, что Мицкевич в 1834 году был в среде тех, кто безжалостно травил и уничтожал  «наше все» - Александра Сергеевича Пушкина – старательно умалчивают. Забавно встретить вот такие высказывания «знатоков» политики и литературы 19 века: «А.М. Горький ставил имя Мицкевича рядом с именем Пушкина, о котором писал: «Гигант Пушкин, величайшая гордость наша и самое полное выражение духовных сил России». В них обоих, в Пушкине и Мицкевиче, Горький видел людей «воплощающих дух народа с наибольшей красотой, силой и полностью».
            И Вяземский (разделявший взгляды польского бунтаря и «отвернувший свое лицо от Пушкина» в то время), когда через два года после этих хулиганских обливаний грязью имени Пушкина Мицкевичем, поэта убили, совал свою масонскую перчатку в его гроб, якобы любя поэта, сам же поспешил прислуживать царю со всей преданностью до конца отлично обеспеченных  дарами императора  дней своих, не оглядываясь ни на каких свободолюбивых друзей. И к нему у Адама Мицкевича претензий не было. Почему? А потому что умел Вяземский, хотя и слыл сумасшедшим, вовремя промолчать и даже «отвернуть лицо»…
            Да, много загадочного в истории нашей отечественной литературы, о котором, конечно, ничегошеньки не знают учителя в школах, да и в университетах, если знают, то помалкивают. Если Горький ставил на одну доску русского гения и польского хулигана-бунтаря, то Некрасов и вовсе запутал «честную публику», соединив вообще изначально несоединимое –Белинского и Гоголя, поставив их рядом в поэме «Кому на Руси жить хорошо» в 1869 году:
            

Эх! эх! придет ли времячко.
Когда (приди, желанное!..)
Дадут понять крестьянину,
Что рознь портрет портретику,
Что книга книге рознь?
Когда мужик не Блюхера,
И не милорда глупого —
Белинского и Гоголя
С базара понесет?


       Вот уж, действительно, ради красного словца… Я вообще не понимаю, как мог Некрасов написать эти строки, поставив в них рядом Белинского и Гоголя! И это он, стравивший  (вместе с Иваном Тургеневым- Т.Щ.) Гоголя и Белинского, вызвав  грандиозный политический скандал между ними, который повлек  ужасные последствия – арест и отправку на каторгу Достоевского, которого они, в свое время, натравили на Гоголя… Какой цинизм! Да и, спрашивается, на кой черт, прости Господи, нести мужику с ярмарки книжки Белинского? Что такое Белинский с несколькими его претенциозными статьями о русской литературе? Он что, сравним с  Гоголем и его «Вечерами на хуторе близ Диканьки»? Я в этих стихах Некрасова кроме его дьявольской  улыбки  политического провокатора ничего не вижу. Белинский – это, конечно, призыв мужика к бунту. А Гоголя зачем приплел?
            Ах да, «мертвые души»… Но  кто это, на самом деле? Только ли  безответные  крепостные крестьяне, которых Адам Мицкевич «лишил» гражданского самосознания в своих бойцовских стихах 1834 года, и тех, кто их продавал  и умершими – беспридельничавшее  русское дворянство, или еще и те, кто находился на переднем крае русской литературы, в том числе, в советское время? Максим Горький, прославляющий Адама Мицкевича, и иже с ним представляются мне  именно такими «мертвыми душами». Почему? Потому что они пытаются растворить понятие национальной культуры и литературы в европейском потребительстве этого «продукта». То есть, ценность русского искусства и литературы они видят в его проникновении на Запад, в его «пригодности»  европейским ценностям. И наоборот.
Но взаимопроникновение возможно только  в трех случаях: если это очень-очень высокохудожественное произведение – как балет «Лебединое озеро». Если есть политическая и идеологическая выгода – но тогда русскую литературу представляют пятиколонники на службе у врагов государства. И, наконец, если  олигархи захотят толкнуть что-то полюбившееся им и даже стоящее. Но это все равно не выйдет за узкий  круг и не поднимется на государственный уровень.
          Культура, литература должны представлять  национальные интересы, которые стоят на защите земли, территории страны и нации. Это  и есть главное в национальной культуре и литературе, о чем говорил Александр Сергеевич Пушкин в своих стихотворениях «Клеветникам России» и «Бородино».
        О чем бы ни  говорили писатели в своих произведениях, проблема все равно «упрется» в самое главное, что есть у человека – в его землю, на которой он живет, в проблему ее сохранения. Чем оказался велик Пушкин и ненавидим врагами  России? Тем, что создал такой язык, который стал доступным и самим русским, и другим народам, стал, наконец, переводным на любой другой язык. И тут он открыл путь к России всем народам. Он никого не завоевывал – он просто открыл дорогу в Россию всему миру. И стал мировым достоянием, хотел бы кто этого или не хотел. И именно в этот момент был убит.
                В печально известном всему миру анонимном письме, полученном Пушкиным и его друзьями 4 (16) ноября 1836 года и ставшем причиной смертельной дуэли поэта и приемного сына голландского посла Луи Геккерена, указаны три фамилии – самого Пушкина, «графа» А. Борха и Д.Л. Нарышкина. Под Борхом  злопыхатели могли «спрятать»  Луи Геккерена – Борх – входит в «состав» его сложного имени.
Но кто же такой «великий магистр светлейшего Ордена Рогоносцев, его превосходительство»  Д.Л. Нарышкин? Историки  дают  нам скупые сведения об этом человеке – как о муже любовницы императора Александра Первого. И едва ли многим известно ее имя – Мария Четвертинская. А оно, между тем, связано кровавыми событиями в ее семье во время польского восстания конца 18 века.
           Вспомним, кто из знатных поляков был зверски убит польскими националистами во время Польского восстания в 1794 году? Антоний Четвертинский, сторонник России, отец Марии Четвертинской-Нарышкиной. Которая  в 1795 году стала женой (скорее всего – формальной) богатого вельможи Д.Л. Нарышкина.
           Бесстыдство и низость анонимного  письма Пушкину в 1836 году гораздо глубже и ужаснее, чем это привыкли видеть современники. А «увидели» они лишь  позор семьи Д.Л. Нарышкина, мужа любовницы императора Александра Первого Марии Четвертинской-Нарышкиной, который должен был теперь ассоциироваться с надуманным великим светом «позором» Пушкина из-за связи его жены с Дантесом или даже с самим Николаем Первым. Но никто за то время, когда был опубликован этот грязный пасквиль ( в 1903 году), не удосужился объяснить «почтенной публике»:  на самом деле, этот зашифрованный текст нанес сильнейший удар по самолюбию поэта-патриота. Потому что в нем позорилось имя женщины,  которая в шестнадцать лет, будучи круглой сиротой, попав в Россию после побега от разъяренных толп,  убивших ее отца в Польше, не была защищена никем при дворе Екатерины Второй. Которая, щедро откупившись от семьи политических беженцев, отдала девушку в бесстыдные руки своего сексуально озабоченного внука -  цесаревича Александра. Который затем испортил жизнь и себе, и своей супруге, императрице Елизавете, и ни в чем не виноватой юной Марии, которая целых пятнадцать лет, попав в его плен, готовила свой побег, и ее «мужу», Д.Л. Нарышкину, который был вынужден всю жизнь, подчиняясь воле императора  и его любовными прихотям, до самой смерти, нести на себе звание рогоносца.
                Можно сказать, что жертвой этой сексуальной интриги Александра Первого стал и Пушкин, и, главное, его творчество. Потому что, приводя сравнение его семейного положения в 1836 году с постыдным положением  Д.Л. Нарышкина и его жены, полячки Марии Четвертинской, дочери поляка-героя, которую Александр Первый опозорил, а не создал ей достойного подвигу ее отца положения в русском обществе, недруги и ненавистники Пушкина сводили на нет высокое и важное значение его стихотворений
«Перед гробницею святой», «Клеветникам России», «Бородинская годовщина». А его самого свергали с почетного пьедестала передового рупора русской политики и поэзии. Вот что приводило его в отчаяние более всего. Ненавидевший поэта Адам Мицкевич, поливший его грязью в своих стихах как  покорного раба русского царя-тирана, мог теперь быть вполне доволен – соотечественники Пушкина  превзошли в ненависти самых яростных врагов русского гения в Европе.
          Но точка отсчета гибели поэта даже не в этом проклятом «дипломе», а уходит в более раннее время – в правление Екатерины Второй, к другому Нарышкину – отцу Дмитрия Львовича, Льву Александровичу Нарышкину.
           Дмитрий Львович Нарышкин был сыном Льва Александровича Нарышкина, чей отец, Александр Львович (имена повторяются –Т.Щ.), был  двоюродным братом Петра Первого.
               Итак, Нарышкин Лев Александрович - младший сын Александра Львовича Нарышкина (двоюродного брата Петра Великого) и статс-дамы Елены Александровны Апраксиной (внучки его сподвижника Петра Матвеевича Апраксина). Службу начал в Преображенском полку, в 1751 году был назначен камер-юнкером при дворе великого князя Петра Федоровича (будущего императора Петра Третьего) и стал его фаворитом. После того, как 25 декабря 1761 года на престол вступил Петр III, ему сразу же было пожаловано 16000 рублей из денег камер-конторы. 1 января 1762 года он был произведен в шталмейстеры с рангом и жалованьем действительного генерал-поручика, 10 февраля получил в подарок каменный дом, 16 февраля, вследствие упразднения Канцелярии тайных и розыскных дел, был назначен вместе с театралом А. П. Мельгуновым и драматургом и актером Д. В. Волковым  для приема в Санкт-Петербурге доносов об умысле по 1-му или 2-му пункту.
              До самой кончины Петра III Нарышкин находился при нём неотлучно, и по вступлении Екатерины II на престол был арестован в Ораниенбауме в числе приверженцев императора. Арест его был, однако, непродолжителен, и Екатерина II стала по-прежнему милостиво относиться к Нарышкину, а в день своей коронации, 22 сентября 1762 года, пожаловала в обер-шталмейстеры. В 1766 году он сопровождал великого князя Павла Петровича в Берлин.   Находясь при особе государыни, Нарышкин всю свою жизнь провел в придворном кругу. Он сопровождал императрицу в её путешествиях в 1780—86 годах в Белоруссию, Вышний Волочек и Крым.
           Нарышкин отличался необыкновенным хлебосольством и страстью устраивать великолепные и шумные балы, маскарады и пикники. Один из маскарадов, данный Нарышкиным для Екатерины ІІ в 1772 году, стоил ему 300000 рублей. Описание этого маскарада было сделано в тогдашних «Санкт-Петербургских ведомостях». Его дом был всегда с утра до вечера открыт для посетителей, причём хозяин не знал многих своих гостей и по фамилии, но всех принимал с одинаковым радушием.
            Умер 10 (21) декабря 1799 года, незадолго до смерти пожалованный в действительные камергеры.  Несмотря на то, что Нарышкин не занимал крупных постов, сам он по этому поводу нисколько не расстраивался, поскольку и не стремился к этому — но всегда гордился своей родовитостью, будучи двоюродным племянником Петра I.  Был необыкновенно популярен в петербургском обществе и считался, пожалуй, самой яркой звездой среди придворных Екатерины, внося в их круг веселость и оживление и являясь, по сути, главным шутом двора. Его веселый, добродушный характер, общительность и остроумие снискали ему расположение Петра III, обычно подозрительно относившегося к придворным своей супруги. М. М. Щербатов в сочинении «О повреждении нравов в России», характеризуя Петра III, писал: «Сей Государь имел при себе главного своего любимца — Льва Александровича Нарышкина, человека довольно умного, но такого ума, который ни к какому делу стремления не имеет, труслив, жаден к честям и корысти, удобен ко всякому роскошу, шутлив, и, словом, по обращениям своим и по охоте шутить более удобен быть придворным шутом, нежели вельможею. Сей был помощник всех его страстей».
             Екатерина II, будучи очень невысокого мнения о дарованиях и нравственных качествах Нарышкина и называя его то «прирождённым арлекином», то «слабой головой, бесхарактерным» или, наконец, «человеком незначительным», тем не менее, очень ценила его общительный характер и умение развлекать общество: «Он был способен создавать целые рассуждения о каком угодно искусстве или науке; употреблял при этом технические термины, говорил по четверти часа и более без перерыву, и в конце концов ни он и никто другой ничего не понимали во всем, что лилось из его рта потоком вместо связанных слов, и все под конец разражались смехом.
                Более того, когда в 1783 году на страницах журнала «Собеседник любителей российского слова» скрывшийся под маской анонима Д. И. Фонвизин обратился к Екатерине II с вопросом, намекающим на Нарышкина: «Отчего в прежние времена шуты, шпыни и балагуры чинов не имели, а ныне имеют и весьма большие?», — он получил от Екатерины весьма жесткую отповедь.


                10


          Оригинальная личность Нарышкина отразилась на некоторых литературных произведениях императрицы. Нарышкин не был писателем, но его интерес к литературе и её деятелям достаточно засвидетельствован, в частности, Н. И. Новиков посвятил ему 2-е издание своего «Трутня».
          Державин, посвятивший Нарышкину два стихотворения, писал о нём:
Он был весьма острый и сметливый человек, а ежели бы не напустил на себя шутовства и шалости, то мог бы по своему уму быть хороший министр или генерал.
       А из посмертных отзывов о Нарышкине характерен следующий:
«Он был вельможа тем более опасный, что под видом шутки, всегда острой и язвительной, умел легко и кстати высказывать самую горькую правду».
Все эти, весьма разрозненные, биографические факты, известные сегодня из многочисленных сетевых документальных публикаций, практически ничего не говорят нам о Льве Александровиче Нарышкине настоящем. Оно лишь  обозначено намеками в отдельных эпизодах его жизни. Но что означает назначение его императором Петром Третьим одним из трех руководителей всего политического сыска России сразу после того, как в это время была упразднена Тайная канцелярия? Другие двое – это драматург Дмитрий Григорьевич Волков и деятель русского просвещения и масонства Алексей Петрович Мельгунов.
            Если принять во внимание, что актеры и  великосветские острословы, коими и являлись Нарышкин, Волков и Мельгунов, играли при русском дворе роль придворных шутов, то очень трудно понять,  почему именно им Петр Третий  передал управление всем российским политическим сыском.
         Тайная канцелярия — орган политического сыска и суда в России в XVIII веке. В первые годы существовала параллельно с  Преображенским приказом, выполнявшим сходные функции. Упразднена в 1726 году, восстановлена в 1731-м как Канцелярия тайных и розыскных дел - вот она и была  ликвидирована в 1762 году Петром III. Однако вместо неё в том же году Екатериной II учреждена Тайная экспедиция, выполнявшая ту же роль. Окончательно упразднена Александром I, который создал многоступенчатую систему (и, как показало восстание декабристов, неэффективную –Т.Щ.) службы государственной безопасности, реформированную Николаем Первым в Третье Отделение Собственной его величества канцелярии (А. Бенкендорф).
           С 1725 года Тайная канцелярия занималась и уголовными делами, которыми ведал А.И. Ушаков. Но при малом количестве людей (под его началом было не более десяти человек, прозванных экспедиторами тайной канцелярии) охватить все уголовные дела такому отделению было не под силу. При тогдашнем порядке расследования этих преступлений колодники, уличенные в каком-либо уголовном преступлении, могли по желанию продлить свой процесс, сказав «слово и дело» и совершив донос. Они немедленно забирались в Преображенский приказ вместе с оговорёнными, причем очень часто оговаривались люди, не совершившие никакого преступления (и что в 1937 году было нового в политическом сыске в СССР? –Т.Щ.), но на которых доносчики имели злобу. Основное направление деятельности приказа — преследование участников антикрепостнических выступлений (около 70% всех дел) и противников политических преобразований Петра I ( и тут – то же самое относительно политических репрессий в СССР при диктаторе Сталине – Т.Щ.).
            После роспуска Тайной канцелярии в 1726 году она возобновила работу уже как Канцелярия тайных и розыскных дел в 1731 году под руководством все того же А. И. Ушакова. К компетенции канцелярии  было отнесено следствие по преступлению «первых двух пунктов» Государственных преступлений (они означали «Слово и дело государево». 1-й пункт определял, «ежели кто каким измышлениям учнет мыслить на императорское здоровье злое дело или персону и честь злыми и вредительными словами поносить», а 2-й говорил «о бунте и измене»). Главным орудием следствия были пытки и допросы с «пристрастием».
            Большая популярность этой канцелярии была приобретена в годы Бироновщины. Анна Иоанновна боялась заговора. Около 4046 человек было арестовано и пытано, около 1055 дел рассмотрено в застенках данного ведомства. Не осмотрено оставалась 1450 дел. Со смертью Анны Иоанновны, тайной канцелярии было поручено найти обвинение для Бирона. И она нашла.
          Затем, как всегда и случается в смутное время ослабления власти,  канцелярия потеряла прежнее влияние и была под грозою закрытия. В конце ноября 1741 года, заведовавший данным органом Ушаков, знал  о заговоре Елизаветы Петровны против  Анны Леопольдовны, но решил не мешать заговорщикам, за что после победы дочери Петра не был снят с должности. С приходом ее к власти  тайная канцелярия снова приобрела популярность. Появились такие должности, как соглядатай, который записывал и подслушивал важные разговоры или следил за шпионами.
             В 1746 году Тайной канцелярией стал заведовать Александр Иванович Шувалов. Во время его руководства попали в опалу ближайшие друзья и сподвижники Елизаветы Петровны: Шетарди (1744), Лесток (1744 и 1748), Апраксин и Бестужев (1758).
         «Придворные арлекины» Лев Нарышкин, Дмитрий Волков и Алексей Мельгунов  возглавили политический сыск России на тот период, когда Петр Третий своим манифестом упразднил Канцелярию тайных и розыскных дел.
         Биографы пишут: Алексей Петрович Мельгунов (9 (20) февраля 1722 — 2 (13) июля 1788) — деятель Русского Просвещения и масонства, действительный тайный советник, по словам Екатерины II — «очень и очень полезный государству человек». Генерал-губернатор Ярославского наместничества (1777—1788). Владелец Елагина острова в Петербурге («Мельгунов остров») и подмосковной усадьбы Суханово. Родился 9 (20) февраля 1722 года, сын петербургского вице-губернатора Пётра Наумовича Мельгунова и его жены Евфимии Васильевны, урождённой Римской-Корсаковой.
С 20 января 1737 года, вместе с братом Александром воспитывался в Сухопутном шляхетском корпусе. Хорошо знал немецкий язык и при выпуске из корпуса в ноябре 1740 года был взят камер-пажом ко двору Елизаветы Петровны.
С 1756 года — адъютант (в чине бригадира) Петра Фёдоровича, входил в круг его ближайших приближённых. Командовал Ингерманландским пехотным полком. В качестве фактического руководителя (иногда именуется шефом) Сухопутного шляхетского корпуса (1756—1761) создал при нём театр, открыл типографию.
28 декабря 1761 года произведён в генерал-майоры, а в феврале — в генерал-поручики; принимал доносы «об умысле по первому и второму пункту». Участвовал в подготовке важнейших законодательных актов Петра III, открывавших перспективу прогрессивных преобразований (манифест об уничтожении Тайной канцелярии, указ о вольностях дворянства и другие). Пётр III пожаловал ему 1000 душ крепостных и землю в столице, назначил членом Особого собрания при императоре; 10 февраля 1761 года был награждён орденом Св. Александра Невского.
В момент свержения Петра III (28 июня 1762 года) он сохранил верность императору, за что заплатил арестом и опалой, но Екатерина II вскоре пригласила его вновь на службу и в 1764 году назначила генерал-губернатором Новороссийской губернии.
Мельгунов проявил себя умелым и просвещённым администратором, организовал типографию в крепости святой Елисаветы, первым проводил археологические раскопки скифских курганов на Днепре (золотые и серебряные вещи из курганов составили «мельгуновский клад» в Эрмитаже). Составил доклад о реформе народного образования в России.
В 1765 году он был «пожалован в Москву сенатором и Камер-коллегии президентом». Был депутатом Комитета по составлению нового Уложения (1767), директором казённых винокуренных заводов.
В чине действительного тайного советника с 1777 года до конца жизни был ярославским, а с 1780 года ещё и вологодским генерал-губернатором. В разное время в состав края, находившегося под его управлением, входили вологодские, костромские, архангельские земли.
      А вот энциклопедические данные о соратнике Мельгунова при Петре Третьем Дмитрии Васильевиче Волкове, государственном деятеле и драматурге. Он был, как они утверждают, наиболее  выдающейся  фигурой  царствования  Петра  Третьего. Тайный советник, сенатор, при Петре III секретарь Особого совета и вероятный составитель важных указов, впоследствии губернатор Оренбургской губернии, смоленский наместник и генерал-полицмейстер Санкт-Петербурга. В книге «Руководители Санкт-Петербурга» начало литературной деятельности Дмитрия Васильевича Волкова связывается предположительно со временем путешествия по Волге в свите Екатерины II в 1767 году, когда императрица и её спутники переводили с французского исторический роман Ж.-Ф. Мармонтеля «Велизарий».
         В 1774 году была напечатана комедия Волкова «Воспитание», в том же году поставленная на сцене Московского театра. Пьеса, написанная в традициях учительной комедии и мещанской «слёзной» драмы, содержала выпады против А. П. Сумарокова и Д. И. Фонвизина, а также отдельных представителей дворянства в рамках, допускаемых цензурой; возможно, что опубликованная в том же году Сумароковым «Притча на несмысленных писцов» представляла собой ответный выпад в адрес Волкова. Волкову приписывается также опубликованная анонимно в 1774 году в новиковском журнале «Кошелёк» одноактная пьеса «Народное игрище».
      Волков в  последние  шесть   лет   елизаветинского
правления занимал должность конференц-секретаря,  то  есть  руководителя  канцелярии Конференции при высочайшем дворе. Понятно, что он, в силу литературным владением словом, составлял тексты всех документов  этого учреждения как при Елизавете Петровне, так и при Петре III. После ликвидации Конференции император 30 января 1762  года  назначил  Волкова  своим  тайным секретарем, то есть руководителем личной императорской канцелярии. Тем самым
она была выделена из Кабинета его  императорского  величества,  который  под
руководством А.В. Олсуфьева занимался теперь  лишь  финансово-хозяйственными
делами царской семьи. Волковым составлены тексты большинства указов и других
документов за личной подписью императора. Говорят, что влияние этого деятеля  было  очень велико: современники утверждали, что "Волков водил пером Петра III и был его ближайшим советником",  "император  ничего  не  предпринимал  без  совета  и решения  Волкова,  и  можно  сказать,   что   этому   человеку   принадлежит
значительная доля в славных и благодетельных деяниях монарха".
      Из исторических источников известно: Манифест об уничтожении Тайной канцелярии был написан Д.Б.  Волковым  и 16 февраля 1762 года утвержден подписью императора. В этом  акте  осуждалась
"...практика работы политического сыска,  которая  "злым,  подлым  и  бездельным
людям подавала способ или ложными затеями протягивать вдаль заслуженные  ими
казни и наказания, или же злостнейшими клеветами обносить своих  начальников
и неприятелей". Далее объявлялось,  что  "Тайная  розыскных  дел  канцелярия
уничтожается отныне навсегда", а "ненавистное изражение, а именно  "слово  и
дело",  не  долженствует  отныне  значить  ничего".  Но  если   "кто   имеет
действительно и по самой правде донести о  умысле  по  первому  или  второму
пункту" (покушение на жизнь и  честь  государя  или  бунт  и  измена  против
Отечества), тот  должен  немедленно  подавать  донос  в  ближайшее  судебное
учреждение или воинскому начальнику. Доносителей  надлежало  "увещевать,  не
напрасно ли на кого затеял", упорствующих сажать на два дня под  караул  без
еды и питья, а потом снова  "спрашивать  с  увещанием,  истинен  ли  донос".
Выдержавшие эти испытания должны были направляться "под крепким караулом"  в
Сенат, Сенатскую контору или ближайшую губернскую канцелярию, где  надлежало
проводить следствие. Окончательные решения всем делам выносил Сенат. Ему  же
поручалась разработка мер, "к  тому  служащих,  чтоб  несправедливые  доносы
пресечь, невинных не допустить ни до малейшего претерпения,  а  преступников
открывать и изобличать кратким и надежным образом без кровопролития".
     В манифесте объявлялось намерение Петра III лично рассматривать дела по
политическим преступлениям в своей "резиденции". Император обещал  "показать
в  том  пример,  как  можно  и  надлежит  кротостью   исследования,   а   не
кровопролитием прямую истину разделять от клеветы и коварства и смотреть, не
найдутся ли способы самим милосердием  злонравных  привести  в  раскаяние  и
показать им путь к своему исправлению".
     Однако сведений о выполнении Петром III своих  благих  намерений  не  имеется. Напротив, есть свидетельства о  том,  что  он  без  всякого  разбирательства подвергал наказаниям людей за "сообщения  по  важному  делу",  заявляя,  что "ненавидит  доносчиков".  Но предположим, что  отдельные  случаи  крайних  мер   со   стороны импульсивного монарха не уменьшали значения реформы политического сыска и  в особенности провозглашения гуманных следственных методов.
       Последний из этой знаменитой зловещей "тройки" генералов-комедиантов - Лев Нарышкин. После того, как 25 декабря на престол вступил Петр III, словоблуд Елизаветы Петровны стал одним из его фаворитов. 28 декабря ему было пожаловано 16000 рублей из денег камер-конторы. 1 января 1762 года он был произведен в шталмейстеры с рангом и жалованьем действительного генерал-поручика; 10 февраля получил в подарок каменный дом, а 16 февраля, как уже говорилось, вследствие упразднения Канцелярии тайных и розыскных дел, был назначен вместе с А. П. Мельгуновым и Д. В. Волковым для приема в Санкт-Петербурге доносов об умысле по 1-му или 2-му пункту. 17 мая в заведование Нарышкина было отдано соединённое управление главной конюшенной канцелярии и придворной конторы; в июне он получил орден Святого апостола Андрея Первозванного.
      До самой кончины Петра III Нарышкин находился при нём неотлучно, и по вступлении Екатерины II на престол был арестован в Ораниенбауме в числе приверженцев императора. Арест его был, однако, непродолжителен, и Екатерина II стала по-прежнему милостиво относиться к Нарышкину, и в день своей коронации, 22 сентября 1762 года, пожаловала в обер-шталмейстеры.
         В манифесте Петра Третьего было запрещено «Слово и дело государево». Однако  Нарышкин, Волков и Мельгунов должны были работать именно с доносами, так что в принципе манифест ничего не менял. А вообще в этом назначении придворного «словоблуда» и театралов на роль предвестников пыток и казней было что-то зловещее. Ведь только от этих троих зависели судьбы и жизни множества людей, часто невинных. И как-то это даже напоминает страшные «тройки» НКВД СССР  или республиканские, краевые и областные тройки НКВД СССР — органы административной (внесудебной) репрессии при республиканских, краевых и областных управлениях НКВД СССР, созданные в целях проведения операции по репрессированию «антисоветских элементов» и действовавшие в СССР с августа 1937 по ноябрь 1938 года.
           Но вскоре преемником Тайной канцелярии стала Тайная экспедиция при Сенате — центральное государственное учреждение в Российской империи, орган политического розыска (1762—1801). Формально учреждение возглавлял генерал-прокурор Сената, однако, фактически всеми делами ведал обер-секретарь  С. И. Шешковский, сменивший на этом посту Шувалова. Тайная экспедиция занималась расследованием заговора В. Мировича, осуществляла уголовное преследование А. Н. Радищева, курировала суд над Е. И. Пугачёвым. Пытки, запрещённые при Петре III, вновь вошли в широкое употребление.
        Не менее зловещим выглядит участие в этих событиях  еще одного театрала - и он был в свите Петра Третьего в эти дни – актера Федора Волкова. Он был в его охране в день, когда произошло убийство Петра.
      В его биографии есть момент, когда он в детстве якобы учился грамоте у пастора, который сопровождал в ссылке в Ярославле Бирона, фаворита Анны Иоанновны, не поделившего власть после ее смерти с Анной Леопольдовной, матерью  некоронованного императора Ивана Шестого Антонович, убитого охранниками при попытке освободить его Мировичем.
       В то время Федору Волкову было 12 лет, и он жил в Ярославле с матерью и отчимом – богатым купцом, затем крупным промышленником. С этим пастором связана история обращения Бирона с жалобой на притеснения от поручика Степана Дурново, под началом которого находились двадцать пять солдат, стороживших опального герцога. В одном из писем 1753 года титулованный ссыльный жалуется на поручика: «Чрез восемь лет принуждены мы были от сего человека столько сокрушений претерпевать, что мало дней таких проходило, в которые бы глаза наши от слёз осыхали. Во-первых, без всякой причины кричит на нас и выговаривает самыми жестокими и грубыми словами. Потом не можем слова против своих немногих служителей сказать – тотчас вступается он в то и защищает…»  «На посмеяние всему городу» он якобы выдал Биронову «арапку»  замуж за пастора, находившегося в свите герцога. Это произошло десять лет спустя после того, как двенадцатилетний Федор Волков уже покинул Ярославль и поехал учиться в Москву. Учителями его здесь стали немецкие мастеровые. Потом был Петербург, куда он переехал в семнадцатилетнем возрасте, затем, став в 18 лет наследником большого состояния отчима, Волков снова оказывается в Ярославле. Но передает бразды правления предприятиями брату, а сам с полной отдачей занимается театром.
       Это был первый общедоступный театр в России. Вскоре про «ярославские комедии» стало известно при дворе императрицы Елизаветы Петровны. Специальным указом 1752 года она вызвала Волкова в Петербург: "…Императрица Елисавета Петровна самодержица всероссийская сего генваря 3 дня указать соизволили: ярославских купцов Фёдора Григорьева сына Волкова с братьями Гаврилою и Григорием, которые в Ярославле содержат театр и играют комедии, и кто им для того ещё потребны будут, привесть в Санкт-Петербург <…> Для скорейшего оных людей и принадлежащего им сюда привозу, под оное дать ямские подводы и на них из казны прогонные деньги…"
       Вскоре ярославцы во главе с Фёдором Волковым уже играли перед императрицей и двором. По сообщениям биографов, способных молодых "охочих комедиантов" отдают учиться в Сухопутный Шляхетный корпус — и  четыре  года они получают "высшее образование": учатся танцам, наукам, языкам, декламации. Только после того, как любители стали профессионалами, Елизавета Петровна подписывает свой «театральный» Указ.
         По нему 30 августа 1756 года был официально учреждён «Русский для представления трагедий и комедий театр», положивший начало созданию Императорских театров России, а Фёдор Волков был назначен «первым русским актёром»,  директором театра стал Александр Сумароков,  но в 1761 году этот пост занял сам Волков. В 1762 году именным указом императрицы Екатерины II Григорий и Фёдор Григорьевичи Волковы возведены в дворянское достоинство с выдачей диплома и герба.
        Думается, в Сухопутном шляхетском корпусе учили не только танцам, языкам и декламации. Наверняка навыки разведывательной работы Волков получил именно в этом привилегированном учебном заведении для аристократов (если еще в детстве не был завербован самими Бироном в Ярославле). Здесь же учился и будущий его соратник при Петре Алексей Мельгунов, сын петербургского вице-губернатора Петра Наумовича Мельгунова. И он, и Волков хорошо знали немецкий язык. Волков вообще разговаривал на нем без акцента, как на родном. Возможно, помогло тесное общение с пастором при герцоге  Бироне и с немецкими мастерами в Москве.
        Мельгунов  был камер-пажом при дворе Елизаветы Петровны. Командовал Ингерманландским пехотным полком. С 1756 года адъютант   Петра Фёдоровича (будущего императора Петра третьего –Т.Щ.), входил в круг его ближайших приближённых. В качестве руководителя Сухопутного шляхетского корпуса создал при нём театр, открыл типографию. В момент свержения Петра III 28 июня 1762 года он, как и Лев Нарышкин, сохранил верность императору, за что заплатил арестом и опалой, но Екатерина II вскоре пригласила его вновь на службу и в 1764 году назначила генерал-губернатором Новороссийской губернии. В чине действительного тайного советника с 1777 года до конца жизни был ярославским генерал-губернатором.
      Какое-то интересное совпадение – почему-то судьбы Бирона, Федора Волкова и Мельгунова сходятся в Ярославле. Это просто совпадение, или здесь кроется что-то иное? Да, такой вот получился русский театр, в котором кровь лилась рекой, но не бутафорная, а настоящая…

                11

          Почему все-таки эти люди были поставлены на  должности  главных сыскарей России, а потом еще  оказались замешаны в событиях, связанных с убийством Петра Третьего? Может быть, они  писали по заданию этот кровавый сценарий (ведь и Дмитрий Волков, и Алексей Мельгунов, и Федор Волков были еще и драматургами, и режиссерами), а потом должны были проследить за его исполнением? Но тогда все это напоминает  какие-то ритуальные действия из далеких времен правления фараонов из античного мира, где смерть властителей нередко была публичной и разыгрывалась принародно настоящим спектаклем с кровавым концом. Вспомним, что восхождение Екатерины Второй на российский престол осталось не только в отечественной, но и  в мировой истории как красочное представление воительницы и победительницы национального зла в лице императора  Петра Третьего, ее мужа и троюродного брата одновременно. Все по канонам древней театральной классики!
         Но потом роли между этими действующими лицами были распределены  иначе. Бирону Екатерина, по политическим соображениям, отдала его родное герцогство Курляндское, которым он правил по закону до конца своих дней. Опозоренного тем же политическим сыском Мельгунова, хотя едва не отправила  на растерзание когда-то управляемой им Тайной канцелярии за содомию, все-таки оставила при делах и сделала губернатором Ярославля,  откуда, в свое время, слезно умолял его освободить опальный Бирон, и освободился и снова возвысился, а Мельгунову пришлось жить там до скончания дней своих. Преданный своему родственнику, императору Петру Третьему, Лев Нарышкин тоже быстро обрел доверие императрицы после ареста и благоденствовал при дворе. Но и с ним  все не было просто.
           Этот царедворец жил в роскоши на большие деньги, даже – на очень и очень большие, которые, кажется, и не считал. Но десять лет спустя после трагических событий в Ораниенбауме ему пришлось спустить за один день такую огромную сумму, которая представляла бы даже часть государственной казны. Произошло это в июне 1772 года, когда на Россию навалились сразу три несчастья: война с Турцией, чума и пугачевский бунт. И императрица вынудила Льва Нарышкина выложить 300 тысяч рублей. Но не на нужды армии и не на помощь  чумным территориям, и не на борьбу с пугачевским террором.
            В июне 1772 года, в разгар этих печальных событий, в одиннадцати километрах от Петербурга, на даче Нарышкина, состоялся знаменитый придворный карнавал, который вошел в историю государства российского, будучи подробно описан журналистами того времени.
        А теперь сравним: за целый год пребывания Григория Орлова в зачумленной Москве из казны было потрачено на борьбу со страшной эпидемией 400 тысяч рублей. Екатерина выдала Орлову столько, сколько он просил. Но посчитала, что – много.
          Кажется невероятным – как могут быть сравнимы затраты на один вечер придворного маскарада и на год борьбы с чумой в целом городе? А они оказались едва не равными, почему? Увы, столько стоил царский  пиар, целью которого было показать дипломатам всех европейских стран, присутствующих в то время в Петербурге, что в России все в порядке, все благополучно, и она не испытывает нужды ни в чем, поэтому непобедима. Во все времена подобные иллюзии напоказ обходились дорого, но они были (и остаются!) стратегической необходимостью и очень часто приносят больше пользы в борьбе с врагами, чем  любое  оружие.
          Наш знаменитый агроном Болотов и управляющий  царскими усадьбами Екатерины в своих дневниках подробно описывает этот момент ее правления. Казнокрадство на фоне трагических событий в России процветало, но императрица никого не казнила, хотя хорошо была осведомлена – кто и сколько взял. Как пишет Болотов,  она закрывала на это глаза лишь по одной причине: если видела, что воришки вкладывают деньги в строительство красивых домов в столице или в торговлю. Она тогда многое делала напоказ, это была ее важная стратегия перед Европой. И вельможи этим пользовались до такой степени, что действительно переставали считать свои доходы, просто не имея возможности их изучить. К примеру, в то время у графа Разумовского пропало двадцать тысяч крепостных людей. И он не мог объяснить, куда делось население одного, а то и двух городов!
           Зато об этом захотела узнать Екатерина. Следствие быстро установило, что крепостные были украдены управляющим Разумовского и его любовницей. Но когда и он  узнал об этом, то попросил  Екатерину не наказывать вора и оставил его и дальше управлять, мотивируя это тем, что другой будет еще хуже…
         Что касается «пира во время чумы» в июне 1772 года, то тут есть существенная деталь: знаменитый маскарад прошел за личные счет Льва Нарышкина. То есть, императрица «вынула» из своего приближенного все средства, которые сама же и дала ему из казны. Время сказать: как пришло, так  и ушло!
          Разумеется, Лев Нарышкин не обнищал и не пошел просить на паперть. Он до конца дней жил припеваючи. Так же, как и его сыновья. Один из них – Дмитрий Львович, муж любовницы Александра Первого Марии Четвертинской, «герой» подлейшего анонимного письма Пушкину в 1836 году, ставшего причиной смертельной дуэли. Но за богатую жизнь ему, как и его отцу, пришлось дорого заплатить.
        Кто бы мог знать в то время, чем обернется «почетное» поручение сыну «придворного арлекина»  Екатерины Второй  жениться на Марии Четвертинской: родовым позором Нарышкиных на века и безвременной трагической утратой России литературного гения мирового значения.
      Да, фигура Дмитрия Львовича Нарышкина, сына «придворного арлекина», стала черной вестницей смерти Александра Пушкина еще до того, как он  появился на свет. Словно тяжелая судьба России  того времени «выпихнула» эту «метку», и она попала в поэта!
           Это было время дворцового переворота 1862 года, убийства двух законных императоров России – Петра Третьего (Нарышкина-Скавронского) и Ивана Шестого-Антоновича (Милославского-Салтыкова), Русско-турецкой войны, чумного бунта в Москве, восстания Пугачева. Непримиримые династические противоречия  при русском дворе привели к тяжким преступлениям и гибели самых известных людей. И во всех этих страшных событиях так или иначе участвовали представители рода Нарышкиных.
Но вот что интересно: не все Нарышкины были приверженцы царя Петра и его преобразований ( а именно из-за них шла непримиримая  дворцовая борьба). И если Лев Нарышкин был предан внуку Петра Великого – императору Петру Третьему и даже подвергся аресту из-за своей преданности, то Иван Нарышкин, которому Пушкин через жену стал родственником, принадлежал к роду Милославских через своего деда Ивана Ивановича Нарышкина (1668-1735), четвероюродного племянника матери Петра Первого Натальи Нарышкиной, четвероюродного брата Петра Первого. Несмотря на возвышение рода при Петре I и активное участие его родни в преобразовательной деятельности великого реформатора, Иван Иванович являлся ярым приверженцем старины. После смерти Петра I он испросил дозволение именоваться старинным чином комнатного стольника вместо действительного камергера. Женился он также вопреки семейным традициям и пристрастиям – на Анастасии Александровне Милославской (1700–1754), представительнице семьи злейших врагов Нарышкиных.
           И тут политические пристрастия этой ветви Нарышкиных сходятся с политическими пристрастиями  предков Александра Сергеевича Пушкина. А именно – с антипетровской деятельностью стольника Федора Матвеевича Пушкина.
           Он происходил из старомосковского дворянского рода. Его отец — дипломат и воевода — сделал блестящую карьеру при царе Алексее Михайловиче и регентстве царевны Софьи. При Петре I Пушкины были отодвинуты на второй план более энергичными «птенцами гнезда Петрова».
        Погубила Федора Матвеевича, как и его знаменитого потомка, спустя 160 лет, женитьба. В 1697 году он  женился на дочери окольничего А.П. Соковнина  и вскоре был  вовлечен тестем в заговор против царя. Целью этого заговора являлось убийство Петра I и возведение на престол царевны Софьи Романовой - Милославской.
        А кто такой Алексей Прокофьевич Соковнин? Представитель дворянского рода Соковниных. Второй сын окольничего и воеводы Прокофия Фёдоровича Соковнина  и Анисьи Никитичны Наумовой. Брат боярина Фёдора Соковнина и раскольниц Феодосии Морозовой и Евдокии Урусовой. Начал придворную службу в 1648 году. После свадьбы царя Алексея Михайловича на Марии Ильиничне Милославской был пожалован в стольники царицы.
            В 1697 году окольничий Алексей Петрович Соковнин вместе со стрелецким полковником Иваном Циклером и стольником Фёдором Пушкиным (зятем Соковнина) организовал заговор против царя Петра I. 23 февраля заговор был раскрыт. Два стрельца известили царя о намерении заговорщиков зажечь дом, в котором находился царь, и во время пожара убить его. Пётр явился на место собрания заговорщиков, лично арестовал их и организовал над ними суд. На пытках Циклер назвал главным организатором заговора Соковнина, который будто бы неоднократно говорил ему, что так как царь везде ездит один, то его легко можно убить, особенно во время какого-нибудь пожара. В случае успеха стрельцы планировали возвести на царский престол царевну Софью Алексеевну, старшую сестру Петра. Так как Циклер сомневался в желании стрельцов «взять» царевну, то Соковнин будто бы сказал ему: «мы и тебя выберем на царство». Соковнин на пытке сообщил, что вслед за Циклером к нему приезжал зять, Фёдор Пушкин, и тоже говорил об убийстве царя Петра. Алексей Соковнин не выдержал пыток и признался во всем, в чём его обвиняли.
              4 марта 1697 года заговорщики А. П. Соковнин, И. Е. Циклер и Ф. М. Пушкин были четвертованы в Москве на Болотной площади. По преданию, родственникам удалось отыскать только его голову, и она была захоронена у алтаря церкви Николы «Красный звон» в Китай-городе, приходской церкви Соковниных, двор которых располагался на месте здания Шуйского подворья (на месте  дома №6 Никольского переулка  в Тверском районе Центрального административного округа  Москвы, историческом районе Китай-город).

          Тут точка отсчета гибели поэта отодвигается еще далее, в глубь веков. Собственно, он об этом сам пишет в стихотворении «Моя родословная» накануне свадьбы,  в 1830 году:

Водились Пушкины с царями;
Из них был славен не один,
Когда тягался с поляками
Нижегородский мещанин.
Смирив крамолу и коварство
И ярость бранных непогод,
Когда Романовых на царство
Звал в грамоте своей народ,
Мы к оной руку приложили,
Нас жаловал страдальца сын.
Бывало, нами дорожили;
Бывало... но — я мещанин.

Упрямства дух нам всем подгадил:
В родню свою неукротим,
С Петром мой пращур не поладил
И был за то повешен им.
Его пример будь нам наукой:
Не любит споров властелин.
Счастлив князь Яков Долгорукой,
Умён покорный мещанин.

Мой дед, когда мятеж поднялся
Средь петергофского двора,
Как Миних, верен оставался
Паденью третьего Петра.
Попали в честь тогда Орловы,
А дед мой в крепость, в карантин,
И присмирел наш род суровый,
И я родился мещанин.

           Но мог ли предполагать Пушкин, что из этой глубины веков тяжкий рок навис уже и над ним, и это – его женитьба. Его предок  Федор Матвеевич Пушкин совершил тяжкое преступление против власти, желая убить Петра Первого, потому что был вовлечен в заговор своим тестем Соковниным, братом Феодосии Морозовой (знаменитой раскольницы боярыни Морозовой –Т.Щ.), и был за это казнен четвертованием. На весь род Пушкиных легла черная репутация бунтовщиков и цареубийц. Семья Федора Матвеевича была лишена боярского достоинства и имущества и отправлена в ссылку в Сибирь.
          У него и у его жены Соковниной – родной племянницы боярыни Морозовой – было шестеро детей. Один сын и пять дочерей. Сын остался бездетным, а вот  дочери стали прародительницами Натальи Николаевны Гончаровой и Михаила Юрьевича Лермонтова. То есть, оба они происходят из рода Пушкиных-Соковниных и, разумеется, имеют общие корни происхождения из рода Пушкиных с Александром Сергеевичем Пушкиным.
И тогда – что? А то, что черная тень страшной казни Федора  Матвеевича Пушкина, словно тяжкий рок легла на судьбу его дальних потомков - Лермонтова, и Гончаровой и представителя его рода,  поэта Александра Пушкина. Они все оказались меченными и связанными клеймом их предка-цареубийцы.
           Вспомним – когда было принято решение арестовать ссыльного Пушкина в Михайловском?  Сразу после смерти императора Александра Первого в 1825 году по доносу драматурга Висковатого, который писал Бенкендорфу , якобы Пушкин говорил, что и всему роду Романовых скоро придет конец. Тут же для расследования в  Псков был послан другой агент Третьего Отделения Бошняк с адъютантом, у которого на руках был приказ об аресте поэта. Но Бошняк провел глубокое, всестороннее и профессиональное следствие по этому доносу, привлекая множество свидетелей, и доказал, что Пушкин ничего и никому подобного не говорил. Только так поэту удалось избежать ареста и отправки в Петропавловскую крепость за государственную измену.
             Думается, у Романовых-Нарышкиных никогда не было полного доверия к представителям рода Пушкиных, один из которых – Федор Матвеевич - пожертвовал жизнь на службе у Софьи Романовой-Милославской, мятежной сестры царя Петра Первого, Романова- Нарышкина.

                12


              Но посмотрим теперь, с кем роднился поэт, женясь на Наталье Николаевне Гончаровой -  не только с Потемкиными, но и с Нарышкиными. Вспомним, посаженной матерью Натали  на их свадьбе была графиня Елизавета Потемкина (урожденная Трубецкая), жена последнего представителя рода Потемкиных. Посаженным отцом невесты – Иван Александрович Нарышкин, муж ее двоюродной тетки Екатерины Загряжской-Строгановой.
            Конечно, Иван Александрович -  всего лишь потомок «мятежного» Нарышкина, перекинувшегося во враждебный стан Милославских. Да сам он и не родственник Натальи Николаевны. Но его сын Александр Нарышкин –  ее троюродный брат.
Значит, Наталья Николаевна Гончарова, знаменитая жена и муза Пушкина, Натали – родня Милославским и служившему им и погибшему за них врагу Романовым – Нарышкиным, Федору Матвеевичу Пушкину, а ко всему еще – и мятежнице против Романовых-Нарышкиных  боярыне Морозовой?
           И тогда  - по исторической ассоциации – если Федора Матвеевича Пушкина погубил его тесть Соковнин, то Александра Сергеевича Пушкина – его теща Гончарова-Загряжская? Хотя, как мы знаем, она до самого венчания  противилась этому браку своей дочери, словно предчувствуя беду.
              И беда эта встала перед ней во всей своей пугающей неизбежности тогда, когда на пороге ее дома появился сват Александра Сергеевича – граф Толстой Американец, владелец усадьбы по соседству с Полотняным заводами.
Чтобы понять, какая связь была между этими людьми,  стоит посмотреть на некоторые даты событий в самом начале 18 века, в которых участвовали и Наталья Загряжская, и Федор Толстой Американец из рода Милославских. Его предок - Иван Михайлович Милославский (1635 — 27 июля 1685) — приближённый царя Федора Алексеевича, окольничий (1660), боярин (1677) и воевода из рода Милославских. Дядя Ивана Андреевича и Петра Андреевича Толстых. Представитель дворянского рода Милославских. Сын Михаила Васильевича Милославского (ум. 1655). Четвероюродный племянник боярина и царского тестя Ильи Даниловича Милославского.
            В 1807 году  при невыясненных обстоятельствах погибает любовник императрицы Елизаветы Алексеевны, супруги императора Александра Первого (и, возможно, тайный отец ее второй дочери), Алексей Охотников, которого влюбила в себя фрейлина императрицы Наталья Загряжская. За три дня до его смерти она была выдана замуж за Николая Гончарова в Зимнем дворце, в присутствии всей царской семьи.
А в 1809 году Толстой Американец убил на дуэли сына Ивана Александровича Нарышкина – молодого красивого и достойного офицера Александра Нарышкина, племянника Натальи Загряжской по линии Милославских.
Получается, что Милославский – Толстой Американец – убил Милославского-Нарышкина? Но в мировой  истории немало примеров, когда враждующие роды начинают вдруг переходить на сторону врагов и действовать в их интересах. Наверное, все дело – в цене вопроса или в особо тонкой политической игре. Правда, в девятнадцатом веке английская королева Виктория  задумала переломить подобную ситуацию в мировом правлении: она родила девятерых детей и сочетала всех их  родственными династическими браками, уверяя, что таким способом заботится об укреплении мира между правящими домами. К чему это привело – хорошо известно: все ее потомки перессорились между собой и затеяли мировую бойню -  Мировую войну 1914 года.
             В историю России эта дуэль Толстого Американца и Александра Нарышкина вошла как акт особого  цинизма и ничем не оправданной жестокости. Как пишут очевидцы, прекрасный молодой человек погиб, защищая честь убитого Толстым Американцем товарища, который вызвал на дуэль известного бретера из-за оскорбления, нанесенного его сестре.
            Как известно, Толстой убил  на дуэлях 11 человек и не был сослан в Сибирь, как того требовал закон. И одна дуэль в армии подолгу расследовалась, и принимались строгие меры к нарушителям закона (при Петре Первом даже убитых дуэлянтов вешали), а тут – убийство за убийством, и наказание – лишь ссылка в собственное имение, а затем – восстановление в правах. И это наводит на мысль: а не был ли «сумасшедший алеут» агентом спецслужб того времени, занимая должность безжалостного палача и убивая людей «под заказ»?
           Но тогда и он, и Наталья Ивановна Загряжская, мать Натали, проходили по одному ведомству – императорской разведки и выполняли задания особой важности. И убийство Алексея Охотникова, и смертельная  дуэль Александра Нарышкина могли быть связаны  с  личностью императрицы Елизаветы Алексеевны.
           И здесь мы как раз выходим на имя, указанное в «дипломе рогоносца», - Дмитрия Львовича Нарышкина, фиктивного супруга  дочери польского героя Марии Четвертинской, многолетней любовницы Александра Первого. В 16 лет она была выдана замуж за 31-летнего Дмитрия Львовича Нарышкина - через год после побега из Польши, где восставшие под предводительством Костюшко растерзали ее отца, сторонника Екатерины Второй. Мария Антоновна была очень дружна с матерью погибшего на дуэли Александра Нарышкина, теткой Натали – Екатериной Загряжской-Строгановой-Нарышкиной (по мужу, Ивану Александровичу Нарышкину,  принадлежавшего и к роду Милославских).
             Мать Александра Первого, вдовствующая императрица Мария Федоровна, как и вся семья, весьма негативно отнеслась к связи невестки – Елизаветы Алексеевны – с Охотниковым. Но такое  же неприязненное отношение у нее было и к Марии Антоновне Четвертинской, и к ее фиктивному мужу Дмитрию Львовичу Нарышкину, который закрывал глаза на связь императора Александра Первого с его женой. Доказательством тому – высылка семьи Ивана Александровича Нарышкина, которая была дружна с Четвертинской, из Петербурга в Москву после смерти Александра Первого по приказу вступившего на престол его брата Николая Первого. Это случилось в конце двадцатых годов 19-го века. А через короткое время Александр Пушкин позвал в посаженные отцы своей невесты, по сути дела, опального Ивана Александровича Нарышкина. Не мог ли Николай первый воспринять это как своего рода  протест Пушкина против его воли?
Но никаких предупреждений от Бенкендорфа, видимо, не последовало. Не потому ли, что его племянницей была мать Натали, выполнившая очень сложное и ответственное задание семьи Романовых разрушить  далеко зашедшую связь императрицы с Охотниковым?
Охотников  был уничтожен в 1807 году, а  Александр Нарышкин – в 1809. Какая связь? Может быть, его родители или он сам где-то о чем-то  проговорились, или были заподозрены в заговоре против  династии? Ведь  Елизавета Алексеевна не могла родить Александру Первому наследника престола, а рожала от любовника. Зато Мария Антоновна Четвертинская рожала от Александра Первого, и это могло быть чревато морганатическом браком и даже сменой династии. И рядом с этими событиями стояли уже Милославские в лице Ивана Александровича Нарышкина и его прекрасного сына Александра Нарышкина. Тогда можно предположить, что Толстой Американец спровоцировал дуэль с этим молодым человеком и убил его выстрелом в пах. Знакомый прием – таким же выстрелом  смертельно ранил Дантес Пушкина.
          Смертоносный «диплом рогоносца» был написан столь изощренно-талантливо, что всего лишь в одном предложении вместил  страшные события Стрелецкого бунта, ненависть Романовых к Расколу, а также их ненависть к  плодам своих собственных деяний – супружеским изменам Александра Первого и его жены Елизаветы Алексеевны, и, наконец, ненависть и презрение к потомкам участников  кровавых событий последних полутора веков – от Стрелецкой казни до убийства Петра Третьего.
Кого, собственно, анонимщик имел в виду под «великими кавалерами, командорами и рыцарями светлейшего Ордена Рогоносцев в полном собрании своем»? Да абсолютно всех вельмож, которые закрывали глаза на  прелюбодеяние своих законных жен, великосветских родовитых дам в необъятном «гареме» Романовых-императоров, куда приводили рабынями любую понравившуюся чужую жену при дворе, не спрашивая ее желания или согласия ее супруга. Всех их тот же Николай Первый использовал и презирал.
            Но сексуальную власть, и презрение к женщинам и их мужьям - рогоносцам Большого света мог позволить себе только сам император! Подобное мнение от кого-то из его подданных могло расцениваться как государственная измена.  Поэтому такой тяжелый политический «бросок» в послании мог позволить себе только один человек – сам император Николай Первый. Только поэтому автор «диплома», скорее всего,  никогда и не был найден. В ином случае Бенкендорф вычислил бы его сразу. Но не искать же было ему самого императора!
            А вот второе, заключительное, предложение - «Непременный секретарь: граф И.Борх» - было настоящей провокацией будущих участников дуэли – Пушкина и посла Геккерена, имеющего одним из своих имен - имя Борх. Сложный международный политический заговор, который затеял Николай Первый в связи с событиями в Европе, когда Бельгия вопреки соглашениям 1815 года отделялась от Нидерландов, управляемых его родственником  принцем Оранским, включал в себя изгнание посла этой страны Геккерена из России.
               Но, по всей видимости, Николай Первый по каким-то серьезным причинам  не мог расправиться с Геккереном, как поступали с дипломатами в случае обнаружения  их шпионской деятельности – она каралась смертной казнью. Поэтому понадобилась дуэль, возможно, чтобы «укрепить» значение  анонимного письма, приписанного поэтом Геккерену.


                13

          В нем есть указание – ключевое слово «историограф». В ней поэт «назначается» историографом «светлейшего ордена рогоносцев». Для Пушкина, который, скорее всего, понял, от кого пришло к нему послание, эти мерзкие строки были предвестием конца  его творческой деятельности, которую он еще только планировал и которая сильно отличалась бы от предыдущей, полной славы, успеха и народной любви.
И эта новая творческая жизнь была крепко связана с работой его как историографа Петра Великого. Вот как пушкиноведы трактуют эту работу. Они считают, что «История Петра I» — незавершённый исторический труд, подготовительный текст А. С. Пушкина, в котором представлена хронология событий времени правления Петра I. Пушкин планировал на её основании написать «Историю Петра I» и надеялся окончить работу над ней в течение шести месяцев, или максимум — года. Однако замысел его остался неосуществлённым. После смерти Пушкина «История Петра I» была запрещена Николаем I, затем её рукопись была утеряна и найдена только в 1917 году. Начало рукописи и некоторые её отрывки публиковались П. В. Анненковым в 1855—1857 и 1880 годах. Отрывок, составлявший большую часть текста, увидел свет в 1938 году. Полностью текст был опубликован в 1950 году в «Вестнике Академии наук СССР».
          Но этот текст нам ничего не дает. Во всяком случае, немногие оставшиеся тетради уже не имеют того накопленного материала, который собрал Пушкин в секретном архиве, куда был допущен по распоряжению Николая Первого, и на основе которого собирался поменять весь стиль и направление своего творчества. И новые произведения поэта наверняка дали бы и новое направление всей русской исторической литературе. Вполне возможно, не только Россия, но и Европа узнали бы истинное назначение  созданного отцом Петра – царем Алексеем Тишайшим – церковного Раскола, определившего раскол всего российского общества и рождение  российской оппозиции, осуществившей революции 1905 и 1917 годов.
           Возможно,  удалось бы больше узнать о происхождении и значении для России Марты Скавронской – императрицы Екатерины Первой, бабушки убитого императора Петра Третьего.
            «Возможное» стало невозможным навсегда уже в 1831 году, когда летом, едва женившись, Пушкин обратился к Николаю I с просьбой о разрешении заняться историческими исследованиями в государственных архивах и библиотеках с целью написать историю Петра I Великого и его наследников до Петра III. Из его письма П. В. Нащокину от 21 июля 1831 года известно, что разрешение царя было получено, и что следующей зимой Пушкин планировал начать работу в архивах. На следующий день поэт писал П. А. Плетнёву , что император открыл ему архивы для того, чтобы он там «рылся».
23 июля в канцелярии III Отделения было объявлено о том, что Пушкин зачислен в Коллегию иностранных дел, в котором хранились материалы о Петре . 20 августа 1831 года О. М. Сомов в письме из Петербурга сообщил М. А. Максимовичу то, что Пушкин является историографом Петра I, причислен к Коллегии иностранных дел и допущен к архивам. Там же он упомянул П. П. Свиньина — оппонента Пушкина, двенадцать лет работавшего над историей Петра Великого.
              В декабре 1831 поэт Н. М. Языков писал своему брату: «Пушкин только и говорит, что о Петре… Он много, дескать, собрал и ещё соберёт новых сведений для своей истории, открыл, сообразил, осветил и прочее...»
Но 21 декабря М. П. Погодин в письме к С. П. Шевырёву, жившему тогда в Риме, говорил о том, что Пушкин не в настроении из-за того, что проект о написании «Истории Петра I», вероятно, не утверждён. 24 декабря Пушкин уехал из Москвы. Да собирался ли вообще Николай первый утверждать этот проект совершенно нового освещения жизни императора Петра Первого?
              Однако с начала 1832 года Пушкин сочетал работу с печатными источниками и изучение архивных документов. Министр Государственного архива К. В. Нессельроде впоследствии сказал А. Х. Бенкендорфу о том, что ему была отведена специальная комната, где бы он занимался чтением и выписыванием событий до царствования Петра . Более того, 12 января он просил Николая I открыть Пушкину доступ к секретным бумагам его правления. По распоряжению царя, подобные исторические документы должны были выдаваться Пушкину под контролем Блудова, ведавшего секретными архивными делами. Затребованные источники относились к скрываемым тогда политическим событиям истории петровского и послепетровского времени.
                В марте через Бенкендорфа Пушкин обратился к императору с просьбой о разрешении рассмотреть купленную Екатериной II библиотеку Вольтера, находящуюся в Эрмитаже. В её составе находились редкие книги и рукописи, которые доставались ему в период работы над «Историей России в царствование Петра Великого» по поручению русской императрицы Елизаветы, дочери Петра.
             Несмотря на то, что доступ в библиотеку Вольтера в царствование Николая I был строго запрещён, для Пушкина было сделано исключение. После этого он получил возможность ознакомиться с собранными Вольтером историческими материалами, составляющими 5 рукописных томов (сохранились до нашего времени –Т.Щ.). 8 декабря 1832 года П. А. Плетнёв в письме к В. А. Жуковскому сообщил о том, что Пушкин ищет материалы по «Истории Петра I». Также он писал то, что он, видимо, на их основе задумал написать ещё и роман.
             Свою работу над «Историей Петра I» А. С. Пушкин начал в конце 1834 года, продолжая вместе с тем «Историю Пугачёва» и «Капитанскую дочку». В феврале 1833 года во время бала состоялся разговор Николая I с ним по поводу его труда, во время которого Пушкин просил разрешения привлечь к работе историка М. П. Погодина, так как работа будет не скоро окончена.
            А в начале апреля 1834 года из Петербурга Пушкин писал Погодину о том, что к написанию текста приступает со страхом и трепетом. Что же вызвало в нем этот страх и даже трепет?
Свою работу Пушкин строил на изучении многотомного свода исторических материалов И.И. Голикова под названием «Деяния Петра Великого», изданного в конце XVIII века. Как оказалось, они были собраны из достоверных, неопубликованных и запретных источников.
23 февраля 1835 года об этом в московскую прессу от Погодина просочилась информация. А осенью 1835 года в заочном состязании за написание «Истории Петра I» решил принять участие Н. А. Полевой. В своём письме он сообщал, что ничего не знает о работе Пушкина над «Историей Петра I». Но едва ли это было правдой.
    Важная составная "ребуса"-анонимки - нанесенное ему профессиональное оскорбление, или, лучше сказать - оскорбление его мечте. Конечно, составитель “диплома”  опорочил честь не только графа Д.Л. Нарышкина и его жены Марии, дочери прославленного героя России Антония Четвертинского,  но и  самого поэта и его жены. При этом обида усугублялась тем, что Пушкин, получивший высочайшее разрешение писать историю Петра Великого и собиравший материалы для неё, объявлялся историографом ордена рогоносцев. А между тем, оскорбление было  куда более серьезным и трагическим, чем это кажется на первый взгляд.
     Александр Сергеевич, скорее всего, хотел взойти в своей работе на новую высоту и ради этого  уже начал отказываться от сюжетов и планов, которые принесли ему мировую славу. Как известно, он передал сюжеты «Мертвых душ» и «Ревизора» Николаю Гоголю, вместе с Жуковским буквально принуждая его писать эти произведения, хотя, судя по всему, император Николай Первый хотел видеть  под ними имя знаменитого Пушкина. Отказался поэт писать и сказки, с радостью выдвигая на роль главного сказочника страны Ершова (автора «Конька-горбунка»), после встречи с ним в1836 году, незадолго до гибели.
        Работая над книгой о восстании Пугачева, А.С. Пушкин  за короткое время ознакомился с 2000 документами. Которые, в том числе и из  секретных архивов, по распоряжению императора пересылали ему даже в Оренбург, где он находился в командировке. Одновременно поэт готовился написать вслед за Вольтером историю Петра Великого. Но до сих пор  ученые гадают: почему он так и не взялся за эту работу,  что могло его остановить? Думается, работа над секретными документами и  остановила Пушкина.  В них он увидел  «сумерки» русской истории, где  все совсем по-иному, совсем не так, как у Карамзина. Но вот беда - такая история страны  не планировалась  Николаем Первым, и еще до начала  проекта он его  в 1830-1831 годах  молчаливо прикрыл. Пушкин это понял и очень грустил по этому поводу.
       А теперь я возвращаюсь к анонимному письму-пасквилю. Да, по-настоящему убийственным для А.С. Пушкина в нем было, возможно, даже не грязь в сторону его жены, а  оскорбительная насмешка над его желанием заниматься новым делом. Ведь из  скрытых от широкого  читателя документов впоследствии наверняка он планировал  такие романы, которые были бы сравнимы с романами  Виктора Гюго, отца и сына Дюма. В которых воплощена истинная история Франции. Вышла же из недр «Пугачевского бунта»  «Капитанская дочка», ставшая  мировой литературной классикой. Конечно, Пушкин видел, какие двери распахнулись перед ним, какие немыслимые новые возможности творчества! И тут нужно упомянуть, что убийца русского гения Дантес с успехом  помог изгнать из страны Виктора Гюго на целых 20 лет. Поистине – наш пострел везде поспел.
       Вокруг Пушкина перед его гибелью  закружился враждебный вихрь ненависти и зависти. И его недруги, и друзья, которые только притворялись друзьями,  понимали, что  поэта ждут новые высоты (он делился своими планами). Не могли они этого стерпеть. А ведь в это время поэт мучительно искал выход из своего трудного положения. Дело даже не в деньгах, он их заработал бы (ведь только что царь выделил из казны 20 тысяч рублей (20 миллионов «на наши) на издание  «Пугачевского бунта», а вышедшая после смерти поэта «Капитанская дочка» принесла доход в 40 тысяч рублей. О какой тут бедности Пушкина  говорить! Он рвался на свободу и обдумывал шаги ей навстречу. И не был он в депрессии, он был полон планов, как и Лермонтов, накануне смертельной дуэли. Но эти планы кому-то стали поперек горла. И при чем тут жена, которая и рассмотреть-то поклонников как следует не могла по слепоте своей астигматической…
              Значит, эти документы – «виновники» такого настроения Пушкина в то время? А вот какие именно вызвали в нем страх и трепет, мы так никогда и не узнаем – все, что касается именно этого, было старательно уничтожено или нивелировано под «историю»  Карамзина после смерти поэта и в советское время, когда «учителем» российской истории петровских времен стал поддельный граф Алексей Толстой с его насквозь лживым заказным романом «Петр Первый» и еще более лживым советским фильмом «Петр Первый», поставленным по нему режиссером Владимиром Петровым.
26 октября 1835 года в Москву прибыл Николай I вместе с А. Х. Бенкендорфом. Это был завершающий этап инспекционной поездки императора  по стране, а также по Европе. Почему и Москва вызвала  в нем интерес в это время? Да еще понадобился рядом Бенкендорф, курировавший работу Пушкина над «Историей Петра Первого» и изучение им  секретных материалов, которые «уводили» писателя в Москву семнадцатого века, к событиям Стрелецкого бунта и страшной казни предка поэта Федора Пушкина, несостоявшегося убийцы Петра, мужа племянницы главной раскольницы страны  боярыни Морозовой?
Не приходится сомневаться в том, что каждый шаг в изучении секретных документов отслеживался Бенкендорфом, а сведения от него поступали к Николаю Первому. Не потому ли он, не утвердив проект по «Истории Петра Первого», все-таки разрешил Пушкину и далее исследовать материалы о времени его правления и  до  времени правления его внука Петра Третьего, что хотел пройти по «следам» потомка несостоявшегося убийцы императора и понять, чего же он на самом деле хочет? А в Москве жили и работали те, кто был привержен раскольничьей оппозиции – старообрядческой идеологии «старого» пути развития страны, а не европейского, петровского. Это был поистине иезуитский прием опытного разведчика.
Профессор Московского университета, историк Михаил Погодин, которого Пушкин выбрал  себе в напарники в работе над «Историей Петра Первого», был глашатаем «триединой формулы»: «православие, самодержавие, народность». По его убеждениям, Москва была избрана свыше и чудесным образом хранима «Русским богом». Она – колыбель русского государства, самодержавия, на котором держится вся отечественная история. «Москва была зерном, из коего произошло великое древо Российской империи… В Москве утвердилась независимость государства на двух краеугольных камнях, единодержавии и самодержавии», - писал Погодин. После основания Петербурга, Москва осталась «средоточием русской национальности», считал он.
Но что могло тут смутить Николая Первого и заставить посетить Москву и, скорее всего, тайно встретиться с теми, мнение которых было ему особенно важно и которых он хотел использовать в своих далеко идущих целях.
            А цели эти были самые революционные, о которых никто пока что не мог даже подозревать. В том числе, и Пушкин, который, после изучения документов о Петре Великом, сравнивал его с  революционером Робеспьером и политическим преобразователем Франции и завоевателем Европы Наполеоном Первым. Мог ли он представить, что Николай Первый не только не отличался от них, но и собирается именно в это время пойти гораздо дальше, но бескровным путем! То есть, таким, где крови будет пролито немного, и вся она будет принадлежать  гениальным поэтам России! – Пушкину, Лермонтову и Гоголю! Никто не мог предположить, что, может быть, именно в этом, 1835 году,  когда император объездил с инспекцией весь Запад и Юг России, а также с долгим визитом  посетил Европу, он  подготовил свой тайный сговор с королевой Викторией о технической революции в России, которую планировал начать одновременно с английской промышленной революцией. «Гнездо» же этой революции предполагалось вить именно в Москве руками ее главной «национальной принадлежности» - русских раскольников.
          Многие современники задаются вопросом: зачем отец Петра Первого, царь Алексей Михайлович, так рисковал, создавая сначала церковный, а затем и гражданский раскол в России? И вот только в действиях Николая Первого обнаруживается цель этого «долгосрочного проекта»: движение патриархальной, неграмотной, лапотной рабовладельческой России к европейскому прогрессу. Если бы она оставалась монолитной в своей экономике и идеологии, ее бы ни один властитель не сдвинул с места. Возможно, Алексей Тишайший и принял решение расколоть страну, зародить в ней оппозицию, на которую в определенное время можно было бы опереться его потомкам на престоле.
Поэтому расколу не дали погибнуть, в определенных местах его даже оберегали и помогали ему процветать и сотрудничать с государством (к примеру, Рогожинская и Выговская общины старообрядцев).
Но  личная ли затея царя Алексея Михайлович был этот  раскол, или существовал «долгосрочный проект» еще до него, а он был всего лишь исполнителем чьего-то экономического, политического и религиозного завещания двигаться к строительству совершенно нового государства, новой цивилизации, в чем и было предназначение России, о котором так много всегда говорилось, но никто не понимал, в чем же это великое предназначение, а строились лишь версии разными философами и писателями?
Вот это было тайной, в которую не позволено было  проникать никому из непосвященных. А если Пушкин вплотную к ней приблизился? Да еще в то время, когда Николай Первый должен был исполнить великую миссию, подобную той, которую исполнил его предок – Петр Великий? Тогда можно себе представить, в какой  смертельной опасности находился поэт все то время, пока изучал секретные документы, к которым никому до него не было доступа, и его «охватывали страх и трепет»…

                14


            Романовские и советские пушкиноведы сумели почти за двести лет убедить весь мир в том, что поэт накануне дуэли из-за ревности  жены к царю и Дантесу, а также из-за травли в свете находился почти в невменяемом состоянии. Да и современники Александра Сергеевича, включая его друзей, оставили подобные воспоминания в письмах и дневниках, в которых они отмечали нагнетание негативной обстановки вокруг поэта. Но так думали и злословили Карамзины, Вяземские и все завсегдатаи балов и маскарадов в Аннинском дворце. И эти их  «бабские» домыслы даже стали основанием для того, чтобы уже в советское время иные особенно прыткие «исследователи» заговорили о такой нищете, безысходности и затравленности Пушкина, от которых он  был готов покончить жизнь самоубийством, для чего и выбрал роковую дуэль, то есть, сознательно пошел на смерть.
И лишь изучение вопроса  о его работе над историей Петра Первого сегодня дает нам совершенно иное и ясное представление не только о последних месяцах, но и о последних днях и  даже часах его жизни. Да, судя по всему, Пушкин сознательно выбрал дуэль с ненавистным навязчивым Дантесом, но не как повод для смерти, а как… возможность  жить после нее заново и работать по-новому! Нащупавший «золотую жилу» для своих новых литературных произведений, окунувшись с головой в изучение ценнейших документов об эпохе Петра Великого, он хотел лишь одного – работы в уединении подальше от двора и тишины вокруг себя. Не имея возможности избавиться от царского внимания и преследования, от невыносимой слежки Бенкендорфа и его агентов, от  тупых великосветских интриг, которые, думаю, его не очень-то и трогали в силу его уже состоявшегося величия, Пушкин решил обыграть Николая и получить свободу после дуэли. За нее он рассчитывал быть снова сосланным в Михайловское, раз уж его не пускали туда мирным способом.
Осенью  1835 года, когда Николай Первый и Бенкендорф прибыли  после инспекционной поездки по России в Москву, Александр Сергеевич как раз находился в Михайловском. Может быть, тогда и пришла ему в голову мысль придумать особый способ побега из столицы? Интересно, что в то время Дантес уже почти год был знаком с Натали. Но она все это время была беременна, рожала и оправлялась от родов. Так в мае (через несколько месяцев после знакомства) 1835 года родился сын Пушкина Григорий, а в мае 1836 – дочь Наталья. И лишь к осени этого года она, окончательно освободившись от своего «интересного» положения, пришла в себя для веселости на балах. Вот в это время Дантес и проявил дьявольскую «любовную» активность. Но его письма о необыкновенной любви к жене Пушкина своему приемному отцу Геккерену были написаны в начале 1835-го! Может быть, конечно, он был извращенец еще и другого типа, кроме гомосексуализма, и ему нравились беременные женщины?
Думается, прежде всего он был аморальным циником-шпионом, и делал то, что ему приказывали, и не где - нибудь, а  в гостиной самой императрицы Александры Федоровны, супруги Николая Первого. Почему? А потому что это была особая «компания», где готовились придворные заговоры с далеко идущими последствиями.
             Пушкин встретился с императором впервые в Москве после ссылки в Михайловское в 1826 году и как бы заключил с ним негласный договор о покровительстве царя. Документа, как в «Фаусте» Гете, не было, и кровью с Мефистофелем его никто не подписывал. Но когда заключаешь договор с самим дьяволом, это и не требуется – слова согласия достаточно, чтобы  рабу опуститься в еще более глубокое и тяжкое рабство навсегда.
          Сотрудничество поэта с царем продолжалось худо-бедно до 1834 года. В 1833-м ему была оказана очередная милость – Александра Сергеевича избрали членом Российской Академии. А через десять месяцев он решает выйти из-под опеки двора. И причиной этому – работа над «Историей  Петра Первого». А именно в это время император еще больше «закрепляет» казенное положение поэта при дворе – присваивает ему младшее придворное звание камер-юнкера. И одновременно запрещает публикацию по теме Петра – поэму «Медный всадник». Запрет – как серьезное предвестие провала всего задуманного Пушкиным. Вот почему, на самом деле, его взбесило присвоение звания младшего камер-юнкера: ему указали на его место чиновника Министерства Иностранных дел, архивариуса, а не человека, который задумал изменить всю петровскую историю, изменить всю русскую литературу и идеологию.
25 июня 1834 года титулярный советник Пушкин все-таки подаёт в отставку с просьбой сохранить право работы в архивах, необходимое для исполнения «Истории Петра». Мотивом были указаны семейные дела и невозможность постоянного присутствия в столице. Прошение было принято с отказом пользоваться архивами, поскольку Пушкин формально являлся чиновником при Архиве Министерства иностранных дел. Таким образом, поэт лишался возможности продолжать работу. Следуя совету Жуковского, он отозвал прошение.
Позднее  еще раз «попытал счастья» - попросил у царя отпуск на 3—4 года: летом 1835 года он писал тёще, что собирается со всей семьёй ехать в деревню на несколько лет. Однако в отпуске ему было отказано, взамен Николай I предложил полугодовой отпуск и 10000 рублей, как было сказано, «на вспоможение». Пушкин их не принял и попросил 30000 рублей с условием удержания из своего жалования. Отпуск ему был предоставлен на четыре месяца.
Так на несколько лет вперёд его привязали к службе в Петербурге. Эта сумма не покрывала и половины долгов, из-за отпуска, с прекращением выплаты жалования, приходилось надеяться только на литературные доходы, зависевшие от читательского спроса. В конце 1834 — начале 1835 года вышло несколько итоговых изданий произведений Пушкина: полный текст «Евгения Онегина» , собрания стихотворений, повестей, поэм, однако, все они расходились с трудом. Критика уже в полный голос говорила об измельчании таланта Пушкина, о конце его эпохи в русской литературе.
    Две осени — 1834 года (в Болдине) и 1835 года (в Михайловском) были менее плодотворны. В третий раз поэт приезжал в Болдино осенью 1834 года по запутанным делам имения и прожил там месяц, написав лишь «Сказку о золотом петушке» (как будто она одна не шедевр мировой литературы? –Т.Щ.). В Михайловском ( в то  время, как Николай Первый проверял вместе с Бенкендорфом Москву на лояльность) Пушкин продолжал работать над «Сценами из рыцарских времён», «Египетскими ночами», создал стихотворение «Вновь я посетил».
          Широкой публике, сокрушавшейся о падении пушкинского таланта, было неведомо, что лучшие его произведения не были пропущены в печать, что в те годы шёл постоянный, напряжённый труд над обширными замыслами: «Историей Петра», романом о пугачёвщине. В творчестве поэта назрели коренные изменения. Пушкин-лирик в эти годы становится преимущественно «поэтом для себя». Он настойчиво экспериментирует теперь с прозаическими жанрами, которые не удовлетворяют его вполне, остаются в замыслах, набросках, черновиках, ищет новые формы литературы.
          В это время поэт отказывается быть придворным сатириком, передавая сюжет «Ревизора» Гоголю, а также – российским сказочником. В 1836 году он встречается с автором поэтической сказки «Конек Горбунок» Ершовым, очень высоко оценивает его труд и благославляет  занять это место вместо себя. Тогда же Пушкин создает журнал «Современник», для чего берет в казне в долг еще 40 тысяч рублей. Он сразу же задает ему направление прогрессивного издания и, понятно, что преследует главное свое намерение – печатать в собственном журнале те свои произведения, которые он планирует создать на основе попавших ему в руки документов эпохи Петра Первого и формировать общественное мнении уже в другом русле. Но в каком – этого мы уже не узнаем никогда. И не только стараниями императора-убийцы поэтов, но и стараниями прытких идеологов-марксистов в СССР.
           Еще в декабре 1831 поэт Н. М. Языков писал своему брату: «Пушкин только и говорит, что о Петре… Он много, дескать, собрал и ещё соберёт новых сведений для своей истории, открыл, сообразил, осветил и прочее…». А 21 декабря М. П. Погодин в письме к С. П. Шевырёву, жившему тогда в Риме, говорил о том, что Пушкин не в настроении из-за того, что проект о написании «Истории Петра I», вероятно, не утверждён.
          По воспоминаниям В.И. Даля,  Пушкин говорил о том, что надо освоиться с историей и постоянно ею заниматься. Эти его слова многое означали: и напряженную глубокую работу с документами, и особые методики исследования,  научный анализ текстов, особое понимание событий и того, как они трактуются современниками, а не простое переписывание исторических подлинников. Конечно, ему «помогали» его предки, служившие Петру. И несостоявшийся убийца Петра Первого Федор Пушкин, изрубленный на колесе на лобном месте рядом с Кремлем во время восстания стрельцов, и его прадед, эфиопский принц Абрам Ганнибал, соратник  Петра Великого, и прадед Ржевский, изобретатель первой  российской подводной лодки, строитель воронежского порта. Семейные истории – это ли не самый ценный архив?
            А. И. Тургенев отмечал в то время в Пушкине «сокровища таланта, наблюдений и начитанности о России, особенно о Петре и Екатерине, редкие, единственные… Никто так хорошо не судил русскую новейшую историю: он созревал для неё и знал и отыскал в известность, многое, что другие не заметили».
         В мае 1836 года он приезжал в Москву с целью продолжать работу в архивах в течение следующих шести месяцев. П. Я. Чаадаев 25 мая писал А. И. Тургеневу о том, что Пушкин очень занят Петром Великим. Но ему пришлось вернуться в столицу из-за родов Натальи Николаевны.
        А Пушкин продолжает напряженно работать над своим новым проектом. Интересно, что через месяц после получения анонимного письма и через две недели после аудиенции у царя, 6 декабря 1836 года, О. С. Павлищева-Пушкина писала мужу о том, что ее брат собирается ехать в Москву на два или больше месяцев. Это означает только одно – Пушкин не собирался погибнуть на дуэли, он собирался жить и активно работать. И, видимо, царь его в этом поддерживал… Хотя его ненавистники оставили  воспоминания о том, что в эти дни поэт ходил по балам и «скрежетал зубами».
           По свидетельству А. Н. Вульфа, Пушкин полагал, что за дуэль будет наказан новою ссылкой в Михайловское, где на свободе сможет работать над историей Петра. То есть, ради своей работы и свободы от преследования императора поэт был готов на крайние меры. Он настолько глубоко погрузился в этот необыкновенный творческий процесс, что уже не понимал библейской истины: против дьявола, с которым заключил союз, идти невозможно. И, как всегда в таком случае, опять же - по  библейским законам, тут же нашлись Иуды и среди ближайших друзей, и в семье.
        О том, что Пушкин преследовал своим скандалом с Геккереном и вызовом его на дуэль именно эту цель, и к смерти не готовился, говорит и то, что он и за несколько часов до дуэли  продолжал работать над «Историей Петра Первого». Еще в конце декабря поэт сообщил друзьям, что эта работа отнимает у него много времени. Перед самой дуэлью — 25 и 26 января - А. И. Тургенев разбирал вместе с ним европейские архивные документы и донесения французских послов при дворе императора Петра и его преемников.
             После смерти Пушкина В. А. Жуковский предпринял попытку опубликовать его рукопись (лучше бы он этого не делал, тогда ценнейший труд поэта, возможно, сохранился бы –Т.Щ.). Николай I, после ознакомления с рукописью, запретил публикацию. М. П. Романов, брат императора, утверждал еще в декабре 1836 года, что Пушкин недооценивает императора , что его точка зрения ложна и что он рассматривает Петра Первого  как сильного человека, чем как творческого гения.
И друзья поэта, стремясь, чтобы его труд увидел свет, решили убрать из него всё, что могло быть признано царём негодным для печати. Подлинная рукопись Пушкина, составившая после сшивки её листов тридцать одну тетрадь, была переписана. Колоссальная работа, по сути дела, пропала, поскольку друзья все вернули к романовским «настройкам» Карамзина.
         Копия в шести рукописных томах была передана отставному цензору К. С. Сербиновичу, который обладал некоторой исторической подготовкой и разбирался в Государственном архиве дела петровского времени. Он не ограничился изъятием из пушкинской рукописи отдельных выражений, резко характеризующих Петра I. Существует версия, будто он исказил, или исключил из неё строки, в которые вошла историческая концепция Пушкина, не принимаемая самодержавием. Отмеченные им места были переписаны в свободный реестр и против каждой выписки были помечены замечания об исключении выбракованных цензурой строк. В последнем случае Сербинович предлагал новую редакцию, которая придавала более приемлемый вид историческим суждениям Пушкина о Петре.
  После рассмотрения рукописи в 1840 году официальной цензурой, которая произвела ещё некоторые поправки, она была разрешена к печати. Тем не менее, издателя для чернового варианта не нашлось, и опека, учреждённая над детьми и имуществом Пушкина, вернула рукопись Н. Н. Пушкиной.
         В 1855—1857 годах П. В. Анненков опубликовал в собрании сочинений Пушкина начало его исторического труда под названием «Материалы для первой главы истории Петра Великого», от рождения Петра до момента начала его единоличного царствования. В Материалах для биографии Пушкина Анненков напечатал ещё два отрывка, касающиеся основания Петербурга и смерти императора. Он сопроводил их комментарием, где отметил, что отрывки представляют собой лишь наброски, программу неосуществлённого замысла.
          Впоследствии Анненков напечатал в «Вестнике Европы» статью, в которой привёл ряд мест, изъятых в 1840 году из «Истории Петра I» цензурой и скопированных по его указанию (благодаря этому они сохранились до наших дней).
         Как к материалу, не нашедшему своего издателя, интерес к рукописи был утрачен. «История Петра» вместе с книгами из библиотеки Пушкина хранилась в подвальных помещениях казарм Конно-Гвардейского полка, которым командовал П. Ланской, второй муж Натальи Николаевны. Впоследствии ящики с книгами и рукописью были перевезены в имение Ивановское Бронницкого уезда. Оттуда сын Пушкина, Александр,  1866 году часть своих вещей перевёз в усадьбу при станции Лопасня и среди них – библиотеку. Перед вывозкой оттуда ее в 1890 году (снова в Ивановское) книги стали проветривать и переупаковывать. По невнимательности ящик, в котором хранилась рукопись «Истории Петра I», был оставлен. Она была случайно обнаружена там же летом 1917 года Н. И. Гончаровой, племянницей Н. Н. Гончаровой-Пушкиной. Кроме рукописи «Истории Петра» в ящике хранились семейные документы Пушкиных. Выяснилось, что прислуга использовала бумаги из ящика для хозяйственных нужд. Находившийся тогда же в Лопасне Григорий Пушкин (внук поэта) узнал почерк деда. Из 31-й пушкинской тетради уцелело 22, а из шести томов цензурной копии — три.


                16


            Здесь вот что интересно. Пережив стресс после получения анонимки 4 ноября 1836 года, вызвав 5 ноября на дуэль Дантеса, которого считал виновником происшедшего, через месяц поэт, кажется, успокоился и продолжал активно работать, готовясь к отъезду в Москву.  Пушкин продолжает напряженно работать над своим новым проектом. 6 декабря 1836 года О. С. Павлищева-Пушкина писала мужу о том, что ее брат собирается ехать в Москву на два или больше месяцев. Не потому ли он так спокоен, что  другая работа была завершена – были получены «диплом рогоносца»,  представлено доказательство тому – письмо Бенкендорфу, состоялась встреча с царем (а письма с компроматом на Геккерена ушли в Нидерланды)? Давайте не забывать, что Пушкин был штатным работником Министерства иностранных дел и мог получать секретные поручения. И не потому ли граф Соллогуб не увидел особенного волнения Пушкина в день получения «диплома рогоносца», что тот мог ожидать его?
           Вспомним:
           21 ноября Пушкин пишет оскорбительное  письмо  Геккерену и письмо Бенкендорфу о дипломе, но не посылает их. Эти письма -доказательство получения диплома.
            21 ноября Пушкин читает письмо к Геккерену Соллогубу
            21 ноября Соллогуб на вечере у Одоевского рассказывает об этом Жуковскому
            23 ноября – визит Пушкина к царю
            10 января 1837 года состоялась свадьба Дантеса и Екатерины Гончаровой. Пушкин на венчание не поехал.
            26 января Пушкин отсылает Геккерену оскорбительное письмо
            27 января Пушкин получает обратно письмо и вызов на дуэль от Дантеса
             После смерти поэта его друзья занялись собственным расследованием событий, предшествовавших дуэли. Сын историка Карамзина Александр затем писал матери 13 марта 1837 года о Натали, что Дантес с отцом « в один год достигли того, что почти свели ее с ума и повредили ее репутацию во всеобщем мнении». Дантес в то время был болен грудью и худел на глазах. «Старик» Геккерен сказал госпоже Пушкиной, что он умирает из-за неё, заклинал её спасти его сына, потом стал грозить местью; два дня спустя появились анонимные письма».
                Угрозы и шантаж – вот главные признаки взаимных отношений участников этой истории ко времени ее завершения. Все к чему-то друг друга принуждали, угрожали, шантажировали. Дантес принуждал Натали к сожительству, Натали принуждала  его прекратить ухаживания и жениться на Екатерине, Геккерен принуждал Дантеса  оставить Натали, а также принуждал Натали уступить  Дантесу в его любовных посягательствах, Пушкин принуждал  Дантеса и Геккерена отстать от его жены, а также жениться сына посла на Екатерине Гончаровой, после их свадьбы поэт принуждал  Дантеса к дуэли.
           Осенью 1836 года в семьях Геккеренов и Пушкиных кипели жестокие страсти. И каким-то образом оказалось, что в это же самое время вокруг Геккерена  вспыхивают страсти международные, которые касаются политики крупнейших государств Европы. Возможно, именно из-за  событий с Дантесом Геккерен был расстроен и допустил в работе грубейшую оплошность, которая стоила ему карьеры. После того, как он написал письмо о перемене политики Николая Первого в отношении Нидерландов и Бельгии и послал его в обход  Виллема Первого министру иностранных дел, он перестал быть нужным обоим дворам – и в Нидерландах, и в России. Николаю было необходимо быстро выпроводить Геккерена из страны,  о чем он, видимо, и сообщил в письме герцогу Оранскому, которому, судя по его ответу, этот ход понравился. Но выпроводить посла  император решил со скандалом, который бы обрушил на годы, а, может, и навсегда его дипломатическую карьеру. Это было бы хорошей услугой герцогу Оранскому, который не мог такой скандал допустить в своей стране, чтобы его не обвинили в монархическом преследовании посла.
           И вот на сцену выходит Дантес – жертвенная овца Николая Первого,  Геккерена и… Натальи Николаевны Пушкиной и ее мужа. Молодой француз, приехавший в Россию на ловлю счастья и чинов,  попал в смертельную ловушку, а когда понял, что ему грозит, испугался до такой степени, что  серьезно заболел.
           Кто же оказался рядом с ним в это ужасное время? Жертвенная овца императора Николая Первого и семьи Гончаровых - Натали? В истории и биографии Пушкина принято так считать, причем виновницей  признается сама же супруга поэта. На самом деле, в этом кругу овцы и волки постоянно менялись местами, каждый преследовал свою добычу, и в определенный момент у овец вдруг вырастали волчьи клыки, а волки шли на убой к овцам-оборотням.
         Почему мы не видим здесь настоящей роли Натальи Николаевны Пушкиной? Женщину, хотя и очень молодую, но по-мужски ухватившуюся мертвой хваткой в Дантеса и его богатство от «отца» Геккерена для своей  некрасивой сестры-бесприданницы Екатерины, мы не видим! Надо понимать – Натальей Николаевной двигало отчаяние, но не влюбленной в глупого молоденького француза легкомысленной женщины, а борющейся предприимчивой дамы за выгодный брак  для сестры – очень удачный финансовый проект. Чтобы осознать правоту такого предположения, достаточно  рассмотреть жизнь и действия Натальи Николаевны после гибели мужа. Она ни разу ни в чем не упустила своей выгоды в делах пушкинского наследия,  выплат, назначенных императорам детям поэта, в деле воспитания и образования его детей. Да, до свадьбы с Пушкиным  и живя с ним в браке, она была бедна, но Натали являлась внучкой русских олигархов, столетиями приближенных к царям, и, видимо, от деда получила соответствующие убеждения и деловую хватку. Эта женщина удивительна тем, что даже в самых отчаянных жизненных обстоятельствах  не  становилась жертвенной овцой и не шла на заклание, а боролась  с удивительным упорством, карабкаясь наверх.
           Жалкой жертвенной овцой здесь была Екатерина Николаевна Гончарова,  бесконечно по-девичьи влюбленная в  смазливого Дантеса и безропотно выполнявшая все указания сестры. Которая и была на тот момент осени 1836 года главным шантажистом в кругу сражавшихся Геккеренов-Пушкиных. Доказательством тому – визит Пушкина к Дантесу 2 ноября с вызовом на дуэль. Пушкин требовал объяснить переписку офицера с его супругой, а тот с перепугу заявил о желании жениться на Екатерине. Вот так дело было сделано. И свидание Натали с Дантесом было прелюдией шантажа, который  подстегивал вопрос дуэли… или женитьбы Дантеса на Екатерине. В ином случае Натали никогда бы не пошла на это свидание, не ищите влюбленную дурочку в предприимчивой и коварной супруге поэта. Я бы даже задала здесь вопрос: а не знала ли Наталья Николаевна о том, что Пушкину нужна была эта дуэль ради собственных планов уехать в деревню без служебных последствий для себя, а лишь в виде наказания? Ну тогда можно предположить самое невероятное – что они были сообщниками в  деле использования Дантеса и в интересах Екатерины, и в интересах Пушкина.
         Есть косвенное доказательство тому, что Наталья Николаевна в 1836 году вела ожесточенную борьбу за брак Дантеса и своей сестры и не побоялась даже подставить свою репутацию для такого дела. Спустя 22 года после смерти Пушкина она вновь сражалась за брачный проект в своей семье, будучи замужем за Ланским. И тут ей пришлось подняться до борьбы с Синодом.
          В ее новой семье с 1844 года, осиротев, проживала дочь Александра Ланского, брата  второго мужа, Софья. Она и  старший сын  Александра Сергеевича Пушкина – Александр - полюбили друг друга и решили пожениться. Софье было 19 лет.  А. П. Ланская ( дочь Натали от Ланского) писала об этом: «…Соня была круглая сирота; мать знала ее с самого детства, изучила ея тихий, кроткий нрав, те сердечные задатки, из которых вырабатывается редкая жена и примерная мать … Одним словом, этот брак являлся для матери исполнением заветной мечты …
          Дней за десять до свадьбы явился священник Коннаго полка, в котором брат служил, и объявил, что он отказывается совершить брак из-за родственных отношений… Мать тотчас же поехала к своему духовнику, протопресвитеру Бажанову, и вернулась страшно разстроенная. Он подтвердил ей, что это правило установлено вселенским собором, и сам митрополит не властен дать разрешения. Жених и невеста были как громом поражены. Оставался один исход — прибегнуть к власти Царя, воззвать к его состраданию и милосердию. Мать так и поступила. Ей представился случай лично изложить императору Александру Николаевичу историю этой юной, пылкой любви, изобразить разбитое сердце невесты на самом пороге  желаннаго счастья, и он отнесся сочувственно к обрушившемуся на них удару. Прокурору Св. Синода, графу Толстому было высочайше поручено уладить это дело…»
        Свадьба состоялась. 5 августа 1859 года у сына Натальи Николаевны, Александра Пушкина и Сонечки Ланской родилась дочь, названная в честь бабушки — Натальей. Своей первой внучке Наталья Николаевна подарила кроватку красного дерева с кисейным пологом и связанное своими руками детское гарусное одеяльце.
         Но самое удивительное доказательство врожденной «олигархичности» рода Гончаровых со всеми «последствиями»  мы имеем сегодня. Потомок А.С. Пушкина и Н.Н. Гончаровой в шестом колене, Хью Ричард Луи Гросвенор — британский аристократ, прапрапраправнук Александра Пушкина, 7-й герцог Вестминстерский. 
По материнской линии Хью является потомком младшей дочери поэта Натальи, которая вышла замуж за немецкого принца Николая Вильгельма. Внучка Натальи, Анастасия, вышла замуж за одного из богатейших промышленников Великобритании — Гарольда Вернера. Мать Хью, Наталья Гросвенор (до замужества носила фамилию Филлипс), является внучкой Анастасии Вернер. 
В 2021 году в рейтинге Forbes Хью занял 12-ю строчку с состоянием в 10,054 млрд фунтов стерлингов. Сейчас ему 34 года.
         Интересно, что бы сказал великий поэт, встреться сегодня со своим английским потомком?  Ответим вопросом: а что бы  мог сказать миллиардер миллиардеру? Именно так, потому что не нам говорить о бедности Пушкина и его долгах, которые оплатил Николай Первый, почти двести лет спустя после его смерти. Издание повести «Капитанская дочка» , которая была напечатана за несколько месяцев до  гибели  поэта, стало «рогом изобилия» доходов от  продажи произведений Пушкина не только в России, в СССР, но и во многих странах мира. И остается таковым по сей день.

                17

     Тогда, в 1836-м, в преддверии и после  свадебных событий между Дантесом и Екатериной Гончаровой, поэт наверняка не собирался никого убивать и, возможно, даже не собирался стрелять – ведь именно так он поступал на всех своих состоявшихся дуэлях, никого не убил и даже не ранил. Среди этих событий,  не должно удивлять, что для Дантеса даже  была изготовлена защитная кольчуга, и он ее надел в роковой  день. Так что Екатерине этой дуэли опасаться не стоило –Дантес прожил 83 года, а она всего лишь 34, оставив четверых маленьких детей сиротами. Можно сказать, что это замужество стоило ей жизни. Наталья Николаевна прожила почти на 20 лет дольше и сумела вырастить, выучить и устроить всех своих детей – и от Пушкина, и от Ланского. То, как она боролась за их безопасность и благополучие – удивительная история сильной, умной, высоконравственной женщины –матери. Биография Натальи Николаевны Гончаровой написана необъективно, потому что  писалась она в двух мирах, теперь уже далеких от нас, – Романовском и советском. И в обеих она была  нелюбима – в романовском из-за  неудовлетворенной страсти  Николая Первого, в советском – как жена, изменившая мужу - великому русскому поэту, придуманному большевиками «борцу с царизмом».
          В этих событиях  осенних дней 1836 года почти все – загадки, не разгаданные и по сей день и некоторые из них не имеют никакого отношения к супругам Пушкиным и Дантесу. Создается впечатление, что дуэль то тормозится, то ускоряется, но не по воле Пушкина или Дантеса или даже Геккерена. Тогда по чьей же воле? Загадкой (и, видимо, навсегда) остается цель визита поэта к царю 23 ноября 1836 года и содержание их разговора. Хотя будь это известно, то мы могли бы точно знать, что же происходило на самом деле в эти дни. И остается лишь предполагать, как и почему развивались эти трагические события, но если посмотреть на них с совсем другой позиции. А именно – исходя из той обстановки  не только вокруг Пушкина, но и в нашем государстве, и в Европе.
         В центре событий осенью 1836 года  в Петербурге – не Пушкин, а барон Геккерен,  изощренный политик и опытный  международный шпион, слуга нескольких правящих домов в Европе. От его информации, рассылаемой хозяевам, и действий зависело очень многое: и передел территорий конфликтующих стран, и их экономика, и судьба известных политиков.
      Давайте посмотрим, какие события разворачивались вокруг Нидерландов и Бельгии  зимой 1836 года - в преддуэльные дни для Пушкина и Дантенса в России – в стране, участие войск которой в освобождении Нидерландов в 1813 года от наполеоновского господства и восстановлении национальной независимости было с благодарностью воспринято голландцами. В начале ноября 1813 года русские казаки вошли в северную часть Нидерландов, 12 ноября – в Амстердам, освободили Утрехт и Бреду (в декабре 1994 года российский Государственный исторический музей предоставил властям Утрехта на время для экспозиции исторические ключи города, хранящиеся в Москве). В июле 1814 года Амстердам посетил Александр I, встреченный как освободитель. Русский император сыграл важную роль в становлении суверенного нидерландского государства в той его форме, в которой оно сохранилось и по сей день – сначала как военачальник, а потом за столом переговоров с руководителями других великих держав.
    Еще со времен начала своего правления король Виллем Первый как никто другой хорошо понимал необходимость сближения с соседними государствами с целью поиска возможных союзников. Враждебно-настроенная Бельгия и всячески поддерживающая ее Франция представляли большую опасность для Королевства.
В таких условиях альтернатив у Нидерландов было немного - единственными возможными союзниками против католического франко-бельгийского блока были протестантские страны. А именно - Пруссия вместе с другими германскими княжествами, страны Скандинавии, а также, как ни странно, Великобритания, которая постепенно пересматривала свою политику по отношению к Бельгии по причине недопущения усиления Франции.
                Уже зимой 1836 года в Королевском дворце Амстердама были подписаны союзные договоры с Пруссией и Данией. Чуть дольше шли переговоры со Швецией. И совсем надолго затянулись переговоры с Великобританией.
Начатая Пруссией война с Данией за немецкоязычную провинцию Шлезвиг поставила крест на датско-голландском союзном договоре - Виллем Первый не мог идти на самоубийственную войну с мощнейшей прусской армией ради защиты Дании. Все это заставило его увеличить усилия по заключению альянса с Лондоном, тратя большие деньги на переговоры и улучшение отношений. В итоге, летом 1836 года союз все же был подписан.
          Тем временем, в приграничных районах бельгийское правительство собрало большую армию почти в 50 тысяч человек. Король Виллем тогда принял сложное решение - нанести упреждающий удар по бельгийским войскам - осенью 1836 года началась Война по возвращению Бельгийской Провинции. Как видим, это время совпадает со временем дуэльных отношений между Пушкиным и Дантесом, в которых оказался замешан и Луи Геккерен. Надвигался крупный политический скандал. Но причина его была, конечно же не в намечавшейся дуэли Дантеса, а в поведении самого Геккерена, допустившего крупный просчет в своей дипломатической деятельности – имеется в виду его послание министру иностранных дел Нидерландов о его разговоре с русской императрицей.
                Обязанности Ван Геккерена в Петербурге сводились к двум основным задачам. Во-первых, он в качестве своеобразного «семейного дипломата» был призван оберегать династические интересы. Наследник нидерландского престола Вильгельм был женат на Анне Павловне — сестре императоров Александра I и Николая I, с которыми поддерживал самые тёплые отношения. Во время битвы при Ватерлоо Вильгельм был заместителем Веллингтона, командовавшего англо-голландскими войсками. Брат нидерландского короля, принц Фредерик, был женат на сестре российской императрицы.
              Вторая задача касалась официальных нидерландско-российских отношений, основным вопросом которых в то время являлся факт провозглашения независимости Бельгии от Нидерландов. Когда в 1830 году Бельгия подняла восстание против Северных Нидерландов, король Виллем I обратился за помощью к державам, создавшим в ходе Венского конгресса 1815 года Королевство Нидерланды, объединив в нём Нидерланды и Бельгию. Июльская революция в Париже и восстание в Бельгии создали большие проблемы для Николая I. Он был уже готов отдать приказ о вооружённом вмешательстве, однако натолкнулся на возражения Нессельроде. Кроме того, началось польское восстание, в России вспыхнула эпидемия холеры, и король Нидерландов уже не мог ожидать от Николая военной помощи. Пришло время сказать своё слово дипломатии. В Лондоне была созвана конференция великих держав, на которой Россия продемонстрировала наибольшее понимание нидерландской точки зрения.
           Потребовалось немало времени, прежде чем в апреле 1839 года раздел Нидерландов и Бельгии был официально урегулирован. Всё это время Нидерланды держали крупные военные силы на бельгийской границе, и нидерландский кронпринц Вильгельм находился на юге страны в качестве главнокомандующего, проявляя всё меньше интереса к придворной жизни. В середине же 1830-х годов разлад между сыном Виллема Первого и Анной Павловной достиг предела. Семейные неурядицы Анны и Виллема Оранского не являлись государственным делом — Анна писала о них напрямую брату Николаю и обсуждала с ним с глазу на глаз создавшуюся ситуацию во время встречи в Богемии. Само собой разумеется, что 22 мая 1836 года, сразу после возвращения Ван Геккерена в Россию во время первого его разговора с Нессельроде, обсуждался и бельгийский вопрос. Нессельроде дипломатично упрекнул Нидерланды в неготовности к уступкам. После этой беседы Ван Геккерен был приглашён к императору в Елагин дворец, где Николай высказал несколько весьма критических замечаний по поводу брака кронпринца и своей сестры Анны. «Вильгельм и Анна не должны больше ссориться в присутствии детей, — сказал император. — Это подаёт плохой пример». После аудиенции у царя Ван Геккерен был принят императрицей. Этот, уже третий в течение одного дня, разговор окончательно разрешил все сомнения нидерландского дипломата. Из сказанного императрицей Ван Геккерен понял, что нидерландская внешняя политика последних шести лет потерпела неудачу. Императрица сказала: «Зачем вы держите такую большую армию и такой большой генеральный штаб на границе? Это ведь больше совершенно не нужно». И добавила: «Разве только для того, чтобы доставить удовольствие кронпринцу, который, видимо, тяготится пребыванием в Гааге».
             Фактически Россия уже давно приняла решение больше не поддерживать Нидерланды в конфликте с Бельгией. В мемуарах Бенкендорфа мы читаем: «Голландский король оттягивал дело, в надежде разрыва между первостепенными державами, а с ним всеобщей войны, полезной для личных его интересов. Протоколы писались один за другим, противоречили между собой, не вели ни к чему, а между тем заставляли Голландию, Бельгию, Пруссию и Францию держать войска на военной ноге. Император Николай уступил просьбе прусского короля и общему желанию, решился сделать попытку склонить короля голландского к меньшей настойчивости и на этот конец отправил к нему графа Орлова. Но король, отличавшийся упорным нравом и всё надеявшийся, что возгорится европейская война, воспротивился всем убеждениям нашего посла. Тогда граф Орлов приехал в Лондон, где двор, министры и публика приняли его со всем почётом, подобавшим великому монарху, которого он являлся представителем, и личным качествам самого графа, привлёкшим к нему без различия все партии. После этой попытки наш государь предоставил времени решение голландско-бельгийского вопроса, как не состоявшего ни в каком непосредственном прикосновении к выгодам и пользам России».
        Теперь беседа с императрицей не оставила Ван Геккерену возможностей для иных выводов, чем те, о которых писал Бенкендорф.
        Ван Геккерен не мог не поставить в известность министра иностранных дел о столь серьёзном развитии событий. Но его секретная депеша попала в руки кронпринцу, который в конце сентября 1836 года пожаловался своему шурину Николаю на императрицу.
                С 19 по 27 октября Пушкин встречается с Дантесом и узнает, что тот хочет жениться на Екатерине Гончаровой. Оба они в это время болеют, но страсти утихают. И вдруг утром 4 ноября Пушкин получает  анонимное письмо, которое приносит ему граф Соллогуб. Конфликт вспыхивает с новой силой и 4 ноября вечером Пушкин вызывает Дантеса на дуэль. Однако 16 ноября Геккерн получает от Пушкина письмо с отказом от вызова на дуэль на основании того, что он «случайно» узнал о намерении Дантеса просить руки Екатерины Гончаровой после дуэли.
            Только ли это было причиной отказа от дуэли? Возможно, были другие? Первое – нужно было время, чтобы «диплом» дошел до Нидерландов, а это  две недели. И нужны были доказательства, что эта анонимка действительно была послана Пушкину. Как видим, 21 ноября появились два письма поэту – Геккерену и Бенкендорфу, подтверждающие наличие «диплома» и авторства Геккерена. Так что возможно, Николаю нужен был вот этот «мягкий» вариант конфликта из трех писем, а не дуэль.
           17 ноября Дантес сделал официальное предложение Екатерине Гончаровой, а 21 ноября Пушкин пишет оскорбительное  письмо  Геккерену и письмо Бенкендорфу о «дипломе рогоносца», но не посылает их, читает письмо Геккерену графу Соллогубу. Напомним его содержание, как и то, что чистового подлинника письма никто никогда не видел: «Барон, Прежде всего позвольте мне подвести итог всему тому, что произошло недавно.— Поведение вашего сына было мне полностью известно уже давно и не могло быть для меня безразличным; но так как оно не выходило из границ светских приличий и так как я притом знал, насколько в этом отношении жена моя заслуживает мое доверие и мое уважение, я довольствовался ролью наблюдателя, с тем чтобы вмешаться, когда сочту это своевременным. Я хорошо знал, что красивая внешность, несчастная страсть и двухлетнее постоянство всегда в конце концов производят некоторое впечатление на сердце молодой женщины и что тогда муж, если только он не дурак, совершенно естественно делается поверенным своей жены и господином ее поведения. Признаюсь вам, я был не совсем спокоен. Случай, который во всякое другое время был бы мне крайне неприятен, весьма кстати вывел меня из затруднения: я получил анонимные письма. Я увидел, что время пришло, и воспользовался этим. Остальное вы знаете: я заставил вашего сына играть роль столь гротескную и жалкую, что моя жена, удивленная такой пошлостью, не могла удержаться от смеха, и то чувство, которое, быть может, и вызывала в ней эта великая и возвышенная страсть, угасло в отвращении самом спокойном и вполне заслуженном.
Но вы, барон,— вы мне позволите заметить, что ваша роль во всей этой истории была не очень прилична. Вы, представитель коронованной особы, вы отечески сводничали вашему незаконнорожденному или так называемому сыну; всем поведением этого юнца руководили вы. Это вы диктовали ему пошлости, которые он отпускал, и нелепости, которые он осмеливался писать. Подобно бесстыжей старухе, вы подстерегали мою жену по всем углам, чтобы говорить ей о вашем сыне, а когда, заболев сифилисом, он должен был сидеть дома из-за лекарств, вы говорили, бесчестный вы человек, что он умирает от любви к ней; вы бормотали ей: верните мне моего сына. Это еще не всё.
Вы видите, что я об этом хорошо осведомлен, но погодите, это не всё: я говорил вам, что дело осложнилось. Вернемся к анонимным письмам. Вы хорошо догадываетесь, что они вас интересуют.
2 ноября вы от вашего сына узнали новость, которая доставила вам много удовольствия. Он вам сказал, что я в бешенстве, что моя жена боится... что она теряет голову. Вы решили нанести удар, который казался окончательным. Вами было составлено анонимное письмо.
Я получил три экземпляра из десятка, который был разослан. Письмо это было сфабриковано с такой неосторожностью, что с первого взгляда я напал на следы автора. Я больше об этом не беспокоился и был уверен, что найду пройдоху. В самом деле, после менее чем трехдневных розысков я уже знал положительно, как мне поступить.
Если дипломатия есть лишь искусство узнавать, что делается у других, и расстраивать их планы, вы отдадите мне справедливость и признаете, что были побиты по всем пунктам.
Теперь я подхожу к цели моего письма: может быть, вы хотите знать, что помешало мне до сих пор обесчестить вас в глазах нашего и вашего двора. Я вам скажу это.
Я, как видите, добр, бесхитростен, но сердце мое чувствительно. Дуэли мне уже недостаточно, и каков бы ни был ее исход, я не сочту себя достаточно отмщенным ни смертью вашего сына, ни его женитьбой, которая совсем походила бы на веселый фарс (что, впрочем, меня весьма мало смущает), ни, наконец, письмом, которое я имею честь писать вам и которого копию сохраняю для моего личного употребления. Я хочу, чтобы вы дали себе труд и сами нашли основания, которые были бы достаточны для того, чтобы побудить меня не плюнуть вам в лицо, и чтобы уничтожить самый след этого жалкого дела, из которого мне легко будет сделать отличную главу в моей истории рогоносцев.
Имею честь быть, барон, ваш нижайший и покорнейший слуга
А. Пушкин. (Франц.)»
А вот подлинник письма Бенкендорфу якобы был найден после гибели поэта. Вот его текст: «Ми¬лос¬ти¬вый Го¬сударь Граф
Имею пра¬во и по¬читаю обя¬зан¬ностью из¬вестить Ва¬ше Си¬ятель¬ство о том, что толь¬ко что про¬изош¬ло в мо¬ей семье.
Ут¬ром 4 но¬яб¬ря я по¬лучил 3 эк¬зем¬пля¬ра од¬но¬го бе¬зымен¬но¬го пись¬ма, ос¬корби¬тель¬но¬го для мо¬ей чес¬ти и чес¬ти мо¬ей же¬ны. По ви¬ду бу¬маги, по сло¬гу пись¬ма, по то¬му, как оно бы¬ло сос¬тавле¬но, я тот¬час рас¬познал, что оно от инос¬тран¬ца, че¬лове¬ка выс¬ше¬го об¬щес¬тва, дип¬ло¬мата. Я за¬нял¬ся ро¬зыс¬ком. Я уз¬нал, что семь или во¬семь че¬ловек по¬лучи¬ли в тот же день по од¬но¬му эк¬зем¬пля¬ру то¬го же пись¬ма, за¬печа¬тан¬но¬го и ад¬ре¬сован¬но¬го на мой ад¬рес, под двой¬ным кон¬вертом.
Боль¬шинс¬тво лиц, ко¬торые их по¬лучи¬ли, по¬доз¬ре¬вая ни¬зость, мне их не пос¬ла¬ли. Воз¬му¬тились во¬об¬ще ос¬кор¬бле¬ни¬ем, столь под¬лым и столь не¬ос¬но¬ватель¬ным. Но, не пе¬рес¬та¬вая пов¬то¬рять, что по¬веде¬ние мо¬ей же¬ны бы¬ло бес¬по¬роч¬ным, го¬вори¬ли, что по¬водом этой ни¬зос¬ти бы¬ло не¬уто¬мимое во¬локитс¬тво за нею г-на Дан¬те¬са.
Мне не по¬доба¬ло ви¬деть имя мо¬ей же¬ны свя¬зан¬ным, в этом слу¬чае, с име¬нем ко¬го бы то ни бы¬ло. Я по¬ручил ска¬зать это г-ну Дан¬те¬су. Ба¬рон Экерн при¬ехал ко мне и при¬нял вы¬зов на ду¬эль за г-на Д’Ан¬те¬са, про¬ся у ме¬ня от¬сроч¬ки на 15 дней.
Ока¬залось, что в да¬рован¬ный про¬межу¬ток г-н д’Ан¬тес влю¬бил¬ся в мою сво¬яче¬ницу де¬вицу Гон¬ча¬рову и что он сде¬лал ей пред¬ло¬жение. Ког¬да об¬щес¬твен¬ная мол¬ва из¬вести¬ла ме¬ня об этом, я по¬ручил про¬сить г-на д’Ар¬ши¬ака (се¬кун¬данта г-на Д’Ан¬те¬са), что¬бы мой вы¬зов был рас¬смот¬рен как не¬пос¬ле¬довав¬ший.
Меж¬ду тем я удос¬то¬верил¬ся, что бе¬зымян¬ное пись¬мо ; от г-на Экер¬на, о чем я по¬читаю за свой долг до¬нес¬ти пра¬витель¬ству и об¬щес¬тву.
Бу¬дучи единс¬твен¬ным судь¬ей и блюс¬ти¬телем мо¬ей чес¬ти и чес¬ти мо¬ей же¬ны, и вследс¬твие се¬го не тре¬буя ни пра¬восу¬дия, ни мще¬ния, я не мо¬гу, да и не хо¬чу пред¬ста¬вить ко¬му бы то ни бы¬ло до¬каза¬тель¬ств то¬го, что я ут¬вер¬ждаю.
В лю¬бом слу¬чае я на¬де¬юсь, гос¬по¬дин граф, что это пись¬мо есть до¬каза¬тель¬ство ува¬жения и до¬верен¬ности, ко¬торые я от¬но¬шу к ва¬шей осо¬бе.
С эти¬ми чувс¬тва¬ми честь имею быть
Ми¬лос¬ти¬вый Го¬сударь Граф
Ваш по¬кор¬ней¬ший слу¬га Алек¬сандр Пуш¬кин».
        Как видим, в этом письме Пушкин открыто обвиняет посла Геккерена в истории с анонимным письмом, полученным им 4 ноября. Возникает вопрос: но если Пушкин отменил дуэль, то зачем бы ему писать эти два письма? Это понять очень важно.
        Через Соллогуба, скорее всего, стало известно во дворце, что письма написаны. Но, возможно, письмо к Бенкендорфу и в самом деле имелось и было послано. И от него Николай Первый мог узнать о случившемся, начиная с 21 ноября. И 23 ноября вечером поэт был вызван на прием к государю для беседы, о содержании которой никто никогда не узнал. Биографы предполагают, что император запретил Пушкину дуэль и велел ему ехать в деревню. Но Пушкин ослушался, стрелялся на дуэли, в деревню не поехал и за это просил прощения у царя на смертном одре. Это не могло быть правдой: Николай не отпускал поэта в деревню, угрожая разрывом отношений. А если бы отпускал, то и дуэли бы не было – как причины, по которой Пушкин мог быть выслан в деревню. О чем он мечтал.

                18

         Был ли замешан в этой дуэли Николай Первый? Я бы не стала сомневаться – да, был. Но сначала зададимся вопросом: что было для него важнее – дуэль или эти два письма Пушкина? Очевидно, что во дворце была разыграна интрига со скандалом с семьей Пушкина и Дантесом.  Николаю нужно было найти повод для изгнания из России нидерландского посла Геккерена. Более того, этот повод должен был подтвердить порочную наклонность посла лезть в чужие семейные дела и затевать неприличные интриги в семьях. В анонимном письме Пушкину автор пошел слишком далеко, оскорбительно упомянув между строк венценосную особу – жену Александра Первого, императрицу Елизавету через ее мужа-рогоносца Нарышкина. А также и самого государя Александра Первого в роли и  любовника Нарышкиной, и рогоносца –поскольку Елизавета встречалась с  Охотниковым. Напомним текст «диплома»:  «Великие кавалеры, командоры и рыцари светлейшего Ордена Рогоносцев в полном собрании своем, под председательством великого магистра Ордена, его превосходительства Д. Л. Нарышкина, единогласно выбрали Александра Пушкина коадъютором (заместителем) великого магистра Ордена Рогоносцев и историографом ордена. Непременный секретарь: граф И. Борх».
          В нем говорится об известном придворном рогоносце Нарышкине, жена которого 13 лет была любовницей Александра Первого.  «Диплом» был посвящен пятнадцатилетней любовной связи Марии Нарышкиной-Четвертинской и императора Александра Первого.  Мария Антоновна Нарышкина (урождённая княжна Святополк-Четвертинская) — фрейлина, жена обер-егермейстера Д. Л. Нарышкина, фаворитка императора Александра I. Она была дочерью польского вельможи Антония Четвертинского, который стоял за сближение Речи Посполитой с Россией, из-за чего был линчеван варшавской толпой в разгар восстания Костюшко в 1794 году. Екатерина II велела вывезти ее семью в Петербург, приняла участие в воспитании девушки-сироты и в 16 лет (в 1795 году) выдала ее замуж за богатого князя Нарышкина, который был старше ее на 15 лет. Тем самым  императрица накануне своей кончины  счастливо решила судьбу юной Марии выгодной свадьбой со «стариком».  Только так в те времена и можно было защитить женщину во всех отношениях. Коммерческий свадебный проект Екатерины имел продолжение – почти сразу же (а, может, и раньше)  место в постели Марии вместо Нарышкина занял  будущий император Александр Павлович. Для него сожительство с Нарышкиной стало второй семьей. Мария не любила ни мужа, ни императора и мечтала освободиться от этих мужчин, к которым попала в ненавистный блистательный плен. Она настолько не скрывала своего равнодушия к императору, что об этом даже судачили при дворе. Однако уехать в Европу ей удалось лишь поле смерти мужа в 1838 году, через год после дуэли Пушкина, причиной гибели которого косвенно стала ее печальная история, которую грязно высмеяли в «дипломе рогоносца». Вот уже скоро двести лет, как случились эти ужасные события, а с анонимным письмом так и не разобрались, не узнали его историю и не поняли его значение.
        Пушкину в нем отводилась роль рогоносца Нарышкина. История анонимки была скверная: в ней безжалостно осмеяли дочь патриота России (Марию Четвертинскую), жестоко убитого за его преданность стране.
        Императрица Елизавета стала любовницей офицера Охотникова и даже родила от него дочь. Императорская семья очень переживала скандал, но выход нашла мать Александра, которая  взяла на службу фрейлиной во дворец  восемнадцатилетнюю Наталью  Ивановну  Загряжскую, внебрачную дочь  Ивана Загряжского, родственника Потемкина. Красавица она была необыкновенная и быстро перебежала дорогу несчастной Елизавете, влюбив в себя Охотникова, наверняка по заданию матери императора. Охотников оставил императрицу, а вскоре его  зарезали. Их  новорожденная дочь умерла. А Наталью Ивановну тут же выдали замуж за богача и красавца Николая Гончарова. Свадьба состоялась во дворце и была очень пышной. Но вот только молодой супруг Загряжской вскоре сошел с ума, и ей пришлось самой  растить детей и ухаживать за больным мужем, пока в 1820 году она не унаследовала  усадьбу Малоярославец и навсегда покинула Москву, оставив мужа на попечение  взрослым детям.
         Вот это письмо, возможно, было «ответом» Николая  на то письмо, которое написал Геккерен своему министру иностранных дел, ссылаясь на разговоры с русской императрицей, женой царя. Этим письмом Геккерен, названный Пушкиным его автором,  подтверждал свою склонность к  дворцовым сплетням, не стесняясь даже использовать имена венценосных особ. Только этой грязной анонимки в адрес не столько поэта, сколько царской семьи было бы достаточно, чтобы удалить из России Луи Геккерена к удовольствию герцога Оранского. Но в истории и в биографии Пушкина этот диплом до сих пор остается нерасшифрованным, а автор его так и не определен, сколько бы его не разыскивали.
         Возможно,  сочиняли эту злосчастную анонимку в самом дворце. Потому что все в ней должно было обвинять Геккерена, посягнувшего на честь венценосных особ России. Однако тот, кто писал «диплом», не удержался и вставил в него «историографа» в самом оскорбительном смысле. Отсюда следы к авторству вели и в австрийское посольство (бумага), и в дом к Карамзиным, которые ненавидели Пушкина за то, что он писал злые эпиграммы на их отца- великого историка страны- и занял его место историографа, работая над биографией Петра Первого по поручению царя. А занять это место страстно мечтал граф Соллогуб. И он занял его, хотя и годы спустя! Ну вот – ищите того, кому выгодно. А если вспомнить, что Соллогуб  выполнил  «почетный» заказ от сестры Николая Первого, написав оскорбительную повесть «Большой свет» о Лермонтове, то  подозрение об авторстве «диплома» может иметь место.

         Поскольку гибель Пушкина оказалась связанной с русско-голландскими дипломатическими отношениями, новый посол, барон Иоганн Геверс, получил инструкцию разобраться и доложить в Гаагу, что, собственно, произошло. Доклад был написан 2 мая 1837 года. Он содержит 12 страниц и к нему приложен лист "St.-Petersburgische Zeitung" № 84 от 26 апреля 1837 года с текстом приговора военного суда по делу Дантеса.

         Доклад Геверса был секретным и для Геккерна. 27 мая Геверс написал ему: "В свете не подымают больше вопросов о смерти Пушкина. С первого дня моего приезда я избегал и прерывал всякий разговор на эту тему; вражда общества, исчерпав свой яд, наконец стихла. Император принял меня несколько дней тому назад в частной аудиенции; все, что касалось до этого дела, тщательно избегаемо".

           Интересно прочитать этот доклад,  понимая, что ситуация планировалась в Зимнем дворце и ожидалась в Гааге. Но тем не менее он представлял  как бы расследование нового посла Нидерландов в России.
             "Ero Превосходительству барону Верстолку ван Зеелену, министру иностранных дел
Санкт-Петербург, 2 мая 1837 г.
Секретно
(Получено в Гааге 16 мая 1837 г.)


Господин барон!
Тягостный труд - говорить об ужасной катастрофе, жертвой которой стал господин Пушкин, но мне кажется, что мой долг обязывает не скрывать от Вашего Превосходительства то, что высказывает общественное мнение относительно гибели этого замечательного человека, литературной славы страны. Достаточно обрисовать характер и личность господина Пушкина, чтобы предоставить Вашему Превосходительству суждение о той степени популярности, которую завоевал поэт.

Единственное мое намерение - попытаться изложить здесь беспристрастное резюме различных мнений по этому поводу.
Посещая салоны столицы, я был поражен неосторожностью, с которой говорилось о дуэли и об обстоятельствах, ей предшествовавших. Как литератор и поэт, Пушкин пользовался высокой репутацией, которая увеличена еще его трагической смертью; но соотечественники по-разному оценивают его как представителя самых крайних воззрений на учреждения своей страны. Мне кажется, что можно достаточно легко объяснить это различие в отношении к Пушкину: каждому, кто, живя в России, мог изучить различные элементы, из которых состоит общество, а также его обычаи и предрассудки, биография Пушкина и чтение его произведений ясно объяснят, почему их автор мало уважаем партией аристократии, тогда как остальное общество превозносит Пушкина до небес и оплакивает его смерть как непоправимую национальную потерю.

Колкие и остроумные намеки, почти всегда направленные против высоких персон, которые изобличались либо в казнокрадстве, либо в пороках, - все это создало Пушкину многочисленных и могучих врагов. Такова убийственная эпиграмма против Аракчеева насчет девиза, начертанного на гербе этого всесильного министра. Сатира против министра народного просвещения Уварова, сочинение, которое своим заглавием - подражание Катуллу - усыпило обычную бдительность цензуры и появилось в Литературном журнале ; ответ Булгарину, где, защищаясь от упрека в аристократизме, Пушкин напал на первые дома России, - вот истинные преступления Пушкина, преступления, утяжеленные тем, что противники были сильнее его и богаче, связаны с главнейшими фамилиями и окружены многочисленной клиентурой. Им было нетрудно вызвать неприязнь власти к Пушкину, так как направление его сочинений давало повод к враждебным доносам. Вот, повторяю я, истинные причины антипатии, которую испытывала к Пушкину в течение его жизни партия знати (всегда под покровительством главных государственных деятелей), - антипатии, которую его смерть нисколько не рассеяла. Вот что объясняет также, почему Пушкин, казалось, пользующийся милостью суверена, не переставал быть в руках полиции.
Наоборот, молодежь, всегда пылкая, аплодирует либеральным, злым, иногда скандальным творениям этого автора - творениям, правда, неблагоразумным, но смелым и остроумным. Также и чиновники, класс, широко представленный среди людей третьего сословия, - чиновники спешат хлопать в ладоши и славить человека, в чьих сочинениях многие видят верное выражение их собственных чувств; с тех пор Пушкин был для них, может быть без его ведома, примером постоянной оппозиции.

Пушкин родился в Москве в 1799 г. и принадлежал со стороны отца к одной из древнейших фамилий страны. Его дед по матери (сын негра, захваченного или купленного Петром Великим и мальчиком доставленного в Россию) звался Анибал; это он, достигший при Екатерине II адмиральского ранга, овладел Наварином. Его имя и блестящие дела начертаны на колонне-скале, воздвигнутой в Царском Селе. Именно в Царском Селе, в Лицее, воспитывался Пушкин. Его густые и курчавые волосы, смугловатая кожа, нетерпеливый пыл его характера - все обнаруживало в нем присутствие африканской крови, его молодость рано ознаменовалась беспорядочными страстями, которые воздействовали и на его последующую жизнь.

В 14 лет он написал стихотворение "Царское Село", а также послание Александру I" - сочинения, которые были отмечены его профессорами. Исключенный вскоре после того из Лицея за выходки молодости, Пушкин выпустил "Оду свободе" и, последовательно, целую серию других произведений, пропитанных тем же духом. Это привлекает к нему внимание общества, а также несколько позднее - правительства. Ему было предписано покинуть столицу - сначала его местопребыванием была Бессарабия, а затем он в течение пяти лет до самой смерти императора Александра оставался у графа Воронцова в Одессе. По настоятельным просьбам историографа Карамзина, преданного друга Пушкина и настоящего ценителя его таланта, император Николай, взойдя на трон, призвал поэта и, как заметил князь Волконский , принял его более ласково, чем можно было ожидать. "Больше нет прежнего Пушкина, - сказал император, - есть Пушкин искренне раскаявшийся; есть мой Пушкин, и отныне я один буду цензором его сочинений". Тем не менее до самой своей смерти писатель жил под надзором секретной полиции.

В 1829 г. Пушкин сопровождает князя Паскевича во время турецкой кампании, а в следующем, холерном, году он женится на замечательной красавице мадемуазель Гончаровой, чей дед, возведенный в дворянство, был прежде купцом. После женитьбы Пушкин вернулся в Санкт-Петербург, его жена блистала при дворе, и некоторое время спустя ему дали чин камер-юнкера. Пушкин был оскорблен, находя этот ранг ниже своего достоинства, его идеи снова вернулись к своему первоначальному направлению, и он опять перешел в оппозицию. Его сочинения в стихах и прозе многочисленны, и среди них особенно примечательны "Цыганы", легкая поэма, пушкинский шедевр, который русские считают верхом совершенства в этом жанре; мелкие стихотворения под заглавием Байрон и Наполеон также завоевали репутацию высокой красоты. Кроме того, он издавал литературный журнал "Современник" и по приказу императора несколько лет работал над историей Петра Великого.

По мнению литераторов, Пушкина отличает стиль одновременно блестящий, ясный, легкий и элегантный. Его рассматривают вне всяких шкал, на которые сегодня разделен литературный мир. Как личность гениальная, он умел извлекать красоты из различных жанров. В конце концов для России он лидер школы, где ни один из учеников не достиг до сей поры совершенства учителя.

Его характер был буйным и вспыльчивым; он любил, особенно в молодости, игру и волнения, но позже годы начали умерять страсти. Он был рассеян, его разговор был полон обаяния для его слушателей. Но было нелегко заставить его говорить, Вступив же в беседу, он объяснялся элегантно и вежливо, его ум был язвительным и насмешливым.

Его дуэль с бароном Геккерном (д'Антес) и обстоятельства, которые сопровождали его смерть, очень хорошо известны Вашему Превосходительству, и нет необходимости здесь говорить об этом. В письме, которое Пушкин написал моему шефу и которое явилось причиной дуэли, едва можно узнать писателя чистого и почти всегда приличного, - он пользуется словами малопристойными, которые ему внушил гнев, - до какой же степени Пушкин был уязвлен и насколько был увлечен пылкостью своего характера!

Задолго до гибельной дуэли анонимные письма, написанные по-французски и высмеивающие Пушкина намеками на неверность его жены, были подброшены ко всем знакомым поэта либо через посредство неизвестного слуги, либо по почте. Многие даже пришли из провинции (таково письмо, посланное к мадам де Фикельмон), а под адресом почерком явно подделанным на этих письмах содержалась просьба передать их Пушкину. Именно в связи с этими письмами господин Жуковский, приставленный к персоне наследника, упрекал Пушкина, что тот слишком принимает к сердцу эту историю, и добавил, что свет убежден в невиновности его жены. "Э! Какое мне дело, - ответил Пушкин, - до мнения мадам графини или мадам княгини, уверенных в невиновности или виновности моей жены! Единственное мнение, которому я придаю значение, - это мнение среднего класса, который ныне - единственный действительно русский и который обвиняет жену Пушкина".
Таковы, господин барон, сведения о личности поэта, которые я мог собрать; я надеюсь, что они достаточны для того, чтобы объяснить Вашему Превосходительству, насколько популярность Пушкина и литературные надежды, которые он унес с собою в могилу, повлияли на мнения насчет причин его смерти и насколько это обстоятельство оказалось несчастным по своим последствиям для господина Геккерна. Нечто вроде национального самолюбия вызывает интерес, который не относится ни к поэту, ни к частному человеку; и поклонники и враги писателя - все жалуются, что Пушкин стал жертвой несчастья, вызванного как недоброжелательством, так и самым непостижимым и неблагоразумным легкомыслием.
Точность, с которой я пытался представить эти детали, их подлинность, которую я могу гарантировать, - все это заставляет меня желать, чтобы чтение этого письма представило некоторый интерес и заслужило внимание Вашего Превосходительства.

Имею честь быть... Вашего Превосходительства покорный слуга
Геверс".

         Заметим, что в этой записке новый  нидерландский посол уделяет немало места отрицательным качествам погибшего поэта Пушкина. И причиной его гибели называет «непостижимое неблагоразумное легкомыслие». То есть, восхваляя талант русского поэта, он  представляет его самого в слишком черном  цвете. Более того, он добавляет грубой лжи в паутину грязных сплетен,  сообщая, что Пушкин был исключен из лицея за недостойное поведение. Каким же на самом деле был этот гений, которому человечество обязано высшей культурой на века, он почти не упоминает.
      Имя Дантеса стало проклятым на века.
       Однако отец и сын  жестоко отомстили России за свое изгнание и позор во время Крымской войны 1854 года. Став голландским посланником в Вене, Геккерн и там плел интриги против самого Николая I, на которого был обижен до конца своих дней. Репутацию в обществе он заслужил исключительно отрицательную. Например, графиня Дарья Фикельмон, знавшая Геккерна очень хорошо, характеризовала его как «лицо хитрое, фальшивое и малосимпатичное».
       Накануне Крымской войны, в июне 1853 года, русский дипломат Павел Киселев доложил в Петербург: «…французское правительство употребляет все возможные меры давления на Австрию, вплоть до угроз возбудить против нее восстание в Ломбардии, и все это с целью вооружить Австрию против России. Интересно, что очень враждебную России активную роль в этих франко-австрийских секретных переговорах играл старый барон Геккерн, тот самый, который так гнусно и позорно вел себя в роковом деле поединка его «приемного сына» Дантеса с Пушкиным».
       Несмотря на то, что Геккерн жил в Вене, а Дантес делал карьеру во Франции, «отец» и «сын» не забывали друг о друге и состояли в весьма увлекательной переписке. Благодаря Дантесу Геккерн постоянно находился на связи с французским правительством.
       Франция тогда добивалась, чтобы Австрия примкнула к антирусской коалиции. Русское же правительство надеялось на австрийскую поддержку — в благодарность за подавление русскими венгерского восстания. В итоге Австрия осталась нейтральной и оставила Россию одну перед лицом враждебной коалиции. Геккерн, должно быть, ликовал.
      В 1855 году австрийский император Франц Иосиф наградил Дантеса орденом Почетного легиона. Геккерн по этому поводу писал, не скрывая ликования: «Были три императора и один молодой француз. Могущественный монарх изгнал его из своей страны в самый разгар зимы, в открытых санях, раненного! Два других государя решили отомстить за француза. Один назначил его сенатором в своем государстве, другой — пожаловал ему ленту большого креста! Вот история бывшего русского солдата, высланного за границу. Мы отмщены, Жорж!».