Белые офицеры. Граф Марецкий. Часть первая

БЕЛЫЕ ОФИЦЕРЫ. ГРАФ МАРЕЦКИЙ.                Samuel Krig
Часть первая



                - I -

Черкасов вытащил сигарку из патронтажного ремня.**
Выстрел из маузера в чарку вспугнул птиц пасмурного дня.**
Белогвардейцы отступали, близ озерка второй привал**
Штабс-капитан Андрей Сенявин устроил так, как пожелал.**
Сырая осень, хмарь, вонь трупов, в гнилой соломе коновязь.
Нет, господа, всё-таки глупо вот это всё, - сказал всем князь.
Телеги лязг, пятеро пленных, в бинте кровавом есаул
Добавил: Да, всё в мире бренно, - и опустился на баул.**
Злобно матрос в рваной тельняшке на офицеров посмотрел,
Он вспомнил, как штыками Сашку они добили, между дел.
Никто не знал, что дальше будет, а коль и знал, то молча шел.
С осины вороны, как судьи, косились на «максима» ствол.
В черной папахе граф Марецкий саблей чертил какой-то план.
Забыты залы жизни светской, вши, копоть, брань, дым и обман.
Застыл в тумане день вчерашний, и не было надежд вдали.
Варилась дьявольская каша окомиссаренной земли.


Как миражи плыли знамёна, стояла церковь без креста.
Вагоны пыльных эшелонов, в глазах застывших - пустота.**
Обмалофеенная Дуня, которую пленил барон,
В буденовку пускала слюни, был крепок мутный самогон.
Клацали в сумерках затворы, казался жутким чей-то крик.
Вчера, за дальним семафором, повешен мерзкий большевик.
Его стальным прутом пытали, что до бела был раскалён.
Не подошло то, что узнали, вот потому и был казнен.
Промозглый судорожный ноябрь, вновь голод затянул ремни.
Гитары звук, цыганский табор, листья осин, гнилые пни.
Бездонны сны, тяжелы веки, уланский ротмистр был прав -
Мы не безногие калеки, через семь вёрст есть телеграф!**
Жестокой правдой дни окрасив, жизнь замыкала новый круг.
Сдавило головы ненастье, лежал нелепо ржавый плуг.
В боях полученные раны/ныли, но, выручал наган.
Всех пленных завтра утром рано/в расход, - изрёк штабс-капитан.

Прошли часы тревожной ночи, корнет Покровский первым встал.
Был у него красивым почерк, он иногда стихи писал.
Нужду возле овина справив, графа рукой растормошив,
Башлык свой Константин поправил, сказав одно лишь слово: Жив.
К чему здесь кружева морали, когда под кожей дрожь земли.
Красных прикладами подняли, и к лесу быстро повели.
Там не читали приговора, не заставляли яму рыть.
На небе тучи как линкоры, им далеко отсюда плыть.
Руки врагам не развязали, скомандовал хорунжий: Пли!
Все пятеро в овраг упали, Марецкий молвил: Всё. Пошли.
Нет с мертвецов теперь мороки, ворон им выклюет глаза,
И вдохновенней станут строки, когда сгорят все тормоза.
Если безвольный раб вдруг станет думать о том, что был рабом,
Он рвать те цепи не устанет, крича: Ненужное на слом!
Медленным ядом большевизма тысячи жизней отравил
Тот, кто глупцам, в костюме чистом о светлом завтра говорил.



                - II -


Прошли семь вёрст - нет телеграфа, руины есть вместо него.**
Вдруг побледнело лицо графа - да, как же так, и для чего?**
Марецкого денщик плечистый, перекрестившись, рядом встал.
Уланский ротмистр присвистнул, и головою покачал.
Уж провиант весь на исходе, людей усталость валит с ног.
Куда ведут эти дороги? Какой они сулят итог?
Бойня вокруг войны гражданской, там - смерти острые штыки,**
Порублен саблей атаманской тот, кто хотел в большевики.
Простолюдин в обносках серых на днях полковнику сказал:
Здесь банда есть из изуверов, от них кум сильно пострадал.
Ваш' бродь', извольте, вот, покушать, похлёбка, сало, сухари…
Марецкий денщика не слушал, стоял и думал о Мари.
Скорбила вмести с ним природа, холодный ветер резко дул.
Маневр бешеных уродов, - сплюнул на камень есаул, -
Троих отправьте на дрезине, двоим - обходчиков найти,
Уже на стеблях виден иней, всё может здесь произойти.

Присев, курили, и молчали, потрёпан был изрядно полк.
Путейцев наконец пригнали, и пояснили в чём есть толк.
Для вразумления есть наганы, чтоб светоч истин не угас.**
И, снова льётся спирт в стаканы, под шум колючих нервных фраз.
Двое разведчиков вернулись, своих пока-что не нашли.**
Ни на кого там не наткнулись, лишь странный гул стоял вдали.**
Тут крики вдруг из-за кургана под улюлюканье и брань.
Банда Егора Челобана, на лошадях, но, «рвань» есть «рвань».**
Сжав ствол винтовки граф Марецкий закрыл на миг свои глаза...**
И канул в бездну смех тот детский, июльский полдень, и гроза.
Прицельно в них, друзья, стреляйте, чтоб ни один хам не ушел!
Кто не убит, тех добивайте, - похоже граф был очень зол.
Бесить не нужно офицеров, средь них есть и барон и князь.
Пошла пальба их револьверов, и полетело быдло в грязь.
Произошло всё очень быстро, «как в тире» - пошутил корнет.**
И долгий путь стал снова чистым, вот, он и веры яркий свет!**

У офицеров - дисциплина, у красных - революционный пыл.
Батрак, при виде пианино, люто дворянство матом крыл.
От ненависти вздулись вены, лицо горит как самовар.
Жутки в России перемены, узрели их и млад, и стар.
Веревки виселиц, пожары, в колодцах - бурая вода.
Свист шомполов, ночей кошмары, иных стремлений борозда.**
Баре при золотых погонах в мести своей были круты.
К чему чужая боль и стоны, если есть гимн святой мечты.
Худая Шацкая Наталья средь них с винтовкой тоже шла.
Раньше смущалась под вуалью, теперь совсем иным жила.
Барон, после горячей ночи, один из перстней ей вручил.**
И голубым глазам порочным признался в том, что их любил.
Сильна дворянская порука, все как один, и на подбор.
В избе просторной запах лука, взвод «ползунов» послан в дозор...**(**)


                - III -


Иван Савельев машинистом работал не жалея сил.
Его подругу в поле чистом бандит-охальник застрелил.
Судьба невзгод чертила кольца, путь между ними был тернист,
Так и примкнул он к «добровольцам», ведь был не жид, не анархист.*(**)
Нелёгкий выбор средь обмана, Савельев слов не тратил зря.
Стелились синие туманы, он верил в Бога и царя.
Довольны им были дворяне, в боях тот опыт помогал.
И бронепоезд «Талабчанин» не раз бойцов в себе спасал.*
Хоть и не мог граф знать об этом, но чувствовал, что рядом то,
Что станет вдруг надежды светом, и всем покажет кто есть кто.
Те вёрсты, что их разделяли, по странной прихоти войны,
К утру совсем иными стали, переплетая явь и сны.
Барон и Ростислав Марецкий, склонясь над картой в ранний час,**
С походным компасом корнетским, всё рассчитали ещё раз.
И выходило так, что рядом, мог бронепоезд, в общем, быть.**
Лишь тридцать вёрст пройти им надо, чтобы проблемы все решить.

Плыли по Волге пароходы в прекрасный жаркий летний день…**
Теперь там скопища уродов, и комиссаров в коже хрень.
В фуражке с черною звездою Йосиф Лихман речь сказал...
Марецкий вздрогнул - паранойя? Да, нет, не так уж он устал.
Сгинь, бесовщина с красной тряпкой в грубых мозолистых руках!
Хозяйский пёс где-то потявкал, и смолк, темь ночи в небесах.
Откуда черпаются силы? Со дна измученной души?
Иль осквернённые могилы взывают к мести из глуши?
С Шацкой барон по полю ходит, шепча на ушко ей слова,
Разгоряченный алкоголем, подчас ему всё - трын-трава.
Да, он умеет ненавидеть, фехтует словно мушкетёр.
Его умение предвидеть пленило многих с давних пор.**
Имение их родовое сожгли до тла большевики.
Мы все по-своему герои, знаем в кого вонзать штыки.
Наталья Шацкая - красотка, в ней тоже ненависть сильна,
Но, чарку спирта, как кокотка, может легко выпить до дна.

Как далеки тихие годы…, прорезь прицела, выстрел, смерть.
Телеги, лошади у брода, вид голых рощ, земная твердь.
На аксельбанте - кровь соседа, в низинах - стылая вода.
Как важен ореол победы, чтобы не сгинуть без следа!
В раздумьях проведя полночи, Марецкий лёг, и рухнул в сон.
Не снилась ему власть рабочих, а снился рай былых времён.
Хоругвий ленты золотые, под мелодичный бой часов,
Словно шептали: Вы - святые среди калек, сирот и вдов.**
Проснувшись, граф надел папаху, и громко денщика позвал:
Неси сюда воды, Астахов, барон, надеюсь, уже встал!*
Вот - белой гвардии картины, где бодрость духа, и почин.
Сильны серьёзные мужчины, от слабых только - хворь и сплин.
Барон был возбужден Наташей, Марецкий бровью чуть повел:
Вот, это - их, а, дальше - наше, давайте-ка пойдём за стол.


                - IV -


Хозяин хутора Ипатьев зажиточный был мужичок.
Жена его знала толк в платьях, любила модный каблучок.**
Раз офицеры из богатых, так что же им не услужить.
Всегда благое дело свято, будут потом благодарить.
Прекрасно то, что не двояко, стол с угощением не сон.
Да, братец, ловок ты однако, - сказал Ипатьеву барон.
Название хутора известно, сытость с блинов - кстати весьма.**
Довольно выгодное место, чтоб позабыть в нём «воз дерьма».
Непредсказуемость ошибок, но, лес прочёсан, и он - чист.
Пусть лёд чужих сомнений зыбок, для головы полезен «вист».*
Банька среди дорог - спасение, хозяйки ноги хороши.
За искушением - искушение, а, после - точный план в тиши.
Хозяйку звали Катериной, бросив на Ростислава взгляд,
Она сказала, взбив перину: Внушительный у Вас отряд.
Медленно голову Марецкий в сторону Кати повернул,
И компас, с «меткою» кадетской, на карте вправо повернул…

Ночью уже, на сеновале, он взял её всю, до конца.
И те глаза ему сказали: Здесь нет смертельного свинца.
Любовь рвалась из клетки птицей, в конце концов сломав замок.
Дрожали длинные ресницы, страстью пульсировал висок.
Бриллиант слезы смахнув украдкой, Катя ушла, граф закурил.
Нельзя забыть мгновений сладких, если их сердцем ощутил!
Опять рутина дел походных, в любой задержке есть подвох.
На снаряжение «благородных» смотрит из будки кабызох.*
Ипатьева предупредили: Коль что,/так на себя пеняй.
Красные многих порешили, такой у вас тут, видно, край.
Нет расставания поцелуев, вновь Катерина смотрит вдаль.
И ангелы ей «аллилуйя» поют, смягчая ту печаль.**
Ну, что, Астахов, помолился? Подправил бы ты саблю мне,
Наш князь на днях «погорячился», вчера всю ночь бредил во сне,
Ругал каких-то бестий скотских, всему есть, Тихон, свой черёд, -
Красавец есаул Потоцкий ко всем имел легко подход.*

Берёзовый лес за спиною, холоден маузера ствол,**
Так, словно всё вокруг иное, и дым, и вид притихших сёл.
Мрачны дни противостояния, стихов не пишет уж корнет.
Порою в сумерках молчание как тропка к тем, кого уж нет.
Дыхание зимы всё ближе, в ней на снегу вновь будет кровь.
И призрачны слова из книжек, где словно театр грёз любовь.
Пустого поля замануха, за ним стеной - еловый лес.
Осень в конце - с клюкой старуха, шамкает: Там вас встретит бес.
Крюк небольшой решил Марецкий, отдал приказ, так и пошли,
Реальность как орешек грецкий, но есть «щипцы» от Натали.*
Ум Шацкой - пассии барона, вдруг пригодился словно ключ.
Господь коснулся двух влюблённых рукой всесильной из-за туч.
Ели вокруг как великаны, а в чаще леший может быть.
Но бдительность тут, как не странно, и есть та Ариадны нить.**
Вновь золотой брегет барона время в пути им показал.*
К черту - девиз умалишенных! За лесом краткий ждёт привал.*























Note:  * В публикации приведён один из рабочих вариантов начала первой части поэмы.
           * Продолжение, вероятно, будет опубликовано в конце ноября 2025 года.**