Моисей

                I
Сорокодневная
            горячая бессонница
И Шехины  немыслимое солнце,
Синай, подавшийся в живое небо,
Сорокодневный пост,
               а вместо хлеба
Таинственные буквы…
                Божье Слово
Огнем струясь с перста Его святого
На плоскости нефритовых скрижалей
Питало душу,
         утоляло жажду.
Слова, слова, 
           как огненные капли,
Сливались в гулкий ливень благодатный,
И сорок дней
          шел этот  вещий дождь,
Который слушал на вершине вождь
Двенадцати израильских колен.
Как при потопе –
            долгих сорок дней…
Должны очистить мир от скверны зла
Слова обетования, суда,
Слова благословения, проклятья -
Великие священные заклятья.
Две плоскости нефритовых скрижалей…
Слова на них тихонько остывали
И поражали, и пугали глаз,
Распятые на камне
               ради нас,
Окаменевшие как мумии навеки,
Чтобы убогий разум человека
На ощупь взял
            и съел небесный хлеб,
И, съев, ожил, прозрел и не был слеп.
Живой закон
          Господь убил как агнца,
Распял на плитах, вытесанных старцем;
Безбрежность мысли
                глубиной в века
Словами нашего земного языка
Он ограничил,
           и могучий Дух
Витал над мертвой плотью древних букв,               
Чтоб осенить сознанье тех,
                кто верой
Усвоит этой жертвы смысл безмерный…

Синай,
    сорокодневная бессонница
И Шехины немыслимое солнце,
Пришедшее из выси голубой
Скрижали сердца
              обогреть собой.
Гора Синай на выжженном плацу
И с Богом человек лицом к лицу,
Бог-Дух,
       которому предела нет,
И смертный человек,
                влюбленный в Свет.
               
             
              II

Моисей Сепфоре:

Ты погасила лампаду в шатре,
Долго ждала - до утра.
Смолкли цикады на ранней заре,
Солнцу вставать пора.

Мрачно клубится в глухой тишине
Белым туманом обрыв...
Яхве назначил свидание мне
На голой вершине Хорив.

Как рассказать о сиянье лица? -
Это как радость и жизнь,
Это как смерть - постиженье конца...
Свет, излучающий мысль.

Где-то поодаль от звона лучей
Тайны веков - Шехины -
Ангел, играя на флейте своей,
Не нарушал тишины.

В звуках рождался бескрайний покой,
Смешанный с жаждою жить,
Множилось слово, как луч золотой
В каплях прозрачной росы.

Свежая синь предрассветной поры...
В сердце надежды болят,
Я, словно куст на вершине горы,
Пламенем светлым объят.

Речь о народе... Но как-то я вдруг
Смутно почувствовать смог,
Что одиночеством тысяч разлук
Бог одинок.

Знаешь, Сепфора, я слышал  печаль
В том, как отсвечивал Лик.
Эта тоска без границ и начал -
Главное, что я постиг.

Не прикасайся ко мне, не спеши.
Нужно побыть одному.
Дай мне дослушать в глубинах души
Эхо тех ярких минут.

             III

Он уходил бесстрашно в гору,
В росчерки молний
                за занавес мглы,
Он уходил за небесной Торой,
Веруя,
    что останется жить.
Он уходил за небесным хлебом,
И оттенял золотистый луч
Его силуэт на фоне неба,
На фоне грохочущих туч,
На фоне лилового заката,
Взявшего Синай
             в полукруг,
Всем магам земли,
               всем земным акробатам
Не снился подобный
               смертельный трюк.
Его поглотило пылание славы,
И сорок дней спустя
Он вышел живым
           из дышащей лавы,
Он вышел живым из огня.
Он вышел,
      лицо, словно солнце, сияло
Светом  живого Бога,
Ему сорок дней как минуты – мало,
А братьям его –
            слишком много.
Он сорок дней
             на арене огненной
Самозабвенно работал
                для них,
И каждый жест
        был действительно подвигом,
Был аккуратен и чист
                каждый штрих.
Он был соавтором
               их великого завтра,
Их будущей свободы,
Он добывал для них зерна
                правды,
Правды живой воды.
В его напряженной с Яхве беседе
Каждой мысли и фразы изгиб -
Все было отрадой,
                все было победой,
Но публика решила, что он
                погиб.
Решила она - представленье окончено,
Циркач дошутился – всем урок.
Уж слишком,
       пожалуй, много хочет
От грешных
           ревнивый
                невидимый Бог.
Не нужно людям небесного хлеба -
Священного слова Торы,
Земля роднее
           пустого неба,
В небе нет опоры…
Нам вкус земного тлена
                и праха
Приятнее огненных истин.
Мы дети рабства,
             мы дети страха,
Рабы вражды и корысти…
И плакал вождь,
              закаленный в пламени,
От бессильной ревности
                и печали,
Глядя на стан
            разнузданных пьяных
И на осколки
           скрижалей.

(Из сборника "Песочные часы", - Нижний Новгород: ТРК Три ангела, 2002. Цикл "Библейские портреты")
Иллюстрация: Г. Доре, Моисей разбивает скрижали. 1886 г.