***

Руки скрещивая, толкая в затылок,
Усади меня на скамью подсудимых -
У меня призумкция невиновности.
Я свободен от дел своей подростковости,
Но для себя, для комиссий суда совести,
Я выслушываю дело, идущее к приговору.
Сам каюсь, причастен был тогда к террору,
К действиям вводимым сборищем и надувания,
Не имел понятия, куда увести сладкую манию.
Границы, не умеющих строить, ломал
Потихонечку, чтобы какой-то скандал
Не оторвал руку от сжимаемого страстью,
Чтобы не перестал бы брать наслаждаться,
Тем, что проказаю, через руку параличем ночью
Вхаживало в комнату садилось и говорило - Хочешь?
Лучше напомню, что сам рассуждал в мозговом совете:
"На таких винтовки смотреть должны, это же были дети!
Свинцом палить или сдать их под исследования,
На время, чтоб распознать причину асоциального поведения,
Мало ли, опухоль давила на больную голову,
А через время их всё-таки на рею и в суд боговый."
Я не могу тебя исследовать, но могу предоставить на гильотину!
Он обернулся в лезвие и мчит на меня визгливо!
Стопорится веревкой летящий нож на шею.
Я просыпаюсь в бреду, в мягкой ночной постели.
Пот смахиваю и впадаюсь в анализ,
Вижу тех жертв повзрослевших красавиц,
И мчит болью в голову страшная память:
"Поговорить с ними, или вроде замяли?
Если я паралич их, беседуя с ними, вспомнят фантом,
Хотя будет он рядом здоровый, живой в материи он.
Время их может уже отлечи;ло, забыто...
Я слышу снова, что дело открыто.
И снова меня крестно винтовки
Сжимают мне грудь, как руки колодки.
И снова процесс трибунала по делу:
"Прощение после, прощения в целом."
Когда слова скажут страдавшие, потерпевшие,
А так приговор взывает к повешенью.