Нас выстроили в длинный плотный ряд...

Нас выстроили в длинный плотный ряд,
Оружие сложили на лафете,
И каждому сказали: – Ты солдат!
Забудь, солдат, о страхе смерти!

Мне было где-то возле двадцати,
Я счёт годов забыл в таком кошмаре.
Но я был полон мужества идти,
Ведь я – солдат! Меня так гордо звали!

И автомат в моих руках блестел красиво,
Держал я в грубых пальцах магазин,
Но не стрелял. Война меня щадила.
Я во всей роте был такой один.

По вечерам, патроны вынув нежно,
Я целил автоматом в темноту.
А в сердце тихо теплилась надежда,
Что выстрелить когда-нибудь смогу.

Я выстрелил лишь раз. В денёк осенний
Стояла тишина, ветер уснул,
И, прячась в ветках сломанных деревьев,
Я молча нёс дневной свой караул.

Мальчишка, мой ровесник, недруг злостный,
В двухстах ничтожных метрах от меня
Свёл брови на лице отважном, грозном,
И что-то, кажется, в оружии менял.

 – Стреляй, дурак! – шепнул мне кто-то в ухо.
Рука сама схватила автомат,
Сняла предохранитель – тут же, глухо
Взвела курок – и пал чужой солдат.

Он пал, качнувшись – и безмолвно он кричал,
Я глаз не отводил от его взгляда,
А сам стоял, молчал. Как трус молчал!
Я больше в жизни не притронусь к автомату!

В траву отбросил – он, цветы примяв,
Упал, как старый друг, и в гневе диком
Удушье страшное напало на меня,
Я в ненависти пнул его ботинком.

И, раздраженно цокнув, автомат,
Мне на прощанье промолчал устало.
Наверно, мама, из меня плохой солдат...
Я не солдат! Ты слышишь меня, мама?

Я не солдат! Не воин! Извини!
Пускай я жив и сердце ещё бьётся,
Но тот солдат, последние шаги,
Бездушный взгляд, согретый лаской солнца...

Не называй меня солдатом никогда.
И никогда не подавай мне автомата.
Передо мною снова тот солдат,
И вздох последний этого солдата.