Любить

Когда он пришёл,
от него пахло смертью:
чем-то гнилым и мерзким,
возможно, немного кровью —
и кожей,
кожей примёрзжей к одежде —
он был похож на труп,
неожиданно вставший с земли:
картину дополняли
трупные пятна,
расцветающие по всей спине.
Мне, думаю, следовало
всплакнуть
или хотя бы, как минимум,
пожалеть этого человека,
но я закатила глаза:
ничего,
ничего кроме сплошного
отвращения.
Жалость была не к нему,
а к той, что ругаясь и крича,
продолжала пытаться его отогреть,
наливала горячую воду и чай.
Я смотрела, качая головой,
и думала:
неужели это и есть
всепрощающая любовь?
Если это — любовь,
то я, пожалуй, отказываюсь любить:
самоуничтожение ради любимого не про меня.
Но если не про меня, то про кого?
Да, наверное, про ту, что могла бы быть счастливой,
а выбрала упасть с любимым на дно.
Любовь...
А если это не любовь,
то что?
Одержимость, привязанность,
надежда вернуть былое?
Смерть пахнет остатками одеколона,
который ты сама выбирала
для дорогого.
Больно.
Больно смотреть на человека,
который был и остаётся для тебя всем,
но видеть не его, а ходячий труп.
До сих пор ли она хочет
касаться своими губами
его сто раз сожжённых
запрещёнными веществами
губ?
Я не смогла бы.
Она — сможет.
Потому что как бы она ни шептала мне
с ненавистью:
«Лучше бы он сдох»,
я знаю, что через неделю
он снова будет
любимый,
родной...
Бог.
Я сама за любовь до гроба,
за чувства навек,
бла-бла-бла...
Но если твой человек —
неисправное олицетворение ****еца,
то такая «любовь» —
убивающая в первую очередь саму тебя —
нахуя?

Любить — одно,
разлагаться вместе с любимым —
совсем другое.
Если любовь становится болью,
тяжёлым крестом на хрупких плечах,
нужно сломать себя,
но сделать к разрыву шаг,
выбрать не клетку,
а, наконец-то, свободу —
как бы от этого не было больно,
больнее, чем с ним,
всё равно ведь не будет.

О счастье не спорят,
собственно, у каждого оно своё,
но я сомневаюсь,
что счастье может быть в человеке,
который раз за разом
плюёт на других (и на любящих его, в том числе) и
идёт уничтожать себя.
Если это есть счастье,
то, кажется, кто-то сошёл с ума:
мир ли, любовь ли
или в извечных сомнениях
я.

Я привыкаю смотреть
на происходящее
со скептицизмом.
Знаю, если он умрёт —
она, обманув себя саму,
будет плакать,
долго, много —
по любимым принято скорбеть.
А я — не заплачу,
я, как всегда, закачу с раздражением глаза:
глупо скорбеть по тому,
кто старательно сам
себя вёл
до конца.

И хочется верить, что, если это
всё-таки и вправду
истинная любовь,
то она не кладёт двух людей
в вырытую могилу —
потому что она
вырыта только одним
с эгоистичной целью
забрать в тот мир
ту, кем он был так сильно любим:
отбирая её у всех при жизни,
он украл бы её и потом —
в свой дешёвый,
не по размеру, отвратный
гроб.
Но так — нельзя.
И, отвечая самой себе,
если твой человек —
неисправное олицетворение ****еца,
то, честно,
такая «любовь»
нихуя
никому
не нужна.
Любить вот так —
сродни мазохизму.
Подведя итог:
если это — любовь,
то любить — мерзко.


05.11.2024.