Рассыпавшаяся мозаика
Всё повторится снова.
Не вкось и не впрямь.
Пыльные разговоры,
Босфор и рань.
Силуэт минарета
Из невзлетевших ракет.
Серые стены
в четырежды «нет!»
Тени Рима второго
ложатся на бок,
Сливая мочу и проклятья
в незолотой уж Рог.
Смачная плёнка мазута
прошлых столетий.
Только Господь и дьявол
или ещё кто-то третий –
Молча сгребает души
новопреставленных?
Распахнуты до предела
у входа в Аид все ставни.
Кашляет пароход.
В голосе – афония.
Ну, что ж ты? – Очнись, проснись!
Это всё-таки Византия!
2.
Ноги бредут наобум –
следы отпечатаны в грязи.
Солнца смешливый луч
мечети щекоткой дразнит.
Значит, ещё не совсем
умерло любопытство –
Можно лишь просто пить,
но не напиться.
Гора – аксиома
тормоза и ускорений,
Стукни в металлофоны
исламских захоронений!
Это ль не копии
палиц с острова Пасхи?
В душе – филантропия
недавно свершившейся Пасхи.
Трава, но асфальт пробила
зеленью почемучек,
И минарет сегодня
из неисписанных ручек.
Купить бы мешок для женщины
Орехов чищеных грецких! –
О, сколько их одиноких,
ждущих нас небезгрешных?!
3.
Я вёл бы тебя улочками,
как след от судьбы кривыми –
Средь профилей горбоносых.
Невольно столкнувшись с ними –
Ты поняла б неестественность
светлого волоса.
А я бы просто молчал,
слушая краски голоса,
Вдыхая забытое чувство
касанья твоей руки,
А лавки и магазины
заманивали б как пауки!
Глаза бы твои были – дети,
увидевшие игрушки,
И я бы купил для них
все сладости и погремушки.
И мы бы враставшие в ночь...
Но вдруг – ты как сон пропала!
Любовь – ты не в шутку крик,
а рядом кричал зазывала.
И мчались в глазах переулки
людные и пустые,
А ноги вели, вели -
и привели к Софии...
4.
О, раковина ушная
софийского купола!
Ею жизнь неземная
наше земное слушала.
В штукатурке пахнувшей
оранжево-пряным –
Были спрятаны камни
Юстиниана.
И придирчивый глаз
на стене мечети
Под окном нашёл
незамазанный крестик.
Время – это всегда
педантичный прозаик.
Как круги на воде
плыли нимбы мозаик.
И закон соответствий
религий нарушен –
От жары иль от жалости,
но в горле всё суше.
И осталось лишь чувство –
будто невеста
Вместо свадьбы попала
на лобное место.
5.
И плыла голова,
не поняв перемеса!
Или в крике муллы –
плыла тень базилевса?
А вокруг хоровод
четырёх амазонок:
Минаретов-ракет,
не пробивших озона!
Я входил в незнакомые двери,
Я смотрел в незнакомые окна.
Мы могли бы в эпохе иль вере,
Иль с рождением ошибиться.
Мы могли бы быть просто заняты
В повторении бедствий –
Иным! Но души огранены
Для поиска соответствий.
И когда совпадают выступы
Внутренних хитросплетений,
То неизбежны приступы,
С признаком остервенений.
Сколько скапливается проклятья,
Если губы пустыней сухи!
Как знакомы эти объятья
Костлявой старухи разлуки!
И опять, видно, плохо работает
В моём теле жизни смеситель? –
То горячее, то холодное –
Середину пойдите, сыщите?!
6.
Я тебя потерял
В эти ночи косые
И искал и искал
Средь следов Византии.
Душа – ноги босые,
К морю тянется склон.
Ты – теперь Византия,
Мой исчезнувший сон.
И в фонографе ветра
Раздавался лишь свист.
Горизонт. Фореуэдо.
Море. Чайки и писк.
И невольно я плакал
И руками бродил
У гиганта Галаты
На гранитной груди.
Дни припомнив иные,
Стиснув зубы скрипит
Силуэт Айя Софии
О силуэт Топ Капы.
И в глаза голубые
Упирается склон:
Ты теперь Византия,
Мой исчезнувший сон.
7.
Как шагомером измеришь
любовью пространство:
В чёрные дыры стреляешь
бутылкой шампанского.
Как в пресловутый бассейн
из школьной задачи
Время вливает жизнь,
внизу же маячит –
Дырка, отверстие слива,
а по условью
Сегодня ты должен заполнить
этот бассейн любовью!
И льёшь её зачастую
в дырявые мехи,
И вновь заработаешь только
лишь себе на орехи.
О, жёсткость, пустотность скорлупная –
не отвертеться!
Так хочется свежих, чищенных,
а в Греции – грецких!
Иль, может быть просто в шутку
любовь прокричала,
А эхо – ночами бессонными
им отвечало?! ...
8.
Но в Рог Золотой не Кастальский ключ –
вылиты будни.
Ничего нет на свете дрянней,
ничего нет беспутней!
Мне понятно теперь как однажды
в эти годы слепые
Пропилась, проспалась, растлилась
изнеженная Византия.
И напрасно кляла и крестила
рука инока старца –
Этот голос никто не слышал,
будто он раздавался с Марса.
Наш отель с серо-будничной краской –
где-то тут внизу на Таксиме
Корабли янычары тянули,
а с крепости пьяно-слепыми
Глазами смотрели на танец –
танцовщицы нагие,
И, наверно, одна из них
и звалась Византия!
И никто не услышал, нет! –
Как обрушились стены!
Эта пушка везла лафет
для царьградской гангрены!
9.
И искал я тебя во сне,
а нашёл Византию.
Это было на самом дне –
уходящий, быть может, в Россию –
Корабль прогудел в Золотой
по названию Рог прямо с мола,
И его провожала Галата
с лицом палача-богомола.
И гудок отдавал свою честь
безнадёжности ненашедших.
Есть на свете много грехов
ни за что, никогда с рук не сшедших.
Многоточие облаков
ставят все минареты мечетей.
На Земле – царь не дьявол, не Бог,
а, наверное, кто-то третий.
Пусть весну ненароком спрячут
в листьях зелёных и певчих,
Но в уши пронзительный зуд
вгрызается крепче и крепче –
И сотворялся гудок
самой ржавой из всех посудин,
И гудело: плати оброк
в нетленном царствии будней! ...
FINE
1.05 1992 Стамбул
Свидетельство о публикации №124110704666