Фрагмент текста

3. Унгерн и Совершенство.

Нет, всё-таки появление в жизни дамы сердца, это всегда что-то означает. Но что именно? Ну, во-первых, мама умерла — вот, что это ... Тут надо бы действительно к князю Ухтомскому съездить. Он-то небось ничего не знает? К матери барон относился не очень хорошо, но весть о её кончине он встретил в молчании. Потом спустился этажом ниже, выпил коньяку из запасов отчима и поехал в Санкт-Петербург — к родственникам. А дама сердца прислала тем временем письмо из Благовещенска, в котором подчёркивала значительный рост своих доходов и дружбу с каким-то учителем рисования, фиг знает откуда взявшимся. Ну её к бесу вместе с этим учителем! После смерти матери Унгерн с братом получили довольно приличную ренту и могли жить, не беспокоясь. Но жить-то - надо, правильно? Вот он и поехал в Петербург, прихватив с собой графа Сергея Кайзерлинга, гвардейского офицера, находившегося в отпуску. Однако не так просто быть просителем, если ты не похож на зайчика или на котёнка с бантиком. И штаб-ротмистр Конногвардейского полка граф Кайзерлинг тоже ведь далеко не котёнок. Это когда-то Унгерн «фингал» ему поставил под глаз, а сейчас на Серёжу приходилось смотреть снизу вверх, как на дьявола в Кёльнском соборе, - а Кайзерлинг как раз только что вернулся из вояжа по Германии. Граф уже стал придворным, он выбрался из низов гвардейского офицерства, но служба у него скучная, очень затратная и не перспективная. Вот говорил же Маннергейм — иди в казаки, там - жизнь, там - не соскучишься ... Кстати, а где сейчас служит Маннергейм?

- Он теперь свитский генерал-майор, командир гвардейских уланов. Но не тех, что в Петербурге, а тех, которые в Польше, в составе Варшавской бригады. А уланами в Петербурге руководит Княжевич, бывший паж, мой родственник.

- Да? Как интересно ...

- К нему и заглянем, если не против. Только он человек рафинированный, из литературной семьи, так что не ляпни там что-нибудь про казаков и разбойников, ладно?

Зашли в гости, их хорошо приняли ... но Унгерн — всё-таки ляпнул! Более того — грязно пошутил по поводу каких-то баб в Монголии, думая, что Княжевичу это понравится.

Не понравилось. Полковника чуть не перекосило.

Ещё надо учесть, что Унгерн нередко использовал в разговоре нецензурную лексику. Нет, он не ругался матом, а именно говорил на нём, как на некоем особом языке ... Он эту «предельно понятную» речь усвоил у казаков в Даурии.

Сергей Кайзерлинг пообещал в тот же вечер застрелиться:

- Ром! Они в полку на библиотеку все скидываются по 1000 рублей с седла, а ты матерные шуточки себе позволяешь! Может, тебе надо другой фортуны искать? Например, жениться на даме с богатым капиталом?

- Это ли фортуна, Серёжа? - ответил Унгерн, - Ты с твоими белыми перчатками нигде не пропадёшь, а мне куда деваться, подумай?!? У меня только два пути - назад на Амур, или в герои! А на Амур я не хочу, Серёжа ...

Кайзерлинг предложил сходить к какому-то Алексееву: он – молодой генерал, он - набирает обороты. Может, - он поможет?

- Я ничего о нём не слышал, - отозвался Унгерн, но Кайзерлинг только сказал, что знает генерала Алексеева по службе - умнейший человек!

Потом они пошли ужинать и разговор сам по себе продолжился уже с дорогим французским коньяком на столике ... Что с «протекцией» снова не повезло — это уже катастрофа, резюмировал барон, наливая и выпивая, а дама, от которой ушёл муж, - это не катастрофа, это — мелкое недоразумение. Речь идёт, конечно же, о Флоре Сергеевне. «Да? - спросил Кайзерлинг, - Красивая хоть?» «Красивая, - подтвердил Унгерн, - Но у неё есть муж, чиновник при губернаторе! И вообще! Хорошо звучит - «Баронесса Флора Сергеевна», да? Звучит-то, может, и хорошо, но смотрится, как вывеска на цветочном магазине. И что делать с господином Жуковым?» Вот как раз поэтому барон и не захотел себе такой баронессы, а служба на периферии и правда потеряла для него привлекательность. Но из Монголии Роман Фёдорович приехал не просто любителем охоты, кальяна и буддизма, – он познакомился с учением «читтаматра», популярным в среде тибетских лам того времени, и оно предлагало барону искать некий новый путь в мире сорлца и счастья. Что такое «читтаматра»? В общем-то, речь идёт о простом и довольно «модернистском» восприятии буддийского представления о человеке, как о живом концентрированном разуме. Это что-то «около» солипсизма, которым так увлекаются студенты философских факультетов, а ещё всякие хиппи и панки.

В 70-ые годы увлекались, например.

Согласно этому учению, есть вещи воображаемые, есть вещи зависимые, и есть вещи и явления доказанные — а больше ничего в мире как бы и нету, правильно? Весь мир существует в голове человека, и делится на эти три категории. Дальше начинаются тезисы о «пустотности» некоторых явлений, а также о явлениях полностью зависимых и концептуальных, а ещё о «пустотностях пустотностей». А «пустотности» бытия существуют, знаете ли, двух типов. Дело в том, что если мы воспринимаем вещи концептуально (то есть описываем некий известный нам предмет), то мы воспроизводим, как вы понимаете, только ментальную голограмму. А откуда берётся ментальная голограмма? Её формируют органы чувств. Таким образом, первый тип «пустотности» - это всё, что мы видим и слышим в окружающем мире. Здесь надо сразу обратить внимание, что мир действительно обманчив, но чтобы это заметить «третий глаз» вовсе, извините, не нужен. И двух своих вполне хватает. Но чтобы понять и усвоить второй тип «пустотности» бытия, надо как минимум, купить прибор ночного видения. Или сельхозграбли — это иногда одно и то же. Понимаете ли, у всех явлений имеются специальные собственные формирующие характеристики. Благодаря им, мы видим их ментальные голограммы. Но мы видим только их познаваемую форму, поскольку форматирование в нашей голове скрывает настоящие характеристики объекта — вам всё ясно? А многие другие параметры оценки — очень субъективны, поскольку они существуют в нашем уме в виде паразитических матриц и стереотипов (знаю: мы все загружены в матрицу). Таким образом, вторая «пустотность» восприятия — это главный параметр устройства еловеческого мозга. Короче говоря, объективная реальность несовершенна, потому что является плодом несовершенного восприятия, вам всё ясно? О том, что такое «пустотность пустотностей», я умолчу, с вашего позволения ... Это понять невозможно в связи с в том, что наши с вами рецепторы восприятия - крайне несовершенны и ничего правильным образом не воспринимают.

Извиняюсь!

В общем, когда пытаешься разобраться в том, что такое «читтаматра», то первым делом вспоминаешь даже не первую серию знаменитого фильма «Марица», а прочему-то Пелевина — с той разницей, что Пелевин написал «Чапаева и Пустоту», а не «Унгерна и Совершенство». Тем не менее, барон Унгерн всерьёз всем этим проникся и начал этим жить. Он превращался в аскета, в добровольного затворника, даже изменилась его психика и самовосприятие. Теперь он видел мир в некоем субъективном изображении (по его мнению — в объективном). Нельзя сказать, что он сошёл с ума, вовсе нет. Но он перестал быть понятным человеком. Во-первых, барон начал бунтовать против устройства мира: мир — зло, он - несправедлив! Да, несправедлив, с этим никто не спорит. В России быстро росло социалистическое движение, но барон считал, что социализм может привести только к диктатуре обывательского отношения к жизни. Вдоволь насмотревшись на простых средних людей в Благовещенске, барон категорически не пожелал быть одним из них. Он же потомок крестоносцев, он праправнук барона Отто-Рейнгольда фон Унгерн-Штернберга, которого в России звали Романом Романовичем, а Роман Романович, камергер польского двора и муж сестры графа Палена, одного из убийц императора Павла, был в 1776 году в числе основателей масонской ложи «Астрея». А ложа «Астрея» (даже с Николенькой Гречем в качестве секретаря и распорядителя) ничего не могла дать России, кроме господ декабристов. И именно за это, за оппозиционные настроения, а вовсе не за сомнительную славу убийцы и морского разбойника, барона и сослали, в конце концов, в Сибирь, где он и умер в Тобольске от изобилия алкогольных напитков.

Барон Роман Романович был, вообще-то, серьёзным человеком: он построил в Тобольске протестантскую церковь и замечательно рисовал портреты своих друзей по житию и питию в Тобольске. И никто никогда не вспоминал, что он строил у себя в имении ложные маяки и заманивал на мель корабли с грузом, в чём его, собственно, и обвиняли власти во главе с прокурором графом Стенбоком. Об убийстве шведского капитана Карла-Юхана Мальма вообще никто не вспоминал, — ну, убил, значит - убил ... Четыре раза ножом ударил и деньги забрал.

А разве нельзя? А я не виноват, он первый начал.

В конце своей жизни барон Роман-Романыч был популярен почти на всю Европу: есть такая категория поп-звёзд - «знаменитые разбойники»! Ну, Чикатило же — знаменитость, правильно? Вот и Роман-Романыч тоже стал знаменитостью: он грабил корабли! И ведь совсем не тривиальный был человек Роман Романович, он даже в Индии побывал, а патент шкипера он получал в Голландии. А ещё он был одним из приближённых короля Польши Станислава Понятовского, и с ним неплохо были знакомы в державном Петербурге. Ну, как такого не любить, если он - твой предок, правильно? Быть на него похожим, может, и необязательно, но плохо к нему относиться - тоже некрасиво.

Роман-Романович «шёл своим путём» ... Как жаль, что путь привёл его в тюрягу. А каким путём идти Роману Фёдоровичу, его потомку, если невозможно найти в жизни «протекцию»?

Наверное, примерно тем же — через бунт и кровь!

О бароне Романе Романовиче и его банде «на хромых лошадях» в 19-ом веке сочиняли романы, а барон Роман Фёдорович заслужил, что о нём в 20-ом веке снимали фильмы. Его правой рукой, палачом, исполнителем его личных приказов был подполковник Леонид Сипайло, заслуживший на Первой мировой официальную формулировку «душевнобольной». С этим диагнозом он был помещён в 1916 году в Казанский военный госпиталь. Да и подполковником он стал только в Военном контроле (в контрразведке в смысле) у атамана Семёнова - изначально это был прапорщик запаса, младший офицер пулемётной роты в составе 37-ой артиллерийской бригады на Юго-Западном фронте. Зачем он понадобился Унгерну? Ну, должна же быть «своя банда», правильно? И свой кровавый убийца. Согласно легенде, Сипайло отрезал голову своей любовнице Дусе, заподозренной в связях с большевиками, - вот прекрасный кадр в борьбы с большевиками! У него даже прозвище появилось - «Макарка-душегуб». Унгерн с ним познакомился в свой последний год службы в городе Благовещенске. Душегуб работал почтальоном и телеграфистом на железной дороге. А ведь он был не клоп вонючий и не таракан запечный, он был родом из потомственных дворян, из древней смоленской шляхты, его предки в 18-ом веке в гусарских полках служили.

Далёкий пращур «Макарки» покорял Сибирь вместе с Ермаком Тимофеевичем, дед душегуба майор Степан Сипайло командовал казачьим отрядом в битве за аул Гуниб и брал в плен Шамиля,  штабс-капитан Владимир Сипайло погиб на Первой мировой, а генерал-майор Платон Гаврилович Сипайло состоял в Петербурге при штабе корпуса гвардии и был убит в 1919 году на юге России.

Однако отец Леонида Сипайло был всего лишь кассиром в банке. Как он попал в Сибирь история слегка умалчивает.

Раньше был я грузчиком, хамово отродие,
А теперь я прапорщик — ваше благородие ...

Прирезанная Дуся по фамилии Рыбак являлась племянницей «самого» атамана Семёнова. Бывший прапорщик Сипайло спрятался от него в монгольской столице, даже стал врио коменданта, вот только атаман Семёнов никак не мог простить ему смерть любимой родственницы. И тогда «Макарка-душегуб» исчез в самый разгар Северного похода белых войск под начальством нашего с вами героя и прихватил с собой всю казну армии — в основном, японские йены в мешках. О его дальнейшей судьбе ходило много слухов. Говорят, его потом Рерих видел где-то вместе с японскими офицерами, а другие видели подполковника в трущобах Шанхая. Говорили, что в 30-ые годы он работал на советскую разведку. А когда-то Унгерн и Сипайло были всего лишь друзьями в Благовещенске. Сипайло тогда ещё не производил впечатление «душевнобольного». Ну, он был какой-то мрачный такой «чел» и с дурацким смехом, а в остальном не немного страшнее любого из местных жителей.

Кстати, Сипайло был безгранично счастлив — он только что женился.

Наверное, хорошо, что этот подозрительный тип остался на Амуре вместе с разведённой мадам Флорой Жуковой? Может, и хорошо. Но во всех этих людей вселились какие-то очень похожие монгольские демоны. Даже Флора Сергеевна прожила в СССР не менее любопытную и увлекательную жизнь, - она вышла замуж за чекиста ... И среди её довольно близких знакомых был молодой командир 35-ого кавалерийского полка РККА и дворянский сын из Варшавы Константин Рокоссовский. Какие тут могут быть бароны, если у тебя на глазах делается история?!? Зато ужасных демонов может быть сколько угодно.

Сразу скажу, что с маршалом Жуковым у Флоры Сергеевны ничего общего не было.

Просто фамилия одна.

Маршал Жуков был хорошо знаком с Рокоссовским, но он служил на Дальнем Востоке, будучи уже в высоких чинах, а муж Флоры Сергеевны в 30-ых находился на работе за границей. А где была сама Флора Сергеевна? Ну, где был муж, там была и Флора, - где-то в Шанхае или в Японии: в Шанхае «сидел» один крупный агент советской разведки, а в Японии — другой, но об этом мы как-нибудь потом расскажем. А для поддержания интриги сообщу, что среди их знакомых за рубежом периодически появлялся человек с оперативным именем «Фонарь» ... Кто такой «Фонарь»? Это связной Рихарда Зорге.

4. Ландскнехт.

Настало лето 1914 года, и оно был одинаковым для всех, кого Унгерн просил о протекции. Летом того года барон получает повестку с приказом присоединиться к 34-ому Донскому казачьему полку. Полк этот - новый, командир - не из дворян, а из казаков. Взят из запаса, полком никогда не командовал. Однако война - есть война: полк начинает свою историю на северо-западном направлении, потом его постоянно перебрасывают между фронтами, а противники — то немцы, то австрийцы. И хорунжий барон Унгерн всегда - впереди всех! Он — хороший командир, но прежде всего — боец, пластун-разведчик. Любит риск, с ним — не заскучаешь. В конце 1914 года барона переводят в более знакомую военную часть — в 1-ый Нерчинский казачий полк, прежде имевший дислокацию в Благовещенске. И вот снова петлицы — жёлтые, и верх папахи того же родного цвета. А командиром у них был барон Врангель, ну «тот самый». Притом Врангель просто не мог не заметить своего дальнего родственника, - какой он странный и даже неприспособленный к жизни человек, этот Роман Фёдорович Унгерн! Какой-то он дикий, непонятный и какой-то неустроенный, но в полку есть казаки, которые хорошо знают Унгерна: он когда-то учил их из «Максимки» стрелять.

Куда его? В полковые разведчики!

А приказ о переводе издал и поставил на нём свою подпись адъютант полка подъесаул Григорий Семёнов, тоже «тот самый» - будущий «атаман Семёнов». Он неприятный был человек — старательно карабкающийся вверх интриган из простых казаков Забайкальского края. Командир полка барон Врангель не долго его терпел — через четыре месяца совместной деятельности он спихнул Семёнова руководить 6-ой сотней полка с нехорошей перспективой вообще покинуть полк в неизвестном служебном направлении. Прежний полковой командир Сергей Кузнецов (креатура великих князей и сам из драгунов) заблаговременно пал в бою, освободив место комполка для такого уважаемого и значимого господина офицера, каким был барон Пётр Николаевич, а теперь и его адьютант должен был проваливать ко всем чертям с матерями, правильно? Нефига ему тут портить интерьер в моём штабе. Семёнов же свободно говорит по-монгольски и на бурятском языке и даже китайский знает? Вот это и есть основа для его будущей службы — Монголия, Бурятия, Китай! А в штабе полка ему не место. И, кстати, Унгерну — тоже, хоть он и барон. В родственных делах мы будем потом разбираться, а пока надо очистить вверенную мне воинскую часть от плохих офицеров, потому как я, полковник Врангель, являюсь вашим любимым командиром, - всё поняли?

Короче, все брысь под лавку.

С 1915 года война приобретает изнурительный позиционный характер, и в русской армии начинается движение добровольцев за создание диверсионных и рейдовых подразделений — их в то время называли «партизанами» и считали решающей военной силой. К тому же, вся царская кавалерия без пользы простаивала. Офицеры-кавалеристы всё бросали и уходили в лётчики, в «химики», в автомобильные роты, в связисты-телефонисты, в роты броневиков или в зенитную артиллерию. Все уже немного ратовали за «батальоны смерти», но эта волна общественных настроений пришла в момент окончательной усталости от войны как таковой. Как раз в этот момент Унгерна перегоняют служить в партизанское подразделение атамана Пунина. В будущем партизанский отряд Пунина станет первым подразделением ЧОН-ОСНАЗ РККА, а в то время там служили совершенно дикие анархисты и социалисты, желавшие кого-нибудь изрубить в мелкие клочья — интересное подразделение, правда? Зато 1-ым эскадроном отряда руководил Станислав Булак-Булахович, который вместе с Бемондтом-Аваловым возглавит в 1918 году сопротивление большевикам на северо-западе страны ... Кстати, а где сам Бермондт-Авалов? Где этот миллионер в казачьей форме, иногда похожий на актёра? Да он - здесь же, только южнее: он - подполковник и служит в штабе 2-ого армейского корпуса. А корпусом руководит генерал-лейтенант Самед-бек Мехмандаров, из древнего азербайджанского рода, участник порт-артурской обороны.

Говорят, князь Бермондт-Авалов ему пригодился. Сработались.

А Унгерн — у Пунина, уже есаул ... Кто такой Пунин? Сын полковника, врача гвардейской бригады и брат второго мужа Анны Ахматовой. Забавный парень: этот в прошлом финляндский стрелковый офицер буквально сшибал с ног своим никакими словами не передаваемым «анархо-разгильдяйством». Некоторые говорили, что Пунин - это такой офицер-полуинтеллигент с дешёвым шиком, плебейством и «амбициями артиста», в смысле — «ищет популярности», поэтому ничему там не надо удивляться анархист — значит анархист, разгильдяй — значит разгильдяй! Но он - сильный парень. Не каждому немцу повезло остаться в живых после встречи с Леонидом Пуниным. Чем занималось подразделение? Разведкой и диверсиями на территории противника. В подразделение набирали казаков, солдат и офицеров желательно со знанием немецкого языка, служивших в пешей или конной разведке и желательно уже отличившихся — 70% личного состава подразделения составляли георгиевские кавалеры. Унгерн ещё не был кавалером, но язык — знал, и руководил 3-им отрядным эскадроном, состоявшим из добровольцев и дальневосточных казаков. Он даже подружился с Булак-Булаховичем, найдя в нём, впрочем, не самую родственную душу: прежде чем стать «белым», Булахович послужил у «красных». Но они же все в отряде Пунина были социалистами, правильно? Но все были при этом патриотами — царю «ура-ура-ура»! Троекратно, как в песне про вещего Олега.

«Политруку» отряда и командиру сапёров капитану Иллариону Ставскому посвящён интересный очерк Алексея Куприна - прочтите, вам понравится. В 1916 году атаман Пунин погибнет в стычке с немецким конным разъездом, и после этого капитан Ставский надолго возглавит подразделение — почти до конца войны. Унгерн всегда был выдающимся бойцом и командиром, однако Пунин был равнодушен к героям. Он считал героем только себя, а все кругом были для него существами весьма среднего уровня — типа, ползают тут всякие! У Ставского правила оказались чуть попроще: за «дерзость» - извольте в аннинские кавалеры, и из есаулов - в подполковники ... А тут ещё Георгиевский крест 4-ой степени «подъехал» за участие в прошлогоднем наступлении в Восточной Пруссии в составе армии генерала Ренненкампфа — как хорошо, правда? И теперь у барона был довольно «богатый» мундир, племянники были бы в восторге, - Станислав, Владимир, Анна и Георгий. А ещё у барона завалялась чудом подаренная медаль за Русско-японскую войну, в которой лично он не участвовал, зато участвовал весь полк, в составе которого он служил в Монголии: через пару лет после окончания войны такие медали выдавали всему полку, вот и барону тоже выдали — таскай и гордись!

А лучше выбрось!

Но теперь барон и свою «русско-японскую» медаль тоже с удовольствием носил на кителе. Благо, что она производила большо-о-ое впечатление. Ведь как принимали в тогдашней армии? Люди сначала смотрят на награды, потом на погоны, и только потом — на лицо ... А баронский мундир к концу войны выглядел весьма превосходно: — типа, гляньте, я даже с Японией воевал! Я - молодой подполковник, после войны генералом буду. Или атаманом у забайкальских казаков. Или, может, сменить мундир? А что? Неплохая идея! Унгерн переговорил об этом с князем Бермондт-Аваловым в штабе 2-ого армейского корпуса, но любезный кулинар Павел Рафалович готовился к своему карьерному «прыжку» в столицу. Он и раньше служил в 1-ом уланском Санкт-Петербургском полку, а теперь готовился «прыгнуть» в уланские полковые командиры притом ... ненадолго. Он сам это сказал. Это ж «его» полк, знакомый, хороший, старинный, там все шефы — или иностранные принцы, или великие князья. Барон Унгерн так и понял: Павел Рафаилович метит в придворные, правильно? Ну и пусть метит! Хотя можно и позавидовать. Авалов - офицер по преимуществу штабной, он привык в оперетках участвовать, а мы офицеры боевые, фронтовые. Нам-то куда?!? Это его на «Фиате» возят, а мы служим в «спецназе» Северо-Западного фронта ... А где, кстати, Адриан Леонидович? И Адриана Леонидовича Попова тоже возят на «Фиате» — он служит в Петербурге, в Главном управлении казачьих войск Минобороны.

Надо же! Хотел стать монахом, а стал полковником?

Но ничего не поделаешь: время уходит, а люди — растут. И, как говорят в Америке, «никто один не владеет всеми деньгами»: у тебя есть награды, и твои друзья тоже все в наградах. Как и твои враги, впрочем: есть де Артаньян, а есть де Жюссак, и никуда де Жюссак из жизни де Артаньяна не денется ... Ну разве ж только на войне погибнет, и то — когда это будет и на какой войне? Гибель атамана Пунина открыла перед Унгерном некое «окно возможностей», которого раньше не было. Служить со Ставским оказалось несравнимо проще, чем это было с Пуниным. Но всё равно - надо двигаться. В конце концов, Ставский — ещё капитан, а Унгерн — уже подполковник. Это неприятная коллизия ... Притом Ставский сам «подбросил» своего комэска в следующее звание.

Это для чего? Чтобы намекнуть — «ищи другую службу» типа?

Но куда идти дальше?

Однако «куда идти дальше» за него решила сама судьба. В сентябре 1916 года за очередную пьяную выходку в городе Черновцы Унгерн с треском вылетает в резерв чинов фронта.

Что натворил Унгерн? Он нанёс удар саблей в ножнах швейцару гостиницы «Чёрный орёл», а потом с криком «сволочь-прапорщик» напал с кулаками на офицера комендатуры города господина Загорского, от которого, впрочем, тоже получил по морде. В результате дело попало на рассмотрение Общего корпусного суда, где барону пришлось всерьёз отвечать за своё пьяное поведение и приносить покорнейшие извинения прапорщику Загорскому и коменданту города полковнику Трещеву: Унгерн, понимаете ли, зверски пьяный, ворвался в комендатуру и заорал «Кому тут морду бить, суки?!?» ... Это очень напоминает анекдоты про поручика Ржевского, однако было не до смеха. Какого чёрта он оказался в комендатуре? А дело в том, что месяцем раньше 22 августа Роман Фёдорович получил ранение при штурме занятой австрийцами высоты и как раз по этой причине он регулярно употреблял спирт с казаками в полевом госпитале. А после выписки из госпиталя он решил самовольно вселиться в гостиницу, но все номера были заняты офицерами. Унгерн набил морду швейцару, а потом направился с теми же намерениями в комендатуру, где и был задержан, — солдаты комендантской роты обнаружили Унгерна, спящим в кресле. Героя под арест не посадили, однако отправили назад в госпиталь — нервы подлечить, и попросили больше не смешивать «спирт с шампанскими винами».

В госпитале его нашёл приказ — все едем на Кавказ.

Ну, едем, значит едем.

Не успев протрезветь и долечиться, барон Унгерн-Штернберг прибывает через Киев, Москву, Тифлис и Нагорный Карабах в район озера Урмия на территории иранского Азербайджана, где поступает в распоряжение отдельной полковой канцелярии Кавказского отряда князя Баратова — путешествия по полковым канцеляриям давно стало основным занятием барона. Чем был занят Унгерн на новом месте службы? Да тем же, чем и в Даурии, - формированием прорусских боевых формирований из местных жителей. Полевые лагеря и госпитали Кавказского отряда располагались в этом районе буквально один за другим. В одной из походных палаток барона встретил есаул Григорий Семёнов, уже кавалер с Георгиевским оружием. Сели пить спирт, закусывали жареной форелью. Семёнов уже три месяца служил командиром сотни в 3-ем Верхнеудинском полку — казаки Урмийского отряда готовились к рейду в персидский Курдистан, а командовал ими пижон и красавец, молодой и на службе перспективный генерал-майор Владимир Левандовский.

Генерал был — как икона! На него в шутку крестились и шептали:

- Отче наш ...

Помните, как солдаты-десантники обожали генерала Маргелова — своего «дядю Васю»? Вот так же казаки относились к генералу Левандовскому. Впоследствии советский командарм Левандовский (бывший штабс-капитан) и полярный лётчик Сигизмунд Левандовский (тоже царский офицер) изо всех сил отказывались от родства с этим небезынтересным человеком. 

- Переходите в разведку отряда, - более ни слова не говоря, распорядился генерал и на следующий день уже совсем другая полковая канцелярия определила Унгерна в подчинение полковника графа Владимира Адлерберга, командира 3-его сводного Кубанского полка. А граф Адлерберг определил партизана в распоряжение бывшего офицера гвардейского Литовского полка Августина Константиновича Гилленштейна - вот это и была разведка! Это было самое, можно сказать, «шпионское гнездо» в штабе князя Баратова. А в Гражданскую войну Гилленштен служил в контрразведке Деникина ... Что касается Адлерберга, то он взял свой «барьер» ещё в Русско-японскую войну, когда служил адьютантом у Куропаткина, а потом многие годы «состоял» по военному министерству. За это время Адлерберг был награждён семью орденами и Золотым оружием. Другим таким обладателем Золотого оружия в Кавказском отряде Баратова был подполковник Александр Немирович-Данченко, который в прошлом служил адьютантом у великого князя Михаила Николаевича. Он вообще был богат наградами - Бухарская серебряная звезда, персидский Орден Льва и Солнца, две китайские звезды с драгоценными камнями и ещё много всякого, что носят только на парадном мундире.

От графа Адлерберга ни на шаг не отставал полковник Роулисон, представитель английского командования — кстати, глуп был, как валенок.

Наш Баратов бодр и весел,
Всех к победе он ведёт
Что же ты, казак, не весел?
Веселей гляди вперёд.

После прибытия в кавказский отряд отдельного подразделения полковника Шкуро (настоящая фамилия Шкурб) и приезда сосланного за убийство Распутина великого князя Дмитрия эта лихая песенка зазвучала уже почти над всем Ираном. Началось движение вперёд. Уже занята древняя иранская столица город Хамадан — о взятии Хамадана был снят один из первых в российской истории документальных фильмов. Потом казаки-черноморцы и партизаны Унгерна с боем вступили в Курдистан.

Шкуро рубился, тем временем, с турками, появляясь то там, то здесь на западном фланге наступающей группировки войск.

А у него это неплохо получалось.

Весной 1916 года группировка войск окончательно отделила Иран от Турции, и разведовательная деятельность турок и немцев в этом регионе потеряла всякую результативность. Но в Тегеране продолжал прогерманскую деятельность престарелый дипломат граф Георг фон Каниц, а непосредственно «на местах» работал немецкий полковник Боппе, в распоряжение которого потоком приходили из турецкой Месопотамии караваны с оружием. Над территорией Ирака и Персии широко разливалась направленная на местных мусульман турецкая пропаганда, турецкие и немецкие офицеры  быстро формировали отряды из местных шиитов. А подполковник Унгерн и офицеры разведотдела штаба Кавказского корпуса формировали точно такие же отряды из курдов и айсоров — из ассирийцев. Пользы от «кишлачников» было немного, но туркам иногда приходилось задумываться: курды турок не любили.

19 марта 1916 года 1-ый Запорожский полк Кубанского казачьего войска занял персидский город Исфахан. Это был настоящий праздник: командир полка Георгиевский кавалер Флегонт Урчихин и партизанский атаман полковник Шкуро моментально стали героями фронтовых сводок. Их портреты появились в  газетах. Вот они, новые кадры русской армии! Вот они, русские генералы нового дня, - молодые, здоровые, все из простых казаков, но грамотные и далеко не глупые.

И Григорий Семёнов — тоже кадр, он — нормальный боевой командир, и подполковник Унгерн — он уже почти «звезда».

Между тем, грянул 1917 год и всё в истории изменилось. Под влиянием революционных событий русская армия стремительно разваливалась. Когда на Дону и в Петербурге, в Сибири и на Дальнем Востоке уже начиналась Гражданская война, отряд Баратова продолжал воевать с турками. Отряд как-то сам по себе распался к лету 1918 года — казаки толпой рванули на Родину. Потом домой поехали солдаты и офицеры. Кубань в это время была во власти красных казаков и всяких бандитов, офицеров и георгиевских кавалеров хватали и убивали на железнодорожных станциях. 6 марта 1918 года на станции Ладожской солдаты вконец разложившегося 154-го Дербентского полка убили 168 офицеров и гражданских лиц, которых захватили живыми в нескольких двигавшихся с Кавказа железнодорожных составах. В Армавире был схвачен какими-то негодяями и расстрелян непосредственный начальник Унгерна — генерал-майор Эрнест Фердинандович фон Раддац, командир дивизии в Кавказском отряде, тоже немец в казачьей форме.

Вернее — австриец.

Незадолго до этого в Армавире образовался некий военно-революционный комитет, изначально объявивший себя «большевистским», главной деятельностью которого было разоружение проезжающих воинских эшелонов с Кавказа и Персии, конфискация денежных ящиков, арест, грабеж и убийства офицеров и лиц, имеющих буржуазный и интеллигентный вид – их всех объявили «врагами революции».

Вооружёнными бандами «друзей революции» командовал некто Сорокин, позже объявивший себя командующим Красной армией Северного Кавказа.

Деникин называл его - «фельдшером-самородком».

Так закончился боевой путь Кавказского отряда генерала Баратова.

Но начались тысячи других путей - революционных.

5. Его Монгольская империя.

Буддистские ламы считали его новым воплощением страшного и многорукого, украшенного черепами Махагалы — бога войны, защитника буддизма. Барон Унгерн действительно был богом, только не войны, а бед и странствий. В царской армии он путешествовал по полковым канцеляриям, в которых получал направления одно страшнее другого, а в Монголии он просто путешествовал по степям в своём туземном малиновом халате с русскими погонами генерал-лейтенанта. Он, наверное, вряд бы стал рассказывать, как выбрался с друзьями из Персии и как ходил на революционный Петроград вместе с дивизией уссурийских казаков; он не стал бы даже вспоминать, как разоружал с забайкальскими казаками разложившиеся гарнизоны на Дальнем Востоке — это было то ещё приключение. Есаул Григорий Семёнов был направлен на восток России лично Керенским, чтобы создавать конные полки из бурятов и монголов. Полки были созданы, но России не стало. Зато появился феномен Гражданской войны — атаман Семёнов, бывший каратист, а ещё интриган и большой любитель выпить. Красные на Дальнем Востоке были представлены другими феноменами - бывшим царским офицером Сергеем Лазо и казачьим сотником Метелицей, когда-то сослуживцем Унгерна по Даурии. Метелица успешно отразил первый натиск белых на Читу, и Унгерн с Семёновым вынуждены были отступить в казачьи области Дальнего Востока. Вскоре пути их разошлись, а в городе Благовещенске в этот момент какие-то замысловатые граждане попробовали создать некую украинскую раду, при одном упоминании о которой у белых начинались смешки, а у красных — полное непонимание. Потом в Благовещенске воцарились чекисты, в числе которых наблюдался товарищ Флёров, по совместительству - муж Флоры Сергеевны, и дальневосточная украинская рада моментально прекратила своё существование.

Очень устали, наверное.

Рядом с такими удивительными событиями размежевание Унгерна и Семёнова представлялось каким-то камерным спектаклем. К тому моменту вокруг бывшего партизанского командира начали формироваться некие войска из казаков и монголов племени харчинов, которыми руководил сторонник государственной независимости Монголии князь Фушенга, и, вынужденно отступая из Забайкалья, Унгерн невольно превращался в участника противостояния монголов с армией Китая. С 1911 года монгольские феодалы получали военную поддержку из России, но после 1917 года за Монголию боролся только Унгерн и кучка каких-то безумных белогвардецев. В феврале 1921 года после долгих блужданий по степям барон захватил-таки столицу Монголии - Ургу. Это получилось сравнительно легко и просто, и с минимальными потерями. Унгерн восстановил власть духовного правителя страны, уже не молодого и почти ослепшего ламы Богдо-Гэгэна Восьмого, а китайский гарнизон разгромил и подчистую вырезал.

Уцелели только китайские генералы. Они заранее скрылись.

Богдо-Гэгэн был коронован на ханский престол ещё в 1911 году и именно по его милости был выслан обратно в Россию бытыр Амур Санаев — они не сработались. Но после русской революции китайцы быстро вернулись в Монголию. Город Урга заняли войска китайских генералов Цу Цицзяна, Ман Биньюэ и Го Суньлина, а губернатором Монголии стал типичный китайский чиновник-мандарин - немолодой господин Чень И. На нём только пальто было современное и обувь — тёплые ботинки из США, а всё остальное было очень древнее и абсолютно китайское. Он, как представитель старой императорской администрации Китая, смог собрать под своим управлением многих князей Внешней Монголии, а внук важного китайского придворного генерал Ман Биньюэ привёл князей к присяге Китаю. Они даже сфотографировались все вместе, вот только фотографию делал некто Лысенко, которого потом разок видели возле Унгерна. Некто М.Ю. Лысенко и раньше бывал и в Китае, и даже в Японии.

О нём очень мало информации.

Князья сфотографировались вместе с китайским губернатором (амбанем), а потом разбрелись по степям, кто куда. Тем временем, в Иркутске беглый лама Догосомын Бодоо, некогда работавший в русском консульстве в Урге, и с ним выпускник Иркутского пединститута Чойбалсан обсуждали с лидерами большевиков в Урге — Ушковым и Кучеренко и с другими бежавшими из Монголии большевиками план установления в Урге Советской власти.

Все были «за». И Дамдин Сухэ-Батор тоже.

На момент штурма Урги Азиатская конная дивизия Унгерна  была совсем не велика — до 5000 русских казаков и бурятов при пяти орудиях и 15 пулемётах, но китайцы значительно пополнили арсеналы подразделения: целых 60 пулемётов и 16 новеньких английских пушек были приняты на вооружение степных войск барона. Роман Унгерн стал на недолгое время диктатором Монголии и почти все степные племена быстро сплотились вокруг него в поисках если не величия, то хотя бы наживы.

Монголам хотелось бить и грабить китайцев.

Освобождённый из китайской тюрьмы хан Монголии присвоил ему чин генерала в своей армии и титул Хошой-дархан-чин-вана — теперь барон Унгерн превратился в вассального хана великой Монгольской орды. Но каким он стал, этот русский барон и уроженец Ревеля (Таллина), спустя столь лет после начала своего чудовищного похода за славой? Он ведь именно к этому стремился всю свою жизнь, к славе, а всё остальное мало его интересовало. Он, попав на буддийский и ламаистский Восток, сам чуть не стал буддистом и даже ламаистом. Барон Унгерн был влюблён в монголов, они ему понравились. Это примерно то же самое, как некоторые российские граждане становятся поклонниками Индии с танцующими слонами или аутентичной Японии с дикими самураями, или становятся «wannabe nigga» - «как негры» в смысле. Самый лучший пример — это рэпер Эминем. Но Восток — очарователен. Кто жил хотя бы в Средней Азии, тот обязательно захочет туда вернуться.

В родной Ташент.

В конце 20-ого года атаман Семёнов чувствовал себя неважно, ему приходилось маневрировать между Колчаком и японскими оккупационными войсками на Дальнем Востоке, чтоб и одним не продаваться, и другим не подчиняться (а тут ещё и китайцы стали плохо к нему относиться), так что Унгерн окончательно от него отошёл. Былые друзья по службе стали врагами. Теперь все, кто не мог сработаться с Унгерном, - уходили к Семёнову, а те, кто не сработался с Семёновым, - убегали к Унгерну. Семёнов уже «входил в пике», быстро превращаясь в пьяного бандита, а Унгерн превращался в Богом избранное существо. В своём обращении хану Монголии барон написал о себе следующее:

«Я, барон Унгерн фон Штернберг, родственник русского царя, ставлю цель, исходя из традиционной дружбы России и Монголии, оказать помощь Богдо-хану в освобождении Монголии от китайского ига и восстановлении прежней власти».

Как видите, даже фамилия нашего с вами героя немного видоизменилась, а ещё у барона появился «родственник». Но ради красного словца можно и царя не пожалеть, правильно? В этот момент Унгерн мало чем отличался от Остапа Бендера. Он, вечно холостой и какой-то весь неухоженный, уже был женат, и не на какой-то даме, а на даме в стиле «мечта идиота», — на принцессе Цзи из знатного китайско-монгольского рода (теперь она звалась Еленой Павловной). А ещё Унгерн придумал новый логотип своего боевого подразделения, носившего название Русской туземной конной дивизии: это было соединение двух гербов — русского орла и монгольского Соёнбо с луной, солнцем и тройным языком пламени, и всё это — на жёлтом русском монархическом фоне.

Очень странная конструкция, правда? Надо было ещё логотип «Доширака» туда добавить ... Но Унгерн оставался, прежде всего, командиром. В этот момент в Москве Ленин обсуждал с Амуром Санаевым проект организации революции на всём Великом Востоке и ставка делалась на молодых монголов из Иркутска, и, прежде всего, на Чойбалсана и Сухэ-Батора, а Унгерн с его белогвардейской «империей» представлялся им персоной самой нежелательной, - например, очень бесились на приёме у Ленина монгольские комсомольцы, требовавшие организовать военный поход в Монголию. В конце концов, Ленин передал решение вопроса «товарищам из Иркутска», и славный Сухэ-Батор, сотрудник разведотдела 5-ой армии, в январе 1921 года незаметно перешёл с небольшим отрядом границу и напал на занятую китайцами монгольскую часть города Кяхта - а была ещё русская часть города, где распоряжался красный командир Денис Шириков. После этого было объявлено о создании красного правительства Монголии и товарищ Шириков тут же доложил об этом в разведотдел 5-ой армии. А дальше на отступавших из Кяхты китайцев, пользуясь случаем, зверски напал Унгерн с отрядами монгольского князя Лубсан-Цэвэна, - он, таким образом, успешно устранил своих конкурентов. Китайский комендант Кяхты генерал Джа-у сдался казакам, и теперь ситуацию полностью контролировали конники Сухэ-Батора и монгольские князья с небольшим подразделением белогвардейцев. И, вот, жуткий бог Махагала решил покончить с «красными» навсегда — он пошёл на них ужасной войной! Малиновый халат с русскими генеральскими погонами, перстень с черным камнем, светлые глаза, иногда бешеные, усы и бородка, как у царя Николая, - вот таким он был, современный буддийский бог войны и смерти, которого звали Романом Фёдоровичем. Сейчас замечательный халат Романа Фёдоровича хранится в музее Советской Армии.

Но зачем барон Унгерн вообще полез в это безумное наступление?

Согласно древним восточным верованиям, главным занятием человека  является очищение кармы, накопившейся за все предыдущие жизни. А жизней бывает очень много. Человек рождается, живёт примерно лет шестьдесят и умирает, а потом рождается заново. И хорошо, если человеком. А то — скончался ты в ужасных муках на высоковольтных проводах и рождаешься заново в виде барана без мозгов, которого скоро отправят на мясо. А после барана ты становишься тараканом, - ты ещё не успел из-под мусорного ведра выползти, а тебя уже тапком прихлопнули ... А после таракана ты становишься бабуином и живёшь в зоопарке. А после бабуина ты, наконец, становишься человеком и всю жизнь пребываешь в психиатрическойбольнице. И этот процесс затягиватся, представьте себе, на многие-многие инкарнации. Например, можно воплотиться в виде аквариумной рыбки и провести всю жизнь в ёмкости, которая называется «Дворец русалочки».

А что плохого? Ты это заслужил.

А с другой стороны! Представляете: живёт у вас прекрасный чёрный кот, и он съел золотую рыбку ... Вы хотите этого «варвара» за шкирку оттаскать, а он говорит голосом Ленина:

- Вы не посмеете! Я член ВКП(б) с 1897 года! Номер партбилета 527.

Ага! Остаётся спросить, от какой фракции была золотая рыбка.

Однако в том же буддизме существует представление, что с кармой можно покончить, исполнив истинное предназначение всей своей жизни. Человек ведь рождается не для того, чтобы стать животным, правильно? Так вот: в последний год жизни Унгерн открыто декларировал восстановление империи Чингисхана – своей империи! Фортуна вознесла подполковника на такую вершину, на которой ещё никакая рыбка не бывала, даже золотая ... Об этом он писал китайскому генералу Джан Куйю, мечтавшему восстановить в Китае власть императоров:

«Сейчас думать о восстановлении царей в Европе немыслимо ... Пока возможно только начать восстановление Срединного Царства и народов, соприкасающихся с ним до Каспийского моря, и тогда только начать восстановление Российской монархии. Лично мне ничего не надо. Я рад умереть за восстановление монархии хотя бы и не своего государства, а другого».

Вот, какие появились огромные перспективы ... А разве он не может быть императором? Да запросто! В 1919 году атаман Семёнов отправил барона в Пекин. Если Семёнова интересовали в основном республиканские герои новой китайской власти, то Унгерн был нужен для налаживания связей с китайскими монархистами, людьми очень консервативными. Вот там его и женили на Елене Павловне. Молодая и симпатичная китаянка свободно разговаривала на английском и одевалась то по-китайски, то по-европейски. Её отцом был генерал князь Пун Цзи из знатного рода Чжан. А одним из сородичей - номинальный император Китая Пу И, будущий манжурский владетель под надзором Японской империи. Вот тебе и мадам Флора Сергеевна из Благовещенска. Да с такой супругой и правда можно стать императором - если не китайским, значит монгольским, поскольку династия Джан имела отношение ко всем престолам Азии, кроме Японии и Малайзии. Как этот брак сложился, история умалчивает (возможно, их познакомили в Харбине на квартире учёного-синолога Ипполита Баранова, хорошо знавшего её семью), однако именно с этого момента Унгерн и Семёнов окончательно перестали быть друзьями. Если кому-то интересно, сегодняшний глава императорского дома Китая зовётся князем Цин Юй-Джаном, и ещё совсем недавно он был заместителем партруководителя пекинского городского района Чуньвень.

И ведь именно после этой женитьбы Унгерн нашёл столько друзей среди монгольских князей. А ещё он стал одним из ханов степной Монголии.

Ясно?

Очень многое в жизни создаётся с помощью блата.

Но в Монголии барон Унгерн полностью зависел от местной знати. Выбора не было. И пока барон продолжал войну, князья продолжали войну вместе с ним. Монголы наступали на красных по Кяхтинскому тракту, а белогвардейцы, поделившись на отряды, проводили вспомогательные боевые операции. 5 июня монголы разгромили передовой отряд Сухэ-Батора, но и сами попали под пулемётный и артиллерийский огонь и отступили. С советской стороны границу перешла конная бригада из состава 35-ой стрелковой дивизии РККА. Удар пришёлся в частности по подразделению полковника Резухина. С ним Унгерн служил ещё в 1-ом Аргунском полку, когда оба они были «молодыми и красивыми». Потом Унгерн встретил его у атамана Семёнова и взял в свой полк, только что сформированный. В армии монгольского хана опытный казачий офицер значился как «цин-ван», что в переводе значит «князь китайского императора». Конечно, это хороший титул, но в бою он не помогает: монголы — плохо боеспособны и хотят только грабить, а белогвардейцев на службе оказалось очень мало. Под ударом 35-ого кавалерийского полка, которым командовал  Константин Рокоссовский, отряд Резухина вынужден был отступить в степи. Следом за 35-ой стрелковой дивизией границу пересекли партизаны Щетинкина (рейдовое диверсионное подразделение в составе нескольких эскадронов) и 12-ая пехотная Читинская дивизия РККА. Притом руководили дивизиями не вчерашние революционные матросы, как нередко бывало в то дурацкое время, а, скорее, фронтовые коллеги Унгерна и даже атамана Леонида Пунина, давно покойного, - это были бывший преподаватель военной академии Константин Августович Нейман и бывший штабс-капитан 2-ого Финляндского стрелкового полка Андрей Рева, оба ветераны 1-ой мировой войны и оба впоследствии репрессированные. Что касается Петра Ефимовича Щетинкина, то это был офицер военного времени, штабс-капитан с четырьмя Георгиями и двумя французскими орденами. В современном Новосибирске ему было проставлено два памятника в разных районах города, и ещё один памятник находится в городе Минусинске, в котором Щитинкин, обладатель нагрудного знака «Заслуженный чекист», был одно время парторгом и начальником милиции. Вот такие любопытные люди пошли убивать Унгерна, создателя Монгольской империи.

Преподаватели в полковничьих погонах и «заслуженный чекист» с Крестами Французской республики.

А что он мог им противопоставить, кроме своей китайской принцессы-жены? С первого дня Северного похода армии Унгерна всем стало понятно, что монгольские князья никуда не годятся. У Фёдора Романовича были под рукой небольшие боеспособные подразделения Кайгородова и Бакича, но вечно пьяный алтайский сепаратист Кайгородов был фигурой абсолютно отрицательной для любого политического режима, а настоящий русский генерал-лейтенант Андрей Степанович Бакич мог бы воевать, но только при условии, что у него в подчинении будет не 700 сабель, а хотя бы 7000. Бакич был человеком с большой и интересной историей, он масштабами равен был не Унгерну, а, скорее уж, Колчаку, однако не о нём рассказ. Были ещё монголы князя Хатан-Батыра Максаржаба, в прошлом китайского офицера, но его сын был комсомольцем и служил у Сухэ-Батора. Барон Унгерн нутром чувствовал, что на него нельзя надеяться — уйдёт! Есть ещё старый знакомый сепаратист Амур Санаев, отряды которого интегрированы в войско местных князей, но с ним разговор не заладился: Унгерн съездил в монастырь Мундарге к герою своей юности и вернулся практически ни с чем. О том, что Амура Санаева направил в Монголию Ленин (!!!), Унгерн не знал, а спутником барона в этой поездке был агробиолог Владимир Константинович Рерих, специалист по редким видам конопли.

Одно удовольствие: беседу они вели на чистом русском языке.

Итак, что делать?

5 июля 1921 года 105-ая бригада красной кавалерии заняла Ургу. Белые отступили без боя. В этот момент сложилась интересная ситуация, - впрочем, вполне ожидаемая: почти все силы белых отступили в город Улясутай в Западной Монголии, там же находился большой конный отряд Хатан-Батыра, а Унгерн с казаками оказался совсем в другом месте - севернее Урги. Объяснить причину случившегося не очень просто, - скорее всего, командиры бросили своего атамана и ушли к монголам. Унгерн и Резухин предполагали, что они скоро воссоединятся, но красные не пошли громить князя Хатан-Батыра, а также — отряды Шубина, Бакича, Кайгородова и Казанцева, основных командиров Унгерна, а набросились силами уже двух бригад именно на небольшой отряд барона Унгерна и его друга Резухина. В конце концов, Унгерн был несравнимо слабее Бакича или Хатан-Батыра, - его и уничтожили первым делом. Передовой отряд Унгерна был разбит командиром 35-ого кавполка Рокоссовским в районе Заин-хуре на реке Селенга, после чего на отряд Резухина устроили налёт партизаны Щетинкина. Унгерн и Резухин выскочили из петли, лишь воспользовавшись сильным туманом, после чего форсировали реку Селенга и ушли на территорию Бурятии. По-моему, именно этого и добивалась преследующая сторона — комполка Рокоссовский и другие старшие командиры: красная пехота уже занимала Ургу и медленно двигалась крупными соединениями к другим городам неподалёку от монгольской столицы (двигались компактно, короткими колоннами с артиллерией, в даль и в ширь не растягиваясь — знали, с кем имеют дело!), а 105-ая кавалерийская бригада пошла, тем временем, за Унгерном.

Дальше был бой у Гусиного озера (Гусиноозёрский дацан), - красные кавалеристы преследовали барона с такой последовательностью, что впору было вспоминать действия Кавказского кавалерийского корпуса на Персидском фронте. Это атаман Шкуро умел так методично гнать и уничтожать противника ... Только теперь вместо Шкуро был Рокоссовский.

Тоже ведь талант.

Однако Унгерн снова вывернулся, и даже одержал верх над красными. Ему чуть-чуть повезло — он даже взял пленных. Но в этот момент внутри руководства отряда начались такие разногласия, что барон стал уже настоящим обладателем костей и черепов. По его личному приказу монголы забили палками полковника Казагранди, участника 1-ой Мировой войны и одного из первых офицеров-добровольцев колчаковских войск. Он когда-то брал Пермь, ему сдавались красные бронепоезда, когда он выходил с белым платком и просто вызывал на разговор красного командира, а теперь его били палками только потому, что он посмел выразить своё мнение. Вот сволочь, правильно? Кстати, вполне культурный и образованный был человек — Николай Николаевич, военный инженер, сын осевшего в России итальянца старинного рыцарского рода и русской разночинной дамы удивительной красоты, но действительно — с характером. Большой любитель английского бокса ... А на фронте он служил в Морском батальоне смерти. Они на немцев ходили в психические атаки.

Ему ли бояться?

Но его обвинили в кражах и превратили в отбивную.

Или это так сказался на психике Унгерна побег его старого друга - подполковника Сипайло? Подполковник слинял, когда пришли первые плохие вести от Резухина, да ещё и огромные деньги с собой прихватил. Вот и доверяй теперь сослуживцам!

А тут ещё Акцынов и Ивановский — тоже «жмут». Акцынова, хорошо зная его профессиональную бесполезность, Унгерн ценил как друга и собутыльника, но Ивановского Унгерн самолично мобилизовал в свой штаб — сказал: «Будешь военным! А, если болен, то больному всё равно умирать!» - и добавил - «По глазам вижу — ты хороший!» Так помощник присяжного поверенного Кирилл Ивановский стал начальником походной канцелярии при Акцынове, служившим в должности начштаба. Так вот: раньше они были друзьями, даже хорошими друзьями, они вместе водку пили и наркотики «глушили», а теперь оба толкают «правду-матку» прямо в глаза. Унгерн в последний момент оставил Ивановского в Урге, а потом был в ужасе от своего же кадрового решения — Ивановского то ли красные захватили, то ли он сбежал вместе с Сипайло, с этим чёртом сумасшедшим и с его офицерами-дегенератами — с Ждановым, Панковым и пропащим наркоманом Новиковым? Началом агонии Азиатской конной дивизии и самого Унгерна стал приказ № 15 от 21 мая 1921 года о выступлении в поход на Россию (на Кяхту в смысле), который был составлен этим самым Ивановским, а теперь и Ивановского нигде нет.

Вот как им всем верить после этого?

Бывший начальник походной канцелярии подробно описал свой побег:

«В мае месяце Унгерн ушёл походом на север. Я тоже должен был по его приказанию принять участие в походе. Но как-то ночью мы поссорились и он дважды палкой ударил меня по груди и спине, называя меня фамилией «Павильцев». У меня показалась кровь горлом, я тогда болен ходил, на утро поднялась температура. Когда он меня увидел, то моё нервное возбуждение и пылающее лицо заставили его предположить, что у меня тиф и он велел остаться в Урге в распоряжении Жамболона (монгольский князь Жамболон-ван). Планы побега много раз мы обсуждали с Вольфовичем (коммерсант, приближённый Унгерна). Это был единственный человек, которому я доверял. В начале июня он уехал за 800 вёрст, получив в интендантстве большую сумму денег по вымышленному докладу о возможности подкупа китайских офицеров. В случае побега, мы должны были заехать за ним. В начале июня, когда уже не было в Урге Унгерна, Войцеховичу (помощник Унгерна по канцелярии) понадобилось отправить Сипайло в отряд к Унгерну. В ту же ночь он вызвал автомобиль (автомобилями, кроме Унгерна, мог распоряжаться только он). Бензин у нас был спрятан вёрст на 800. С шоффёрами (так в тексте.- Прим. автора) Аркадием Ефимовым (с женой) и Дворжаком выехали на восток. Поехали не прямо, а сначала мы должны были заехать за Вольфовичем и взять его с собой. Ехали дня 3-4. У Вольфовича пробыли дня три, разыскивая керосин, т. к. бензина не хватало. Поехали на север на Буир. Бензина не хватило, запрягли в автомобиль верблюдов ... С Буира ехал я с Войцеховичем и казаком Коковиным на лошадях, а из Хайлара с ординарцем Заплавным. Денег мне на дорогу дал Вольфович 100 долларов».

Вот так — на верблюдах в автомобиле!

Однако это был финал похода.

5 августа казаки барона Унгерна заняли населённый пункт Новодмитровка, откуда собирались уйти назад в Монголию. По единственной дороге из леса вышел отряд красноармейцев с весьма колоритным командиром в чёрном кожаном реглане и с маузером, - отряд был незначительный, меньше роты, зато с пятью броневиками. Трофейные колчаковские броневики английской фирмы «Остин» быстро решили исход всего противостояния. Уничтожить броневики гранатами у казаков не получилось, зато потери Унгерна оказались неожиданно огромными. Почти сотня полегла на окраине этого посёлка. Тогда атаманы решили так: все вместе переправиться в одной точке мы не сможем (нам это не даст сделать тот колоритный командир - весь в коже и зелёные броневики с хорошими расчётами на пулемётах), а потому часть отряда переправится прямо сейчас, а Резухин — немного позже, договорились?  Так и сделали. Вынужденное и вряд ли хорошо продуманное путешествие Унгена через советскую границу ничем не закончилось. Результат почти равен нулю — разве ж только на сердитого красного командира товарища Бойковского полюбовались издалека и ещё посмотрели на броневики бывшей колчаковской армии. Но дальше куда? Угра занята красными. Там уже новый комендант — Николай Любарский, полномочный представитель Ленина в Монголии, — он прежде работал в аппарате ЦК, а потом был высокопоставленным чиновником в МИДе СССР. Командующий 5-ой армией бывший царский полковник Матиасевич и член ренвоенсовета Карл Гринштейн уже сформировали экспедиционный корпус под начальством Неймана для окончательной «зачистки» Монголии от враждебных элементов, и монгольские князья, похоже, все с этим согласны. А что с ослепшим и практически недееспособным ханом Монголии Богдо-Гэгэном? А ничего: он подарил всем красным командирам, включая Рокоссовского, очень длинные шарфы красного цвета и устроил шикарный монгольский пир в честь Неймана и Любарского.

Баранов резали прямо здесь же, - Любарскому чуть плохо не стало.

А Унгерн находился, тем временем, у своего друга и союзника — князя Бишерельту-гун-Суйдука. Бог войны мечтал завоевать Россию и Азию и всюду вернуть монархии, чтобы люди «жили в простоте и естественности, не отравленные бациллами цинизма, пошлости и буржуазности», а теперь он был почти один на планете. Потом многие в Монголии говорили, что для монголов Унгерн стал первой «ласточкой» национального возрождения ... Или первым «львом»? Но это уж кому как понравится. Вообще, буддистам больше нравятся «львы», а не «ласточки». Унгерн не очень верил монгольским князьям, хоть и дружил с ними и даже вызывал у них некое восхищение, - ну, значит, этим всё и закончилось: 20 августа степного барона схватили и связали монголы из свиты князя Суйдука.

Наверное, так и должно было всё закончиться.

Есть множество свидетельств об участии в заговоре старших офицеров отряда — Хоботова, Костромина, Островского, доктора Рибо и многих других, и якобы даже адьютант барона сотник Макеев и тот, не стесняясь, «приложил руку». И есть мнение, что заговор поддержали оренбургские казаки из отряда войскового старшины по фамилии Слюс, у которых плохо складывались отношения с их коллегами из Забайкалья. Может, так оно и было. Они все прежде служили в войсках Каппеля, а к Унгерну попали после разгрома белых армий в Сибири. В конце концов, монгольского князя Резухина и его адьютанта ротмистра Нудатова убили не монголы — они был застрелены своими, русскими. Это сделали Слюс и прапорщик Хлебников.

Тела убитых сожгли по местному обычаю.

Потом русские много суетились и готовились сняться с места и уйти, а монголы неподвижно стояли вокруг палатки бывшего командующего, держа на изготовку японские карабины «Арисака» без штыков. Барон ругался, грозил местью древних богов ... однако монголы сурово молчали, а казаки уходили с утра пораньше, бросив своего командующего. На следствии Унгерн рассказывал, что он проснулся от того, что бригада самовольно снималась с места, а, когда он кинулся за уходящими сотнями, то его встретили пулемётным огнём с тачанки. Он вернулся в лагерь и там был схвачен монголами.

Примерно так оно и было.
 
Вскоре монголы вытаскивают барона из палатки и начинают гнать его со связанными руками по степи — следом за конным отрядом князя, ушедшим куда-то далеко вперёд. А потом рядом с ними в районе дацана Бурулджи появился отряд красного командира Щетинкина. Монгольский сотник передал верёвку, на которой он вёл Унгерна, в руки неизвестному красноармейцу на коне, а вечером прискакал князь. У них со Щетинкиным был довольно долгий разговор, но, похоже, они давно обо всём договорились: через месяц князь Бишерельту-гун-Суйдук получает в Монголии почётный титул «Тимур-батор-джаль-джуль», что значит «Железный командир-богатырь», а Щетинкину товарищ Любарский вручает Орден Красного знамени.

И точно такой же орден получил за разгром Унгерна молодой и подающий надежды комполка Рокоссовский. Барону Унгерну было ровно 33 года, а Константину Рокоссовскому только тридцать.

Люди одно поколения, даже примерно одного происхождения, но какие разные судьбы.

6. Махагала.

Они все были преданы монгольскими князьями: Казанцев, Шубин, Кайгородов, Бакич ... Генерала Бакича захватил и выдал большевикам князь Хатан-Батор Максаржаб, а Кайгородов перешёл границу, разгромленный монголами и партизанами Байкалова возле монастыря на озере Толбо-нур, и скрылся на территории советского Алтая, где его оставил без головы никому не известный боец отряда частей специального назначения (ЧОН-ОСНАЗ) РККА. Ему в прямом смысле слова, уже мёртвому, отрезали голову ... Зачем? А просто так! Атаман Кайгородов в годы войны был казачьим офицером, героем, георгиевским кавалером, но история сделала из него точно такого же «фрика», каким были Семёнов и Унгерн. У красных, правда, тоже хватало всяких «махновцев» и «полупановцев», но большевики избавлялись от них в чём-то успешнее, чем это получалось у белых. Например, мы помним героя Гражданской войны Пархоменко. А что мы о нём знаем, кроме того, что он устроил пьяное нападение на машину командарма Сокольникова?

Да, и зарубил ординарца, сволочь.

О нём Тухачевский сказал - «не жизнь, а пьяная песня».

Ну, а кто такой был Полупанов, знает только Википедия, и ещё мы немного помним резкую отповедь комкора Ионы Якира - «мутный это был человек и никакой не большевик». О Чапаеве предлагаю вообще не вспоминать. Из него сделали киногероя, а дивизию «Чапая» потом возглавил другой «фрик» Гражданской войны, известный под прозвищем «комбриг Злюка». Речь идёт о Михаиле Осиповиче Зюке. Героический был чекист и командир, он в 1926 году служил военным советником в Китае и лично вывез на Родину атамана Анненкова, но Зюка ничего не знал о существовании дисциплины. Он был настоящим крутым ковбоем и анархистом. Для него дисциплина — вообще не существовала.

Его называли - «дурак с маузером».

Но «Совдепия» стремилась к миру и социализму. Своих сумасшедших большевики на дно морское прятали, стараясь превратить их в полезных членов нового социалистического общества, а чужих они безжалостно уничтожали, утверждая нормы новой законности и социального строя. Унгерн был неудобен для них ещё по одной причине — он был побочным продуктом Белого движения в Сибири и случайной фигурой на жизненно важной для СССР дальневосточной шахматной доске. В Китай и в Монголию потоком направлялись подготовленные в Москве национальные кадры, в 1923 году в Китай отправился ужасный «комбриг Злюка» с командой советских военных советников, а барон Унгерн упорно стоял поперёк этого процесса и никого дальше Урги не пускал. Вот его и убрали. А то он - не дай бог, конечно! - китайским императором станет или принцем, как уже стал монгольским ханом, и тогда это будет фигура уже не шахматного масштаба, а - подлинно исторического.

Через несколько дней после того, как радиограмма о пленения барона Унгерна добралась до Москвы, Ленин высказал своё мнение:

«Советую обратить на это дело побольше внимания, добиться проверки солидности обвинения, и в случае если доказанность полнейшая, в чём, по-видимому, нельзя сомневаться, то устроить публичный суд, провести его с максимальной скоростью и расстрелять».

Председатель Реввоенсовета Троцкий хотел провести суд в Москве, однако никто не понимал, зачем это вообще нужно делать. Да он ни сколько не равен Колчаку! А Колчака убили сибирские чекисты. Так зачем возить Унгерна в столицу, если трибунал можно провести в городе Новосибирске? Надо судить его как белоказачьего бандита! Кто будет обвинителем? А чем плох Емельян Ярославский?!? Он — местный, родом из Читы, это «наш товарищ», идейный большевик. Это такой человек, после которого даже иконы рыдают. И вот теперь, решили в Реввоенсовете Республики, мы посмотрим, как зарыдает всё насквозь прогнившее реакционное казачество, когда этот карикатурный монгольский хан-барон будет расстрелян именем всех трудящихся планеты (и других планет тоже). А товарищ Емельян Ярославский (или «Ярославка», как его не без юмора называли в партии) вынесет ему приговор.

Вынес!

Суд состоялся 15 сентября 1921 года, и тем же вечером барона расстреляли. Вернее, уложили одним выстрелом в голову из сурового комиссарского «Маузера». А суд был открытый. У товарища Ярославского, будущего редактора журнала «Безбожник» и ярого борца с антинародной православной религией, появилась прекрасная возможность «толкнуть» революционную речь на целых полчаса времени. Адвокат барона некто Боголюбов тоже нашёл, чем отличиться, - он заявил на потеху публике, будто Унгерн давно помешался и его надо запереть в больнице. А слушателей оказалось не мало — и в основном это были комсомольцы. На суде присутствовал муж Флоры Сергеевны Жуковой, чекист, вот только её самой там не было. Жена барона, китайская принцесса, в тот момент жила в Харбине, а прекрасная Флора Сергеевна готовилась переезжать из Благовещенска в другой город — вязала узлы и чемоданы. 

В протоколах допроса Унгерна мы можем прочесть фразу, сказанную бароном:

«Живым в плен я попал вследствие того, что не успел лишить себя жизни. Пытался повеситься на поводе, но последний оказался слишком широким».

Да, он хотел уйти из жизни. Он столько раз рисковал ею, что ему уже было без разницы, живой он или мёртвый.

«На все вопросы без исключения отвечает спокойно», - написано было рукой чекиста-делопроизводителя. Допросы велись в разведотделе 5-ой армии, которым руководил Матвей Берман, в будущем один из крупных начальников сталинского Беломорканала, начальник строительства объектов Севморпути,  и вообще — Гулага. Во второй половине 30-ых товарищ Берман просто затеряется в списке «невостребованных прахов» на кладбище Донского монастыря. Такое со многими происходило в ту прекрасную эпоху, и далеко не все из этих прекрасных людей были реабилитированы. Их даже на суде не показывали.

Да и вряд ли был суд над ними.

Говорят, что барона Унгерна расстреливали, целясь в грудь, чтобы затем отвезти его мозг в Москву – в только что основанный Институт мозга. А правитель Монголии хан Богдо-гэгэн в тот же день отдал приказ провести службы по Унгерну во всех монгольских храмах. Правда, не все ламы верили, что барон убит. Многие его знали и говорили, что воплотившегося в чьём-то теле бога Махакалу нельзя убить обычной пулей. А некоторые говорили, что Унгерн нашел путь в таинственную страну Агарти, о которой впервые услышал ещё ребёнком, и он ушёл туда с преданными своими соратниками. Вот только - кто они такие, соратники его?!? Это монгольские князья или мелкие атаманы, вроде алтайского сепаратиста Кайгородова? Или это предавший его есаул Хоботов? Бывшие колчаковские командиры вообще очень плохо относились к Унгерну. Кстати, в мирной жизни Хоботов был всего лишь извозчиком, а другой такой великий командир — Линьков был ефрейтором и закончил курсы шофёров — какие огромные люди, правильно? От них через пару лет и мокрого следа не осталось, такие они были великие. Или соратниками надо считать тех, кто ушёл из «белых» и хорошо прижился в СССР, а потом попал под колёса сталинских репрессий и отправился в неизвестность следом за героями своей молодости? Ведь не секрет, что многие юнкера были зеркальным отражением красных курсантов: одни верили в монархию, а другие — в диктатуру ... Однако в России в 1925 году окончательно установилась советская власть, и уже никто не искал счастья под знамёнами Белого движения. А для тех, кто продолжал жить и верить, - для них Унгерн пал в бою с языческими чудовищами Востока.