Ящерка. Осенняя мелодия

(мини-интермедия в монологах, с прологом и эпилогом)

Пролог 1. (Он)

Когда-то то ли в каком-то письме, то ли в дневнике или заметках по поводу я написал одно признание:

"Не выношу разлук. Физическую боль доставляет смотреть о них на экране и читать в книгах. Я, конечно, не прав, меня легко разбить в споре, доказав, что это – не по-мужски, что жестокость жизни оправданна, что...
Я все понимаю, но…
Но твердо знаю, что двое любящих разойтись не могут. Сильно любящие силь-ные люди могут уйти из жизни, как Цвейг, как героиня «Нежности» Барбюса, уйти из страха потерять чувство, не видеть отклика на свое чувство, но любящие разойтись не могут.
Я глубоко убежден, что разлука – это этап любви односторонней, когда любит только один из двоих. Другой же поддался когда-то минутному влечению или не су-мел удержаться от соблазна и удовольствия быть любимым – и не ушел вовремя. Что, конечно, признак слабости.
Разлуку можно понять. Но как ее простить себе тому человеку, без которого жизнь, конечно, будет идти, она многогранна, она богата, она может дать радость, помочь забыться, может «залечить рану», но… Но пока ее, эту рану не тронешь. Вот когда понимаешь, что можно забыть голос человека, цвет глаз, фигуру, привычки, манеру держаться, но нельзя забыть чувство, которое он внушил. Оно, как павший солдат, умерло молодым, и осталось с нами молодым. А мы становимся все старше и старше..."

Но немного позже вдруг осознал, что это написано в память одной любви, которая не всегда осознанно жила где в далеких уголках моего сердца...
Началась эта любовь в походе, романтические костры которого связали участников, тогдашних школьников на всю сознательную жизнь.

Нас венчала «Русалочка» в сказочном сне:
лес, костер были наш кинозал.
Ты читала для всех, но читала лишь мне.
Группа слушала – я понимал.
Этой нежной любви суждено умереть.
Это жертвенность ; в жизни не так. 
Это Андерсен выдумал, сказку про смерть,
в жизни тихий, нелепый чудак.
В жизни жестче, обманчивей – будет облом, -
знайте, бойтесь любовь потерять!
Но за горло держала любовь, чтоб «потом»
было слаще другим изменять.
То «потом» ухмыльнется на нашу любовь:
«Юность, слюни, мечтанья, тоска».
Но то будет потом, а сейчас – сказка вновь
И Русалочки жертва близка.

Игра в прятки (диалог)

- Ящерка, что я в руке своей сжал?
- Ты разве не видишь? ; Это мой хвост.
- Но я же тебя в объятьях держал!
- Конечно, конечно. Что за вопрос?
- Ящерка, сердце уносишь мое.
- Ну, и что? - всего лишь простой амулет.
Он меня сбережет от всего-всего,
моя помощь на много лет.
- Но больно, ящерка: ты же, маня,
оставляешь без сердца… Как жжет…
- Прав ты конечно… Поймай меня!
Нет, не надо: другой меня ждет.
- Ящерка, разве не ты позвала?
И мне показалось – ловлю!
- Не надо, милый: слова – зола.
Скольким ты говорил: «Люблю»?
И опять ты про это! – Умерь свой пыл.
Это наша жизнь – не роман.
Да, не скрою: со мною ты рядом был,
симпатичный и глупый чурбан.
Я тебя ненавидела, но ждала,
чтобы снова - полянка, цветы…
Я хотела тебя, и не раз звала, - 
все мне верили, только не ты.
- Ты болеешь, ящерка? – Голос простыл,
хоть и нету октябрьских луж.
Скажи, будь я мужем, не был бы постыл?
- А разве ты мне не муж?

Расставание (ОН)

От костра пляшут тени, ломая руки.
Хоть садись и грусти, сквозь огонь вспоминай.
Как костер, угасает горечь разлуки.
Пусть тебе эта песня заменит «прощай».
На земле не оставила след палатка.
Сердцем здесь вспоминаю и сердцем найду.
Видел лес поцелуечный шторм без оглядки,
он поможет, когда в свою юность приду.
Он подаст в утешенье зеленую руку.
Тихим шелестом вместе со мной погрустит.
Здесь впервые сказали мы про разлуку. –
Здесь бы счастье найти, в рюкзаке унести.
С головою зароюсь в подушку тумана.
Сколько лет жить в разлуке, кукушка, гадай!
Много было любви, еще больше обмана.
Пусть тебе эта песня заменит «прощай».

Лишь первый раз…(ОНА)

«Как же я любила театр! Даже не самая лучшая пьеса, не на должном уровне сыгранная, не всегда профессиональными актерами вызывала во мне одновременно восторг и умиление. Даже сбой сердечного ритма… Больше всего хотелось непременно быть причастной ко всему этому: писать пьесы, быть режиссером, самой переиграть все роли…
Вдруг случилось невероятное: меня пригласили в народный театр при большом престижном издательстве. Об этом невозможно было даже мечтать! Мне казалось, что началась новая, прекрасная, ВЗРОСЛАЯ жизнь - репетиции, спектакли, банкеты…
И, главное, Он… Страшно было даже смотреть в его сторону; красив, умен, та-лантлив! Если случайно касался моей руки, у меня просто сердце замирало и путались мысли. Казалось, позови он, пошла бы на край света. «Посвященные» женщины говорили мне: «Остановись! Остановись! Он просто сломает тебя». Но кто же их слушает!
И однажды он позвал… На мгновение потерялась связь с действительностью… Так он стал для меня всем. Пусть на время.

Мой мальчик, в сон пришедший вновь,
ты помнишь ли, как сердце пело?
«Неутоленная любовь»? –
Страдай: ведь я ТЕБЯ хотела.
Не я ушла - ты отпустил.
(Хоть мне и хлипкая «отмазка»).
Любовь - мечталось - хватит сил.
Мечталось - нежность, ласки, сказка…
Ты сдал без боя сладкий миг:
в девчонку входит чье-то тело –
и боли, изумленья вскрик –
ну, а потом - все тело пело:
«Я – женщина!» О, сладкий всплеск
эмоций, путь к деторожденью.
Невинности нелепый крест,
сменяемый на наслажденье.
И мысль: «Так просто? Просто так?
Я, значит, ЭТОГО хотела?»
Прощай, доверчивый чудак,
что обольщал так неумело.
Когда обиды, будто сор,
накопит опытное тело,
придет, быть может, и укор:
«Я ТОЧНО этого хотела?»

Рана (Он)

Хранила для меня ту нежность, но украли.
Бороться за тебя мне не хватило сил…
Тот вор потом урчал, бахвалясь бывшей крали,
какую девочку в кулисах отхватил.
Меня чуть ранее поймали, как привычно
хватают с лету тех, кто душу рвут с тоски.
Испить дурману – вот издревле злой обычай,
как правило ловцов: «поймал ; зажми в тиски».
Да, ты права, что мы, что мы постфактум мудро
решим задачу влет «кто прав, кто виноват».
Но даже, если ночь сменяет светом утро,
та ночь была, и нет, и нет пути назад.
И в чем теперь опять мы ищем оправданья
ошибкам давних лет, стеная, я и ты,
как будто бы сквозь боль забытой правды ранней,
нам видятся, как сон, все юности мечты?

Жертвенность юности (ОНА)

Не рисуй меня чайкою, сбитою влет. ;
Я сама так хотела летать.
И уверенность зрела: кто хочет – берет,
ну, а «жертве» ; лишь перья латать.
Сколько их, ненасытных вокруг «берунов»,
и, казалось бы, выстроен рай, –
нет, им мало, пресыщенным, сладок их зов,
жертвы новые им подавай!
И в театре любом, как сезон – новый гон
на восторженных, юных актрис.
И тот гон возглавляет конечно же Он,
бой-плейбой и всеядный Нарцисс.
Здесь любовь твоя лишняя, стиль здесь не твой:
не прошел соблазнителя тест.
У моей мелодрамы сценарий другой,
и партнеры другие, и текст.
«Раз огонь привлекает – смотри не сгори!»
Но кто ж слушает, жертвенно пьян!
На слова променяла я руки твои,
твою нежность - на лоск и обман.
Я «охотников» впредь отвергала не раз:
не по мне их бравада, манок,
пыль красивых манер и бойцовый раскрас
нам, обжегшимся, памятны впрок.
Зависть многих брала: все имела я «в тон»,
что семья, что мужья ; идеал.
Но зачем ты, проклятый, дал мне камертон, –
в унисон ни один не попал.

Мираж (Он)

Ушла во тьму любовь-мираж,
и в жизни все происходило
спокойно, тихо. «Это – блажь» ;
меня могилой холодило.
И мыслилось: «Любовь прошла.
Ей место в прошлом. Все логично.
Потеря долго сердце жгла,
но и тоска войдет в привычку.
Ведь та любовь ; не аргумент,
чтоб жизнь прожить, о ней стеная,
а лишь лихой дивертисмент,
где виден лишь клочок от рая.
И чем здесь можно нам помочь? ;
Здесь все обыденно и скупо.
Зима и лето. День и ночь.
Веселье вновь сменилось скукой».
Да, каждый жаждал жизни лучшей,
но встреч случайных, невзначай,
как роковой несчастный случай,
подсовывал нам ад за рай.
И в каждой встрече ; помутненье,
и в каждой встрече злой обман
просился в след-стихотворенье,
что я писал, дурманом пьян.

Письмо первое (Она)

«Помнишь: я не зашла - забежала?
Помнишь, в кухне стекло дребезжало?
Сколько зим пронеслось, сколько лет?
Ты, наверно, известный поэт?
Или пишешь репризы для тех,
кто играет и знает успех?
Или также, как у меня - душный плен
надоевших в быту мизансцен?
Почему не сказала тогда:
«Я пришла. Перед нами - года?».
Уцепилась за фразы магизм. -
Глупость, юности максимализм.
Да, прошли мы извилистый путь,
где брели, как во сне, как-нибудь.
Отчего же - я верю = придем
и раскроет нам двери тот дом,
где обманчивость стен, потолков -
лишь мираж, лишь виденье оков.

Я к тебе не зашла - забежала.
И забылось все мало-помалу.»

Письмо через годы (Он)

«Прошло столько лет, но нам не хватило этого, чтобы понять друг друга, точнее понять те наши поступки, поступки тех нас, давнишних.
Мы тогда отравили друг друга своей любовью, но нам, идиотам, этого было мало, и мы пошли искать того же в других. И что же? Что мы нашли? – лишь суррогат, не за-девший наши души. Да, мы грешили беспробудно. То, что мы звали любовью в своих связях (пусть даже только я), было обман или просто желанье тела. Мы не раз жестоко и навсегда прощались друг с другом. И не понимали, почему другие (последующие) не верили в то, что мы могли им предоставить. Нам с ними иногда и бывало хорошо (ведь бывало?), но всегда чего-то не хватало. Друг друга? Нет, скорее нам не хватало того пикирования, сменяющегося бесконечными поцелуями, так и оставшимися не утоленными. Подкорка требовала тех отношений.
За долгое прошедшее время было несколько наших, как оказалось, ключевых встреч, но только теперь я понял истинный их смысл: так встречаются давно знакомые люди в метро, в потоке встречных эскалаторов. Все казалось в каждый тот момент непоправимо, а надо было просто скорее спуститься и бежать наверх. Но мы (точнее, я) не делали это. Вероятно, чтобы сегодня было больше упреков и сожалений.
Горько, но у нас лучше получалось изменять другим, чем любить друг друга.
Смешно, но мы продолжаем подозревать друг друга в обмане, когда говорим о нашей любви. И это почему-то для нас важнее, чем радость от сегодняшних мгновений. Тысячи «почему» мешают нам просто обнять друг друга и почувствовать, что вот оно. единство. Хотя мы знаем, что, несмотря на всю теплоту и нежность, это – лишь отблеск того времени, которое мы тогда не оценили. И - потеряли.

«Сюжет для небольшого рассказа», - сказал бы Чехов.
«Нет, это не солнечный удар», = сказал бы Бунин, прибавив: «Хотя для «Темных аллей» сгодится. Правда здесь нет интимных сцен».

Мы, два сопляка встретили ту любовь, о которой мечтают все, у кого в детстве не выжги сердце. Но мы её тогда не узнали, поскольку были не готовы: надо иметь крепкие руки, чтобы удержать такую любовь. Наверное, в самом начале надо было оказаться вдвоем на необитаемом острове. И там, окрепнув, все понять и принять навсегда. И выдержать потом все испытание бытом, родственниками и соблазнами, к которым мы тогда стремились и конечно получили то, что, неразумные, захотели. Дешевый товар всегда доступен…
Я любил так, как умел. Вместо борьбы за истинное счастье, получив первое испытание, проиграв, даже не начав бороться, постарался быстрее получить другое, простое и доступное. И фактически предал любовь, приняв ложно понятое разочарование друг в друге как необходимость расстаться.
И полетели мы оба, два мотылька на ближайшее пламя. А наша любовь мстила нам всю последующую жизнь, подсовывая новых удачливых любовников. Мы искали в них друг друга, но не находили, и смирились…"

 По вере воздается (Она)

Мы не поверили в любовь:
что это - вдруг, вот так, мгновенно,
не сладко-тайно, сокровенно,
а как хозяйка входит в кровь
Мы не поверили в любовь,
и нам она так долго мстила.
Привычка-боль постель стелила:
и телу дань, и сердцу боль. 
Соития святая блажь,
а ложе - пыльный пол гримерки, -
все это были просто мерки,
все это был дурной мираж.
И мы брели из брака в брак,
из связи в связь… Как сласть дурмана,
как скрытость подлая тумана,
не к свету тянущего ; в мрак.
И повторялось вновь и вновь             
все в жизни ; суетой вокзала.
…Боль расставанья показала,
что потеряли в ту любовь.

 Еще письмо – (Он)

«Мы опять собирались, по календарю.
Странно: будто я видел давнишних, зеленых.
Нас по-прежнему тянут они к алтарю, =
вот далась же уверенность в странно влюбленных!
Наша жизнь друг без друга - привычная роль.
Отчего ж снова плачешь, девчонка, актриса?
Будто впрямь не забудется старая боль
от забытых партнеров твоих бенефисов.
Вновь пригрезились сани и кони в метель,
пошехонских рассветов растущая алость?
Это – миф: жизнь привычна отсель и досель.
А усталость - она спутник жизни, усталость.
Отчего ж погребальный мотив-перезвон:
снова снится полянка в прощальном недуге?

Мы распишемся в книге ушедших времен,
все сказав, заплатив, не нуждаясь друг в друге?»


(ОН) Забыть тебя? - Как от себя отречься

Ты знала это, вновь «забыл?» спросив
тем голосом своим, той горной речкой,
что меж камней нарисовала слив?
И грудь твоя опять исторгла стоны,
и твои руки, ласково маня,
мне говорили будто: «Миг - и снова
моя энергия волной войдет в тебя».
Тебя такую знали ли другие,
что чувств хотели хоть чуть-чуть украсть?
Наверно, знали. В этой литургии
хотели власти – где теперь их власть?
Не мне то тело в страсти неумелой
шептало: «Разбуди же страсти зной».
Но слышали ль другие песнь не тела,
а сердца, перепрятанного мной?


 Прощальное письмо (из записок дурака) -  (Он)

«Как не дано дважды потерять невинность, так не дано в период поздней зрелости опять «испить из ручья» ранней нежности: слишком многие в нем искупались, и заму-тили воду, да и ручей почти пересох… "
И   просятся стихи:

О том сказал давно Эзоп, Крылов известен вам,
что «зелен, зелен виноград, раз нам не по зубам»,
раз нам тянуться до него не просто, не пустяк,
да стоит ли в конце концов так напрягать костяк?
«Да, гроздья с виду хороши, - то лишь обман мечты,
пока созреют, отцветут и осени цветы».
И мудрость басни прожила века, до наших дней:
была подруга ; вдруг ушла, сказав, чтоб побольней:
«Меня в коварстве не вини - я просто поняла,
что зелен ты и слишком кисл, чтоб я твой сок пила.
Пока созреешь – жизнь пройдет, а вдруг не тот ты сорт?!
Или сорвешься не в тот миг, что я раскрою рот?»
И он в ответ: «Ну, что ж: иди. Я ж дальше побреду.
Дай Бог, не сгинуть нам в пути, и не познать беду.
Земля большая. Мир людей - меню на всякий вкус.
Дай Бог нашарить нам мечту. Мечту, а не искус».
Так что же хочется сказать? Да, трудно нам решить,
кто виноград, а кто лиса, к чему мораль пришить.
Кто монологи написал, не мудрость в них изрек,
и мысью бегать не мечтал, сентенциями в блог, -
другая басня, чуждый слог и горечь слов-полынь.
И сердце жжет, что не вернешь то счастье вновь. - Аминь!

Финал: (Режисер)

Наш занавес закрыт. Кто внял - утрите слезы.
Чужая жизнь - чужая боль. Да и пора домой.
В иллюзионе тушат свет. Вручим актерам розы.
Ведь эта пьеса не про нас, сомнения – долой!
Здесь в каждой сценке монолог герои произносят.
Здесь воплотилась чья-то жизнь, но что нам до нее?
Да, сердце ноет и зудит, но это просто осень.
Зачем-то вспомнилась весна, расцвет и… воронье.
Что жизнь – обычная игра, герой со сцены скажет.
И Гамлета прощальный стон, что дальше – тишина.
Но кончено. Разъезд. И пусть суфлер не смажет
возвышенность любви, что пьеса нам дала.
Актрису возвратит домой такси от Трубной.
Да не в такси том суть - как в жизни быть самой.
Казалось бы - пустяк, но, боже, как же трудно
и в жизни не солгать, что близок ей герой.