На 29 октября

Сбереги этот вишнёвый изгиб
Покачнувшейся ветки,
Голубянку-икара с горчичными лапками,
что застыл в миллиметре от плена:
и покуда пыльца
не окажется
на звенящих твоих детских пальцах,
не узнаешь, как окольцовывают вышивальщиц
деревянные пяльцы,
не узнаешь, сколь многое –
и соленье обеда, и робость стежка,
и спасенье, и смерть –
совершается троеперстием.

Сбереги запах свежей извёстки на кухне,
Выбеленной четвергом, радостью и сливовым цветом.
Сбереги веру в то, что куриные яйца,
к Пасхе покрашенные в луковой шелухе,
становятся шоколадными,
как в магазине.
Сбереги отражение пыльное, радугу на щеке,
Хурмистое, быстрое солнце, что вяжет глаза
И колеблется в воздухе зимнем.
Сбереги не «новости», а «известия».

Что-то не так со взрослостью.
Мы так не договаривались.
Хотя, если немного добавить рацио,
То сразу вспомнишь, что вообще-то
Никто
Ничего тебе
Не обещал.
Слышишь? Внутри разрывается рация
Сквозь томные воды осунувшейся реки,
Сквозь линии передач, заколоченные переулки
(совсем как на моей приснопамятной улице
в Шушенском):

«Не пытайся, дитя, когда станет ругаться бабушка,
Сбежать из дому, собирая в коробку
Все колготки, обиды и пару конфет.
Обхвати её крепко,
пусть нос щекочут одеколон
и шерстяная жилетка.
Сбереги это объятие.
Его в твоей взрослости
уже нет».