Центурион Табуретобой

Когда мы втроем с моими приятелями
Патрициями в душе
И плебеями за душой от финансовых ран
Не заживающих,
Встретились на исходе 90-х годов
XX столетия - конца жизни лихой,
Нашей эры после рождества Христова,
В парке среди еще зеленеющих дубрав
Месяца Секстилия, который был
Для лета последней короной Августа-кесаря
Возле памятников былой роскоши Цезарей,
Угасающей империи.
Мы пили,
Дабы утолить жажду в общении,
Благодаря обильному возлиянию
Крепкого эля, больше похожего
На спирт «Royal», но не «Martini»
Напиток не богов, а варваров.
Но кому до этого было дело, право!
Ведь, я нёс службу на рубежах
Священной империи.
Будучи младшим легионером,
Получал маленькое жалование,
Но достаточное чтобы потерять
Свою ещё кудрявую голову снова
На полях мирских утех
В философских сражениях
И благородных разговоров
О смысле жизни.

Второй наш добрый приятель,
Любитель истины,
Благородный и умнейший Сергиус
Был добро вольным слушателем
Политехнического университета,
Внушая нам своей мудрой речью
Почтение к  фундаментальной науке
Академии.
Веря в добродетель человечества,
Отмеченную высшим разумом
Среди руин старых гипотез
Философов разных из прошлых столетий.

Третий наш приятель,
Но отнюдь не последний,
Был вовсе странствующим рыцарем
Без страха, но с упрёком
От нашего справедливого рабовладельческого общества,
Призывающего отдать свою жизнь на благо
Высшей цели только:
уплату всех налогов до вычета НДФЛ
Чтобы спать спокойно.
И повышения своего материального положения
Ради роста налоговой базы!
Древний Сизиф мог бы гордиться
 Будущим нашим,
Потому что его дело
 не забыто потомками в гору камне-собирателями.
Леха был на то время
Безработным не официально
и поэтому  придерживался
Философии Диогена, проработав грузчиком
На овощной базе
Так недолго, что даже не успел
За это короткое время
Скопить на собственную бочку
Для отдельного проживания,
Коротая длинные как нравоучения дни и ночи
В одной бочке с родителями
И старшей сестрою.
Как впрочем, в империи многие
Так жили и делали,
Оставляя в наследство
Лишь годы жизни – родился и помер.

И вот когда мы в благородном порыве
Подняли свои пластиковые чаши,
Дабы выпить за процветание
временно угасшей империи
Наши возгласы услышали два патрульных центуриона,
Бдительно следящих
За покоем в царстве живых.
Ведь в царстве Мёртвых
Неплохо справлялся со своим обязанностями бог Аид.

Предъявите ваши папирусы!
Строго, но вежливо и справедливо
Центурионы нам торжественно объявили,
Гордо демонстрируя упругие
Символы власти из чёрной резины.
Длине, которых позавидовал бы
Лично бог плодородия - Приап,
Не имея такой же излишек большой
Мужской силы,
Поэтому не зная, куда его еще применить бы сейчас.

Я достал военник красный,
Как вино молодого Сатира,
Увидевшего в кустах испуганную нимфу
Полуобнажённую и улыбающуюся,
Скорее всего я выглядел так же
Для патрульных меня окружавших
После кубка за здравие.

У Сергиуса, как никогда кстати,
Оказался в кармане под теплой тогой
Студенческий билет
И зачетка с высокими,
Как вавилонская башня, баллами и помыслами,
Дающая ему право в нашем суровом обществе
Считаться человеком,
Хоть и маленьким, но учёным.

У Лехи не было ничего из того,
Что прилично показать было бы можно
Служителям закона,
Кроме большого доброго сердца
И несколько сестерций в кармане,
Оставленных телу в назидание
В качестве щадящего похмелья,
Ради утренней  трезвости
В нашей жестокой реальности
Внутри бесконечной, как жажда, Вселенной.

Это ты! Пойдёшь с нами!
Следуя логики Аристотеля
Лаконично  резюмировали центурионы
Свою короткую мысль
Указательным местоимением.
Резиновым жезлом судьбы
В Лёху тыкая небрежно,
Забирая его с вещами в забвение,
Где теряет всяк входящий туда надежду и терпение.

Почему он?
Взмолился я, конечно,
Богине Фемиде.
Громко к справедливости взывая,
 прося её о снисхождении.

А  ты чё тоже хочешь? С нами!
С серьёзной усмешкой кесаря
Повели Лёху праздношатающегося
В свою древнюю и золотую  от времени колесницу
Стражи порядка и морали,
Диктатуры закона новые хозяева.

Далее я могу продолжить
Свой рассказ только со слов очевидца
Этой древне-греческой трагедии,
Достойной руки Софокла для написания
И бессмертного тления в дальнейшем:
Когда Леху поместили в карцер номер шесть
Для выяснения всех обстоятельств
и возмещения морального ущерба,
Согласно закона перед трезвым обществом,
Никогда не забывающем о своих блудных гражданах.
Дежурный центурион
Сразу проникся к Лехе особым доверием,
Видя в нем человека хоть выпивающего и слабого,
Но разумного и неплохого, тем не менее,
В качестве не только арестанта,
 а возможно даже преданного товарища.
Поэтому предложил ему стать,
Тоже заслужив доверие
Выслугой лет конечно, не иначе
помощником центуриона
Для начала – младшим,
С перспективой служебного роста до начальника!
Но заметив сомнения в туманном
Взгляде подопечного,
Милосердно попытался,
Объяснить свою мысль
С помощью философии человечной,
Которая так редко помогает
Решить споры, а скорее
Являясь наоборот их причиной вечной,
Запутывая горячие головы постоянно.

Видишь табуретку
На которой я восседаю?
Спросил безапелляционно центурион,
Взывая к идее платоновской
Всего сущего во времени и пространстве,
Глядя снизу вверх чинно
На беспорядок вещей
И всеобщее безобразие,
Творящееся из-за
Причинно-следственных связей.
А ведь я мог разбить табуретку сейчас же
О твою бесполезную голову
И мне бы за это ничего не было.
И даже не стыдно! А наоборот приятно.
С макиавеллевской нежностью
Признался Дежурный центурион
В любви к сильной  власти.

Но почему бы не использовать
Табуретку по назначению? Кстати.
Удивился Леха контраргументом
Диалектическому парадоксу
Имперского мышления.

Тем самым, унизив саму мысль!
Что символ власти!
А именно табуретку!
 можно попрать
Не самым благородным местом
в любом постороннем человеке!
Тем более тута сидящим!
Вместо того, чтобы крушить героически
Этим удобным конструкционно предметом,
Во всех смыслах применения приятном,
В благородном экстазе ломающим
Безликие лица врагов. Ура! Так их!

Ну конечно, наш мир не был бы
Таким прекрасно ужасающим
Если бы все сидели ровно
На своих жопа.. табуретках!
какая же эта была тогда империя?
Где не можешь получить качественно сдачи
табуреткой всегда по морде вражеской наглой!
За дело, пусть даже пустячное.
И почувствовать животрепещущий страх,
Нас всех здесь и сейчас объединяющий.
Даже писатель Достоевский
Не нашёл бы темы
 для своих гениальных произведений,
Будь бы наш мир иным раньше!
На самом деле
Дуалистично нейтральным,
Как машина на холостом ходу.
Да простят меня за это богохульство дьявольское
Бог войны Марс и Юпитер!
Я как древний трубадур часто,
Что вижу о том и пою частично.
Не поэтому ли наша империя
И превратилась в угасающую?
Потому что пропали не только табуретки,
Но и хозяева жоп,
Грозно на них восседающие!
Да не оскудеют в руках табуретки,
Дабы не иссякли лица врагов для
Восстановления порядка и державы основ.
Ибо без них невозможно земное Царство,
Как неизбежно по закону - Небесное.
Не этот ли Благородный принцип
Положен в основание нашего мира повсеместно,
Словно краеугольный камень?
И какая разница между табуреткой деревянной
Или ядерной?
Задастся вопросом иной философ праздный и сомневающийся.
Пока восседают гордо на свете центурионы-табуретобои,
Поддерживающие хрупкий баланс
В мировом беспорядке, царит везде который
Даже в сознании,
Хорошо, что остались диктаторы,
Понимающие к счастью разницу
Между количеством сокрушающих табуреток
И лиц сокрушающихся,
К коим и я отношусь порой,
Когда думаю о будущем нашем,
Отягощенном философией
И крепким, как спирт «Royal».
На тризне прошлого,
Победы былые отмечающий
Молодой легионер,
 Ничтоже сумняшеся,
Что наступит  похмелье -
Неизбежное для новой борьбы
За трезвость жизни нашей.
Ave, Caesar, morituri te salutant!*
Когда кричат вокруг вечные плагиаторы
Величия власти.

*(с лат.;—;«Славься, Цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя»)